Вершина мира 1. Часть 1

— Я называю себя Влад, — смущенно повторил он.

Теперь он уже не выглядел агрессивным и хамоватым, каким показался сначала. Передо мной стоял обычный юноша, немного напуганный и растерянный и... и больше ничего.

— Ну, здравствуй, Влад. Давай на 'ты', ладно? — он кивнул, а я напомнила, — Раздевайся, я сейчас налью ванну.

Я пустила в ванну горячую воду, наблюдая, как помещение заполняется мягкими клубами пара. Оглядев полочки с ровной батареей бутылочек и баночек с различными ароматическими веществами, выбрала самое пахучее из них и вылила почти весь флакон в наполняющуюся ванну, надеюсь, это хоть чуть-чуть перебьет невообразимую вонь, исходящую от парня.

К сожалению, дорогущая ароматическая пена не избавит его от паразитов, которые нашли прибежище на его голове и теле. Я открыла свою сумку и провела в ней изыскательные мероприятия.

В моей дорожной сумке можно разыскать все, что угодно, начиная со скудного сухпайка и заканчивая вечерним платьем, а уж банальное средство от вшей там должно быть обязательно. Никогда не знаешь, на какую из планет, и в какую обстановку тебя окунет очередная командировка, вот и приходится таскать за собой все это хозяйство. Вот помню, подняли меня как-то посреди ночи и отправили... На пороге ванной появился Влад, причем он так и не разделся. Стеснительный, что ли? Вроде, не похоже. Он остановился, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

— Поди сюда, — позвала я, усаживаясь на бортик ванны.

Влад подошел, оставляя грязные следы на влажном полу, и остановился рядом, ожидая дальнейших распоряжений.

— Наклонись над раковиной, пожалуйста, — попросила я.

Влад растерянно посмотрел на меня. 'Черт, — посетила меня здравая мысль, — ну ты, Аня, попала. Он не знает, что такое раковина! Что же дальше будет?' Я указала ему на голубую чашу рядом с собой, над которой топорщился никелированный блестящий кран. Наконец до парня дошло, что от него хотят, и он почти уткнулся лицом в холодный кафель.

Я, без задней мысли, не предупреждая, пустила воду. Вода сильной струей обдала грязные космы, залилась в уши, попала в нос. Это вызвало непредвиденную реакцию с его стороны — он резко дернулся в сторону, чуть не выломав чудо сантехники из стены, поскользнулся на влажном полу и, со всего маху, звонко шлепнулся, на плиточный пол, и, в довершении всего, забился под раковину.

Я застыла в немом изумлении. Я ожидала чего угодно, но только не этого. И как только этот долговязый субъект поместился под раковиной? Парень вжался спиной в кафель стены и застыл, делая вид, что он деталь пейзажа, только босые грязные ступни с поджатыми пальцами торчат. Вот ведь, как странно получается — в коридоре, я голову могла прозакладывать, парень с мрачной решимостью собирался расстаться с жизнью, сам, но стоило заподозрить, что кто-то другой вознамерился отнять ее, как он, наплевав, на осторожность кинулся спасаться.

Я посидела несколько минут, ожидая, что он сам выползет из своего укрытия, поняв, что ничего плохого с ним не случилось, а заодно размышляя, какие доводы привести, что бы извлечь его оттуда. Что-то подсказывало, что силовые методы здесь не подойдут и кричать нельзя, только напугаю.

— Эй, ты там живой? — так ничего и, не дождавшись, позвала я, заглядывая под раковину, — Ты еще долго намерен там сидеть? Предупреждаю: пол холодный и ты можешь заболеть, а больного тебя со мной на станцию не пустят. Тебя отправят в карантин.

— Я не хочу в карантин, — забеспокоился он, затравленно косясь на меня.

— Тогда вылезай.

— Нет, — замотал он головой, еще теснее вжимаясь в стену, — госпожа мной не довольна и хочет меня убить.

— Ох, ты ж, мамочка моя! — всплеснула я руками, — Да я не собиралась тебя топить, а хотела лишь намочить голову. Вылазь, не заставляй меня оттуда тебя выковыривать, — попросила я.

— Вы точно не будите меня не топить? — осведомился он, все же выползая из своего укрытия.

— Не буду, честное слово, — успокоила его я, удивляясь, как это может такой взрослый человек вести себя настолько по идиотски, — вставай, и давай все-таки намочим волосы, потом я намажу твою голову гелем от вшей. Только не дергайся.

Вторая попытка удалась почти с успехом, в том смысле, что он больше под раковину не забивался и вел себя вполне прилично, только вздрагивал от каждого моего прикосновения и громко фыркал, когда вода заливалась в нос. И эта покладистость настораживала. Мало верилось, что это моя заслуга. Как же все сложно! Не было беды у бабы, купила баба порося! Вот я та самая дура баба и есть!

Я извела на его голову почти весь флакон средства от паразитов, но мне удалось вывести эту дрянь, не состригая волос. Остатки геля я, не задумываясь, вылила в ванну. Затем усадила его на низкую скамеечку, густо намылила его лицо пеной для бритья из запасов гостиницы и, умоляя парня не дергаться, приступила к сбриванию щетины.

— Кто тебя брил раньше? — поинтересовалась я, аккуратно орудуя опасной бритвой — единственной, найденной мною в шкафчиках ванной, что ж ты хочешь — сервис!

— Один из наших, ну, рабов, перед тем как хозяин продал меня торговцам, — хрипло пробормотал он, с опаской косясь на лезвие в моих руках, даже госпожой назвать поостерегся.

— Не трясись ты так, — усмехнулась я, проводя по его подбородку, — я не собираюсь резать тебе горло.

Закончив с бритьем, стерла влажным полотенцем остатки пены, удовлетворенно отметив, что теперь он стал более похож на человека его возраста. Убрала нервирующие его бритвенные принадлежности, только после этого он задышал свободно.

— Сам помыться сумеешь? — он закивал, подтверждая, да, сможет, — Только пообещай, что возьмешь вот это и это, — я показала мыло и мочалку, — воду можешь менять сколько понадобиться. Договорились? — я показала, как обращаться с задвижкой и краном.

— Да, госпожа, — пробормотал Влад, глядя куда-то в пол.

— Вот и хорошо, — порадовалась я, — И повторяю еще раз — не называй меня госпожа, у меня имя есть! Давай, залезай, — я легонько подтолкнула парня к наполненной ванне, — сперва одну ногу, вот так, теперь другую. Не горячо? — я заботливо поддержала его за руку, помогая забраться в воду. Усилием воли сдерживая усмешку, когда он с опаской переступал через высокий бортик. — Теперь садись.

Он, повинуясь моему приказу, осторожно опустился в воду. А ничего держится мужик, с уважением подумала я, спина битая, небось, ноет до слез от горячей воды. Может остаться и помочь помыться? Нет, не стоит. Пусть побудет один, обдумает перемены в жизни, к тому же у меня дел невпроворот.

— Ты только не засыпай, ладно? — проговорила я, обернувшись на пороге. — Если помощь нужна будет — зови. Я здесь, рядом.

...Раб бессмысленно пялился в высокий потолок, выложенный зеленой плиткой в причудливых разводах, ловя неожиданные минуты покоя. Хотелось отдохнуть. Забыть о том, кто он и ни о чем не думать, вытянувшись под горячим водяным покрывалом, ощущая, как тело теряет вес. Наверное, это и есть счастье, прокатилась в голове ленивая мысль. Целая (как там госпожа называла? ...а ванна) ванна горячей воды и никого вокруг. Воды было так много, что могло хватить на всю плантацию, и она предназначалась ему одному! Как мылись хозяева, он не знал — раба никогда не пускали дальше прихожей хозяйского дома, а вот в те плошки, что им выдавали не чаще раза в месяц, чтобы помыться, едва помещались ступни. Даже когда был при борделе, такого богатства не видел. Рабов загоняли в душное помещение, воздух в котором дрожал от жары и пара, выдавали обмылок серого мыла и ковшик, которым следовало черпать чуть теплую воду из гулкого металлического бака. Но это было слишком давно, что почти истерлось из памяти. Да, наверное, это счастье, если бы еще не ныли, горя огнем, свежие ссадины, особенно на шее. Влад еле сдерживался, чтоб не начать поскуливать.

Поняв, что отдохнуть не получится, Влад постарался привести в порядок мысли и чувства, окончательно разболтавшиеся после разговора с новой хозяйкой. С предыдущими все было просто и понятно. Не надо было напрягаться, отыскивая им определения и настраивая себя на какое-то отношение к ним. Их всех можно было просто, по привычке, люто ненавидеть, отвечая этим на унижения и боль.

Влад немного сердился на себя — как могло произойти такое, что она за такое короткое время вывернула его наизнанку? Просила поверить ей. Поверишь тут, как же! А вдруг все сказанное ею, правда? Сколько не пытался убедить себя, что верить ей нельзя, а не смог. Поверить-то, как хотелось, не меньше чем жить. Хоть раз, взять и поверить, что все будет хорошо. Ведь она же сказала, что продавать не собирается и пороть не будет. В последнее, зная по опыту, верить особо и не поверишь, а с другой стороны, кабы хотела уже давно перепало. Особенно после того, как раз за разом не выполнял приказов, дерзил, смотрел в лицо и, сорвавшись, орал что-то несусветное. Пятьдесят ударов кнутом, никак не меньше. За каждый проступок. А она промолчала. Может, решила отложить...

Слушая тихое, убаюкивающее шуршание пены, он вспоминал ее глаза, когда бросал ей в лицо едкие презрительные слова, какие не осмелился сказать никому другому, и как кругом шла голова своей нечаянной смелости. А потом, опомнившись, едва сдерживал нервную дрожь в ожидании наказания. Похоже, усмехнулся Влад, выброшенный ошейник плохо влияет на его характер.

Она выслушала его внимательно, ни разу не остановила, что тоже удивительно и не понятно. Сначала показалось — его слова не тронули ее, но потом он заметил отблески грусти в глубине глаз. Она дала ему имя, как будто он действительно имел на это право. А он-то, едва она заговорила об имени, ждал, что снова прилепят обидную кличку, коих у безымянного раба перебывало множество, на них с первого же раза следовало откликаться. Иначе, наказание. 'Влад', — протянул он, вслушиваясь в звуки своего имени. Она назвала и свое... он резко сел в воде и почувствовал охватившую его легкую панику — он забыл, как ее зовут, ничего глупее и придумать невозможно! В досаде прикусив губу, обхватил голову руками. Как он мог это забыть!? И окончательно разозлился на себя — о чем он, спрашивается, думает?

'Как все неправильно!' — повторил он, перебирая в памяти их разговор в комнате, чувствуя, как твердая почва все больше уходит из-под ног и опереться не на что. Он-то рассчитывал, что после его выходки она кинется его продавать, или, что было бы лучше, прибьет на месте, а она наговорила такого... Может он, безымянный раб, хоть на минутку позволить себе представить, что это все правда и теперь все в его жизни будет хорошо? Нет! Тут же одернул он себя. Не может! Этой девчонке что-то от него надо, не может хозяйка просто так снять с раба ошейник и ничего не потребовать взамен. Но чего не хотела бы от него эта сумасшедшая, он ей этого не позволит, хватит! Надоело! Все надоело — подчиняться, постоянно испытывая страх, бороться против них всех, играя с судьбой и возможностями собственного тела, не отпускающего его на свободу. Их слишком много на него одного! Надо сбежать или умереть. По-другому быть не может. Но жить хотелось, как никогда раньше. Его буквально рвало на части от этих противоположностей, заставляя всерьез опасаться за собственный рассудок. К тому же пора бы и определиться, чего именно он от жизни хочет.

Бессонная ночь дала о себе знать, путая мысли, а расслабленное в теплой воде тело начало тяжелеть. Заснуть не давало какое-то смутное чувство: то ли тревога, то ли надежда. Влад потряс головой, отгоняя дрему. Вот хозяйка сказала — продавать не будет, и тут же оговорилась, что им придется прожить рядом всего некоторое время. Вывод напрашивался сам собой, но он был настолько невероятным и неправдоподобным, что Влад думать о нем боялся, не то, что произнести вслух, даже наедине с собой. Может ли это означать, что она даст вольную? Или не может? Влад отогнал абсурдную мысль. Нет, скорее всего, поиграет и свернет шею, как куренку. А вдруг...

Влад медленно поднялся, вытянул из раковины мочалку и твердый кусок кремового мыла, решив отложить решение глобальных вопросов на более спокойные времена, приступил к смыванию с себя многолетней грязи. Он ожесточенно тер мочалкой тело, шипя, когда мыло попадало в распаренные ссадины. Влад открывал задвижку и спускал воду раз шесть никак не меньше, пока кожа не начала поскрипывать под пальцами. Кто его знает, когда еще выпадет такое блаженство.

Выбравшись из теплого водяного плена, уставился на свое отражение в зеркале. С той стороны холодного стекла на него смотрело вполне симпатичное лицо, вот только шрам у виска, почти скрытый волосами, да багрово-фиолетовый синяк на левой скуле, почти во всю щеку, подарок вчерашнего надсмотрщика — кнутовищем по лицу огладил, скотина! Ну, ничего, синяк скоро сойдет! Влад осторожно потрогал припухшую скулу, провел ладонью по впалой щеке, насколько же приятно быть выбритым! Досадливо шмыгнул носом — для того, что бы сбежать, надо усыпить ее внимание. Значит, ему предстоит понравиться этой маленькой сумасшедшей. Если возле нее не будет крутиться тот тип из коридора, рабу быстро удастся это сделать. Пока он не заметил никого рядом, значит, в номере они были одни. Остается надеяться, что где-нибудь рядом не бродит ее муж или папаша. Улыбнулся себе, смерть на время откладывается, попробуем выбраться отсюда с малыми потерями. Оглянулся вокруг отыскивая, чем прикрыться, не найдя ничего подходящего, махнул рукой и, испытывая некоторую неловкость от своего вида, шагнул к выходу...

Я отыскала под диваном ошейник и, кривясь от брезгливости, упаковала в прозрачный пакет — не дай Бог попадется на глаза горничной, проблем не оберемся, туда же отправилась рвань, которую он использовал как одежду. Герметично заклеив пакет, сунула его в сумку. Покончив с этим, связалась с сервисной службой отеля и попросила приобрести одежду и обувь. Оператор долго уточняла размеры и уверяла меня, что все будет сделано в лучшем виде и доставлено в мой номер в течение получаса.

Я понимала, что протащить Влада на станцию так просто не получится, можно конечно обратиться к капитану, но тогда я завязну в оформлении всяческих никому не нужных бумаг. Влада же на это время запрут в карантин. В мои планы это не входит, между нами уже возникает некоторое подобие контакта. У меня остается один выход — звонить отцу, а этого делать крайне не хочется. Мы с отцом вот уже три месяца в ссоре. Меня вырастил папа, поскольку мама пропала где-то на просторах космоса. Как и почему это произошло, папа упорно умалчивал. Но это не главное. Главное, что папа никак не мог понять, что пока он слонялся по засадам и моргам, вел свои расследования и ловил преступников, дочь успела вырасти, и желает принимать решения самостоятельно. А он, получив пару лет назад генеральские погоны и немного больше свободного времени, начал трястись надо мной, словно наседка и опекать везде, куда только мог влезть. А влезть со своими связями он мог практически везде.

Его заботы порой доходили до абсурда. Подобная тотальная опека вполне приемлема для шестилетнего ребенка, но не для двадцатидвухлетней женщины. Что за блажь, являться ни свет, ни заря и разогревать мне завтрак? Я и сама могу! Моя подруга психолог успокаивает меня, что таким образом он пытается расплатиться за мое испорченное детство и ему это надо больше, чем мне. Интересно, с чего он взял, что детство мое было испорченным? Немного необычным, да, но мне нравилось. Несмотря на его чувство вины, эта забота вызывала живейший протест с моей стороны, а уж когда он практически спустил с трапа моего ухажера, я начала тихо сатанеть.