Иногда я впадал в самый натуральный бред, в котором, к примеру, с диким улюлюканьем носился по психушке, увертываясь от санитаров, припевая "Я не буйный, это жизнь такая", гнусавя простуженным горлом эти слова на десятки мотивов. То я уже осьминог ношусь по той же психушке, радостно вереща... или, к примеру, я осьминог охочусь на рыбу, весьма ловко надо сказать, хотя и мокро. Видел плачущую седую мать, видел звёздное небо вокруг меня... в общем если пытаться придать смысл хотя бы десятой части виденного мною бреда, то можно сойти с ума, простите за каламбур.

Долго ли коротко ли, но я, вот уж что чудо, не склеил ласты и пришёл в себя. Где бы я не находился, но закалённый сонмом микробов моего родного мира организм, несмотря ни на что, оказался сильнее болезни.

К слову, всё же чуть не отправившей меня на тот свет.

Трудно сказать, сколько времени заняла моя болезнь, но первое, что я отметил, это чудовищную слабость. Вообще, на удивление хороший результат, если призадуматься. Как ни крути, но всё было за то, что я должен был умереть или от болезни или от истощения и голода. Так что моё крайне измождённое состояние в целом было ещё неплохим итогом пройденного испытания. Да, при первом взгляде на свои руки, пришло понимание, что внешне от высохшей мумии отличить меня не просто. Но я был жив! Осознание этого простого факта, подстёгнутое пониманием того, чем могла закончиться эта "простуда", привело меня в крайне приподнятое настроение.

К тому же, в отличие от вышеупомянутой мумии я мог шевелиться. Чем с радостью и воспользовался, выкопавшись из под шут знает откуда взявшейся вонючей но сухой соломы.

Как уже стало привычкой для моей новой реальности, пробуждение после длительного забытья состоялось совсем не там, где я ожидал себя увидеть.

На первый взгляд моим новым приютом, где я так удачно перекантовался, оказалась деревенская изба. Однако собранные из грубо обработанных брёвен стены, отсутствие печки а также стекол на окнах, всё это заставляло задуматься и несколько изменить первичную оценку. С трудом поднявшись на дрожащие ноги и подойдя к окну, я вынужден был констатировать, до людей я всё ещё не добрался. Пейзаж, представший передо мной, ничем не отличался от того, что уже успел приесться мне за последние дни. Всё та же нетронутая природа, всё тот же дремучий, глазастый, что б энтам пусто было, лес. Однако всё не так уж и плохо, зимовье, ну или как там называются схроны охотников, где я очнулся, отчетливо свидетельствовало, что люди здесь всё же есть. Правда, опять же если принять за веру, что это строение построено охотниками, то до жилья должно быть далеко, иначе, зачем бы было строить эту избу?

Вздохнув, я перевёл взгляд на убогую обстановку комнаты, собственно из предметов мебели здесь были только стол, грубый очаг и моя самодельная лежанка, полугодом ранее бывшая свежим сеном.

Вот, по идее, повод задуматься, везучий я человек или нет? Подхватив серьёзную болезнь я в состоянии полубреда умудрился не только не сдохнуть, но и найти жильё, в котором каким-то чудом хранится сухое сено... Притом до реки тут метров двадцать. Чудеса, да и только.

Выкинув из головы не вовремя посетившие её мысли, я попытался оценить своё состояние. А оно было неоднозначным. С одной стороны болезнь явно отступила, а с другой стороны присутствовала слабость (причины коей находились даже визуально, по самым скромным оценкам я сбросил килограмм пятнадцать не только лишнего веса) и очень хотелось есть.

Опять, в этот раз куда тоскливей, вздохнув я неохотно побрёл наружу. Как бы мне не хотелось поваляться, еда сама ко мне не приползёт... скорее всего, ну а без неё я долго не протяну.

Спустя часа три-четыре безуспешных поисков еды я стоял неподалеку от хижины и смотрел на садящееся солнце, чьи лучи пока ещё пробивались сквозь кроны деревьев, но делали это уже с большим трудом и теряя по дороге большинство своего света. Ну и подводил итоги дня, куда ж мне без этого. Дабы лишний раз не изводить попусту место на бумаге, скажу лишь, что в имеющийся у меня список прихода-расхода добавилась лишь одна статья, ну кроме усилившегося голода. Переведя свой взгляд с небес на землю, я в очередной раз оценил лежащий передо мной плот... Ну если быть точнее, то это был всё тот же стол из хижины, который я хоть и с трудом, но доволочил до реки. Массивная столешница вполне терпимо держалась на воде. Оставалось лишь решить, достаточно ли я безумен или нет? Решив, что достаточно, я ступил на него и, заработав самопальным шестом, оттолкнулся от берега. Да вот так вот в ночь, на наполовину погрузившемся под воду из-за моего веса столе, с одним кривым дрыном в руках и с голым х... на перевес.

Безумие? Ни хрена подобного. Напомню я ни капли не охотник и вообще не приучен выживать без продуктового и бытового магазина под боком. Моя профессия предназначена для обслуживания высокотехнологичного оборудования и получения за это красивых разноцветных бумажек, коими я сейчас мог бы только подтереться. Мои попытки перекусить местными плодами закончились для меня плачевно, животные... ну тут скорее они мною перекусят, нежели чем наоборот, камнеметатель ака охотник на птиц из меня хуже, чем никакой, рыбалов на острогу... без комментариев. Всё это ставило крест на любых возможностях добыть пищу в лесу. А без пищи я очень скоро лягу и начну характерно пахнуть. Вдобавок смешное усилие потребовавшееся на то, чтобы не спеша, в течение целого часа а то и более, перетащить стол из хижины (к слову стоявшей на холме) до воды едва меня не доконало. Вывод — единственный мой шанс на спасение — добраться до людей. И чем раньше я это сделаю, тем лучше. Что же касается возможных опасностей, связанных со столь экстремальным способом перемещения, то все они отметались лишь одним "логичным" доводом.

Я пережил столько всякой чертовщины, что свернуть шею на порогах было бы просто скучно для той высшей силы, что играет со мной. Иными словами я, вспомнив как нужно креститься, трижды плюнув за левое плечо, положился на великий белорусский ран.. в смысле на авось, и ступил на свой утлый плот.

К следующему утру я был уверен, что исчерпал лимит своей удачи на пару лет, а то и на всю жизнь вперёд. И проклинал этот самый авось на все известные мне лады.

Река оказалось умеренно коварной. Изначально небольшая речушка, в которой мой стол-амфибия то и дело садился на мель, достаточно быстро окрепла, собрав несколько притоков, спустившихся с близких гор, и соответственно стала куда быстрее. Ну, возможно впадающих ручейков было куда побольше. Не суть важно, другое дело, что ближе ко второй половине ночи я потерял контроль над ситуацией, очередной раз спихнув на центр потока свое плавсредство. Первые минут пять после этого я удовлетворенно смотрел, как проносятся во тьме мимо меня берега. Быстро. Чересчур быстро проносятся. А потом стало не до мыслей. Поток влетел в узкое каменистое русло чьё идеально прямое пролегание могло бы навести на мысли об искусственном происхождение, но куда вернее наводило на нерадостные размышления о том, что меня ждёт в конце этого разгонника, да с такой-то скоростью.

Ну что можно сказать. Ночь выдалась запоминающейся до седых волос. Управляющий дрын очень быстро сломался поближе к импровизированной рукоятке, а оставшийся огрызок был с матом выброшен. Отломалась одна из ножек, вместе с небольшим куском столешницы, а я был вынужден лечь, держась за одну из трёх оставшихся "ручек", в девичестве всё тех же ножек, кто не понял. Вообще об этом ночном спуске можно было бы написать если и не отдельную книгу, то повесть точно. Правда если честно не очень хочется. Воспоминания о том, как я пересчитал все пороги в одном из поворотов, или агакнулся с небольшого, всего метра в полтора водопада (и как успел попрощаться с жизнью за долбаные полсекунды полёта), не из тех, что хочется сохранить для потомков. Как бы то ни было, несмотря на то, что я неоднократно тогда испытал терпение своего ангела-хранителя ну или кого ещё там ответственного за распределение удачи, он меня не покинул. И утро я встретил, распластавшись на столешнице, аки морская звезда, выбивая дробь зубами, и сплавляясь вниз по течению уже вполне приличной по своей ширине реки.

И именно в тот миг, когда первые лучи солнца озарили ту безрадостную картину, что я представлял собой, произошло сразу несколько событий.

Вероятно, во-первых, мой плот наконец-таки вылетел на прибрежную мель. Во-вторых, и как результат первого, я невнятно выругался, выходя из того состояния полусна полубреда, в котором оказался под утро и с кряхтеньем приподнялся. В-третьих, рядом с тем местом, где ранее лежала моя голова, ударилось что-то тяжёлое, заставившее закачаться плот. Вследствие этого самого качания, я упал на левый бок и озадаченно уставился на дротик, или что более вероятно острогу, торчащую из моего стола. Переведя взгляд в сторону, откуда прилетел этот подарок, я обнаружил узкую лодку на которой стояла два брутального вида мужика, раздетые по пояс. Впрочем не их брутальность, ни там тонкая душевная организация, не могли поспорить в привлечении внимания с такими атрибутами, как раздосадованная физиономия ухаря стоящего на носу лодки а так же его рука замахивающаяся для нового броска. А потом весьма ловко и уверенно совершающая этот бросок.

Уж не знаю почему, но абориген, очевидно, целился мне в голову, и это было явная глупость. Целься он мне в торс, и хрен бы я что смог сделать. А так стоило лишь дернуться в сторону, что бы нарочито зазубренное лезвие лишь срезав кусочек правого уха просвистело мимо. Боль подействовала весьма отрезвляюще, мне вдруг кристально ясно стало, что если я ничего сейчас не предприму, то жить мне останется до обидного немного.

Как-то по-звериному взвизгнув, я, поскальзываясь и падая, рванул в сторону зарослей на таком близком берегу. Рядом вновь просвистело копье, а правое бедро обожгло болью, но я всё же успел на полминуты раньше спешно причаливающих аборигенов ввалиться в прибрежные кусты местной крапивы.

Неудачливые охотники, не будь они дураки, в крапиву не полезли, зато достаточно споро обошли её и устремились по чётко видимому кровавому следу своей жертвы, с такими ранами долго не бегают, и потому они могли позволить себе особо не торопиться. Тем больше, вероятно, было их удивление, когда след неожиданно прервался. Покружив пару минут по полянке, где обрывалась кровавая дорожка, они, перебросившись парой хриплых фраз, разошлись в разные стороны. Бредя каждый по своей спирали поиска, они внимательно оглядывали заросли, не забывая посматривать наверх.

Впрочем, то место на вершине одинокого энта-исполина, где застыл, боясь пошевелиться пещерный осьминог, они бы всё равно не увидели.

Глава 5

Я, конечно, понимаю, что начинать каждую новую главу дневника примерно с одного и того же — плохой тон, но такова уж моя судьба. Итак, небо было голубым... А я все-таки подхватил одну из классических болячек любых попаданцев/глюкоходов, а именно — умение приходить в себя совсем не там, где потерял сознание или уснул. Достаточно простой логический вывод в случае, если последнее что ты помнишь — это стремительное восхождение на дерево, а потом, будто бы лишь моргнув, вдруг неожиданно обнаруживаешь себя на поляне в окружении...

Пару секунд я пытался понять, что же именно так испоганило окружающий пейзаж, а когда все же смог опознать, ЧТО валяется рядом со мной, не удержавшись, добавил к сему натюрморту еще и небольшую лужицу блевотины.

Впрочем, после вынужденного поста последних дней лужица и впрямь вышла скромной и процентов на девяносто состояла из воды и желудочного сока. Да и честно сказать на общем фоне моя лепта терялась.

Рядом со мной лежали оба мои преследователя. Вернее их трупы. И если, на первый взгляд, одному из них относительно повезло со смертью, его мощная шея была всего лишь вывернута под не очень естественным углом (градусов так под сто восемьдесят), то вот второй... его просто разорвало пополам в районе торса, и вид у него был теперь ну очень не приятный.

Не удержавшись и вновь мельком глянув на этот жутковатый труп, я снова согнулся в попытке опорожнить желудок. Безуспешной. Вероятно, потому что более ничего в нем не было. Есть, впрочем, как не странно, не очень-то и хотелось. С чего бы это, а?

Силы на сарказм оставались, а значит, все было не совсем уж плохо. Прейдя к такому простому выводу, я хмыкнул и прикрыл глаза, пытаясь выровнять дыхание и усмирить бунтующий желудок.

Выходило не очень. Желудок одновременно урчал от голода и пытался вывернуться наизнанку. Необычно. Очень.

Дабы хоть ненадолго отвлечься от реальности и прийти в себя, разум, временно пришедший к власти за неимением других желающих, привычно предложил временно послать всех и вся на три веселых буквы, и заняться чем-нибудь другим. А так как других советников у меня не наблюдалось, то я опрокинулся на спину и наплевав на все уставился в небо. Лазурное небо, чей насыщенный цвет лишь слегка разбавлен редкими белыми вкраплениями далеких облаков.

Оно было невероятно спокойно и просто до умиления обычно.

Говорят, человек может вечно наблюдать за тремя извечными вещами — огнем, водой и чужой работой, как по мне, так на облака тоже можно смотреть бесконечно долго. И их спокойный и даже немного презрительной к любой суете ход завораживает и успокаивает ничуть не хуже проявлений других стихий.

Может быть, мое спонтанное решение и случайно устремленный ввысь взгляд спасли меня от очередного витка сумасшедших мыслей, а возможно незатейливая медитация просто напомнила о чем-то родном и спокойном. Не помню точно. Как бы то ни было спустя некоторое время, я перевел свой взор на грешную землю и уже куда спокойнее оценил обстановку. Хотя... признаться честно, причиной моего возвращение на грешную землю было не только некое внутренне успокоение, достигнутое путем своеобразной медитации. Дело было в том, что находиться на поляне дольше становилось сложнее с каждой минутой. По весьма прозаической причине.

Воняло.

Похоже, оба трупа опорожнили все, что у них было в кишечниках после смерти, ну или до нее, не важно.

Вообще в том мире я насмотрелся на трупы, не в живую конечно, а по зомби-ящику или из всемирной свалки, так же похоронил всех дедов и бабок, и видел, как смерть меняет привычные лица, в этом мире накрошил пару сотен особей разнообразной подземной нечисти, но. Честно. Вид двух, скажем прямо, зверски и быстро упокоенных мужиков нес совершенно иной, более близкий и смертельно холодный эмоциональный окрас. Не думал, что вид чужих останков так сильно подействует на меня, но против фактов не попрешь, в этот миг мой сон ну или новый мир по своей реальности как-то резко стал куда более близок и осязаем, что ли. Несколько мгновений мне в каком-то безумии казалось, что только здесь и сейчас реально, а все то, что осталось в прошлом — наоборот сон. И только Небо и такой земной запах банального дерьма, вернули мне возможность взять себя в руки. Как ни странно эти две вещи и запомнятся мне о том дне лучше всего — такое высокое чистое родное и одновременно безразличное небо, и тошнотворный сильный запах человеческого говна, смешанного с не менее сильным запахом крови.