Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Почему я спрятался? Мне подумалось, что сейчас ко мне явятся и будут в ноги кланяться. Вот не захотел я всего этого.
Одетта и Айзенберг говорили, что человек двадцать меня спрашивали, но им ответили, как я велел, что уехал и сегодня не буду.
До обеда никто не остался, так что сегодня арестантам была внеплановая добавка.
К сожалению, декабрь стал месяцем первой смерти в лагере. Умер Мунко Михаил Яковлевич, 58 лет, живший на хуторе Мунки Кобеляцкой волости.
Чуть позже умер Иван Бокий. Это и были все смерти в лагере, пока я был в нем комендантом.
Два умерших из трехсот — четырехсот арестантов.
Могло ли их быть больше? Конечно, все предпосылки к этому были. Война и тиф. Поступали в лагерь и грязные, и завшивленные. А каждая вошь могла принести страшную заразу-сыпной или возвратный тиф. Эти болезни гуляли по всей территории бывшей империи и находили своих жертв. От тифа едва не перемерла вся Галицкая армия, полностью потерявшая боеспособность и вынужденная сдаться на милость победителей. Еще бы! Больные галичане отчего-то боялись госпиталей и искали уединения. Забивались в подвалы вокзалов и тому подобные места и тихо мерли там. В каком-то таком месте извлекли больше полутысячи трупов. Когда мне про это рассказывали товарищи, я удивлялся. Приходилось, конечно, слышать рассказы из седой древности, что некогда у нас считали, что сами врачи эпидемии разносят, но это было еще в прошлом веке! А в этом никто не уклонялся от госпиталей, если серьезно болел или ранен был. Когда ранение воспринималось как царапина или болезнь не сильно мешала-тогда да, могли и в строю остаться А тут эдакая боязнь госпиталей.
Или, может, они насмотрелись на австрийские госпиталя и решили, что лучше уж было тихо помереть в уголочке?
Да, эпидемий хватало и у нас. Начальник артсклада Иван Горев тоже умер от тифа под новый год. Да и других заболевших хватало.
Весной Предгубисполкома Грановский издал такое распоряжение о уборке города.
И начиналось оно: Так прямо и было напечатано в номере газеты 'Городские Известия' в марте. Кажется, пятнадцатого числа это было. А дальше требуется -в пятидневный срок уничтожить антисанитарию. Тем, кто много мусорит, но мало убирает— полагался концлагерь. То есть в мои добрые руки. У Грановского на это право было, так как Постановление ЦИК разрешало губернским властям приговаривать к отсидке в лагере. Надолго? Ну, все в руках Грановского.
Да, моим лагерем грозили еще не раз разным нерадивым труженикам. На артскладе издали приказ про саботажников, что не выполняют срочный приказ про отгрузку 50 вагонов пороха. Вот им новый начальник артсклада Николай Рагоза и пригрозил отсидкой в лагере, как нежелающим работать для Советской власти. Этот приказ я лично видел. Доходил слушок, что начальник губмилиции как-то такой же приказ на страх своим нерадивым милиционерам издал: или работать будете милиционерами, но хорошо или будете работать в концлагере. И тоже хорошо, но за меньшее жалование.
Должен сказать, что я ждал наплыва арестантов, прочитав этот номер газеты, но не дождался. Нерадивых милиционеров или пиротехников ко мне тоже не прислали.
Вот что значит правильно пригрозить.
Но тут должен сказать, что саботажники-пиротехники могли ко мне не попасть. Склад-то подчинялся сначала Харьковскому округу, а потом Киевскому. Поэтому нерадивого могли направить в окружной трибунал, а тогда отсидка пиротехнику полагалась не в Кременчуге. Почему я так думаю? Потому что знаю про один случай у них на складе. Был там такой Начальник ремонтной мастерской по фамилии Дейнеко, который удивлял подчиненных тем, что долго не забирал полагающийся ему паек. Удивлял, заставляя думать, а почему это человек в голодный год от пайка отказывается? А потом вскрыли комнату, которая обычно запертая стояла,и обнаружили там инструменты, которым там не положено храниться. А попозже, при помощи Особого отдела, и часть инструментов обнаружилась у него дома. А ведь он заявлял, что этих инструментов давно нет, ибо утрачены, работы без них производиться не могут, и оттого не делаются. Потому что инструменты он украл с работы и дома держит, чтоб продать налево. Потому и паек ему не очень нужен был. Может, он не только инструментами торговал, но и боеприпасами, но тут фантазировать не буду, слышал только про дефицитный инструмент.
Какой-точно не скажу. Наверное, специальный пиротехнический, но если даже это напильники— у него бы их с руками оторвали кустари. А подробнее расспросить его я не мог-судили его в Харькове и ко мне он не попал.
Да, больных много было. Только за первые два месяца в книге учета обратившихся в медицинский пункт лагеря появилось 125 записей. Поскольку про некоторых записывали не один раз, то оказалось, что было больных 74 человека. Правда, больными были не все, а только часть, поскольку доктор наш записывал и так . У некоторых болели зубы (наверное, так переводится слово 'кариес')-те ходили к зубному врачу в ближайшую амбулаторию. Человек десять лечились в лагере, доктор выписывал рецепты, а лагерь оплачивал микстуры и порошки по ним. Тяжело больные отправлялись в городскую больницу, что соседствовала с артиллерийским складом. Когда в двадцать первом году началась в городе эпидемия тифа, докатившаяся и до нас, в инфекционные бараки больницы и отправлялись наши больные. Когда они выздоравливали, нам из больницы звонили, что пора забирать-ваш подопечный выздоровел. И мы забирали. Дальше наш доктор решал, годен ли он сразу к работе или надо дать несколько дней на восстановление сил. За год в губернии было тысяч пять случаев тифа, хватало и кишечных инфекций, оспа тоже была...
Но не стал наш лагерь похожим на Талергоф у австрийцев, где заключенные там мерли десятками от болезней и голода. У нас умерли двое, в Черкасском лагере, который носил номер два— четверо. Питались наши арестанты не ахти как, но не голодали. А от инфекций берегли противоэпидемические мероприятия и наши медики. Доктор Ракитин Валентин Андреевич, фельдшера Дашевский Хаим Гершович и Густов Александр Васильевич, санитарки Коваленко Надежда Васильевна и Густов Пелагея Николаевна.
СЕРГЕЙ МАЛЕНКОВ.
Работа в лагере шла кропотливая, но без авралов и гонки, проверяющие из Губюста приходили, но ничего особенного не нашли. А раз пока тихо, можно не только бумаги заполнять, но и нам пообщаться о многом интересном. Общение внутри шло по типу симплексной связи, то есть пока кто-то что-то рассказывал, то второй мирно ждал, пока первый не закончит. До того, как ни пытайся-не вклинишься. Тем я и воспользовался и заболтал тезку до того, что он решился поставить на уши начальство сразу же, а не писать и ждать, когда-кто-то на бумагу про заложников отреагирует.
Похода на стрельбище я удостоился и всласть настрелялся. Конечно, сравнивать с моими успехами в стрельбе из 'макарова' было нельзя-здесь я ведь не сам пистолет держал. Но моральное удовольствие было огромным.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Интриги и статистика.
Наступил довольно холодный и снежный январь. Все вроде бы шло своим чередом. Губерния трудилась, точнее, ее промышленная часть. Земледелию срок еще не подошел. Всего в губсовнархозе трудилось четыре тысячи человек, так что мои полсотни тружеников обеспечивали только некоторые потребности города. С обоими механическими заводами Кременчуга вообще никак сравнить нас было нельзя, а ведь была еще куча мельниц, лесных заводов, табачных фабрик и прочего. Так что мы превосходили своим значением только фотографии и типографии. А чего бы с фотографиями не поспорить— ведь при царе все губернии Всеподданнейшие отчеты царю составляли, а в них фотографии, типографии и литографии входили в перечень промышленных предприятий. Вот как-то пролистывал я такую книженцию, перед тем, как в печку отправить, и читал, сколько в Черноморской губернии всяких промышленных предприятий и сколько на них человек работают.
Так что там в одной главе числились цементные заводы, где трудились тысячи три человек и четыре типографии с 55 трудящимися, а также пять фотографий с 19 работающими.
И конфектная фабрика о пяти парах рабочих рук. И было это больше года назад, где-то в Донбассе, а книга лежала в брошенном деникинцами имуществе. Так что в печку пошли и Всеподданнейший отчет и ящики из-под снарядов. Холодно тогда было, даже сильнее, чем сейчас.
Так что мы только помогали губернии сделать свой маленький кусочек работу. Прошел Губернский съезд Советов, мы все гостиницы вымыли. Женщин несколько прибавилось, потому и смогли. Вот, через месяц в городе будет какая-то выставка РОСТа, так что арестантов могут тоже задействовать-дров наколоть и что-нибудь установить.
Кстати, после съезда я из гостиницы съехал. Обрыдла она мне. Живешь. как в парадном гробу-такое впечатление каждый день приходило в голову, глядя на номер поутру. Иногда и так думалось не только утром, но и вечером. Особенно, когда электростанция не справлялась с нагрузкой.
Так что я поузнавал, где что сдается и снял полфлигеля на улице Пушкинской. Флигель стоял в глубине квартала и все мне в нем понравилось. Конечно, бесплатное житье в гостинице само по себе и неплохо, но хватит разорять губернию своими потребностями и терзать.И квартирная хозяйка мне попалась хорошая.
Правда, работы стало много, так что иногда я и домой не ходил, а оставался ночевать в кабинете, благо диван в нем стоял. Только я старался заранее забрать туда из флигеля бритвенные принадлежности, чем укрыться, и чем позавтракать.
Останешься вечером, принесешь вторую керосиновую лампу из канцелярии, и занимаешься тем, что ранее не успел.
Так во и пишешь отношение к Болотову:
'Ходатайствую об освобождении гражданки
'Ходатайствую об освобождении Бибичевой Татьяны'. По той же самой причине. Освободили ее на следующий день после того, как зашла она в наши ворота.
Была еще у нас Хрипова Евдокия, которой родные привезли документ, что она не является
той самой Хриповой, что осуждена за укрывательство краденого, а тоже Хрипова, но другая .
Отчего же было много народа и работы?
Завалили заложниками, изрядная часть которых за невыполнение продразверстки, Но и возможно, другие причины, потому как местная власть часто такое пишет, что непонятно, за что этого арестанта посадили. Тот же Такового-Зять-так и не понятно. На нескольких сидельцев бумаги уже месяц идут, за что и насколько, а я теряюсь, что с ними делать. Подожду еще неделю и накляузничаю в подотдел принудработ, что сидят у меня люди и неясно за что— они таки натворили на отсидку или за то, что отбил пяток лет назад у кого-то из волостного начальства невесту. Вот и работаешь с документами, потом с самими арестантами, а затем идет продолжение. Надо же выбивать из губернских властей дрова, пайки и прочее для нужд лагеря. 'Толцыте и отверзется вам'. А не будете стучать, так и дать положенное забудут.
Деньги -то на счету есть, но эти деньги-то мало что стоят...
Напишешь нужные ходатайства, отношения, грозное письмо на аптечный склад-когда же они перечислят деньги за разгрузку, и сядешь отдохнуть. Фитиль в лампе прикручен до последнего издыхания, потому свет и не мешает. За окном под луной поблескивает снег, в здании лагеря хором поют какую-то пеню. Вот сейчас открою форточку и услышу
'Я был отважным коногоном,
Родная маменька моя,
Меня убило в темной шахте,
А ты осталася одна.'
Гм, я думал, они какую-то солдатскую затянут.
Да, что-то надо придумать с культурным развитием народа. Библиотеки в лагере нет, есть, правда, реквизированная фисгармония, но на ней никто играть не умеет, ни из персонала, ни из арестантов. Вот и все культурное достояние в лагере— три портрета вождей революции и эта бандура.
Поют только, как наособицу, так и малым хором, да еще и газету получаем. Прежде чем она пойдет на самокрутки, устраиваются громкие читки, потому как неграмотных много, а есть и по-русски и по-украински мало понимающие. Поскольку позавчера прислали китайца, а еще раньше был прислан турок. Турок хоть на слух понимает, что от него надо, хоть сам и не говорит. Вот с этим китайцем прямо беда. И речь плохо понимает, и сам говорить что-то непонятное.
Правда, топчан нашел и когда есть зовут, до него доходит сразу.
Сидит он по линии ЧК, 'до особого распоряжения', так что, может, и надолго. Вдруг выучится. Работы ему пока не подобрали по той же причине.
Кстати, а, может, попросить наше управление культуры, чтобы кто-то приходил и с нашим народом пением занимался?
Да, первое января наш лагерь встретил с сорока девятью арестантами. Официально их называли и 'арестантами', и 'заключенными', так что слово это правильное, хотя и несколько устаревшее. Потому как арестантом нужно бы называть человека, кто арестован на короткий срок, а не осужден.
Хотя бывали и такие, что можно назвать и арестантами, поскольку приговаривал их не суд или трибунал, а неизвестно кто и неизвестно на какой срок.
Вот из этих сорока девяти только одного осудил народный суд за кражу госпитального белья. Ой, не совсем так, купил краденое госпитальное белье, как он сам утверждал, но отчего-то посадили его не за скупку краденого, а за кражу.
Иван Альховский его звали, и жило его семейство на той же Пушкинской улице, где лагерь размещался, и я потом квартировал. Парень он был молодой, жутко энергичный, но эта энергия у него верного направления не имела. То на госпитальное белье, то на выдавливание из меня увольнительной домой.
Двадцатого его посадили, а двадцать пятого он приносит ходатайство об отпуске домой с вечера и до утра!
Так это и делалось, тем более человек дома поест, помоется, переоденется, и не нужно его этим вечером кормить и в баню вести. Это и ему нужно, да и лагерю от этого хуже не будет, если человек честно вернется вовремя.
Но на пятый день!
Да не пошел ли бы такой хват лесом!
Я и отказал. Сразу же.
На следующий день Ваня принес новую просьбу. Результат тот же.
Через выборного старосту-заключенного я попросил передать Ване намек, что надо и совесть иметь. Ваня принес еще одно заявление.
Тут я сдался и отпустил его первого января к семье. А то так Ваня оголодает. Писать -то он сам не умеет, а заявления приносит. Значит, кто-то грамотный для него пишет, а Ваня расплачивается за то своим хлебом или кашей. Потом же дома скажет, что не кормят у нас, оттого и исхудал на тюремных харчах.
В общем, за три месяца отсидки, что ему народный суд приписал, домой он ходил раза четыре. Если бы я подписывал все его заявления, то и десять раз ночь дома бы провел.
Так что энергии у Вани много было, если бы ту энергию он на обучение грамоте бросил, так вышел бы грамотным и отсидевшим. Но куда уж там...
Кроме него, имелись 1 дезертир, еще пять воришек, шесть спекулянтов. Один контрреволюционер и 35 заложников, которых большей частью поставляла мне ЧК-либо губернская, либо уездные.
Я продолжал свою битву против заложников, сообщая куда надо, что они по разным причинам нуждаются в освобождении.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |