От ненависти до любви ( старая версия )

Мистраль внезапно наклонился к нему, беря под мышки и усаживая словно ребёнка. Ири хотел возмутиться, но Грандин уже поставил к нему на колени складной столик и водрузил на него поднос.

— Эй, я не..

— Если ты так торопишься меня покинуть, то, думаю, тебе нужно восстановить силы.

Ири никак не мог понять, смеётся Грандин или говорит серьёзно, и это его бесило. Подумав немного, он нехотя взял ложку, и, сверля улыбающегося Мистраля ненавидящими глазами, принялся за еду. Вернее попытался приняться, но густая жидкость в его тарелке, выглядела очень странно.

— Что это? — спросил он с подозрением

— Куриный бульон и процеженное пюре. Всё что доктор прописал, — с безмятежной насмешкой отозвался Мистраль, как всегда полуприкрыв веки, и следя за каждым движением Ири, но выглядя при этом донельзя отстраненно и скучающе. Можно было подумать, что мысли его далеко.

— Издеваешься?

— Ага.

— Я не буду это есть, — Ири положил ложку, и потянулся к чашке с водой. Глотнул... ещё раз... и распахнул глаза, когда понял, что в чашку ему налит тот же самый бульон, и что он довольно сытный и вкусный.

Грандин негромко засмеялся, откидывая с плеча длинную тёмную прядь волос.

— Тебя легко обмануть, верно? — сказал он. — Ири, ты удивительно предсказуем. Попробуй вот это, — Мистраль наклонился к подносу, беря в руки свёрнутый треугольником кусочек лепёшки, и, обмакивая её в мясной соус, машинально поднёс к его губам. Ири откусил.. моргнул.. и оба замерли, неотрывно глядя друг на друга, и не понимая, что с ними происходит — словно оба попали под гипноз. Грандин, не сводя с него глаз, снова обмакнул лепёшку в соус, поднёс к вожделенным губам — Ири послушно открыл рот.

Они молчали. Ири сидел на кровати, придавленный столом, сжимая в руках чашку с бульоном, и позволял Грандину себя кормить.

Если бы, кто-нибудь из академии, мог увидеть эту сцену, он бы счёл, что это — либо бред, либо очень сильный бред, или просто горячая сенсация: два злейших врага, сидели друг напротив друга, и то, что между ними происходило, никак нельзя было назвать ссорой.

Губы Ири коснулись его пальцев, перехватывая последний кусочек. Это было так чувственно, что Грандин едва не застонал он пронзившей его острой судороги желания. Он медленно поднёс пальцы к своему лицу и облизал их, слизывая остатки соуса. Ири, перестав жевать, застыл, не сводя с него восхищённых глаз. И Грандин, с каким-то умилением, осознал, что по лицу Ири можно читать как по открытой книге. Он забрал из его рук чашку, и осторожно коснулся салфеткой его губ. Ири смутился, и снова покраснел — на смуглой коже это смотрелось очень мило.

— Ну что, объявим временное перемирие? — лукаво спросил Грандин, убирая столик и вызывая служанку.

— Когда ты хочешь, — Ири отвёл глаза, старательно глядя в сторону, — то можешь быть вполне нормальным парнем.

— Ири, если мне не изменяет память, ты первый это начал.

— Что?! — Ири вытаращил глаза. — С каких это пор? Ты же мне проходу не даёшь! Всё время преследуешь меня, придираешься к каждому моему слову. Изде...— он тряхнул головой. — Да какого чёрта?! Ты же всё равно собираешься сделать какую-нибудь гадость. Ладно, — он снова тряхнул головой. — Что, я тебе должен, за то что ты помог мне?

Грандин смотрел на него, прищурившись. Если бы Ири знал, что, обозначает этот прищур, он бы не бросался словами столь опрометчиво.

Грандин был на грани ярости.

Ири с такой лёгкостью выводил его из себя, что он уже начал сомневаться в том, что отличается терпением и сдержанностью. Если это и было когда-то, то это было давно... и неправда.

За тысячу лет до появления Ири...

Грандин с трудом взял себя в руки, удержавшись от желания ударить, и сразу вспоминая, — почему его так бесит Ири Ар.

— Ничего. Считай это маленьким подарком тебе. Насладись, и чувствуй себя навеки обязанным.

— Я не настолько совестлив. Ладно, Мистраль, хватит притворяться, с каких пор ты помогаешь кому-то запросто так? С каких пор, ты вообще кому-то помогаешь? Из прихоти?.. Скучно стало?.. — недоумённо перебирал Ири, и тут же добил: — Ты живёшь только ради самого себя, ледяной принц, — передразнил он; замолчал задумавшись, а затем его озарило:

— Ты не мог мне отказать, — потому что тогда бы это навредило твоей безупречной, драгоценной репутации! Ну конечно! А я тут, как идиот, голову ломаю.

— Ты, как всегда, проницателен до мелочей, солнечный мальчик, — сейчас, глядя на недовольное лицо Ири, Грандин с тоской думал о том, что это было безумием с самого начала. И пора с этим заканчивать.

Он и Ири Ар — никогда не смогут поладить, потому что однажды, Ири не пожал ему руки, а он, оказался слишком мстительным, для того чтобы забыть этот инцидент, и сделал всё возможное, чтобы причинить Ири побольше неприятностей. И сейчас, Ири, наносил его сердцу, одну рану за другой. Хотя всё, Я ненавижу тебя что от него требуется, ненавижу тебя это просто сказать спасибо и Ири Ар убраться, а не раскладывать его личность, по составляющим своего собственного миропонимания. Как же сильно я тебя ненавижу! Он и Ири, были слишком полными противоположностями, для того чтобы сойтись.

— Ладно. Честно говоря, мне без разницы, почему ты это сделал. Я должен сказать спасибо, — найдя для себя, наконец, объяснение его поступка, кивнул Ири, и улыбнулся, вновь став уверенным в себе. — Хоть это и было продиктовано необходимостью — ты мне помог, и я всем расскажу, как ты преданно ухаживал за мной дни и ночи на пролёт, — он откровенно паясничал.

Грандин смотрел на него. И взгляд его, был настолько холоден и лишен каких бы то ни было чувств, что Ири с легкостью, как в зеркале, мог увидеть свое отражение в его глазах.

И от этого, стало очень неуютно, так же, как и от его слов:

— Ты можешь остаться здесь, пока не почувствуешь себя лучше. Тебе сейчас нельзя вставать... Хотя бы до завтра, — каким-то бесцветным голосом сказал ледяной принц. — В шкафу найдёшь всё, что понадобится. Можешь выбрать на свой вкус. Не делай такое лицо, иначе я плюну на щепетильность, и у тебя появится увлекательная перспектива — возвращаться домой в сорочке, — он поднялся и направился к дверям.

— Я уезжаю в академию. Пребывание с тобой под одной крышей, может негативно сказаться на моей драгоценной репутации. Не люблю, когда меня упрекают в меценатстве.

— Эй, а что с моей одеждой? — торопливо спросил Ири

— Я её разорвал... от скуки... из прихоти...— придумай сам, — отозвался ледяной принц, и хлопнул дверью.

"Зачем он порвал мою одежду?", — подумал Ири со страхом; откинулся на подушки, думая о том, что ребята сходят с ума, потому что эта сволочь Грандин, вряд ли счёл уместным, кого-то поставить в известность о его самочувствии.

Зачем он разорвал мою одежду?

Это шутка что ли? Или...

И тут до него дошло.

Гардин стоял внизу, безучастно отдавая последние распоряжения слугам. Карета уже была подана; он застегнул плащ, повернулся, и увидел бледного, стоящего на верхней площадке лестницы, Ири.

Стоя в одной рубашке до колен, он почти висел на перилах, и было видно, что он сейчас потеряет сознание.

"Всё, — подумал Грандин, стремительно поднимаясь по ступеням, — моё терпение лопнуло. Либо я его сейчас прибью, либо одену и вышвырну из своего дома".

— Ну надо же, какая потрясающая картина, — язвительно заметил он. — Что случилось, Ири? Решил соблазнить кого-то своими тощими коленками, или в тебе опять проснулся экзгибиционист? — В тоне его было столько насмешки, что Ири мгновенно пожалел о своем решении: сейчас он опозорится, и Грандин сделает из этой сцены унизительное представление. Это он умел.

...как же ему плохо.

— Я хотел сказать спасибо, — еле ворочая языком, и борясь с тошнотой, мученически проговорил Ири.

— Подожди благодарить. Я сейчас выкину тебя на улицу, в этом распрекрасном виде, раз уж тебе так нравится разгуливать голым, — зловеще пообещал Грандин.

В эту секунду он был так зол, что эта мысль внезапно показалась ему не самой плохой. По крайней мере, это окончательно разведёт их по разным сторонам.

Ири никогда не простит его, а он перестанет мучиться.

— Ты спас мне жизнь. Это был ты... — Ири внезапно обмяк, и, выпустив перила, начал оседать вниз. Грандин, сделав невероятный скачок, подхватил его — с бешено бьющимся сердцем — и прижал к себе.

— Идиот, — прошептал он с нежностью, и, одарив наблюдающих эту сцену слуг убийственным взглядом, выпрямился. — Пожалуй, я задержусь ещё... на полчаса.

— Ну, и что мне с тобой делать? — без тени улыбки спросил Грандин, когда Ири открыл глаза и снова увидел перед собой теперь уже знакомый полог, а рядом — уже начавшего становиться привычным — Мистраля

— Ты ведёшь себя как ребёнок. Я ведь запретил тебе вставать, — Грандин не повышал голос, но всё равно звучало это пугающе. Ири почувствовал, что Грандин обнимает его за плечи. Кажется, он хлопал его по щекам, чтобы привести в чувство.

— Ты ушёл... А я... вспомнил... Я не сказал тебе спасибо. Ты спас мне жизнь, а я вёл себя как... Грандин, ты вытащил меня из воды. Это ведь был ты?

— И что с того? — холодно осведомился Грандин.

— Я идиот.

— О?! Это признание стоило того, чтобы задержаться, — в голосе полно насмешки.

Ири закрыл глаза. Мысль о том, что Грандин, рискуя собой, нырял за ним в полынью — до сих пор не укладывалась у него в голове; но придя в себя на несколько мгновений, он видел перед собой полуголого, выстукивающего зубами Грандина; с его длинных чёрных волос непрерывно лилась вода. И эти руки, до синяков растирающие его кожу... это был Грандин. Всё это время он был с ним. Но почему он так редко показывает свою хорошую сторону?

— Эй, — в голосе Грандина промелькнуло беспокойство. — Ири, не отрубайся. Я с тобой ещё не закончил.

Он, почти усадив юношу к себе на колени, осторожно похлопал его по щеке.

— Почему Грандин такой ледяной, — прошептал Ири, — всегда такой недосягаемый... — рука Грандина замерла. — Грандин, я замерзаю рядом с тобой. Ты всегда такой закрытый. Одни ледяные стены. Но я не хочу стен. Я хочу... — Ири потряс головой, приходя в себя. Открыл глаза и натолкнулся на растерянный, отрешённо-задумчивый взгляд Грандина. Сейчас в нём было что-то очень странное, что-то похожее на изумление; совершенно непонятное, и в то же время — удивительно тёплое.

— Чего же ты хочешь, солнечный мальчик? — спросил Грандин проникновенно. Ири нахмурился не понимая.

— Что?..

— Холод, который ты чувствуешь, стены, которые видишь, — Ири показалось, что он перестал дышать. Он никогда не говорил Грандину о стенах... или говорил? — Значит, ты хочешь растопить их, — Грандин говорил настолько непохоже на себя, что юноша растерялся, не зная как себя вести — с таким вот Грандином. — А ты уверен, что тебе понравится, то, что спрятано за ними?

— Я не понимаю...— Ири окончательно потерялся, потому что никогда не видел Грандина таким. И этот, Грандин, был удивительно притягателен.

— Я не знаю, — наконец сказал он. — Я не понимаю, о чём ты говоришь. Я...

— Ири, — голос Грандина внезапно упал до низкого шёпота, став чуть хрипловатым, словно присыпанным мягким речным песком. — Не отталкивай меня... Хотя бы сейчас...

Лицо Грандина оказалось внезапно удивительно близко.

Ири испуганно вздрогнул, чувствуя, как чужие губы касаются его губ. Не просто чужие губы, а губы Грандина, и то, что они делают, было... было...

Ири больше не мог думать.

Сначала он забился, пытаясь оттолкнуть, но Грандин крепко, и в то же время бережно, удержал его на месте, лаская Ири свободной рукой, а в следующую минуту его можно было уже не удерживать, потому что ещё никогда в жизни, Ири не испытывал ничего подобного.

Тело словно наполнилось сладким огнём, и вспыхнуло тысячей точек удовольствия. Возбуждение кипело в его крови, разбегалось по венам, сосредотачиваясь в каждой клеточке тела, усиливаясь от осторожных, пробующих реакцию, прикосновений Грандина.

Поцелуй длился и длился. Сначала — осторожный, изучающий; ласкающий губы, их нежные уголки; бережный; а затем — настойчивый, властный, пресекающий всяческое сопротивление. Язык Грандина уверенно скользнул по губам Ири, слегка облизывая; раздвинул их, неторопливо вторгаясь внутрь, сталкиваясь с его — испуганно убегающим; настигая и превращая поцелуй в мучительную, полную наслаждения пытку.

Ири выгнулся, издавая стон, — а ведь Грандин ещё даже не начал. Одной рукой, Мистраль удерживал его за талию, второй — поглаживал плечи, спину, скользил по пояснице, по бедру; всё ниже и ниже, поглаживая колено и впадинку под ним.

Голова Ири шла кругом от удовольствия. Разум словно отключился. Он даже не совсем понимал, что с ним происходит, и что он делает.

И что делает Грандин...

Ладонь Грандина потанцевала на его обнажённом колене; скользнула по бедру поднимаясь, задирая рубаху. Ири почти кричал ему в рот, хотя ладонь достигла только середины бедра; скользнула ещё выше, сжала ягодицы. Ири забился, стремясь целиком отдаться в его руки.

— Ири, господи, какое же ты чудо, — Грандин ощущал, что сейчас сойдёт с ума от охватившего его чувства нежности и облегчения оттого, что Ири не оттолкнул его. И невыразимой радости, оттого, что он оказался таким чувствительным, — хотя Грандин только начинал вступление к прелюдии.

Он оторвался от его губ, целуя смуглое лицо, подбираясь к чувствительному ушку, — очень изящному и нежному; прикусывая мочку, и совершая ласковую, неумолимую атаку языком.

В этот момент, рука окончательно заползла под рубашку; ладонь затанцевала по груди и животу; слегка дразня, пробегала по напряжённой плоти, но не касалась её... Пока.

Ири стонал полураскрыв рот, глаза его закрылись. Он не понимал — что происходит, знал только одно — он не желал, чтобы это прекращалось.

Это было слишком хорошо, слишком сладко, слишком невыносимо.

Ири начал отвечать на поцелуи; целовать сам, неумело поглаживая плечи Грандина и ерзая. Грандину хотелось засмеяться, когда он осознал очевидную истину, и сердце его преисполнилось нежности.

— Мой маленький Ири, — шепнул он ласково. — Я тебя никому не отдам.

Он осторожно уложил юношу на кровать. Взялся руками за края рубашки, задирая её наверх, обнажая смуглое, совершенное тело, не отрываясь от его губ. Затем выпрямился любуясь, глядя в синие, затуманенные страстью глаза. Ири недовольно застонал, следуя телом за поглаживающей его грудь и живот ладонью.

— Не торопись, малыш, — шепнул Грандин улыбаясь, — я хочу немного посмотреть на тебя. Ты такой восхитительный.

И тут до Ири дошло...

Он увидел улыбающегося Грандина, — сейчас в его глазах светилось что-то невероятное, — а затем, самого себя: с непозволительно задранной рубахой, совершенно обнажённого, бесстыдно раскинувшегося и позволяющего смотреть на себя и трогать.

В глазах Грандина промелькнуло беспокойство. Он увидел, как Ири сначала покраснел, потом побледнел, потом снова покраснел — ещё сильнее, и его затуманенные, пьяные глаза, внезапно начали принимать осмысленное выражение.