— Думал. Но не учёл беспринципность. Между прочим, обряд низложения (кстати, весьма болезненный) взят из чёрной магии. Какая ирония! У меня-то Силу отобрали именно за её изучение.

Золдан нахмурился и сделал слабую попытку обелить своих коллег:

— Совет в праве обезвредить опасного для общества колдуна и...

— Я не был колдуном, — перебил Торой и заговорил с тихой яростью. — Меня могли просто исключить из Совета! Но за что лишили данного от природы?! Это всё равно, что отнять человеку обе ноги, решив, что они бегают быстрее, чем ноги остальных людей! Что плохого в изучении чёрной магии? Я никому не навредил!

"Может потому и не навредил, что вовремя остановили", — подумал было старый волшебник и тут же устыдился собственных подозрений. Торой был самоуверенным заносчивым гордецом, но никогда не являл себя властолюбцем. Скорее наоборот.

Потому Золдан под обличительной речью ученика ссутулился и замолчал. Крыть было нечем. Долгими одинокими вечерами он и сам задавал себе те вопросы, которые только что с яростью бросил ему в лицо опальный наперсник. И вправду, почему Тороя лишили Силы? Он не собирал армии на битвы, не страдал идеей господства, не губил людей. А ведь были в истории примеры и повнушительнее, взять, хотя бы Аранхольда, который оставил Совет ради того, чтобы возглавить Гильдию Чернокнижников. Тот ещё был душегубец, но ведь не низложили же его, проклятого!

— Я думаю, — смягчился, наконец, ученик, — кто-то в Совете очень хотел лишить меня Силы. Обряд Зара оказался только удачным поводом.

Пожилой чародей задумчиво почистил трубку, набил её новой порцией табака и рассеянно раскурил. Выпустив к потолку струйку ароматного дыма, он посмотрел на своего наперсника слезящимися глазами.

— Мой мальчик, ты ошибаешься и говоришь так оттого, что не можешь смириться с отсутствием Силы. Я знаю, ты всё ещё надеешься вернуть утраченное Могущество, но, увы, это самообман. Обряд повторного Посвящения самостоятельно не в силах сотворить ни одни маг...

— А как же Рогон? — тут же заспорил Торой.

Золдан, делавший в этот момент очередную затяжку, подавился дымом и зашёлся в кашле.

— Сила побери! Тебе слишком много лет, чтобы верить в сказки. — Просипел маг.

— Сказки? — ученик усмехнулся. — А я слышал, что спустя пару лет после низложения, учинённого Советом, Рогон весьма удачно и, кстати, самостоятельно, провёл обряд повторного Посвящения. И впоследствии ещё долгое время жил, здравствовал и даже отправил в Мир Скорби весьма, — на этих словах низложенный волшебник усмехнулся, подбирая нужное слово, — циничным образом пару своих особо рьяных врагов. В том числе и Аранхольда.

Престарелый маг нахмурился:

— Это считают мифом, одним из многих, связанных с персоной Рогона. Как впрочем, и то, что он сотворил со своими врагами. Бред! Вытянуть силу и вложить её... — маг покачал головой и даже не посчитал нужным заканчивать фразу, каждый волшебник знал эту глупую легенду.

Торой покачал головой:

— Если найдётся когда-нибудь Книга Рогона, мы с тобой вернёмся к этому разговору.

Золдан закатил глаза:

— Торой, прекрати тешить себя надеждами, это бессмысленно! Да, ходили слухи о том, что чародей на закате лет действительно написал какой-то трактат и передал его на хранение своей жене — ведьме Итель, но миф этот ни разу не подтверждался фактами. За все триста с лишним лет никто в глаза не видел этой самой Книги. Кроме того...

Ученик не дал наставнику закончить, в нетерпении шлёпнул себя по колену:

— Но как же объяснить, что после низложения Рогон продолжал магическую практику?

Наставник смешался и, чтобы пресечь бесконечный спор, на котором срезались многие поколения чародеев, повелительно взмахнул рукой, всё, мол, голословная дискуссия окончена. В конце концов, имелись дела поважнее пустой болтовни.

— Сейчас я призову начальника стражи, прикажу увести тебя в камеру, но учти — ты не тот, за кого тебя принял королевский птичник. Тёзка, просто похожий человек, кто угодно, но не тот, кто в действительности.

С этими словами волшебник трижды позвонил в маленький колокольчик. Через пару мгновений за дверью раздались тяжёлые шаги, и в покои вошёл бодрый начальник дворцовой охраны.

— Послушай, Брадер, — обратился к нему Золдан, — забери-ка этого малого в наш каземат. Пусть посидит там до утра, чтобы впредь не приходило в голову шататься по парку добропорядочного Ноиче. Да, смотри, не корми бездельника. Нечего нахальным юнцам жиреть на королевских харчах. А завтра с утра оштрафуй негодяя за нарушение порядка на пару десятков дилерм и отпусти. Не маг он, уж за это я могу поручиться своей мантией Почётного Наставника. Ну, а проверки ради, отправь-ка на постоялый двор, где этот малый остановился, нескольких стражников. Пусть для порядка обыщут комнатёнку. Если наш задержанный, как утверждает Ноиче, всё-таки опасный колдун, ты не хуже меня знаешь, что там можно будет найти.

Пожилой чародей вернулся в уютное кресло и уставился на огонь, совершенно утратив интерес к пленнику. Брадер же, крепко стиснул Тороя за плечо и вывел вон.

По длинной винтовой лестнице начальник охраны и арестант спустились вниз. Здесь за дубовой дверью притаился узкий коридор с низким потолком и крохотной камерой в конце. В этом-то пропахшем сыростью каземате и содержали особых нарушителей. Для простого сброда имелась отдельная тюрьма в Фонтанной части города. А вот в башенный подвальчик заточали лишь тех, с кем мог справиться только королевский чародей. Тороя сюда привели из-за самой обычной человеческой лени — чтобы не отряжать конвой для сопровождения нарушителя. Была охота тащиться с ним впотьмах через весь город, чтобы поутру отпустить! И здесь переночует. Поэтому начальник стражи, пользуясь разрешением старого мага, без колебаний втолкнул нарушителя в тёмную камеру и запер дверь.

Торой на ощупь отыскал крытые соломой дощатые нары и плюхнулся на убогое ложе. Волшебника била лихорадка. "Ну, ведьма, — с досадой подумал он, — этот твой Гриб я до смерти не забуду". Но ненависти, как ни странно, не было. Не осталось и гнева. Лишь восхищение. Отчаянная попалась девчонка. Неумёха, но с какой выдумкой!

И Торой, который приехал во Флуаронис зализать раны после очередной неудачной попытки вернуть Силу, а вместо этого впутался в более чем странную передрягу, так вот, Торой, лёжа на жёстком холодном настиле, думал не о наставнике, и даже не о таинственной Книге. Он отчего-то вспоминал зелёно-голубые глаза в обрамлении бесцветных ресниц. И то, какой яркой бирюзой вспыхивали эти глаза от гнева или обиды.

* * *

А пока ученик грезил воспоминаниями о беглой колдунье, его наставник выслушивал кляузы Сандро Ноиче. Королевский птицевод заискивал перед магом и не переставал уверять, что-де задержанный есть известный на все королевства вредоносный колдун, пойманный, благодаря его, Ноиче, заслугам.

Чародей старался не морщиться, дабы не выказать брезгливости, которую, по правде говоря, уже устал скрывать. Наконец, вторично выслушав однообразную тираду, Золдан вежливо прервал восхваляющего себя придворного. Волшебник со всей учтивостью, объяснил, что задержанный, ну, никак не может быть колдуном, поскольку от него не исходит никаких, даже самых слабых пульсаций Силы. После этого чародей в присутствии Ноиче заслушал доклад стражников вернувшихся из "Перевёрнутой подковы". Бравые молодцы подтвердили, что в комнатушке подозреваемого не удалось обнаружить ни магических предметов, ни оружия, лишь спящего на полу собутыльника. На этих словах Золдан многозначительно посмотрел на Ноиче, как бы подчёркивая важность момента, мол, что ж это за чернокнижник, у которого с собой даже списка с Книги Забвения нет? Или хотя бы саквояжика с дурманными зельями?

Вполуха слушая доклад стражников, Золдан наблюдал за реакцией птичника. А тот с каждым новым озвученным фактом всё более и более падал духом. К тому моменту, когда королевский чародей отправил отчитавшихся гвардейцев на отдых в караульное помещение, Сандро сделался пунцово красным. Такого конфуза Ноиче не ожидал. Со сладкими мечтами о чине вельможи пришлось до поры до времени распрощаться. Покашливая, птичник обратился к пожилому магу с просьбой "не разглашать при дворе всю эту нелепейшую ситуацию".

Улыбнувшись ласковой и немного жалостливой улыбкой, Золдан заверил подобострастного посетителя в конфиденциальности. Птицевод мгновенно перестал багроветь, расшаркался и бочком-бочком выскользнул из покоев волшебника. Тем не менее, предусмотрительный Золдан всё же кинул ему вслед коротенькое заклинание, гарантирующее необходимую забывчивость. Наутро Ноиче не вспомнит ни Тороя, ни ведьму, ни приём у королевского чародея.

А когда дверь за Ноиче закрылась, маг поспешил в дальнюю комнату покоев. Здесь он извлёк из скрипучего сундука пыльную бутыль и не без сожаления посмотрел на густую жидкость, что благородно всколыхнулась внутри — подаренное Алехом эльфийское вино придётся отдать. И кому? Тем, кто не только не отличит тонкий виноградный букет от сливовой наливки, но и даже сидр от пива!

Старинное заклятье излилось в узкое горлышко сосуда, сверкнуло за толстым стеклом, мерцающей звёздочкой осело на дно, а через миг перестало быть. Золдан вернулся в кабинет и бряцаньем колокольчика снова вызвал начальника стражи. Брадер возник на пороге, уже который раз за этот вечер. Маг передал военному глиняный кувшин, пояснив, что достопочтенный Ноиче извиняется за причиненные неудобства и беспричинное паникёрство. А, дабы смягчить доставленные на ночь глядя хлопоты, передаёт в подарок кувшин лучшего вина из своих погребов. Начальник стражи улыбнулся, козырнул и принял подношение.

Теперь можно не переживать, наутро стражники будут думать, что задержали на улице нетрезвого прохожего, которого сами же из жалости и отпустили. Золдан довольно улыбнулся, воздав хвалу первым чародеям — ведь именно они подарили будущим поколениям магов такое количество безобидных, но весьма полезных заклинаний. Особенной же удачей нынешнего вечера можно по справедливости считать неведение Брадера и Ноиче в том, что именно Золдан в своё время воспитывал Тороя.

Усталым шагом волшебник направился в спальню, снял с себя белую мантию, выпил на ночь успокаивающих капель — в последнее время мага мучила бессонница, да такая, что не помогали никакие заклинания — и улёгся в постель. Тщетно пытаясь уснуть, Золдан пролежал без движения почти четверть часа. Сон бежал изголовья. Поворочавшись с боку на бок, чародей раздражённо хлопнул в ладоши, чтобы над кроватью загорелся яркий огонёк. После этого маг извлёк из складок лежащего на стуле хитона трубку и задумчиво прикурил её от той же волшебной искорки. Выдохнув густой ароматный дымок, старик задумался.

Ему было жаль своего талантливого ученика. Королевский чародей даже не представлял, каково это — остаться без способностей. Только что ты мог подчинять себе ветра, стихии, животных, как вдруг, по велению двадцати магов, каждый из которых в отдельности слабее тебя, не можешь сотворить даже самое элементарное заклинание. А насколько это унизительно — быть пойманным в ловушку ведьмой-недоучкой? На глаза Золдана набежали злые слёзы. Пробормотав что-то о старческой сентиментальности, волшебник глубокомысленно покусал мундштук трубки, вспоминая дела давно минувших дней...

Яктан — главный непримиримый враг Золдана отошёл в Мир Скорби спустя несколько месяцев после низложения Тороя. Так что теперь искать справедливость и обвинять оппонента в скоропалительности принятого решения поздно. Ещё несколько магов умерли в последующие годы, то есть, состав Совета несколько омолодился.

Старый волшебник прикрыл глаза.

Что ж, прошли годы, Торой не кипел жаждой мести, не пытался не то что убить, но даже элементарно насолить (благо друзья-чернокнижники всё же остались) кому-нибудь из Совета. Непутёвый маг не предпринял ни одной попытки мести.

Так не попробовать ли в свете последних событий — чрезмерно активно прущие в Атию чернохитонщики и какое-то странное напряжение в кругах колдунов и ведьмаков — выступить перед Советом с просьбой о проведении повторного Посвящения Тороя? Так, мол, и так — вину свою осознал, будет под неусыпным контролем, ну, ещё что-нибудь наплести. Всё-таки обострённым чутьём тёртого интригана Золдан чувствовал — грядут, грядут какие-то неприятные перемены, чернохитонщики явно что-то замыслили. Совету в таком случае нужно быть готовым к возможному нападению на Фариджо и магическую крепость Гелинвир. Коли так, ни один сильный маг лишним не будет. Авось, и вернут Торою его Силу.

Золдан покусал мундштук погасшей трубки. Нет, исключено. Совет не станет проводить обряд повторного Посвящения. Побоится, что, обретя былые способности, разозлённый маг возьмёт да и переметнётся на сторону противника. Собственно, Золдан считал это абсурдом — уж кого-кого, а Тороя чернокнижники бы просто разорвали, причём даже без права на оправдательную речь. Тут мысли старого мага переметнулись к недавнему разговору о Рогоне. Всё же его наперсник оказался прав, упоминая всю эту историю. Недюжинные способности, да и беспринципность чародея-самоучки из королевства Нилун, ненамного превышали возможности Тороя.

Собственно, исторически фигура Рогона была весьма противоречива и загадочна. Известно, что он был талантливым чародеем, который не только познал азы чёрной магии, но и не брезговал общением с ведьмами, чернокнижниками и ведунами, однако в то же время весьма мирно сосуществовал с эльфами, гномами и лишёнными магических способностей людьми. Ну и, наконец, в двадцать три года Рогон стал до такой степени могучим магом, что тягаться с ним в Силе не смел никто из в то время живущих. Даже бессмертные. Погубила этого самородка собственная глупость.

На одном из очередных заседаний Совета юный революционер призвал собравшихся отступить от привычных, устоявшихся веками правил, и принять в состав Магического Совета, помимо магов и эльфов, других наиболее видных представителей чародейной общественности. Проще говоря, юнец замахнулся на обычаи предков, предлагая собрать за одним столом не только магов, но и чернокнижников, ведьм, ведунов, а также колдунов. Он, видите ли, счёл, что вся эта нечисть должна иметь равные права с волшебниками!

Речь Рогона, произнесённая в Зале Собраний, повергла присутствующих в шок. Сесть за один стол с ведьмаками, колдуньями и прочими нелюдями?! С этими... Да кто они вообще такие?! Паразиты, сосущие Силу из окружающего мира, мракобесы, бормочущие заклятья на тарабарском языке, фетишисты! Иными словами, разразился невиданный скандал. Молодого мага с позором выгнали из Гелинвира. Тем не менее, нужно отдать охальнику должное — он стерпел оскорбления с покорностью мученика, надеялся, видать, что, поостыв и поразмыслив здраво, его идею всё же примут к рассмотрению. Однако он (как и позже Торой) не учёл ортодоксальных взглядов магов. Уже на следующий день Рогон был прилюдно исключён из состава Совета за ересь и недостойное волшебника поведение, его мантию под свист и улюлюканье коллег торжественно сожгли в центре Залы Заседаний, покрыв славное имя молодого чародея позором.