Проклятый бард

Которые успешно сопротивлялись попыткам их отловить, да еще и принялись в отместку разорять поля.

Вот крестьяне их и подзабросили.

А вдоль дороги — на магов разорились и вроде даже чары навели, отпугивающие.

Зато угодья этого лорда пользуются теперь невероятной популярностью у охотников всех мастей, от высоких аристо до мелких звероловов. И за разрешение на охоту ему еще и приплачивают.

Впрочем, эта недостоверная то ли байка, то ли слух людей от тракта не отпугивает. За то время, что я задумчиво обозревал окрестности, мимо промчалось три гонца и прошествовал купец Ювелирной гильдии со свитой, охраняющей ценный груз.

Мы же обогнали длинную цепь груженых телег, очень неспешно выворачивающих с полей под громкую пронзительную перекличку возчиков. Даже менестрельские тяжеловозы нервно пряли ушами, а уж пегие крестьянские лошадки просто приплясывали, вытаптывая и так редкую траву на обочинах и периодически сползая в канаву, вызывая тем еще более громкие вопли.

Тем временем, вновь выглянули мальчишки.

Спрятаться я им уже не дал, приказав устраиваться поудобнее снаружи.

Чем бы их занять? Несомненно, еще одним уроком.

— Мастер Рейс, — чуть повысил я голос, улыбаясь и резко выворачивая пробку из фляги с тягучим зельем, — можно ли вашими бонго воспользоваться?

Отчего бы для начала не повторить ударный канон? А потом пройтись по правилам построения классических баллад?

Я буквально видел, как надежда расслабиться и отдохнуть покидает мордашки крысяток. Что же, раз не воспользовались возможностью удрать, продолжим работу.

Развилка и момент расставания приближались. Ученики, переодеваясь в дорожное платье, недовольно морщились. Попытки держать лицо после выволочки, пары подзатыльников и получения нового задания, на сей раз, на бумаге из-за благорасположения мастера Вейса, отдавшего в наше распоряжение целую стопку сероватых грубых листов, в их исполнении были весьма наивны. Но — это дело практики.

Баллада была дописана, а тугой рулон упакован в небольшой непромокаемый тубус и запечатан моей личной печатью. Тихо постукивая по пристроенному на седло бонго, перебирал активы.

Хватит ли средств на дорогу до Раваны?

Не придется ли выступать? Или лучше — использовать векселя?

Мелодия под ладонями неожиданно обрела завершенный ритм, следуя за едва слышными впереди голосами.

Я поторопил лошадь, обогнал фургон, обогнул небольшой холм с одинокой сосной на макушке и притормозил, уткнувшись в хвост пешей наемничьей колонны, перегородившей почти всю дорогу.

Пешая полусотня под черно-рыжим треугольным флагом неспешно маршировала, поднимая тучи пыли. Практичные серые полумундиры, рыжие эполеты и самое разнообразное оружие в походном положении. На пиках легонько колыхались черные флажки, медяшки на перевязях, начищенные до блеска, сияли даже сквозь поднятую пыль. Лица, на миг обернувшиеся ко мне, были отражением всего мира. Смуглые от рождения и загорелые, светловолосые, рыжекудрые, сверкающие шикарной черной волной из-под шлема, кое-кто — с татуированной лысиной. На некоторых жилетах можно было разглядеть нашивки в виде птички.

Отряд Либри. Не самый крупный, не самый знаменитый, но самый честный, отрабатывающий договор с нанимателем до последней буквы. Иногда их щепетильность приводила к забавным казусам. Был случай, когда Либри вынуждены были наняться к одному вольному герцогу, да вот что-то не понравился им наниматель, а особенно его привычки и отношение к подданным. Контракт они отработали от и до. А потом просто сложили оружие и ушли. Срок договора по охране закончился буквально накануне штурма родового замка герцога — соседом.

Ну, теперь в тех краях другой властитель, а наниматели и Либри стали гораздо осмотрительнее при заключении договоров.

Аккуратно сдвинувшись к краю дороги, неторопливо последовал в одном ритме с замыкающими.

Огляделся. На горизонте воздвигались вышки охотничьего поселения, с дороги убегала тропа, тянулась между пологих холмов, заросших гибкой темно-зеленой лозой. В низинке пряталось какое-то поселение, видны были только трубы и коричневые крыши. Было тепло и как-то благостно.

Сзади нагонял фургон, мерно топали копытами размером с миску гнедые тяжеловозы. А в первых рядах кто-то тихо прокашлялся, заводя еще одну песню.

Я улыбнулся.

Ни эта мелодия, ни эти слова мне незнакомы. А я всегда готов узнать что-то новенькое.

Любопытство мое — неистребимо.

Итак, Либри...

Я невольно поторопил лошадку, чтобы она попадала в такт.

Простые, понятные слова. Вечная история дороги, что вьется между холмами, дороги что ведет от дома и домой. Круг жизни, движимый ногами наемника.

Четкий ритм, печатающий шаг.

Два голоса перекликаются, переливаются один в другой в идеальной гармонии. Дополняют друг друга, позволяя вплести с мелодию ровный голос бонго.

Барабаны тихо поддерживают, голоса рокочут, набирая силу, как камни, ломающиеся под копытами боевых коней. Барабанная дробь нарастает, это топот сотен ног, уверенно марширующих в сторону сражения.

Я крутнул рукой. Здесь вступает еще один барабан, гулким громом поддерживая четкую зовущую в движение мелодию.

И он вступил. На миг обернулся. Мастер Рейс, уперев ногу в поперечину фургона, и кинув поводья младшему, с усмешкой резко коснулся ладонью малого джембене.

И снова мелодию ведут бонго.

Либри — не мешают, они и есть эта мелодия, эта песня, это их жизнь, и они продолжают идти. Это дорожный марш...

Это долгая, долгая дорога домой, по каменистой неровной дороге...

Лошадка послушно печатает шаг, подчиняясь приказу. Мелодия летит и ширится, накрывая мир. Те, кто поют видят меня. Я вижу их краем глаза. Это пара — светловолосые и голубоглазые пикинеры. Что-то смутно знакомое чудится мне в их лицах. Один из них поднимает руку. Ладонь сжата в кулак.

Взмах рукой, рокот нарастает.

Второй куплет.

И здесь в марш вступает старшая скрипка. Густая, мерная мелодия тянет душу их тела, оставляя голый скелет, остов мыслей. Она поет, соглашается, зовет, требует, просит, рыдает. Встречает, радуется и страдает.

Я отступил на обочину и пропустил вперед фургон. Это Мирана, она стоит на крыше, ветер треплет простое серое платье, струятся золотые волосы. Смычок сосредоточенно летает по струнам. Она видит мелодию, я смотрю на нее, ровно поддерживая ведущий, главный ритм, давая ей опору.

На несколько ударов солнца смолкают голоса, бонго. И есть только ветер, солнце, дорога и скрипка.

И — барабаны рычат, и вот тут, да, по мановению руки их рокот взрезает старшая лютня.

И снова — слова, простые и понятные слова, сложенные так удачно, что утягивают куда-то совсем в другое измерение, и все не кончаются, они ведут по широкой каменистой дороге жизни, приказывают, заставляют двигаться, именно им я следую. Именно для них играет бонго. Именно туда я веду всех остальных.

Скрипка почти рыдает, терзая душу слезами. Лютня разбивает топот и рокот на осколки, на отдельные такты, ручьями стекающие к земле, откуда вновь вздымаются пылью от сотен ног.

Либри идут вперед, чуть замедляя шаг. Подчиняясь мелодии, словам своего менестреля. Будущего барда...

Рокочущий гром джембене в последний миг взмывает в безоблачное небо, и голоса смолкают.

Недолгий промежуток тишины. И радостный гомон и свист наемников едва не вышибают из седла, сгоняя наваждение.

Великий Бард...

Я запомню этих светловолосых, и мастеру Рейсу посоветую их не упускать из виду. Дар у них есть, и преяркий. Только вот занятие опасное, недоброе. Ну, может из цеховой солидарности вольные менестрели присмотрят за ними и подучат?

В ответ на мои слова Мирана, Аврил и молодой менестрель почему-то смотрят на меня слишком уж восторженно. И, кажется, не хотят отпускать. Но мой путь другой, даже если и не похож на ожидаемый ими полет, а скорее на медленное осторожное бултыхание в болоте. Я, точнее мы, будем сейчас якорем, тормозом, лишним грузом для этого фургона.

Тем не менее, мы движемся вперед.

Ученики... в очередной раз — в восторге от возможностей менестрелей. И опять — разочарованы мною. Все это всего лишь жалкое подобие возможностей сыгранной квинты, которая в иных случаях может и гору, и армию с места стронуть. А здесь и сейчас простой аккомпанемент, и не идеально, всего лишь неплохо сыгранный.

И вскоре мы прощаемся. Объятие, рукопожатие, для мальчишек — по большому караваю напоследок.

От меня же недолгим попутчикам — искренняя благодарность.

Передавая озабоченному мастеру запечатанный тубус с нею, улыбаюсь:

— Не бросайте Либри. Они вам еще не одну историю для баллад, пожалуй, поведают. И увидимся, мир велик, но тесен. Хороших вам дорог.

Уже развернувшись и накинув капюшон, лукаво посмотрел на золотоволосую:

— Мирана, в балладе о Зовущей любовь, пожалуйста, ради Великого Барда, на полтакта быстрее припев.

И пришпорил лошадь, не дожидаясь ответа.

Нас ждет Тавлея.

Тавлея, юная приграничная красавица из белого камня. Ни разу ни опаленная войной, огнем пожаров и осадными дымами. Просто потому, что построена гораздо позже, после того, как так или иначе завершились все пограничные конфликты.

Поэтому стены ее не высоки, сторожевые башни изящны и ажурны, а ворота похожи на произведение искусства из красного дерева, и сияющей кружевной бронзы.

Те, кто хотят засвидетельствовать почтение свидетелям и жертвам пограничных войн должны отправиться дальше, на разрушенные и выгоревшие до основания останки Радна-Тавлеи.

Путь до приграничья занял несколько дней тряской рыси по виляющей между неожиданно частых деревенек. Одноэтажные домики, полосы скошенных полей и золотящихся рощ, зернохранилища и сеновалы, маленькие таверны и ночевки посреди нигде в заброшенных хижинах охотников.

Это было бы почти приятное путешествие. Если бы не необходимость спешить, и постоянно загружать учеников делами, чтобы они не лезли, куда не стоит, не думали о том, о чем еще им думать рано... Но ладно, думали, но о чем-то другом. Не о бесконечной петлей ложащейся перед нами дорогой.

И если бы не все быстрее истончающаяся нить жизни короля Изара и все более активное Проклятие, тянущее жизнь из меня.

Но вот — Тавлея. Успели.

Сегодня, мне кажется, это произойдет сегодня.

Даже если ожидание затянется, то ненадолго.

Что же, небольшой постоялый двор почти у самых ворот, на одной из широких улиц, с радостью предоставит нам временное убежище. Безликий в своей новизне, белостенный, отделанный изнутри светлым деревом, тем не менее он был тих, пустынен и уютен. Тяжелые двери надежно отсекали звуки, доносящиеся с улицы.

Мягкие скамьи, табуреты со светлой, в карминовый цветочек обивкой, столики. Длинные занавеси на окнах, плотные портьеры, перегораживающие второй выход и лестницу на второй этаж. Услужливый персонал в полосатых бежевых ливреях.

Цены. Почти столичные, даже почти дворцовые.

Однако мягкие постели, горячая вода, отличное меню и дополнительные услуги окупали затраты.

На меня самостоятельно наползла маска аристо из высокородных инкогнито спешащего в столицу из-за границы. Это понятно любому. Все аристо сейчас стремятся туда, хотят успеть к дележке большого пирога — королевства, столицы, дворца, места у трона новой династии.

Вот и хозяин города уехал, оставив наместником главу местной стражи. Отчего, как ни странно, дисциплина среди них упала. В воротах стояла всего пара, от одного отчетливо тянуло вином, второй — отчаянно зевал, придерживая пику.

Тем проще мне будет.

Вечер тянулся бесконечно.

Ришли и Лирши, усаженные за один из темных дальних от света изящных канделябров столиков, клевали носами над горячим отваром. Стоит прогнать их спать, но мальчишки отчего-то проявили завидное упорство, отказываясь уходить и задавая бесконечные вопросы.

Такой поиск знаний, хоть и не к месту он, стоит поощрить, так что я отвечал. И нотную грамоту обсудили, и способности их предполагаемые, и чему им еще следует научиться, чтобы с полным правом считать себя учениками настоящего барда.

Как устроена гильдия, кто в ней самый старший, и где же те, кто ею управляют?

Представьте себе небо, бесконечное глубокое голубое небо, то затянутое облаками, то ясное, то дождливое, то темное, усыпанное мерцающими звездами.

Небо — отражение мира, по которому спешат в разные стороны фургоны менестрелей, словно облака да тучки. Иногда они сбиваются в большие полотнища, накрывая мир дождем или снегом, иногда расходятся, оставляя только пустоту. А иногда некто взмахивает руками и просит вежливо у тучек оросить влагой какое-то конкретное место.

И это — совет гильдии, полсотни лучших бардов и менестрелей, традиционно собирающихся в независимой, свободной Раване.

Пожалуй, с учеников довольно и этого знания.

И, все же, погнал мальчишек наверх, заставил улечься, не снимая рубах, на роскошное ложе, застеленное мехами и шелком. Они быстро заснули, уморенные впечатлениями. А я сидел рядом, в кресле, обтянутом алым бархатом, и смотрел как пляшет пламя свечи на их лицах.

Ришли свернулся клубком под светлой шерстью, сейчас он казался больше котом, чем вредным крысенышем. Лирши же раскинул руки и мерно дыша, чуть приоткрыв род. Под веками бегали зрачки. Сейчас по обоим до боли отчетливо видно, чьи они бастарды.

Эта тонкая кость, четкий абрис скул, форма носа. Не крысята, но боевые хивинские хорьки, которые вырастут в неплохих менестрелей, я постараюсь, ваше величество Изар из династии Руж. Не наследники, не бастарды, отрезанный ломоть, не тронутый всегдашним династическим проклятьем.

И мне чудится, что последняя связующая нить между моими учениками и столицей будет оборвана сегодня.

Я сижу, медленно тяну отвар из тонкостенного молочно-белого бокала.

Я жду, вслушиваясь в тишину.

И вот наступает этот миг, когда теплая, живая тишина сонной комнаты оборачивается мертвенной, ледяной.

За окном медленно движутся звезды, по комнате скользят тени, рисуя серебристые узоры на светлом дереве, изгибах и складках ткани, прозрачной мозаике стекла, а династия Руж собирается отправиться на суд веков, чьи жернова медленны, но неумолимы.

Тонкая нить натянулась и дрожала, дрожала, дрожала...

Когда небо стало чуть светлее, и призрак рассвета медленно поднялся над домами белесой полупрозрачной волной, она лопнула.

Два конца нити взметнулись и хлестнули наотмашь, острой болью прошивая виски.

Я задержал дыхание и выдохнул.

Прощайте, король Изар.

Настало время петь вам отходную.

Большой ту-дуаре стоял на площади, массивный диск из темного дерева диаметром в пять широких шагов на каменном помосте, за ажурной металлической оградой. Вверх вела короткая лесенка, истертая сотнями ног. Я перекатил босые ступни по камням и перепрыгнул через запертую калитку, поднялся наверх и плавно ступил на темную поверхность, прошел к центру. Дерево отозвалось едва слышным мягким гудением. Отдаленным гулом отозвались сотни барабанов.