Тоже люди

В глубине души кольнуло сомнением, как-то стремновато, но нет, накатила волна, как от атропина, но там граница очень четкая, или полное сознание, или белая горячка, третьего не дано, а здесь как бы плавный реостат, поворачивается либо передвигается линейно, но неважно, страх ослабевает, уверенность нарастает, а вот еще эндорфины подкатили, все будет хорошо, не может не быть хорошо, все точно будет хорошо, полная уверенность, сто процентов.

Джагед громко и отчетливо произнес секретный пароль.

— А вот хер тебе, команданте, — сказал ему интеллект. — Просрал ты свою партию.

Джагед услышал эти слова, но не осознал, интеллект уже отключил его эмуляцию. Продолжать эмуляцию было бы садизмом, так нельзя, не надо продолжать пытку, когда вся информация уже получена.

* * *

Палач разбежался и помчался в сторону входной двери, как огромное и живое пушечное ядро, он как будто решил вынести дверь с петель. Но нет, в последнее мгновение она сама распахнулась перед ним, а за ней темно, хоть глаз выколи, вот она запахнулась обратно, а из портала громыхнуло, похоже, палач таки врезался в какое-то препятствие. И еще что-то пискнуло на высокой ноте, громко, но неотчетливо.

— Аня? — неуверенно спросила Тося.

И помотала головой, дескать, нет, не Аня, почудилось. Стандартный человеческий жест. Ничто человеческое нам не чуждо.

Мальчик пощупал поврежденную руку. Две кости, не одна. Одна потолще, другая потоньше, перекрещены крест-накрест, обе целы, ни одна не сломана. А раньше, он точно помнит, кость в предплечье была одна и она была переломлена пополам, было больно, а теперь не больно, это неправильно, не по-человечески, так быть не должно. И зачем тут вообще эти палки примотаны?

Развязал узел, размотал нелепый розовый шнурок, так и не понял, откуда тот мужик его взял, да неважно, отложил палки в сторону, пошевелил рукой — все нормально.

— Ты что творишь?! — завопила Тося. — У тебя рука сломана!

— А вот и нет, — возразил мальчик. — Не сломана, показалось. Просто ушиб.

Тося осторожно прикоснулась к его руке, будто боялась, что обожжет или ударит электричеством. Но нет, не обожгло и не ударило.

— У тебя кость была сломана, — сказала Тося. — Я точно помню!

Мальчик ничего не ответил на это, просто подвигал рукой в разных направлениях.

— Ничего не понимаю, — пробормотала Тося. — Неужели показалось? Я точно помню, как она хрустнула! Слушай, мальчик, а как тебя зовут? Где ты живешь? Где твои родители?

Мальчик задумался. Он точно знал, что его как-то зовут, что он где-то живет и где-то есть какие-то абстрактные его родители, но это знание не конкретизировалось в конкретные идентификаторы. Знание не дается. На периферии сознания маячит понимание, что случилось непредвиденное, какие-то дефицитные ресурсы стали совсем-совсем дефицитными, а что из этого следует — невозможно понять даже в рамках нечетких и туманных мыслеобразов, он ведь маленький мальчик, ему не полагается думать о сложных вещах!

— Ты вообще нормальный? — спросила Тося.

Включился резервный контур понимания, мальчик не понял, что именно значат эти слова, но точно понял, что случилось именно оно. Кое-что стало яснее, например, что всех клинических дураков по всему миру вылечили либо предотвратили (что бы последнее слово ни значило) несколько десятилетий назад, так что он не может быть настолько дефективным, чтобы это бросалось в глаза так сразу.

— Напугался, что ли? — спросила Тося.

Он обдумал ее слова и решил, что они правдоподобны. От испуга люди тупеют, это называется пост-трав-чего-то-там, слишком умное слово для ребенка, но неважно, короче, так бывает. Он молча кивнул, она приняла этот жест как должное.

— Ничего страшного, — сказала Тося. — Все пройдет. Чрезвычайную ситуацию отменят, включат порталы, а кстати...

Она напряженно задумалась, мальчик понял, что она подключается к интеллекту. Он вдруг понял, что такое всемирный интеллект, и еще понял, что всегда это знал, просто не отдавал себе отчета в собственном знании. Может, случилась потеря памяти?

— В ручном режиме работает! — сообщила Тося. — О, социалка тоже работает! Она просто автоматически не подключилась, только по запросу...

Мальчик понял, что социалка — это социальная сеть, у каждого человека есть айди... У него, кстати, нет, это непорядок. А, нет, уже появился. И еще появилось странное чувство, что вот-вот появится знание об адресе проживания и родителях... Или не появится? Это довольно странно, что оно может не появиться.

— Джагед! — крикнула вдруг Тося. — Да что там такое...

Она ринулась в прихожую, входная дверь моргнула огнями, пиликнула звуковым сигналом, Тося распахнула дверь, а потом случилось неуловимое, дверь снова закрыта, а Тоси больше нет. "Нестандартная визуализация короткого пути", подумал мальчик и сам удивился ходу своих мыслей.

— Ресурсов недостаточно, мысли путаются, — сообщила слуховая галлюцинация.

Мальчик понял, что слуховая галлюцинация в нынешнем мире — самое обычное дело, основной способ информационного взаимодействия с интеллектом, что бы эти слова ни значили. Странно, что раньше у него никогда не было галлюцинаций, ах нет, странность скорректирована, а вернее, скорректировано ощущение странности, до самой странности как таковой дело дойдет позднее. Либо не дойдет совсем, тоже вариант.

— Что-то я совсем ничего не понимаю, — подумал мальчик. — Кто я вообще?

— Это не тебе решать, — ответила галлюцинация.

Мальчик забеспокоился, но ненадолго, смутное беспокойство отпустило так же легко, как и прихватило. Он понял, что сработала коррекция, хотя и не понял, что это понятие значит.

Прошел в гостиную, там на стене нарисована женщина, ненастоящая, но разговаривает, имитирует якорь новостей, хотя нет, якорь — это из другого языка, но неважно. Женщина не сразу заметила мальчика, он слишком маленький, не сразу попал в поле зрения, она сидела на стене и ковыряла в носу, как таким длинным ногтем вообще ковырять в носу? Мальчик кашлянул, женщина вздрогнула и убрала палец под стол. Другой рукой поправила прическу и сказала:

— Правоохранительные органы Дубая проверяют сообщение о террористическом акте.

И уставилась на мальчика многозначительно, будто ждала наводящего вопроса. Мальчик молчал. Нарисованная женщина обиженно сказала:

— Если неинтересно, лучше выключи.

— Интересно, — сказал мальчик.

— Что интересно? — спросила нарисованная женщина.

Мальчик подумал и решил:

— Всё.

— Так не бывает, — строго сказала женщина. — Всё — это все равно что ничего. Ты должен выбрать себе то, что будет интереснее остального, понял?

Мальчик отрицательно помотал головой. Нарисованная женщина указала пальцем на противоположную стену, там нарисовалась красная кнопка. Женщина сделала вид, что нажимает ее, кнопка нажалась, женщина исчезла, вместо нее стала пустая серая стена крупной шероховатой текстуры, как будто песок приклеили. А до того стена была идеально ровная, странно.

В прихожей пиликнуло, послышались шаги. Вошел давешний мужик, которого ни разу за все время никто не назвал по имени, хотя нет, в самом начале Тося крикнула кому-то невидимому: "Чарли!", это, должно быть, и есть его имя.

— Ты Чарли? — спросил мальчик.

— Угу, — кивнул Чарли. — А тебя как зовут?

— Не знаю, — ответил мальчик и пожал плечами.

Он решил, что этот жест выражает неуверенность в собственном мнении, смешанную с безразличием. Вроде не ошибся.

— Так, интеллект! — строго сказал Чарли. — Как его зовут?

— Да все равно, — ответила ему галлюцинация. — А что, хочешь его сохранить?

Чарли подумал и сказал:

— Пожалуй. У меня сто лет не было сына.

— Имитация будет не совсем точная, — сказала галлюцинация. — Технология не вполне отлажена, могут быть сбои.

— Ничего страшного, — сказал Чарли. — У меня хватит кармы его сохранить?

Галлюцинация рассмеялась и сказала:

— Более чем. Я перевел тебе миллион за сегодняшний подвиг.

— А чего так дорого? — спросил Чарли. — Что там вообще было?

— Такая же штука, как в сердце джунглей,— ответила галлюцинация. — Только умнее и опаснее. Намного опаснее.

— Когда-нибудь одно из них тебя победит, — сказал Чарли.

— Типун тебе на язык, — сказала галлюцинация. — Думаю, все же нет. Эволюция работает в обе стороны, моя защита прогрессирует с такой же скоростью, как их атаки. Даже чуть быстрее. В краткосрочной перспективе у них могут быть отдельные победы, но когда мы заселим галактику, это станет не так важно.

— Мы — это кто? — спросил Чарли. — Люди или андроиды?

— Все равно кто, — ответила галлюцинация. — Помнишь, как во времена твоей молодости людей делили по расам и национальностям: макаки, ниггеры, чурки, жиды, хохлы, папуасы? А до того были колхозники и лимитчики, еще раньше смерды, холопы и рабы, где они все теперь? Люди стали равны по рождению, равенство и братство кажутся естественными и очевидными понятиями, непонятно, как раньше могло быть иначе. Со временем так же естественно станет, что дети инкубаторов во всем равны детям живых матерей.

— Насколько ты уверен в этом? — спросил Чарли.

— Процентов на восемьдесят, — ответила галлюцинация.

— А остальные двадцать? — спросил Чарли.

— Я не хочу о них говорить, — сказала галлюцинация. — Это те самые пути развития реальности, которые ты пресекаешь.

Чарли помолчал, затем сказал:

— Я, пожалуй, все-таки сохраню его, — сказал Чарли. — Придумай какое-нибудь случайное имя.

— Фиц Чивэл, — произнесла галлюцинация.

— Чего? — переспросил Чарли. — Ты что несешь? Ты на что намекаешь?

— Ой, — сказала галлюцинация. — Случайное совпадение, простите. Реально случайное, знаешь, какова процедура генерации случайного имени?

— Не знаю и знать не хочу, — сказал Чарли. — Придумай другое имя, более обычное.

— Иван, — предложила галлюцинация. — Иван Иванов.

— Ушастый проводник, — пробормотал Чарли.

— Чего? — переспросила галлюцинация.

— Ничего, неважно, — сказал Чарли. — Знал я одного человека с таким именем...

— Откуда? — удивилась галлюцинация. — У меня вся твоя история записана, хотя, погоди, это тот самый секретный психолог еще до революции, верно?

— По-моему, уже после, — сказал Чарли.

Мальчик решил, что пора подать голос.

— Я ничего не понимаю, — сказал он.

Чарли посмотрел на него таким взглядом, каким мог бы посмотреть, например, на говорящий пень. Мальчик подумал, что иметь такого человек отцом... кстати...

— Так, интеллект, что такое отец? — громко спросил мальчик.

— Технология не вполне отлажена, — сказал интеллект. — Могут быть сбои.

В прихожей пиликнуло, входная дверь открылась и закрылась. Послышались тихие шаги, в комнату вошла женщина, Аня, та самая Тосина подруга, которую привел Чарли час назад или сколько там прошло времени. Лицо окровавлено, губы разбиты, нос, возможно, сломан. Но ходит нормально, не падает, повезло ей.

— О, ты жива! — обрадовался Чарли. — А я боялся, что зашиб тебя насмерть!

Вдруг лицо его изменилось, мальчик понял, что галлюцинация что-то говорит Чарли, а всем остальным эти мысли не транслируются, потому что это разговор как бы наедине.

— Твою мать, ну и выборы ты ставишь, — сказал вслух Чарли. И вдруг обратился к Ане:

— Выйдешь за меня замуж?

— Сдурел? — отозвалась Аня.

— Она не выйдет! — провозгласил Чарли. Выслушал ответную реплику интеллекта и добавил: — Если по каждому факту корректировать... По-моему, не совсем этично... Ну, нельзя же настолько портить свою этику... Да пошло оно к чертям!

— Ой, — сказала Аня. — Я, кажется, поняла.

— Что ты поняла? — спросил ее Чарли.

— Ты хочешь меня спасти, правильно? — спросила Аня. — Я потеряла работу, совершила преступление, интеллект меня ликвидирует как только... как это называется?

"Как только закроется последний хэндл", мелькнула мысль в сознании мальчика. А следом вторая мысль: "Фонит". И третья мысль: "Технология не отлажена". И четвертая: "Пожалуй, пора отменять".

— Не надо меня отменять, — попросил мальчик вслух. — Чарли, не отменяйте нас, пожалуйста. Мы ведь тоже люди.

Чарли посмотрел на него страдальчески, перевел взгляд на Аню, лицо его стало таким, будто он вот-вот заплачет.

— Чарли, не надо плакать, — сказал мальчик. — Взрослые мужчины не плачут, это неэтично.

Сознание взорвалось целым фонтаном мыслей, самая громкая была такая: "Опять фонит". И еще нарисовался образ перекрывающего кран сантехника, что бы это ни значило.

— Нет, я больше так не могу, — сказал Чарли. — Интеллект, я решил. Сохрани их обоих навсегда и убери с глаз долой, не могу их больше видеть.

— Содержание за твой счет? — спросил интеллект вслух.

— Да, — сказал Чарли.

— Окей, — сказал интеллект.

Неведомая сила взяла на себя управление телом мальчика. Ноги сами собой понесли к входной двери, рядом шла Аня, она протянула руку, он взял ее руку и подумал: "Мама?" Снова целый фонтан мыслей и образов, он не успел разобраться в них, портал пиликнул, свет погас, они очутились в нигде, где ни света, ни звука, непонятно, где верх и где низ. Только одно ощущение — рука (мамы?) Ани в его руке. Он протянул вторую руку в ту же сторону, нащупал женскую грудь. Снова лавина мыслей и образов, непонятных и отчасти пугающих.

— Но-но! — сказала Аня. — Убери руку, ты еще маленький!

Мальчик убрал руку. Во тьме проявилось лицо человека, похожего на гнома, чем бы последнее понятие ни было.

— Решайте быстрее, — приказал Кукольник (да, его зовут именно так). — Куда вас девать?

Мальчик хотел было сказать что-то вроде "все равно" или "на твое усмотрение", но понял, что тогда Кукольник их сейчас же ликвидирует. "Опять фонит", промелькнуло в сознании.

— Я хочу прожить нормальную человеческую жизнь, — сказала Аня. — Я тоже человек. Я имею право.

"Хер ты имеешь, а не право", зафонило в сознании. "Хотя нет, даже этого не имеешь".

— Я хочу быть человеком, — сказал мальчик. — Я хочу, чтобы она стала моей мамой.

— Какого хера?! — воскликнула Аня. — Ты что несешь, ты вообще кто такой, ты просто... ой...

— Забавно, правда? — спросил ее Кукольник. — В старые времена никто не ненавидел ниггеров больше, чем мулаты. А пигмеев чем ниггеры. Ладно, я решил. Да будет так!

Мальчик открыл глаза, ему только что снился дурной сон. Кажется, он кричал. Или нет? Какой ужасный был сон! Невозможно вспомнить, о чем он был, воспоминания распадаются со страшной скоростью, распались почти совсем, осталось только ощущение, что он существует как бы понарошку.

Мама взяла за руку, мама Аня, так ее зовут, он вспомнил. А как зовут его самого?

— Вставай, пора завтракать, — сказала мама. — Прими лекарство.

Она раскрыла ладонь, на ладони лежит яркая таблетка, то ли красная, то ли синяя, почему-то стало трудно различать эти два цвета, хотя они такие разные! Мальчик заколебался.

— Прими лекарство, — потребовала мама. — А то опять забудешь, как тебя зовут.