Герой смутного времени

Немаловажно, что мне удалось найти поддержку у патриарха Гермогена. Дважды тайно встречался с ним в патриаршем подворье — храме пророка Божия Илии в Черкизове. В первую встречу Гермоген отказал мне, обвиняя в сеянии новой смуты. Потом, заручившись помощью и благословением святого затворника Иринарха, мне удалось убедить патриарха в чистоте моих помыслов и лучшей доли для страны с моим правлением, скорейшем наведении порядка и мира. С другими высшими иерархами Русской православной церкви я также связывался, общался лично или через своих посланников. После согласия патриарха не встретил у них протеста, включая митрополита Филарета.

Во второй половине ноября 1610 года в Туле собрался Земской собор Русского царства. В просторном зале для собраний воеводского двора свободного места не было, съехались князья, бояре, думные и служилые дворяне, воеводы, старшины купцов и посадского люда практически со всех земель и городов Руси. Прибыли со своими сподвижниками Голицины, Романовы, Татищевы и другие семейства, собирающиеся выдвинуть на престол своих родичей. Василия Шуйского не было, его представлял брат Иван и другие родичи. Патриарх направил на собор митрополита новгородского Исидора, сам он не приехал из-за двойственности положения — до сих пор открыто поддерживал Шуйского, теперь же идет речь об избрании нового царя.

Вел собор глава Боярской думы князь Фёдор Иванович Мстиславский. После пожелания здравия всем собравшимся он приступил к злободневному вопросу — о низложении царя Василия Шуйского, передал слово мне, главному обвинителю и зачинщику. Я начал с рассказа о заговоре обвиняемого против законного государя и его убийстве, о незаконности возведения его на престол без Земского собора. Затем перешел к последующему времени правления Шуйского, рассказал о преступных деяниях, ошибках и бездействии, приведших к расколу страны, разгоранию Смуты и многочисленным жертвам. Все свои обвинения я аргументировал фактами, документами и ссылкой на свидетелей, которых готов представить собору.

Мое выступление заняло около двадцати минут, провел в эмоциональном духе, с драматическими паузами, понижая или повышая голос, я отрепетировал его заранее. Собравшиеся слушали внимательно, затаив дыхание, только иногда кто-то перебивал криком: Ложь...Поклеп.., — но Мстиславский тут же одергивал крикуна, давая мне возможность продолжить. После завершения моей речи началось бурное обсуждение, возмущение одних, одобрение других, даже начались потасовки между разгоряченными государственными мужами. Затем, когда угомонили бузотеров, обсуждение пошло более спокойно, взвешено, бравшие слово задавали резонные вопросы, собор выслушал свидетелей. Потом выступили со своим мнением и оценкой моей речи и тех событий представители разных семейств, на этом первый день завершился.

Во второй день собор приступил к вынесению приговора о низложении с престола действующего правителя. От каждой земли выступал представитель, объявлял свое заключение. Общим решением собор низложил Василия Шуйского и предал его суду Боярской думы. Тут же, без перерыва, перешли к избранию нового царя, опять пошли крики, взаимные обвинения, Мстиславскому не без труда удалось навести порядок. В конце концов на выбор собора представили четверых претендентов — Василия Голицына, Михаила Романова, Дмитрия Трубецкого и меня. После еще двухчасового обсуждения и решения в земельных представительствах, в отдельных разрядах по чинам собор сделал свой выбор — новым царем становлюсь я.

Радость, усталость, давящее чувство ответственности за будущее страны — эти эмоции навалились на меня, через силу улыбаюсь друзьям, соратникам, новым союзникам, поздравляющим меня. Предшествующие собору, а особенно два последние дня вымотали меня, я был уверен в своей победе, но все же какие-то сомнения и волнения не оставляли меня. Теперь, когда самое важное уже произошло, напряжение ожидания, переживаний отдалось физическим и моральным переутомлением. Чуть позже, когда прошли первые эмоции, я на несколько мгновений закрыл глаза, отстранился от окружающего, встряхнулся от слабости духа и тела. После уже спокойно и уверенно встал перед собором, выступил с благодарственной речью, заверил присутствующих и народ Руси в приложении всех сил на благо отчизны.

Вечером в воинском доме, предоставленном воеводой города моему сопровождающему отряду, устроил пир для соратников, сподвижников, чьими трудами в течении последних трех месяцев была достигнута великая победа, сопоставимая с успехом баталии под Смоленском. Теперь наша судьба, как и судьба всего народа и страны зависит от нас, мы все — воины, воеводы, примкнувшие к нам душой сторонники из самых разных сословий, — с надеждой и уверенностью глядим вперед, верим в лучшее будущее. На следующее утро, после краткого совещания, мои воеводы и командиры отправляются в полки и роты, готовить войско к мирному походу в Москву. Но если низложенный царь не пожелает открыть нам ворота, мы с полным правом освободим город от тирана, не миром, так войной.

Через две недели, в начале декабря, все войско собралось под Брянском. В этом городе наша временная резиденция, воевода Василий Шереметев предоставил нам свой воеводский дом. Начали поход после первых морозов, схвативших раскисшие дороги, до Москвы около 400 верст. Наш путь проходит через Козельск, Калугу, Серпухов, Коломенское. Во всех городах и крепостях нас ожидали у открытых ворот хлебом-солью, славили нового царя. В Калуге нам показали захоронение Лжедмитрия II, убитого своим начальником охраны. Его бывшее воинство разбежалось, сам город принял меня как своего государя, пусть еще не венчанного на царство. Никаких войск или отрядов против нас не встретили, так мирно, без каких-либо столкновений дошли до Москвы.

Москва встретила колокольным перезвоном, простой люд уже в предместьях ликованием приветствовал меня и войско, у Сретенских ворот наш ожидал глава Боярской думы Фёдор Иванович Мстиславский, с ним другие видные бояре. Первый боярин вручил мне хлеб-соль, затем рядом со мной и ближайшими моими сподвижниками проследовал в Кремль, Грановитую палату. Здесь, в величественном и огромном зале, украшенном живописными фресками, с крестовыми сводами, первом каменном здании Московского Кремля, проводят самые важные приемы и пиры, Земские соборы, собирается Боярская дума. Сейчас вся дума здесь — бояре, окольничии, думные дворяне и дьяки, дородные и важные, с пышной бородой, в долгополых кафтанах и ферязах, на голове высокие горлатные шапки из черного соболя.

Поочередно, по старшинству, подходят ко мне, сначале бояре, а за ними другие чины думы, снимают шапки, низко кланяются, касаясь одной рукой пола, в другой шапка, после моего ответного наклона головой обращаются с приветствием и пожеланиями. С таким представлением прошли передо мной около полусотни боярских мужей в течении доброго часа. Затем с подачи Мстиславского обсудили мое венчание на царствование, решили не откладывать на долгий срок, будем готовиться к следующей неделе. После Фёдор Иванович поведал об участи низложенного Василия Шуйского. Боярская дума не медля, сразу после завершения Земского собора, велела заточить его в темницу, сейчас он под стражей в Троицкой башне Кремля. Шуйский не оказал сопротивления, покорно отдался на милость думы и нового государя, теперь ожидает своей участи. Его судьбу решать мне, но займусь позже, после венчания и других спешных дел.

Другие государственные дела перенес на завтра, когда Мстиславский сообщил, что мои матушка и супруга уже здесь, в Постельных хоромах, на женской половине. Без излишней поспешности закончил первое собрание думы, отпустил служилый народ и своих помощников, велев им также прибыть сюда поутру. Сам же, сопровождаемый рындами-охранниками и стольниками, отправился к своим родным. За долгое время разлуки соскучился по ним, иногда на меня в лагере нападала тоска, щемило сердце от грусти и беспокойства. Я был уверен, что Шуйский и прочие недруги не посмеют обидеть моих близких, но все же переживания не оставляли меня. Теперь радость предстоящей встречи и нетерпение подгоняют меня, с напряжением сдерживаю себя, иду не спеша, сохраняя видимость невозмутимости и царского величия.

По переходам выходим на задний двор, здесь в двухэтажных деревянных хоромах с теремом на третьем ярусе, щедро украшенных резьбой, размещены женские покои царской семьи. Поднимаюсь по крытой лестнице на второй этаж, останавливаюсь перед горницей, отпускаю слуг, после краткой задержки — перевести дух, вхожу в просторную и светлую палату. В окружении служанок-постельниц сидят на лавке у стены матушка и Сашенька, ведут беседу. Заметив меня, они встают и не быстро, матушка привычно, а погрузневшая, с заметно выдающимся животом, жена в виду своего положения, идут ко мне, светясь счастливой улыбкой. Обнимаю их обеих, они, после первых объятий, пытаются освободиться и поклониться мне, но я не отпускаю, крепче прижимаю к себе, не могу оторваться от дорогих мне сердец.

Немного позже, когда схлынули первые эмоции, усаживаю их на лавку, сам устраиваюсь напротив, в поставленном прислужницами кресле. Матушка дала распоряжение хоромныи девкам накрыть стол в трапезной и отпустила их всех. Уже одни повели разговоры о минувшем, я о своих походах и сражениях под охи и ахи женщин, а затем они. Когда в Москву пришли первые вести о победах нашего войска под Вязьмой и Смоленском, весь московский люд ликовал и прославлял воинов, князя-победителя. Матушку пригласили на пир, устроенный Василием Шуйским в честь разгрома и изгнания иноземного ворога, ей достались почести за великого сына. Позже мои родные жадно следили за новостями о нашем освободительном походе в северские земли, радовались и переживали за меня, ждали победного возвращения с войском.

А потом все поменялось, по городу пошли противоречивые толки. Злые языки молвили, что князь поднял бунт против своего государя, идет войной на Москву, другие заверяли, что все войско осталось на месте, никакого бунта нет, князь собирает Земской собор. Поменялось отношение боярских семей, кто-то стал избегать их, другие пытались задобрить, Шуйский больше не призывал к себе, но и не посылал татей к ним. Позже, когда слухи о Земском соборе подтвердились, пошли суждения и гадания о низложении Шуйского, избрании нового государя, назывались разные имена, но все сходились, что больше других надежды на избрание у меня. А когда Земской собор состоялся и выбрал нового царя, московитяне с одобрением приняли эту новость, были и хулители, особенно от видных боярских родов, чьих родичей отверг собор.

К матушке и Сашеньке все окружающие — из боярских семей, купцов или посадских, — после моего избрания отнеслись с заметно большим вниманием, в церкви или на улице, в гостях или пирах, кто-то уже обращается как к царицам. Им самим все еще не верится, что их родной сын и муж — государь всего Русского царства. Когда из думы прислали нарочного, что надо готовиться к переезду в Кремль, восприняли как наваждение, что сейчас проснутся и все окажется обманом. А сегодня утром за ними приехали обозом на санях дюжие служилые, помогли загрузить скарб, и вот они здесь. Занялись раскладываем вещей, обживанием новых покоев, хоромные девки вьются вокруг них, любое веление исполняют незамедлительно. Больше вела речь матушка, а Сашенька только поддакивала, соглашаясь со свекровью.

Тем временем, пока шли наши разговоры, в трапезной накрыли стол, пригласили отобедать, для нас впервые угощаться кремлевской стряпней. Самым важным блюдом на столе стала жаренная лебедушка, которую вынесли первой и водрузили во главе стола, передо мною. Обслуживала нас боярыня-кравчая и ее помощница, подававшие кушанья и напитки — уху, лососевую икру, куропатку со сливками, пироги с зайчатиной, в завершении обеда верхосыток — десерт, пряники с с анисовым напитком. Подали нам хмельные напитки из меда и водку, мы с матушкой выпили немного, Сашенька отказалась, пила горячий сбитень. После сытного обеда отправились отдыхать, я с супругой в ее опочивальню, уже застеленную спальницами.

Отправил прочь девок, сам занялся ласками, мне уже невтерпеж. Споро раздел Сашеньку, поднял на руки и бережно возложил на постель, сам разоблачился. Жена покорно подставила свое налившееся тело, я осторожно, стараясь не наваливаться на округлившийся живот, покрыл поцелуями столь желанную за многие месяцы плоть, а затем овладел ею, раз за разом. Сашенька, старавшаяся вначале не напрягаться, позже увлеклась, сама стала прижимать меня к себе, а потом застонала, сотрясаясь в оргазме. Через потерявшее счет время, когда мы устало раскинулись на просторном супружеском ложе, привлекла мою голову к своему животу, попросила: Мишенька, послушай, как наш сын толкается, разбудили мы его!

Каюсь, увлекся, так можно и преждевременные роды вызвать, а Сашеньке еще два месяца вынашивать! Надо впредь быть осторожнее, думаю я и прислоняю ухо к круглому бочку жены. Действительно, плод довольно энергично дает о себе знать, возмущается. Мягко поглаживаю живот, как бы прося прощение, вскоре он успокаивается, но тут другая "беда" случилась, Сашенька вновь завелась, пришлось и ее "успокаивать", но уже аккуратнее. После уснули, проспали почти до вечера. Когда вышли из спальни, немного заспанные, но довольные, нас в горнице встретила матушка, укоризненно покачала головой, мы с женой, как малые дети, опустили головы, посмотрели друг на друга и улыбнулись своей шалости. После вместе, втроем, вышли во двор и направились к Успенскому собору, он совсем рядом, за Патриаршим двором.

В соборе помолились благословению божьему, поставили свечки, затем вернулись в хоромы. Все встреченные, служилые и дворня, низко кланяются нам, мы отвечаем важно, кивком головы, уже привыкаем к такому обращению. Поужинал со своими родными, а затем с сопровождающей охраной и слугами отправился в личные покои, в таких же хоромах, как и на женской половине, с теремом на третьем ярусе и гульбищами — балконами, огороженными перилами и решетками. Обошел комнаты на втором этаже — переднюю комнату с троном, служащую для приемов, парадный зал для различных торжеств, престольную — рабочий кабинет, опочивальню, молельню, мыленку.

Поднялся в терем, его стены богато украшены резьбой и цветными росписями, здесь размещены светлицы с несколькими окнами, света действительно много, жилые комнаты для наследника и других царских отпрысков, вышел на гульбище — балкон, оглядел окружающие дворы, каменные палаты, деревянные хоромы со златоверхими теремами, ярко отсвечивающими в вечерних лучах. Кремль заставлен зданиями и сооружениями, хозяйственными постройками, мастерскими, создается впечатление скученности. В основном помещения деревянные, только последние выстроены из камня, самое приметное из них — Грановитая палата, рядом с ней Средняя золотая палата, Красное крыльцо, расписанное золотом и красками, ведущее к златоглавому белокаменному Успенскому собору. Все виденное впечатляет, но у меня еще нет ощущения, что я здесь хозяин, могу менять, строить, вносить новое.

После осмотра хором (кроме подклети — первого этажа, для хозяйственных нужд и людской) занял кабинет, уставленный резной мебелью, бюро с откидывающимся верхом и ящичками для бумаг, письменных принадлежностей, в шкафах книги, рукописи, карты. Присел к бюро, приготовил бумагу, гусиное перо, чернила, проверил, как пишет, а затем задумался над ближайшими планами и делами. Отделяю на листе — слева срочные деяния, справа перспективные, но которые надо готовить в ближайшее время. Постепенно, строчка за строчкой, исписываю первый лист, весь перечеркнутый исправлениями, приступаю к следующему, так работаю час за часом. Заканчиваю, надо завтра с утра, на свежую голову, проверить, еще раз обдумать. После направляюсь в женские хоромы, к любимой супруге, ожидающей меня в опочивальне.