Комендант

Четырнадцатого января мне подбросили еще одиннадцать жертв уездных властей, а семнадцатого подотдел принудработ их и освободил по моему предложению Точнее, не именно их всех, а часть более ранних, а вот из этих одиннадцати тех трех, у которых Знаменская ЧК особо мерзопакостно оформила документы, но все равно.

Двадцать второго подбрасывают еще девять заложников-и я снова пишу отношение.

На сей раз подотдел удовлетворил только одно освобождение заложника, ну ладно, бумага еще осталась, и чернила тоже.

В итоге к началу февраля народу было всего 53 человека

Правда, прибавились два тунеядца. Их приговорили к отсидке за уклонение от общественных работ. Не работают, но едят, так что тунеядцами их так и назвали. Хотя это были явно гешефтмахеры. Здесь их хватало, как вообще, так и таких вот бесшабашных. До которых не дошла мысль, что не старый режим сейчас, чтоб в открытую заниматься темными делами. И вот теперь будут украшать собою паровую мельницу Любаровского, а также дровяные склады гортопа.

А если еще раз пришлют наряд из Губутиля-закапывать трупы павших животных, то могут и туда попасть. Пусть охмуряют конские трупы и берут с них же магарыч за ускоренное закапывание.

И так им повезло дважды: когда в гарнизонном госпитале прорывало канализацию и весь подвал затопило 'кельнской водой' (это будет раз, что они еще тогда сидели на Веселой в камере), и то, что на ликвидацию бросили красноармейцев, а не арестантов (это второе по счету везение).

А где ж их еще использовать можно? Да, я признаю, что обманывать тоже талант нужен, хоть крестьянина на базаре, хоть кого другого, но нет в заявках на работу потребностей в обманщиках. Дровоколы есть, грузчики есть, и в детский городок чинить карусели нужно. Но это пойдет Максюта из села Хоришки, н то знает, как плотничать. А они квалификации не имеют. Значит, дрова их ожидают.

Февраль был как раз месяцем борьбы с такими вот гешефтмахерами, к концу его их стало аж шестнадцать. Зато с заложниками я продолжал бороться и довел их число до двадцати двух.

С точки зрения содержания от них было меньше всего хлопот. Поручили им работу-сделают и все что прикажут-тоже сделают до конца и как возможно качественно.

Но жалко их, не до конца понимающих, за что они здесь и сколько будут под замком. И даже готов спорить на половину оклада — половина их здесь сидит из-за того, что где-то когда-то у них появились счеты с другими местными. Не поделили когда-то девицу, поспорили из-за межи, мать его обвинили в том, что у нее сглаз есть— и вот готова месть за все прежде свершенное. Оттого сидит хозяин здесь, а не инвентарь к севу готовит.

Вот я и интриговал, пользуясь тем, что в губернских верхах народ менялся как перчатки. Уже вместо Болотова на подотделе принудительных работ третий человек сидит. В Губ ЧК Магона куда-то тоже перевели, а вместо него 'Врид' да 'Врид'. С Чигиринской уездной ЧК я отношения заочно испортил, и с Александрийской тоже. Но у меня там хаты и клуни нету, потому поджечь ее некому.

Это любимый сельский способ мести. Судя по сводкам из Чигирина, что мне читать дают, там в уезде за неделю случается с десяток пожаров.

Так что лагерь тунеядцами заполнился на шестую часть. Зато контрреволюционер у нас был только один из девяносто четырех. Сильно прибавилось дезертиров и тех, кто преступления по должности творит. Они проходят по одной графе отчетности, только за дезертирство дает трибунал и восемь, и десять лет, иногда и больше, а вот последний взяткодатель получил всего пять, а еще один взяточник при лагере состоит, но не сидит, а по нашему направлению ходит на работу. Срок у него большой-десять лет, но условный.

Так что Валентина Слоквеко я еще долго могу видеть, если меня не переведут куда-то.

В марте заложники почти не поступали, и я не ждал того, что 31 числа пришлют сразу 35 их.

А за предыдущие 30 дней пришло всего девять. Вот ведь коварный удар! Ну да, майское наступление Юго-западного фронта тоже австрийцев повергло в изумление-полгода почти не рыпались, а потом такой парализующий удар.

Интересно, умерший в том же году император Франц-Иосиф Первый ушел раньше из-за этого разгрома или просто пришло его время?

Апрель же потребовал открытия двух новых фронтов — против железнодорожной ЧК в Знаменке и губернской милиции.

Транспортная ЧК начала борьбу с безбилетными пассажирами, поскольку вышел Декрет о борьбе с этим. В итоге регулярно с вокзала стали приводить пойманных в Знаменке безбилетников, которых 'пятерка' транспортной ЧК приговаривала к нескольким месяцам отсидки. Обычно от трех до шести. Впрочем, была такая мадам по имени Мария, которая получила от знаменских аж три года. Помню, читал я ее дело и сильно удивлялся— что же она сделала знаменским чекистам, чтобы они ей столько влепили? Вариантов была два: обещала жаркую любовь и обманула. Второй вариант— достала до глубины души.

Но точно установить причину я не смог, ибо через четыре дня она сбежала, да еще и не одна, а в компании пары арестантов. Я же был занят и до того с ней не пообщался.

Написали бумагу в губрозыск, чтоб ее посетили дома и вернули отбывать наказание. Губрозыск сделал все по-своему. Агент пошел не по месту жительства, а в Кременчуге (послали бы его еще в Киев), походил по городу, составил абсолютно неразборчивым почерком рапорт, а его управление переслало мне с припиской, что не можем найти.

Да, я тоже не найду верблюда на улицах Пустозерска, а белого медведя в пустынях Туркестана, но я их там и искать не буду. А тут адрес назвали, и не в губернском городе-телеграфируйте туда и отловите! Я понимаю, что она могла сбежать тетке в село, где ее и не найдем, но ищите хоть там, где надо, а не в другом городе!

С такими борцами с преступниками каши не сваришь.

Других двух они тоже не нашли.

Впрочем, все случаи побега закончились тем, что никого не нашли. Как до того, так и после того. Это потом довело меня до белого каления и серьезных последствий, но об этом позже.

Наши арестанты исчезали где-то в туманной дали. Поскольку их сильно не искали, то на этом все для них заканчивалось. Скорее всего, они переезжали в соседний уезд или волость и начинали новую жизнь на некоторое время, а потом и возвращались к себе.

Да и скрываться было просто. Какие тогда документы у жителя села или местечка вроде Градижска могли быть? Справка от исполкома, что такой-то действительно живет в селе Семимогилы или местечке Глинск. Вот стоит беглец перед милиционером, а тот читает: 'Податель сего является жителем местечка Глинск Арцишевским Моисеем Михайловичем, восемнадцати лет, уроженцем Минской губернии'. Ниже закорючка исполкомовского работника и печать. Самодельная, часто из монеты.

Больше ничего. Доказать, что это не Моисей Арцишевский, а Мендель Мендельсон, можно только случайно— обнаружив, что у хлебопашца руки не рабочие, или он собьется в рассказе. Когда очень не повезет, то попадется на человека, в Глинске бывавшего и всех там знающего.

Так что за скромную сумму можно было бы и скрыться, если не тянулась за спиной длинная кровавая полоса. А безбилетный пассажир— тьфу и растереть. Через пару лет никто про то не вспомнит, даже если вслух сболтнуть. Кстати, Моисей Арцишевский из Глинска— это был у нас такой безбилетник, сбежавший через пару недель. Опять в исполкоме меня ругали за него и еще двоих. Жаль, потом судьба меня все время проводила мимо Глинска. Попал бы туда года так до двадцать пятого -я б ему второе обрезание устроил. Потом, правда, уже бы не стал— не могу я злится бесконечно...Возможно, и по шее не дал бы.

Что еще было нового— лагерь начали использовать как следственную тюрьму. То есть губмилиция или губрозыск помещали к нам подозреваемых, пока дело не дойдет до суда или ревтрибунала. Оттого пришлось оборудовать отдельное место для их размещения, чтоб они под соусом отправки на работу не затесались в рабочую команду и не сбежали. Мороки прибавилось. И головной боли от их побегов тоже.

Про то, что число заложников уменьшилось, я уже говорил, но забыл сказать, что в последних числах месяца я их почти что ликвидировал в лагере. Еще двадцать девятого их было только пять! Остальных уже освободили! Я торжествовал и планировал расстаться вскоре и с ними— и ту такой афронт! Мало того, что 30 числа мы легли костьми, оформляя свежеприбывших, и я прибыл почти к полуночи, отчего хозяйка моя очень ругалась. Она-то ждала меня куда пораньше и не падающего с ног.

Ну, я просто еще не сказал, что в феврале со своей квартирной хозяйкой сочетался законным браком, правда, без церкви. Не то время для церковных браков, да и больно разные конфессии. Я-то числился по лютеранству, а Берта Яковлевна моя в синагогу раньше ходила. Сейчас-то почти что перестала, но кто его знает, надолго ли. Так что нас ни в одном уважающем себя храме бы не сочетали. А в органах советской власти— можно, там спрашивают про желание жить вместе, а не про религиозность.. Кстати, как раз с февраля для будущих мамаш введен оплачиваемый отпуск до родов и после родов, Постаралась Советская власть.

Раньше такого не было. Сколько точно дней я не запомнил, кажется, два месяца до и после тоже.

Ну и как начальник ставил в известность женскую часть своего персонала про новости момента. Их хоть и не много, две фельдшерицы и Одетта— машинистка, но сообщать тоже надо. Правда, я им зачитал начало газетной статьи и дал ее на изучение, а они пусть уж сами дочитывают, сколько дней конкретно им дают. Впрочем, у фельдшериц это могло и скоро понадобиться, благо обе замужние, а вот у Одетты еще кавалера нет. Но очень хочется, потому она и влюбляется то в портреты вождей, то в нас, что на глаза попадаются и не очень страшно выглядят. Ну да ей всего семнадцать, что от нее ждать-то можно? Живет она в городе, книжки читает про возвышенную любовь, и родители ее поддерживают в желании выходить замуж токмо по любви и невероятно сильной. В селе бы она могла уже и замужем быть, и один ребенок точно бы уже на руках плакал, а мог и второй внутри шевелиться....

СЕРГЕЙ МАЛЕНКОВ.

Поскольку с хозяйкой у Сергея все пошло по-серьезному, пришлось заключить Кременчугскую конвенцию о некоторых разграничениях полномочий субъектов и невмешательстве в некоторые дела.

Насчет Одетты я с тезкой был согласен, что, несмотря на явные знаки е внимания к начальнику с ее стороны, эти знаки внимания надо было не заметить. Оказаться толстокожим и невнимательным.

Еще я сподобил Сергея на предложение губернскому начальству на некоторые изменения в оформлении бумаг. Поскольку начальники менялись быстро, отчего бумаги украшали такие вот знаки: 'За начальника губернской инспекции' и 'ВРИД начальника ГУБЧК', то сложно потом понять, кто именно подписывал распоряжение. Подписи— то не у всех разборчивы. Потому никто может не вспомнить, кто заведовал комиссией в первую декаду сентября. Иногда это важно. Вот и предложил, используя опыт будущего, начать писать вслед за подписью ее расшифровку, что решал это именно Готлибов, а не кто иной.

Сергей согласился и отправил предложение наверх.

. Как то мы беседовали о жестокостях гражданской войны, и я удивление высказался, что вроде как жили-жили и тихо жили, а наступил некий день и месяц и тихий сельский житель в дикого зверя превращается. Отчего так, кто или что в этом виноваты?

Сергей вздохнул и сказал, что тоже об этом думал и размышлениями пришел к некоторым выводам.

— Вывод первый: озлоблению народа прибавило градуса большое количество людей, много лет воевавших. Когда ты годами стреляешь и убиваешь людей в другой форме, тебе куда проще сделать это и с соотечественником, чем если бы все обошлось без столь долгой войны. Второй: сильно подлило масла в огонь безвластие семнадцатого год и начала следующего. Сидели воры и убийцы в тюрьме, сидели, а вот теперь их при Керенском выпустили, нарочно или не нарочно, а они вот тут. Полиция, милиция и прочие же за порядком уследить не могла. Особенно в провинции. Да и как а им уследишь, если власть меняется, как перчатки, и этой властью обладает любой вооруженный человек. Оттого народ привык, что власти нет, а если и есть, то чисто для плезиру она, и все свои вопросы нужно, а самое главное, можно решать самому или с группой товарищей. Если вас много или оружия у вас больше, то правы вы. и павы потому, что винтовок больше принесли.

Ну и самое главное: жестокие убийцы все время жили среди нас, только им до срока никто не давал воли. Но натуру они свою регулярно проявляли. Исподтишка, полуоскалом, когда никто не видит. Вот такая знакомая картина: перепившиеся жители в престольный праздник устраивают драку. Такие же перепившиеся жители оказали неповиновение полиции и оттого отсидели в холодной. Но каждый тот самый перепившийся житель регулярно проявляет агрессию. Сегодня побил жену, завтра подрался с соседом, послезавтра пытался толкнуть городового, за что и отсидел. Но что лежит под этой вот обыденностью?

А то самое, что этот вот мещанин или крестьянин готов после второй чарки и даже насухую совершить насилие. Оно как бы разрешено обществом, когда он бьет жену и детей, почти разрешено, если без смертоубийства, в случае драк на праздники, порицается при агрессии к полиции, но все равно оно есть, как зараза глубоко в скотомогильнике. И готово вырваться наружу, когда отчего— то власть даст слабину. Это все цветочки, но есть кадры в обществе и поярче. Периодически случаются еврейские погромы. Вот еще и один источник зла. Сегодня мещанин громит дома чем— то вроде бы обидевших его евреев или идет на поводу у черносотенной пропаганды, А кто ему завтра помешает соседа своего порешить, ибо тот 'стюдент и сицилист', как выражались отдельные персоны. А можно и за что-то другое.

Смотря как его распропагандировать. И это опять же не все, есть и акулы позубастее. В. тринадцатом году в Пирятинском уезде была трагедия. Наступала жатва, и стали арендаторы нанимать работников. А те за предложенные деньги браться не захотели-мало, дескать, хотим на двадцать копеек дороже. Или не двадцать, но какая разница! Тривиальная, в общем, картина. Один хозяин не стал торговаться. Завез рабочих и соседней губернии, ибо те согласились на меньшую оплату. Спали приезжие в сарае, и ночью сарай с соломой загорелся. Выйти никто не смог, потому что кто— то из местных двери подпер перед тем, как поджечь. И этот человек или сколько их там было, потом ходил по белу свету, а, может, и сейчас ходит. И что— то мне подсказывает: это не последний его волчий оскал. Недавно в сводке трибунала было об осуждении четырех полтавчан за убийство тридцати двух человек с целью ограбления. Фамилия одного из них Живодер. Как знали люди, что из него вырастет...

-Подожди, Сергей, но ты же сам говорил, что после войны, убивая на ней, люди звереют. Но ты сам повоевал много и пулеметчиком был, но ты же не идешь убивать, оттого что уже это делал на войне?

-Да, пока не иду, но знаешь, мне это делать будет куда легче, чем в тринадцатом году или в четырнадцатом, До тех пор, пока я того мадьяра под селом Липовым не заколол. Дальше уже легче, а особенно из пулемета. Глянул в прорезь, подвел под середину силуэта, левой рукой предохранитель откинул, правой на спуск нажал и подержал нажатым, пока про себя 'раз, два, три' не скажешь. За это время как раз десяток пуль вылетает. На одного точно хватит, а по густой цепи и соседям достанется.