Игры в вечность

Если они и правда на свободе, то кто тогда это сделал? Кто выпустил? В то, что врата открыла Ларушка — не верилось никак, ну не могла она, зачем? Кричать, злиться, кидаться чем-нибудь тяжелым в гневе — могла. Но чтобы так...

А вот какого черта, кстати говоря, она делала на Унхареше той ночь? Уж кому-кому, а савалар можно верить смело, демоны совсем не умеют врать. А он? Вроде они пошли гулять вместе, вроде даже в горы... так может он сам по пьяни полез к вратам? Сам выпустил демонов? Эмеш моргнул, под водой моргать было как-то странно. Да, с него станется, мог и выпустить... пора завязывать с этим делом, а то так глядишь, и конец света можно устроить.

Впрочем, уже устроили, чего уж.

Вынырнул, фыркнул, вытер ладонью лицо.

Какие еще варианты?

Гизиду в гневе вполне мог решить отомстить Лару за лесного стража. Да уж, в гневе он страшен. Хотя отходчив, и вряд ли запала хватило на столько, чтобы продумать и осуществить столь хитроумный план.

Италь? Яснолиций бог солнца... Мог, тоже, пожалуй, мог бы, но вот непонятно зачем. Да и многие могли бы, если уж честно, но никто бы не стал. Для чего? Глупо.

Думузи? Вот это особый случай. Мог, конечно, мог, слишком много тут "за", но и так же много "против". У них с Лару почти война, и даже не разберешь — игра это или всерьез. Раньше Эмеш думал, что все с ними ясно, все ждал, что бурные ссоры обернутся таким же бурным романом, но время шло, и ничего не менялось. Кто их теперь разберет, слишком перемешалось все за триста лет.

Но люди сами не могли, и демоны не могли сами... Так или иначе, придется искать виноватого среди богов. Вариантов не так уж много.

— Господин! — шипастая морда Иникера просунулась в дверь, — прошу прощение за беспокойство.

— Что там?

— Там Думузи. Он ждет в гостиной.

Думузи сидел у окна, в большом кожаном кресле, вцепившись в подлокотники так, что побелели костяшки, и мрак метался в его глазах. Степной бог, дикий степной ветер, изодранный в клочья, весь в крови, и готовый хоть сейчас снова кинуться в бой. Какой ненормальный решился с ним драться? Пожалуй, даже Атт бы поостерегся.

Благоухая лавандой и облачившись на ходу в мягкий пестрый халат, Эмеш уселся напротив. Он только хотел осведомиться, что у Думузи стряслось, но степной бог его опередил.

— Ты знаешь, что Лару отправится в Илар?

— Да ладно, уж не думаешь ли ты, что это всерьез?

Ки-Илар, нижний мир, или как называли его люди Тат-Фишу — Земля-Без-Возврата. Люди никогда не возвращаются оттуда, возможно, с богами все иначе, но пока никто пробовать не спешил. Если Лару отправят за Реку, никто не знает, сможет ли она вернуться. Нижний мир цепко держит добычу. Это почти равносильно смерти, для людей это и есть настоящая смерть.

Думузи язвительно ухмыльнулся, дернув щекой.

— Ты же знаешь законы, — сказал он. — Тому, кто самовольно откроет врата грозит изгнание в Илар.

— Брось, — не поверил Эмеш, — эти законы наверняка писаны Аттом, он не даст свою дочь в обиду. Ну, может, посадит ее под домашний арест. К тому же, я не верю, что это сделала она.

— Зря не веришь.

Зря? Эмеш подался вперед, вглядываясь в темные глаза гостя.

— Что ты хочешь сказать?

Думузи дернулся было вскочить на ноги, но тут же едва не задохнулся от резкой боли, захрипел, подавившись кашлем.

— Сиди уж, Дим, смотреть страшно. Кто это тебя так?

Считается, что боги бессмертны и неуязвимы. Бессмертны — да, убить такого почти невозможно, да и все раны заживает быстро, не оставляя следов. Только пока рана заживет, еще успеет доставить обладателю немало хлопот, вот как Думузи сейчас.

— Сядь, и посиди немного спокойно, а то весь ковер мне заляпаешь кровью, — посоветовал Эмеш.

Думузи покосился с явной неприязнью, но возражать не стал.

— Какая разница кто...

— Ладно, — Эмеш махнул рукой, — это твое дело. Давай, рассказывай, что ты хотел.

— Лару отправят в Илар, — механически повторил он. — Она сама виновата...

— Что значит сама?

— То и значит, Сар. Она выпустила демонов, на Вратах отпечаток ее силы.

— На Вратах? — не поверил Эмеш. — Откуда ты знаешь?

Думузи уставился в пол, стиснув челюсти, и на скулах явственно вспухли желваки. В нем заметно боролись два желания — рассказать и послать Эмеша в бездну с его вопросами. Последнее, похоже, побеждало.

— Зря я сюда пришел, — сказа он, медленно вставая. — Я разберусь сам...

Эмеш едва удержался, чтобы не схватить степного бога и силой не усадить на место. Если б тот выглядел сейчас поприличнее, то, наверно, так бы и сделал.

— Подожди...

— Нечего мне тут делать, зря я пришел... — хмуро процедил Думузи. — Я сам виноват не меньше.

— Ты о чем?

— О демонах, — коротко бросил он.

Эмеш нахмурился. Острый, пронзительный взгляд степного ветра больно резанул по глазам, заставляя сморгнуть.

— Рассказывай, — потребовал Эмеш, и где-то далеко, с разбегу разбилась о скалы ревущая волна.

— Хочешь поговорить? — Думузи скривился в презрительной усмешке. — Ты думаешь, наша Златокудрая тут ни при чем? Хочешь отыскать правду, другого виноватого. Но что если правда в том, что другого виновного нет?

— Она не могла этого сделать.

Нет, Лару не умела так врать в глаза. Она прекрасна, легкомысленна, порою вспыльчива, да! Она живой огонь из ненависти и любви. Огонь страсти, а не лед расчета и интриг. Он прекрасно видел ее лицо, когда пришел Атт, она не понимала, она не делала этого.

— А кто мог? — Думузи зло сощурил глаза. — Может быть ты?

"Может и я" — едва не ляпнул Эмеш, но вовремя прикусил язык. Может и он. Вполне может. Он даже толком не помнит. Ведь тоже таскался на Унхареш. Может он сам?

И что тогда? Илар? Навсегда? Непрошеный холодок пробежал по спине, впиваясь в кожу острыми когтями.

— Может и я, — тихо сказал Эмеш, подцепил холодок за шкирку и отбросил прочь.

Думузи сразу сдался, сморщился, словно от боли.

— Нет, не ты, — так же тихо произнес он.

Они смотрели друг другу в глаза, когда-то друзья, когда-то враги, Идим Джайарах, хозяин ветров и Саир Нимрахим, грозный повелитель морей. Могучие боги? Дети, заигравшиеся в песочнице? Вечные дети.

Вечность ухмыльнулась, вильнула лисьим хвостом и скрылась в кустах.

Три правила зачитал им седой лодочник Уршанаби, начиная игру: не творить демонов, не наделять людей силой, не открывать Врата. За нарушение любого из них — смерть, вполне реальная смерть, хоть тогда это казалось лишь забавным, пикантным штрихом.

Представить, что Лару умрет — было страшно.

Даже не то, что Лару, а то, что умрет. Смерть — это неправильно. Смерть слишком долго обходила их стороной, успев превратиться в далекую прозрачную тень. Но сейчас тень обрела плоть и грозила сожрать так уютно обустроенную, согретую солнцем реальность. Она уже облизывалась на пороге, хищно причмокивая.

— Я не верю, что это она, — Эмеш и сам с трудом узнал свой голос, — я не позволю...

— Не позволишь? Как?

Думузи вдруг затрясся, едва сдерживая рвущийся из разодранной груди хохот, слезы выступили на глазах, на губах проступила кровь, искореженные легкие хрипло булькали, тело скрутило судорогой. Эмеш едва удержался, чтобы не отвести глаза, от этого зрелища становилось не по себе. А дикий ветер степей продолжал самозабвенно хохотать, стискивая зубы от боли.

И почему-то вдруг стало отчетливо ясно — для него вечность лишь пустой звук.

— 12

Этана который час сидел молча, угрюмо глядя в костер, изредка ворошил ветки, и тогда стайки искорок с треском подскакивали, кружились в дыму, уносились далеко к звездам. Этана провожал их взглядом.

Царь спал. Или, может быть, просто лежал неподвижно, закрыв глаза. Златокудрая так и не вылечила его, пришлось самим — пули из ноги вытащили, перевязали, Мелам напоил каким-то отваром, теперь пусть отдыхает. Назад все равно они раньше утра не пойдут, а больше делать нечего. Впрочем, дед опять куда-то пропал, у него-то дела нашлись.

Тизкар бродил вокруг костра, пытаясь найти себе хоть какое-то дело, но ничего придумать не мог. Спать не хотелось, ничего не хотелось, только мысли всякие дурные не давали покоя.

— Хорош бегать! — буркнул сквозь зубы Этана. — Надоело уже.

Тизкар замер, потоптался на месте и уселся рядом.

Долго сидели так, разговаривать было не о чем, да и не хотелось. Этана размеренно ковылял палкой костер, поднимая искры.

— Слышь, Тиз, — он вдруг повернулся, почти умоляюще заглядывая в глаза, — может, я пойду, а? Вы потом догоните. Не могу больше тут.

— До Аннумгуна девять дней пути, — медленно и как-то тускло произнес Тизкар. — Днем раньше, днем позже... Мы все равно опоздали, что бы там ни случилось. Ночью заблудишься. Утром пойдем все вместе.

Плечи буйвола вздрогнули и опустились.

— Может, не опоздаем?

— И что? Какая разница? Что ты будешь там делать? Может там сейчас уже ничего и...

Тизкар запнулся, прикусил болтливый не к месту язык. Зря он это вообще... Этана подобрался весь, осунулся, кажется, даже постарел лет на десять. Сидел, все так же угрюмо глядел перед собой пустыми глазами. Далеко он сейчас, не здесь. Этана — единственный из них, у кого есть семья. Жена, и ребенок вот-вот, или уже... Да теперь, может, и не важно.

— Ну, хоть просто рядом побыть, — голос у него глухой, изменившийся, совсем чужой. — Я не могу тут больше.

Тизкар судорожно вздохнул, рывком поднялся на ноги, и опять принялся ходить туда-сюда. На месте сидеть не получалось, он бы и сам сейчас побежал со всех ног в Аннумгун, но ночью идти через незнакомый лес в горах — большая глупость. Да и царю надо отдохнуть. И дед куда-то запропастился.

Надо что-то делать, надо... Надо что-то делать, в конце-то концов! И вроде бы не он виноват, да и уместно ли тут искать виноватого? Но хуже всего была неизвестность — что там, дома? Знать бы наверняка. Если бы можно было что-то исправить!

— Эй, буйвол, а может еще все обойдется?

Этана бросил на него короткий взгляд, и Тизкар разом проклял все на свете, что вообще раскрыл рот. Но молчать больше не получалось.

— А что я должен был сделать? Что?! Ну, что! Скажи мне!!! — он кричал, напряжение, наконец-то, хлынуло наружу, и стало немного легче. А потом стало стыдно. Тизкар сморщился, сел в траву, обхватив руками голову.

— Ничего, — тихо сказал Этана. — Причем тут ты?

Ткнул палкой в костер.

— В следующий раз, Тиз, слушайся лучше богов, — сказал царь из темноты.

Тизкар едва не подпрыгнул на месте.

— Царь, я...

— Ты тут не причем, — царь повторил слова Этаны, ровно, спокойно. — Это был мой выбор. Только мой. Но ты в следующий раз слушайся лучше богов, хорошо?

Птица ночная протяжно вскрикнула в тишине.

Просьба? Приказ? Насмешка? Раскаяние? Какая разница. В следующий раз? Казалось, следующего раза уже не будет. Тизкар сидел и чувствовал, как начинает бить озноб. Холодно, сыро, пока бегал вокруг — еще ничего было, а теперь... Молча встал, подошел к костру. Этана сидел отвернувшись, стиснув зубы.

— А ну, оба спать, — велел царь. — Завтра длинный день.

К своему удивлению, Тизкар провалился в сон почти мгновенно, стоило только положить голову и закрыть глаза.

* * *

Проснулся он на рассвете, едва только круглый бок солнца коснулся края степей. Поежился от холода, роняя с плаща, в который к утру завернулся с головой, крохотные капельки росы, потянулся. Сквозь туман доносились приглушенные голоса — это Мелам о чем-то спорил с царем, ровно, тихо, не повышая голоса, но, даже не разбирая слов, было хорошо заметно, как дед взволнован. Что там еще?

Не мешать им? Полежать, делая вид, что спит? Если нужно, потом все расскажут. Нет, пожалуй, так он не сможет, не сейчас. Он хочет знать.

— Эй! — позвал Тизкар.

Голоса ненадолго замолкли, потом едва слышный шепот.

— Тиз, иди сюда! — велел царь, наконец.

Тизкар пошел.

Этана с Илькумом уже сидели рядом, стрелок, правда, сонный, зевал, изо всех сил стараясь продрать глаза. А вот Этана, похоже, не ложился вовсе, хмурый и, кажется, еще больше осунувшийся.

Выходило, дед не терял времени зря.

— Я нашел прямой проход в Ки-Эреду, — спокойно объявил он.

— Куда? — у Тизкара глаза на лоб полезли, вот так, вдруг, поверить было сложно.

Ки-Эреду — обиталище богов, верхний мир. Значит, лесной страж не просто так был поставлен в этих горах. А Мелам не просто знал об этом проходе, он даже почти знал где искать? Ну и дед! Тизкар смотрел на него едва ли не с благоговейным трепетом.

А зачем тут, интересно, ходы? Богам, конечно, ни к чему, они могут и так, без ходов, напрямую, но вот людям... Интересно, кто и для какой цели сделал это?

— А ведь я однажды уже был там, — поведал Мелам. — И тоже отказался. Мне тоже предлагали вечную жизнь и вечное счастье.

Ухмыльнулся, поймав на себе ошалевший взгляд стрелка.

— Нет, Златокудрая мне жениться не предлагала, рожей не вышел. Это Атт хотел наградить за заслуги... а я, дурак такой, отказался. Тоже отказался.

— Почему?

Мелам развел руками — сложный вопрос, даже сам себе толком ответить не можешь, не то, что другим.

— Не захотел.

Он хорошо помнил, как это было. А ведь дед тогда был совсем еще мальчишкой, постарше стрелка, конечно, но уж намного моложе того же буйвола. Этана, кстати, ничуть не удивился, то ли хорошо знал историю, то ли понимал причины, а может быть просто не до того сейчас.

И Атт тогда все понял, не стал кричать, метать молнии и грозить карами. Впрочем, это совсем другое, дед отказался от дара, а царь отказал женщине. Интересно, а сам бы он как? Некоторым женщинам сложно отказать...

В тот раз Мелам предстал перед очами владыки небес. Молодого героя распирала гордость, шипя, выпирала мутной пеной из всех щелей, грозя разорвать в клочья. Боги смотрели на него, улыбались ему, говорили всякие приятные слова. Он искренне радовался и задирал кверху нос, принимал поздравления и угощения с божественного стола, довольно урчал, жмурясь в лучах собственной славы. Он герой! Жизнь казалась чудесным сном. Он! Здесь! Рядом с ними! Как равный!

Пока вдруг не натолкнулся с разбегу на взгляд небес. Нет, ни как на равного смотрели на него, ни как на героя, даже на человека, жалкого и ничтожного, так не смотрят. Так смотрят на вещь. Хорошую, добротную, местами забавную и чрезвычайно полезную. Но все равно — вещь.

Сказать, что мир перевернулся — ничего не сказать.

— Простите, — тихо сказал Мелам, — я не хочу, я лучше пойду домой.

И ушел. Его отпустили.

У него хватило самообладания кое-как жить дальше, а у Атта, на удивление, хватило такта не спрашивать ни о чем. Мелам ничуть не сомневался, — небеса поняли все без слов. Больше никто ничего не предлагал, боги вообще разом перестали обращать на него внимание, и дед был несказанно рад.

Только однажды Мелам снова увидел бога вблизи.

— Пойдем, что покажу, — предложил Атт без предисловий, взял Мелама за руку и шагнул прочь.

Под ногами вдруг взвился песок. Ветер пустыни, вместо соленого бриза. Они стояли у огромной, уходящей куда-то ввысь стены, лазурной, искрящейся, исходящей мягким теплом и светом. От земли, и в самые небеса. Мелам едва не задохнулся от внезапной мысли — это и есть небеса, он стоит у самого края.