Вершина мира 1. Часть 1

Никогда не делайте лишних движений, это поможет сохранить вам нервы, зубы и большую часть волос.

Древнее пророчество.

ПРЕДИСЛОВИЕ. Семь лет вперед...

Снег, пронизывающий до костей ветер и природа, кажется, взбесилась: большие мокрые хлопья падают, не переставая пятые сутки, укутывая маленькую планету в тяжелое зеленое одеяло. Если верить часам — уже почти вечер. Приходится доверять им, по-другому разобраться в смене дня и ночи невозможно из-за черных туч, окутавших небо.

На этой планете одни горы и из-за установившейся погоды обвал идет за обвалом. Остается только надеяться, что ветер когда-нибудь стихнет. Тяжелые черные тучи отступят, и снег прекратится, иначе придется эвакуировать весь рабочий поселок в подземные укрытия. Если погода вынудит провести эвакуацию, то работы в шахтах приостановятся на неопределенное время. Это грозит судебным иском от корпорации, владеющей шахтами и рабочим поселком. Но это меня не интересует, мы все равно его выиграем. Другое дело, сами люди не хотят уходить, продолжая вкалывать под обледенелой коркой планеты. Людям кажется, что, пока подъемники, доставляющие руду на поверхность, не остановились, на планете продолжается жизнь.

Они не понимают своего заблуждения. Но это дела не меняет, и я никуда не двинусь из города до тех пор, пока здесь останется хоть один живой человек, этим людям больше не на кого надеяться кроме меня.

Погода продолжает ухудшаться, синоптики прогнозируют сильнейшую за всю историю планеты снежную бурю. На складах скопилось несколько сотен тонн руды, их невозможно вывезти, ни один уважающий себя космический корабль не может опуститься на планету. Хотя, наши поговаривают, что какой-то ненормальный шлюп все-таки прорвался сквозь плотное кольцо облаков и сел, не расплющившись о поверхность. В случае аварии вызвали бы меня, и я бы знала, а раз меня не зовут, значит, все в порядке. А если так, то этот корабль интересует меня еще меньше, чем иск компании.

Я оглянулась на низкий скособоченный одноэтажный барак, ставший мне на некоторое время родным домом, пытаясь разгадать, сколько еще продлиться наше совместное сосуществование. Интуиция подсказывала, не так долго как бы мне того хотелось. Надежда, как известно, умирает последней, и, кажется, моя уже приказала долго жить. Подавив тяжкий вздох, я отвернулась от моего временного пристанища. Официально я живу в одном из домов поселка, но положенную жилплощадь использую, по большей части, как камеру хранения для своих вещей. Я присела на корточки возле крыльца и достала из кармана помятую пачку, вытрясла оттуда сигарету. Пошарив по карманам накинутой на плечи куртки, под которую уже успела прокрасться леденящая стужа и безжалостно колола тысячами невидимых иголок, выудила зажигалку. Закурила, прислонившись спиной к холодной стене, закрыла глаза. Я, Анна Дмитриевна Романова. Я дипломированный хирург, диагност, терапевт и черт его знает кто еще, магистр медицинских наук. Я 'доктор катастроф'. Правда я не всегда занимала эту беспокойную должность, когда-то я работала врачом на одной из огромных инспекторских космических станций межпланетных взаимоотношений. Таких станций масса, каждая отвечает за свой участок, они стальными громадами висят в космосе, похожие на маленькие планеты. В основном в обязанности подобных станций входит мотаться по заселенной вселенной и инспектировать работу всяческих служб, а так же оказывать посильную помощь. Мне грех было жаловаться, большую часть своего времени я проводила в прекрасно оборудованных операционных и кабинетах. Если не считать двух-трех командировок в году, работу на такой станции можно было считать раем. Но жизнь иногда делает очень резкие повороты, вот моя и сделала один из таких. Началось это около шести или семи лет назад, точнее не скажу, не помню, в конце обычной смены...

Глава 1.

За спиной с тихим шелестом закрылись двери операционной, я с удовольствием стянула с лица тонкую маску, бросила ее в мусорный ящик, стоящий у дверей, вздохнула полной грудью и поплелась в свой кабинет переодеваться, чувствуя себя мышью, попавшей под многотонный грузовик. Смена растянулась на две из-за сложной операции. Но с другой стороны, какая разница — дома все равно никто не ждет. А так хоть есть осознание собственной полезности. Ноги противно подрагивали и совершенно не желали тащить на себе все остальное. Воображение рождало видения о мягком диване или на худой конец кресле. Только чтоб не в вертикальном положении, да ноги повыше. У самых дверей оперблока меня поджидала подруга Алиса. Она расхаживала по коридору, проявляя все признаки нетерпения. Я мысленно закатила глаза и помахала рукой долгожданному отдыху.

— Ну, наконец-то! — приветствовали меня, — Я уж думала, ночевать тут останешься!

— Неплохая мысль, — буркнула я, вспомнив удобный операционный стол, а если еще и подушку под голову положить...

— Не дури! — нахмурилась Лиса. — Я вижу, что ты устала, но у меня к тебе дело.

— Хорошо, — сдалась я без боя, тут же переключая внимание на пробегающую медсестру, — Лара, проследите за кислородом у пациента из двенадцатой, если что, сразу вызывайте меня.

— Да, Анна Дмитриевна, конечно, — кивнула медсестра, делая соответствующую пометку в органайзере.

— Лиса, — я повернулась к сердито сопящей подруге, — дай мне пятнадцать минут на душ, и сходим в кафе, есть хочу безбожно.

...В душном полутемном подвале расположились четверо. Один из них обнажен и надежно прикован к столбу посреди маленькой комнатки. Двое заплечных дел мастеров, здоровенные мужики без рубах, в полотняных штанах на голое тело, сноровисто орудовали бичами. Четвертый же, одетый в недешевый костюм и застегнутый на все пуговицы, юнец, чуть младше своего раба, застывшего у столба под градом ударов, сидел на низеньком табурете и спокойно наблюдал за экзекуцией, время, от времени бросая короткие замечания палачам. И если у тех на лицах были безразличные маски людей занимающихся рутинной и надоедливо-привычной работой, то у хозяйского сынка в глазах сквозило неприкрытое садистское наслаждение. Он сделал палачам знак остановиться и, подойдя к своему рабу, весело поинтересовался

— Ну, так что, вор, кто был в твоих сообщниках? Расскажешь, или продолжать будем? — молчание раба вывело его из себя, он визгливо рявкнул, — Отвечай! Я приказываю!

Раб чуть шевельнулся и, не открывая глаз, разлепил спекшиеся сухие губы.

— Никого не было, — хрипло и едва слышно прошептал он, прибывая в состоянии безразличного оцепенения.

— Продолжайте! — заорал молодой хозяин, — До тех пор, пока все не расскажет!

— Господин, — почтительно подал голос один из палачей, — если продолжать дальше, он не выдержит, — и с некоторой долей сочувствия добавил, — надо дать ему отдохнуть, что ли. Парень на последнем издыхании.

— Продолжайте, я сказал! — все больше выходя из себя, заорал юнец.

— Воля ваша, — пожал плечами палач.

И снова раздался короткий, веселый посвист и полоска кожи ладно легла на израненную кровоточащую спину. Раб плотнее прижался всем телом к плохо оструганному столбу и еще крепче стиснул зубы. Только не закричать, билась в голове единственная мысль, взрываясь и распадаясь мириадами искр. Не кричать, он только этого и ждет! Стиснутые зубы, казалось, раскрошатся в пыль, но надо терпеть, за каждый стон сразу же добавляется по несколько лишних ударов. Балансируя где-то на грани сознания уже почти не чувствуя боли, он открыл глаза и попытался сосредоточить взгляд на столбе перед собой, мысленно подсчитывая удары, чтоб не сойти с ума от боли, но глаза обманывали и все расплывалось, превращаясь в кровавый туман.

Глотая слезы боли и ненависти, градом катящиеся по лицу, смешивающиеся с потом и грязью, он надеялся только на одно — потерять сознание. Вот тогда можно будет отдохнуть, за гранью этой реальности нет ничего — ни боли, в которую, казалось, превратился каждый миллиметр тела, ни посвиста бичей, ни этой заносчивой брезгливой рожи молодого хозяина — ничего!

На своих палачей он, в общем-то, не обижался, прекрасно понимая, они так же не вольны в своих желаниях, как и он сам. Полоска бича легла чуть пониже ребер и по телу разлилась новая волна боли, но уже не снаружи, по коже, как было раньше, а внутри. Боль огненным вихрем расползлась по мозгу, притапливая сознание, но не гася до конца. 'Опять все разбили', — отрешенно подумал он, чувствуя, как сознание, наконец-то, заливает красно-черная пелена, еще немножко и оно уйдет. Раб победно улыбнулся — он в очередной раз провел своих мучителей и не доставил им того удовольствия, какого они хотели. 'Вот и все, господа хорошие!' — плавно скатываясь в небытие, отметил он. Желая, что бы это было действительно все, раз и навсегда!..

В кафе, расположенном на одном из самых верхних уровней, почти не было посетителей. Никогда не перестану изумляться создателям этого маленького шедевра, помогающего межпланетным жителям станции не сойти с ума от недостатка разнообразия. Интерьер кафе по совету какого-то многоумного психолога выполнен в виде большого аквариума продолговатой овальной формы. Промежуток между основной стеной комнаты и стеклянной перегородкой заполнен голубой, красиво подсвеченной водой. Разноцветные яркие рыбы и другие представители водного мира лениво проплывали по всему периметру кафе, равнодушно скользя круглыми глазами по людям, сидящим за столиками по ту сторону толстого стекла. На дне плавно покачивались ярко зеленые, бурые и красные водоросли, среди которых лежали огромные раковины и стояли многоэтажные глиняные замки. У нашего столика на дне аквариума стоял огромный кованый сундук под старину с откинутой крышкой, в его чреве переливались разными цветами стекляшки, имитирующие драгоценные камни и свешивалась нитка мелкого жемчуга. Может психолог и прав, но уж лучше бы была поляна с небом, травой и каким-то намеком на погоду.

Я чувствовала себя настолько усталой, что даже не стала заглядывать в меню, а просто сунула его подруге, предлагая ей справиться со столь сложной задачей. Алиса деловито открыла темно-синюю папку, пробежала глазами по строчкам и с важным видом пощелкала кнопками, делая заказ. Через минуту передо мной уже дымилась чашка кофе, а рядом, на блюдечке с изображением Посейдона, аккуратно лежали два зеленых пирожных весьма подозрительного вида.

— Из чего, интересно, они их делают? — проворчала я, прерывая молчание, терзая вилкой содержимое тарелки.

— Из тины, — хохотнув, предположила подруга и заявила без всякого перехода, — слушай, поступило предложение слетать на Землю и немного покутить. Сколько ж работать можно?

— А от кого поступило предложение? — осторожно поинтересовалась я, подозревая очередное покушение на мою личную свободу. Почему-то мои друзья втемяшили себе в голову, что меня жизненно необходимо выдать замуж. Я этим светлым мыслям упорно сопротивляюсь, считая, что подобные решения должна принимать только я сама и когда захочу.

— Да ни от кого, — Алиса смутившись уставилась в свою чашку, угадав направление моих мыслей, — просто Вика заканчивает на Земле свои исследования, а станция к концу следующей недели будет недалеко от Земли, так почему не устроить себе маленький отпуск на пару дней?

— Ну не знаю, — протянула я, мне совсем не улыбалась в свой редкий выходной куда-то лететь. Хотелось просто поваляться на кровати с книжкой, а можно и без нее. Задумавшись, я расслабила пальцы и упустила вилку, которая пару раз подскочив на столе, полетела куда-то под ноги.

— Вот-вот, о чем я тебе и говорю, — удовлетворенно прокомментировала Лиса, — тебе необходим отдых. Вон пальцы уже даже вилку не держат!

Я мрачно посмотрела на подругу, конечно, я могла бы ей объяснить, что я почти пятьдесят часов на ногах, что за эти проклятые пятьдесят часов у меня было с десяток операций, а последняя особенно сложная. Я едва не потеряла пациента, вырвав его у костлявой в самый последний момент, призвав на помощь то, чем старалась не пользоваться по трем простым причинам, потому что Это, во-первых, ненаучно, во-вторых, пользоваться я Этим толком не умею, а в третьих, после ЭТОГО непременно наступает откат, как после выстрела из мощного орудия, все внутри начинает противно дрожать и я становлюсь ни на что негодна, потому что засыпаю на ходу и, блин, роняю вилки! Но мои объяснения не входили в схему, которую изобрела для себя Лиса, поэтому во избежание лишних споров я решила промолчать.

— К тому же, Вика говорила, там новый комплекс развлечений открывают, — продолжала соблазнять меня подруга, — аттракционы всякие, казино...

— Ты чего издеваешься? — удивилась я, с тоской глядя на Алису поверх чашки. — Какое, к черту, казино? Мне туда нельзя.

— Это почему?

— Вот когда проиграюсь до исподнего, тогда узнаешь, я же азартная...

— Извини, я забыла, — опечалилась она

— Ничего, — вздохнула я, — за приглашение — спасибо. А казино, — я махнула рукой, — меня же туда никто силком не потащит.

— Вот и ладненько, — воспрянула духом Лиса, — вот и договорились.

...Поток холодной воды привел его в чувства. Приоткрыв глаза и справившись с накатившим приступом тошноты, он убедился, что к своему несчастью, все еще жив. 'За что?' — зажмурившись, мысленно заорал он, обращаясь к тому, кто все так придумал. Бог он там или еще кто, ему было все равно, раб ненавидел его даже больше, чем хозяев.

Вместе с сознанием вернулась и боль в растерзанной спине. Боль пробудила остальные рефлексы, теперь он чувствовал, что уже не висит на кандалах, левый бок упирался во что-то жесткое и холодное, ног и рук он пока еще толком не чувствовал, но, похоже, они были на месте и достаточно работоспособны. Он открыл глаза, дождался, пока комната перестанет кружиться в сумасшедшем танце, и с глаз спадет розоватый туман. Он был все в том же подвале, только теперь куском мяса валялся на голом каменном полу у самой стены. 'Видно, оттащили, чтобы не мешал', — лениво подумал он. Один из палачей задумчиво глядя на полумертвое тело молодого парня, поливал его из шланга.

Действующих лиц в комнатушке прибавилось, появился настоящий хозяин, отец этого юнца и перед глазами любопытной публики разгорелся семейный скандал. Хозяин был в отъезде и оставил плантацию на сына и срок был небольшой, всего-то дней пять, а может чуть больше. Вернувшись, хозяин понял, твориться что-то неладное в его владениях. Сунувшись в амбар и увидав на прежнем месте весь паек, что он оставлял на время своего отъезда, хозяин пришел в бешенство и, изрыгая пламя и искры, отправился разыскивать сынка.

Непутевый шалопай нашелся в подвале, мало всего того, что он не кормил плантацию несколько дней, так по его приказу до полусмерти забили молодого сильного раба. Первым желанием плантатора было придушить сына вожжами, висящими тут же на стене, кое-как справившись с собой, он учинил отроку допрос.

— Что ж ты сделал, скотина? — орал он, наступая на сына, — Я тебя, что оставил делать?

— Следить за плантацией, — бледными дрожащими губами ответил тот, вся спесь мигом с него слетела, стоило лишь отцу появиться на пороге.

— Почему весь оставленный рацион лежит на месте? Ты не кормил плантацию четыре дня! Почему, я тебя спрашиваю?

— Я посчитал, что на них затрачивается больше, чем они дают, — прохныкал незадачливый плантатор.

— Ты посчитал!? — уже во весь голос заорал старший хозяин, его истошный вопль прозвучал как раскат грома в тесной комнатушке с низким потолком.

Плантатор взбесился настолько, что уже не обращал внимания, что воспитательный процесс происходит на глазах, мягко говоря, посторонних, он наотмашь огрел наглеца хлыстом для верховой езды, который держал в руках.

— Если они все передохнут с голоду, ты сам у меня на плантацию рабом пойдешь! — вещал папаша, не забывая орудовать хлыстом.

Отрок попытался спастись бегством, но родитель выловил его и, держа за волосы, щедрой рукой одаривал по филейным частям. Двое палачей, стоя в сторонке, тихонько посмеивались, считая, что историческая справедливость восстановлена. Что до раба, валяющегося у стеночки, так он не испытывал никакого удовлетворения от открывшегося перед ним вида, однако и сочувствия в его усталых затравленных глазах тоже не было. По всему выходило, что мучения его на сегодня закончились, и сейчас он мечтал только об одном — заползти в самую глухую нору и отдохнуть хотя бы денек, прежде чем снова погонят на работы под палящее солнце. А еще он мечтал зализать раны и выжить, как бы в насмешку над всеми своими хозяевами, коль скоро произошла такая досадная оплошность, и он остался жив.

Старший хозяин, наконец, выдохся и отпустил хнычущего подростка, отшвырнул хлыст в сторону и зло сплюнул себе под ноги. Отрок отполз подальше от папаши и забился в угол. Родитель, все еще сверкая глазами, выглянул в коридор: 'Эй, есть там кто? — ему что-то ответили, — Налаживайте повозку и пару человек охраны, отвезете моего недоделка в аббатство, передадите отцу Сорену и скажите, что я попросил обучить его уму разуму, — потом, обернувшись к сыну, рявкнул, — убирайся вон!'

Юноша, кряхтя и поскуливая, поднялся и поковылял прочь. Уже не обращая внимания на неудавшееся чадо, плантатор подошел к своему рабу, присев возле него на корточки, перевернул на живот.

— Какого работника загубил, скот! — с равнодушной досадой пробормотал он и, обращаясь к одному из мучителей, — как думаешь, выживет?

— А кто его знает, — заплечных дел мастер не стал давать более точных прогнозов.

— Ладно, — хозяин вздохнул и поднялся, — отнесите его в каморку в конце коридора, киньте какой соломы на пол, воды поставьте, да краюху хлеба. Все равно ж издохнет, хотя, судя по отметинам, он живучий. А коли, не издохнет, так продам по дешевке, все одно доход хоть какой, — с тем и вышел.

Двое подручных подхватили раба под руки и подняли легко, словно и весу в нем нет ни грамма, поволокли по коридору, больно царапая колени о каменный пол. Можно сказать даже бережно, с насмешкой над собой подумал раб. Затащили в каморку и положили на пол, один с ним остался, а другой за соломой пошел.

— Что ж, ты, тот кусок тронул? — в голосе надсмотрщика слышалась печаль и сострадание.

Раб поднял на него мутные глаза, облизал губы и сглотнул судорожно, глотка пересохла настолько, что казалось, кто-то туда сыпанул раскаленного песка. Сочувствующий надсмотрщик притащил железную кружку с ледяной водой и помог напиться.

— Так чего тебя крысятничать потянуло? — допытывался надсмотрщик, — Не боись, никому не расскажу, просто самому интересно, за кого можно так натерпеться.

— Никого не было, — упрямо повторил раб, глядя ему в лицо не видящими глазами.

Ну, как он мог объяснить этому человеку, сидящему рядом с ним, что он не имеет права даже заикнуться об этом. Как он может подставить девчонку из соседнего барака, которая детенка грудью кормит? Четыре дня жрать не давали, а там дите и молока у мамки почти нет, и они оба надрываются и день, и ночь. Сам-то сидишь ночью и слушаешь, как внутри все тугим узлом сворачивается от голода, а что поделать? Терпи, брат. А несмышленышу-то разве объяснишь? Его кормить надо. Вот и пошел на преступление, подкрался под окошки хозяйской кухни, дождался, когда там никого, и стянул хлеба целый каравай, теплый еще был. Когда обратно несся, держа хлебушек за пазухой, чуть не умер от пьянящего запаха, так попробовать хотелось, а нельзя, не себе брал, и трогать не смей. Так и принес целым, не отщипнув даже крошки...

— Ох, грехи мои тяжкие, — удрученно покачал головой надсмотрщик, вырывая раба из воспоминаний, — ты, парень, того, зла на меня не держи...

— Какое там, — попробовал мотнуть головой раб, это движение отозвалось болью в каждой клеточке, она пронзила до самых пяток электрическим разрядом, а, вернувшись, взорвалась бомбой в голове, — себя бы удержать...

Настелили на пол пару охапок соломы, помогли перебраться на нее, второй надсмотрщик, ходивший за соломой, накинул парню на плечи кусок мешковины и они ушли, гулко лязгнув засовом.

Первым делом парень кое-как стянул с себя тряпку, без нее, конечно, холодней, но сейчас кровь начнет запекаться, не дай бог, тряпку прихватит, потом с мясом выдирать придется. Сил на это ушло много, он закрыл глаза и долго пытался восстановить дыхание. Немного отдохнув, он снова открыл глаза и огляделся, стараясь не ворочать головой.

Кинули его в маленькой комнатке, которую и коморкой-то назвать язык не поворачивается — четыре шага в ширину, шесть в длину, да около семи по диагонали, если только очень маленьких. Ворох соломы в одном углу, дверь в другом, напротив нее дырка в полу под отхожее место, и на том спасибо.

Потолок высокий, а прямо под ним небольшое окошко, в которое даже маленькому зверьку протиснуться проблема, не то, что взрослому мужику, хоть и такому худому. Правда, мужик оный на данный момент и не помышлял о побеге, все его мысли и чаяния были направлены на дырку в противоположном углу комнатушки. Природа неумолимо требовала отправления естественной нужды, но для этого надо подняться, или хотя бы доползти. Можно, конечно, опуститься и преодолев отвращение помочиться под себя, но один из собратьев по несчастью, бывший некогда свободным и приговоренный к рабству за какие-то прегрешения, прочно втолковал в молодого человека, что когда начинаешь 'ходить под себя', считай, стал окончательной скотиной, наподобие безмозглых волосатых торов, ходящих в упряжи.

'Я человек!' — прошептал юноша, напоминая себе о своем происхождении. Собрав остатки сил стал медленно подниматься, опираясь плечом и руками о стену, превозмогая взрывы адской боли, отправился в путешествие к своей цели. Добравшись до нужника, он позволил себе некоторое время передохнуть, упершись согнутыми руками в угол и приложив разгоряченный лоб к прохладному чуть замшелому камню. Кое-как оправившись, раб стер ладонью пот, струящийся по лицу, побрел обратно. Сделав несколько шагов, ноги предали его, отказавшись служить. Он рухнул на каменный пол, больно вывернув руки и сбив колени. Полежал немного, собирая в кулак остатки воли, на локтях пополз к соломе.

Вернувшись на свое ложе и, по возможности, удобно разместив ноющие конечности, уткнулся носом в сухую пыльную траву. Жизнь, и без того не приносящая радостей, показалась совсем отвратительной и никчемной, против воли по щекам покатились горячие соленые капли. Рыдания душили его, разрывая все внутри и не находя выхода, но он пересилил их и, не издав ни звука, заставил себя успокоиться. А успокоившись, провалился в беспокойный сон, переходящий в сплошной тягучий кошмар, вырваться из которого не хватало сил, и не было возможности...

Я едва дотащилась до каюты, расположенной несколькими уровнями ниже кафе. Шлепнула ладошкой по панели ключа, компьютер, считав мои отпечатки, открыл дверь. 'Приветствую вас, Анна Дмитриевна'. — Прокаркал динамик. 'Спасибо', — пробормотала я, внедряясь в малюсенькую квадратную прихожую. Свет в прихожей не включился, похоже, лампочка сдохла окончательно, ну и черт с ней! Сняла ботинки и пошарила в темноте ногой отыскивая тапки, не найдя их досадливо махнула рукой и на это. Босиком тоже неплохо.

Стоило шагнуть в гостиную, как по полу у самой стены пробежала волна мягкого дежурного света, тускло осветившего жилище. Огромный и горячо любимый мною диван, ждущий меня, в каком бы состоянии к нему не пришла, два кресла, низкий столик и огромный ковер на полу. Стены, выкрашенные в приятные бежевые тона, призванные поднимать настроение обитательнице космической станции многие месяцы не видящей солнца. Впрочем, жаловаться грех, каюта большая. Такие апартаменты выделяют семьям или за большие заслуги. В моем случае второе. Гостиная, которую при желании можно увеличить, всего лишь опустив скользящую переборку кухни, жилая комната с примыкающим к ней санузлом, кухня, смотровая и еще одна комнатушка, подразумевающая детскую, так же с отдельным санузлом. Мне детская без надобности, так что я сделала из нее кабинет. Впрочем, наведывалась в него крайне редко, предпочитая смотровую. Хоромы.

Я оглядела комнату, что-то вид ее меня сегодня не вдохновлял, может, устала, а может уже пора менять обстановку. На кухне дела обстояли не лучше — гора посуды в раковине поджидала еще с позавчерашнего дня, посудомоечная машина сломалась, жизнь от этого стала совсем неприятной. Я отыскала в шкафу чистый стакан и полезла в холодильник в надежде на сок. Не тут-то было — в холодильнике ожидала только висящая на веревке мышь, со свешенной набок головой. 'Анна Дмитриевна, у вас опять закончились продукты и жрать нечего!' Подняв голову, истерически сообщила она и опять свесила голову. 'Без тебя вижу', — буркнула я.

В первый раз, когда я увидела эту картину, орала как полоумная, а прооравшись позвонила подруге, купившей это чудо техники в одной из колоний требуя объяснений. Наташка удивленно хлопала глазами, слушая мои вопли, потом покрутила пальцем у виска. Но не прошло и пяти минут, как она появилась на пороге моей каюты и, ни слова не говоря, прошествовала в кухню. Такое ощущение, что я могла придумать что-то подобное! Наташка рванула дверь холодильника, мышь подняла голову, выдала эпитафию по поводу того, что жрать нечего и снова затихла. Сначала Наташка тоже заорала и захлопнула холодильник, но быстро взяла себя в руки и с любопытством открыла дверцу. Подруга долго щупала четвероногое, а после сообщила, что волноваться нечего — мышь, к сожалению, не настоящая. Меня это возмутило — еще не хватало, что бы эта дрянь оказалась настоящей!

Потом, после второй чашки кофе Наташка припомнила, что когда покупала холодильник, ее предупредили, что он с сюрпризом, а какой сюрприз Наташка не уточнила, чем едва не довела меня до инфаркта. После я привыкла к мыши и уже не обращала внимания на ее мерзкие выходки.

Я громко хлопнула дверью холодильника и налила воды из-под крана, клятвенно пообещав себе завтра же посетить продуктовый склад и разжиться едой, направилась в свою комнату. Не раздеваясь, рухнула на кровать, завернулась в лежащий бесформенной грудой плед, как в кокон. Конечно, завтра я об этом пожалею, форма безнадежно изомнется, но сегодня на это наплевать.

...Он снова оказался почти на самом дне мусорной ямы. Сколько он здесь лежит? День? Два? Вечность? Он посмотрел на свой распоротый живот и порадовался тому, что скоро сдохнет. То последнее выступление на арене под оглушающий вой толпы было самым трудным. Он хорошо помнил, как девять раз подряд оказывался победителем, но в последней, десятой схватке, против него выставили профессионала. Но даже его раб почти победил. Победа, а вместе с ней и свобода была настолько близка, что он уже чувствовал ее солоноватый привкус крови на разбитых губах. Но свободным верить нельзя! Никогда, ни на секунду! Профессионал выхватил из высокого ботинка маленький нож, и полоснул по животу вымотанного боями раба. Раб почти не почувствовал боли, когда маленький нож тонким лезвием прорезал кожу и мышцы. Надсмотрщики под веселое гиканье толпы оттащили истекающего кровью раба с арены. Подволокли к краю мусорной ямы и сбросили вниз.

И вот он лежит здесь, крепко сжимая руками разрезанную кожу, и с благодарностью ожидает прихода той, что спасет и успокоит навсегда, той, которую давно привык считать единственной, способной освободить. Он так долго думал о ней. Представлял, какая она. Если это женщина, а она должна быть женщиной по определению, скорее всего, она очень красива и молода. Почему и откуда взялось это ощущение, он сказать не мог, но очень хотелось, что бы это было так.

По всему выходило — не должен он выжить. И он ждал. Долго. Господи! Да за что же это!? С такими ранами не живут! Но Она обманула и на этот раз...

Вселенная раздвинулась, и он полетел в пустоту беспамятства лишь для того, что бы вернуться в подвал и увидеть, как, то, что совсем недавно было им самим, мечется в горячечном бреду на раскиданной соломе. Он отрешенно наблюдал за собой, паря где-то под потолком у зарешеченного окошка. Почувствовав чье-то присутствие, оглянулся, и увидал рядом с собой Ее — ту, которую ждал так долго. Как она была красива — белая светящаяся кожа, светлые волосы, беспорядочными локонами спадающие на плечи, печальные глаза в бирюзу и ласковая улыбка, легкие, чуть развевающиеся одежды, светящиеся изнутри тихим успокаивающим светом, он потянулся к ней.

'Ты пришла! — радостно приветствовал ее он и добавил капризно, — Где ты была так долго? Я уже давно жду тебя!'

'Женщинам свойственно опаздывать', — ласково ответила она, потрепав его по спутанным волосам.

'Пошли отсюда, — попросил он, поежившись, — мне здесь холодно и страшно!'

'Куда ты собрался идти?' — она удивленно вскинула брови.

'Как же так? — с обидой спросил он, — Я же должен умереть, почему это, — он покосился на истерзанное тело, — до сих пор дышит?'

'Ты принял меня за ту, другую', — понимающе покачала головой она.

'А ты разве не Она?' — огорчился он, понимая, что его в очередной раз провели самым наглым образом.

'Нет, Влад, я не Она. Она меня послала к тебе сказать, что для тебя еще рано', — печально ответила она.

'Ты назвала меня по имени? — удивился он, — Почему?'

'Потому что тебя так зовут, ты разве забыл?'

'Я не мог забыть. У меня нет имени!' — заупрямился он.

'Конечно же есть, — с улыбкой проговорила она, — ты просто забыл, но это ничего, я тебя сейчас поцелую и все пройдет'.

Она действительно потянулась к нему и коснулась прохладными губами лба, он закрыл глаза, так хорошо ему еще никогда не было, он улыбнулся, пытаясь подольше продлить это ощущение спокойствия.

'Мне нужно уходить, а тебе пора возвращаться', — сказала она через некоторое время и отстранилась.

'Но я не хочу, — попытался он удержать ее, хватая за легкие одежды, — побудь со мной еще немножко, хотя бы минутку', — выклянчивал он.

'Не хмурься так. Скоро все кончится, все наладится, вот увидишь, — пообещала она, держа в теплых ладонях его руки, — надо только немного подождать'.

'А ты не обманешь?' — с надеждой глядя в ее глаза, спросил он.

'Я никогда не обманываю', — ласковая улыбка снова осветила ее лицо.

'Подожди, — все еще надеясь ее задержать, позвал он, — кто ты? Как тебя зовут?'

Но она уже растаяла, превратившись в легкое облачко.

Он с тоской посмотрел вниз, ему не хотелось возвращаться, там было слишком больно. Тот, внизу, слабо заворочался и застонал, он был слишком одинок и несчастен, и бросать его показалось нечестно. Еще раз тоскливо вздохнув, рванулся вниз...

Глава 2

Я проснулась под противный визг видеофона. Кому интересно не спится в такую рань? Сегодня же выходной!

— Пошел вон — я сплю! — сообщила я мигающему разноцветными огнями аппарату, он тут же заткнулся. Я сонно усмехнулась и, лениво перевернувшись на другой бок, закрыла глаза. Я уже почти задремала, когда видеофон зашелся с новой силой, заставив меня подскочить на кровати.

— Чего надо, а? — недовольно поинтересовалась я, включая экран. Оттуда на меня смотрело строгое лицо Лисы.

— Ты еще спишь, — констатировала она.

— Естественное состояние человека в такую рань, тем более, что у него выходной! — парировала я широко зевнув.

— Ты что забыла? — в голосе Лисы послышались обиженные нотки.

— А что я должна помнить? — ответила я вопросом на вопрос. Видно мое недоумение отразилось на лице, потому что Лиса решила облегчить мне жизнь.

— Мы же собрались лететь на Землю, — напомнила она, — кутить!

— Вот черт, — промямлила я, — Извини, я думала, это будет завтра.

— Тебе надо поменьше работать! — укорила она меня, — Ладно, через сорок минут на стартовой площадке. Не опаздывай, а то улетим без тебя.

Я выключила связь и побрела в ванну. Лиса права, график работы у меня напряженный и я часто в силу профессии и семейного положения, точнее отсутствия такового отказываюсь от положенных мне выходных. Мой начальник иной раз с тоской замечает, что если я, не дай Бог, захочу взять все свои выходные, то он меня года два точно не увидит. Приняв душ и выпив кофе, я подхватила дорожную сумку, которая всегда стоит собранной на случай непредвиденных обстоятельств, отправилась в сторону ангарного отсека.

...— Ты посмотри-ка, — услышал он над собой изумленный возглас, — выжил! Слышь, Герд, сгоняй за хозяином!

Раб открыл глаза и воззрился на своего недавнего палача склонившегося над ним. Сколько раз за свою жизнь раб слышал эти слова, не сосчитать.

— Живуч ты, однако, — весело и уважительно похвалил его надсмотрщик, — после такой обработки, которую тебе устроили, мало, кто выживает. Я твою одежонку принес, — он кинул на постилку ворох лохмотьев, — на, прикройся.

Раб, с усилием преодолевая слабость, осторожно сел и потянулся к тряпью. Выудив из него то, что когда-то было штанами, натянул на себя. Тело на каждое движение отзывалось болью, но уже не резкой, как в начале, а тупой, ноющей. От слишком резвых движений по спине потекло что-то горячее. Пот или кровь? А какая разница. Очередь дошла до рубахи, жмурясь от соприкосновения ткани со вскрывшимися ранами, он все-таки справился и с этим.

— А мы уж думали — издохнешь, — вещал стоящий рядом, с любопытством наблюдая за процедурой одевания, — ты целую неделю в горячке провалялся, мы с Гердом уж хотели пристрелить, да хозяин не позволил.

— Почему? — прохрипел раб, не узнавая своего голоса.

— Что — почему? — не понял надсмотрщик.

— Почему не пристрелили? — хмуро переспросил раб.

— Да я ж тебе, дурню, объясняю — хозяин не позволил. Ты ему благодарен, должен быть, он же тебе жизнь оставил!

— На что она мне? — горько усмехнулся раб.

— И действительно, — пробормотал надсмотрщик, — такая житуха не зачем. Но, ты сам должен понять, дело-то хозяйское.

Пришел хмурый хозяин, сам осмотрел раба, зло сплюнул и приказал сперва оттащить к лекарю, а после в общий барак, на работы не выпускать, кормить два раза на дню и как можно скорее подготовить к отправке на продажу.

И раба оттащили, идти сам он не мог. В комнате с белыми стенами и круглыми углами было прохладно. Посередине комнаты стоял высокий стол на толстых ножках, поблескивая полированным металлом в нестерпимо ярком свете лампы. Раба заставили снова раздеться и лечь на этот самый стол, запястья и лодыжки прихватили широкими кожаными петлями, надежно привязывая несчастного к столу. Холод стола немедленно пробрался под кожу, замораживая голый живот и грудь, заставляя мужчину мелко дрожать.

— Прекрати трястись! — приказал откуда-то сверху густой бас, раб замер и осторожно повернул голову, кося глаза на говорившего. Человек оказался на удивление небольшого роста, одетый в клетчатую рубашку и штаны, поверх которых был повязан кожаный фартук. — Что вы мне его сюда приперли!?

— Так, хозяин приказал...

— Хозяин приказал, — хмыкнул обладатель баса, — а мыть здесь все после этого отребья хозяин не приказывал? Как я потом, по-вашему, здесь телят буду смотреть!? Или вы хотите, что бы у меня весь молодняк вымер? На этом же заразы больше, чем на моих ботинках! Что стоите, олухи, рот ему заткните, а то орать сейчас начнет!

— Он не начнет, — возразил один из надсмотрщиков.

— А если не начнет орать, то зубы выкрошит к черту, я ж ему всю спину вскрывать собираюсь! Как его потом беззубого продавать?— не дал сбить себя с толку обладатель фартука.

Больно дернули за волосы, приподнимая голову, меж зубов ткнулась какая-то палка, которую закрепили ремнями на затылке раба. Раб устало прикрыл глаза, стараясь дышать как можно глубже. Что будет дальше? Что с ним будут делать? Кисти рук и ступни занемели, палка давила на язык, изо рта струйкой унизительно текла слюна. Ну почему, почему его не пристрелили!? Так было бы хорошо, если бы при... Твою мммать!!!

Струя воды прошлась по телу, сильным напором выбивая грязь и запекшуюся кровь. Звякнули инструменты, спины коснулись чужие сильные пальцы, холодным металлом вскрывая покрытые бурой коркой длинные раны, а потом его затопила лавина. Жаркая, ярко-красная огненная лавина боли, сжигая на своем пути остатки разума, терзая острыми зубами беззащитное тело. Боль не помещалась в измученном сознании, раскаленным потоком выливаясь в окружающий мир через нелепо оскаленный рот. Кажется, он бился, стараясь ускользнуть от боли, кажется, на него орали, тяжелым грузом наваливаясь на руки, наверное, его даже вырвало какой-то мутной жижей. Он перестал быть мыслящим существом, почти человеком, превратившись в скулящий, мокрый от пота и чего-то еще уж вовсе постыдного для взрослого мужчины, трепещущий кусок мяса, истекающий алой кровью.

Вулкан боли еще бушевал, разбрызгивая вокруг горящие сгустки, но раб начал стремительно удаляться от окружающего. А потом пришла темнота. Как всегда неожиданно. Темнота прихлопнула его тяжелой лапой туша вулкан прямо посреди извержения. Напоследок вулкан грохотнул басом мучителя в кожаном фартуке и заткнулся, теряясь в темноте...

Не смотря на то, что я проспала, в зале ожидания я появилась первой. Минуты через три появился Эжен. Я была поражена его видом, дело в том, что обычно он предпочитает джинсы и свитер под горло. Сегодня же он был одет в легкий летний костюм из светлого хлопка, который, между прочим, элегантно смотрелся на его плотной невысокой фигуре. Волосы цвета вызревшего каштана, обычно растрепанные, были уложены в аккуратную прическу.

— Какое животное сдохло в галактике? — проявила я живой интерес, после того как мы поздоровались.

— А я что плохо выгляжу? — насторожился он.

— Да нет, — поспешила успокоить его я, — выглядишь ты как новая банкнота, вот это то и настораживает.

— А, ты про костюм! — облегченно вздохнул он, — так это приказ свыше.

— Откуда? — не поняла я.

— Я звонил вчера Вике, и она сказала, если я сегодня появлюсь перед ней в джинсах, так она сделает вид, что меня не знает. — Смеясь, пояснил он. — А так как мы уже три месяца видимся только через экран видеофона, маленький каприз жены можно выполнить. Иначе выходные, да и вся оставшаяся жизнь превратится в кошмар.

К нам подошли Алиса с Никитой. Красивая пара, вызывающая у окружающих уколы зависти. Высокий, немного худощавый Никита с приятной улыбкой и веселыми чертиками в карих глазах, властно обнимал свою жену. Его лапища на стройной женской талии выглядела достаточно устрашающе, чтобы отпугнуть соперников. Лиса, обладательница русых волос, идеальной фигурки и разных по цвету глаз — один зеленый, а другой голубой — была гораздо опасней супруга из-за скверного умения говорить гадости с лучезарной улыбкой на лице. Я, признаться, немного завидую внешности Лисы, мне-то, в сущности, похвастаться нечем. Роста я не большого, волосы абсолютно черные. Правда, про мои глаза говорят, что они похожи на сапфиры и завораживают, но я слабо в это верю.

Прозвучал сигнал на посадку. Мы торопливо загрузились в транспорт и только успели улечься в противоперегрузочные кресла, как транспорт, плавно качнувшись, покинул пределы станции.

— Ты дозвонился вчера Вике? — поинтересовалась Лиса, когда перегрузки закончились и нам разрешили сесть.

— Да, — весело ответил Эжен, — Она будет встречать нас в порту. А возвращаться мы уже будем вместе с ней, — похвастался он. — Ей дали направление на нашу станцию, будет наблюдать за поведением коал в состоянии невесомости.

— А зачем медведи в космосе? — озадачилась я.

— А шут их знает! — пожал плечами Эж, — Главное, что мы с Викой вместе будем!

...Около недели раб провалялся на циновке в бараке, остро завидуя тем, кто ходит на работу. Выходить из барака ему не дозволялось, а когда работаешь, так и время, глядишь, быстрее пролетает. От безделья расстроился сон и кошмары, нередко посещавшие и раньше, теперь стали постоянными спутниками. Иногда не мог точно определить, где кончается сон и начинается реальность.

Радость была одна — пару раз заглянула знакомая девка со светлыми, давно не мытыми волосами и озорным темным взглядом. Это было более чем удивительно — подобные отношения между рабами карались сурово, но, видно, тут было не просто попустительство надзирателей, но и высочайшее разрешение хозяина.

Девка умоляла сделать ей ребенка, раз ему уже все равно и он скоро уедет, а ей все ж легче с дитем будет. Он честно пытался ей помочь, но, по ее словам, у них ничего не получалось. Нет, в смысле удовольствия он его получал, тут все было в порядке, а вот с продолжением рода, вышла небольшая промашка, то ли время девка выбрала не то, толи в нем самом была какая-то проблема, кто его знает. Результат вышел нулевым, от этого ему было немного перед ней стыдно, вроде как, он свое получил, а ее обманул, оставив ни с чем.

Отведенный ему срок подошел к концу. В очередное утро его подняли раньше обычного и увели от подруги, наведавшейся и в эту ночь, в мутную серость предрассветного тумана. Печалило в этом не только то, что его продают, к этому-то, как раз, он привык, главное, не давало покоя — он так и не узнает: родится ли от него маленький теплый комочек

Грузовой межзвездный корабль, уносящий его в никуда, ни чем не отличался от десятков других, на которых уже успел попутешествовать раб. Грязный, вонючий трюм забит такими же несчастными, как и он сам, голов в тысячу никак не меньше. Каждый прикован цепью к своему кольцу, торчащему в переборке. Из соображений гигиены в нужник выводили каждые пять часов, если кто оправиться под себя, били нещадно. Кормили раз в день, и на том спасибо. День от ночи здесь отличался тем, что гасили или включали свет. А так, на таких кораблях можно было жить — из озорства и без особой надобности здесь никого не трогали, не желая портить товарный вид.

Шкура заживала, как на собаке. Пять дней у, теперь уже бывшего, хозяина, да не меньше двух недель на корабле и глядишь — все затянулось и заросло. Немного поправившийся раб взирал на будущее с некоторой долей оптимизма, хоть и мрачного. Он решил для себя, что если и сейчас от нового хозяина бежать не удастся, то надо довести его до того, чтоб пристрелил раба или, уж на крайней случай, забил до смерти.

Продажное клеймо болело и жгло до сих пор. Но раб успокаивал себя тем, что вытерпеть осталось еще одно такое издевательство при покупке, а уж потом он устроит все, как решил. Впервые за всю жизнь раб испытал жгучую радость оттого, что решился распорядиться собой, как самому хочется...

Глава 3.

Транспорт дрогнул и, взвыв напоследок тормозными двигателями замер на поле главного космодрома Земли. Полтора часа, отведенные на полет, пролетели не заметно.

Вика встречала у дверей карантина, где мы провели не более десяти минут. Одета она была в шорты защитного цвета и того же цвета топ, которые мило смотрелись на ее фигурке. Пряди рыжих волос непокорно выбивались из-под кепочки перевернутой назад козырьком. Издали она напоминала девочку-подростка.

— Ну, наконец-то! — вместо приветствия с места в карьер начала она, сверкая зелеными глазами, — Я уж думала, что вы до завтра не доберетесь. Я уже и гостиницу вам заказала. Отправим туда ваши вещи и поедем в заповедник. Я вам такое покажу! На картинках, небось, только видели. Давайте поживее — вертолет уже под парами!

Чтобы добраться до вертолетной площадки, нужно обогнуть здание порта и пройти через припортовую площадь. Пока мы пересекали ее, я беспрестанно вертела головой. Шум и суета навалились, обрушившись водопадом звука, ярких цветов и разнообразных, не всегда приятных, запахов, приятно вздернули нервы, обещая, совсем как в детстве, небывалые приключения.

Продавцы с расписными лотками на шее, таксисты, громкоголосые зазывалы ресторанов на все лады, расхваливавшие свои заведения. Здесь даже был турок, по виду такой же старый как его шарманка, ручку которой он постоянно накручивал, извлекая красивую и немного хрипловатую мелодию. На крышке шарманки примостилась неизменная обезьянка, одетая в малиновую жилетку и такого же цвета феску на голове, вытаскивающая счастливые билеты всего за полкредита. Я приостановилась и протянула обезьянке денежку, она с умным видом обнюхала монетку и, видно, удостоверившись в ее подлинности, протянула мне скрученный клочок бумаги. Я развернула и прочла более чем странное послание: 'Никогда не делайте лишних движений, это поможет сохранить вам нервы, зубы и большую часть волос'. Явная чушь, но чего еще можно хотеть за полкредита?

Веселая, многоголосая суета вызывала ощущение праздника и у меня зародилась надежда, что этот день я проведу весело и желательно без досадных приключений. Но как это всегда бывает, когда вспоминаешь всуе госпожу Фортуну, а тем более, если решаешь, что она тебе что-то должна, она начинает выкидывать неприятные шутки.

...Небольшую партию рабов и его в том числе, выгрузили на какой-то планете. Судить о том, бывал ли он здесь раньше, не было никакой возможности — все порты похожи как две капли воды. Рабов выстроили в ряд, приковали наручными кандалами к общей цепи и повели вон из порта. День на планете выдался теплым, пронизанным насквозь солнечными лучами. Глядя сейчас на чахлую припортовую травку, отдаленно еще хранящую зеленый цвет, он ловил себя на том, что умирать-то совсем не хочется, но, следуя принятому ранее решению, гнал от себя эти мысли и пытался оказывать всяческое неповиновение двум конвойным.

Живой товар вывели на пустынную, закатанную в бетон, площадку, на которой располагались только транспортные машины. Рабов согнали в тесное стадо. Пока один из конвойных ходил за бумагами, а второй увлеченно раскуривал трубку, раб вышел из толпы, грохнулся в мягкую пыль и принялся разглядывать свои босые грязные ноги. Вскоре его внимание привлекла компания молодых людей, спешащая к одной из машин. Они были беззаботны, веселы и у них была свобода, он смотрел на них с печалью и завистью. Ведь, если разобраться, он такой же, как они и даже красив, так, по крайней мере, утверждала хозяйка борделя, у которой ему довелось работать и дочка позапрошлого хозяина. Юная взбалмошная дура, совсем недавно превратившаяся из угловатого подростка в симпатичную на вид девушку, когда влюбилась в него (вот усмешка судьбы! раба!), и, затаскивая его на сеновал, шептала жаркие ласковые слова. Он не очень-то сопротивлялся, хотя и представлял, чем это может для него закончиться, но и хозяйской дочке не сильно-то откажешь. Встречались они у сеновала столько раз, сколько пальцев на одной руке, никак не меньше. Потом их застукал отец девчонки. Рабу, конечно, изрядно намяли бока, но молодая вертихвостка какими-то правдами и неправдами выторговала своему подневольному любовнику жизнь. Его продали в тот же день в такой спешке, что забыли шлепнуть клеймо о продаже.

Вернулся конвоир с бумагами, цепочку рабов двинули вперед. Цепь на руках дернулась, выводя его из задумчивости, но он остался сидеть, не шелохнувшись. Подскочил конвоир, тот, что курил трубку, заорал что-то громкое и матерное, раб сделал вид, что его не слышит, удостоившись за это хорошего пинка, опрокинувшего его на землю. Он упрямо вернулся в прежнее положение и посмотрел на присмиревшую компанию молодежи, ему стало смешно — он, безмозглый раб, сумел смутить их и заткнуть им глотки.

Короткий всхлип рассекаемого над головой воздуха, раб привычно сжался, плечи ожгло плетью, а он все продолжал смотреть на ту компанию. 'Живите', — с угрюмой усмешкой подумал он, так будто прощал им все их грехи. Рванули за волосы, поставили на ноги и, для пущей сговорчивости, наподдали еще разок, теперь уже досталось не только плечам, но и спине. Едва зажившая кожа отозвалась резкой болью, не оставалось ничего другого, как подчиниться конвойным. Но перед тем как на него обрушилось это внушение, он увидел кое-что, его озадачившее. Девушка из той компании, маленькая и хрупкая, что вряд ли могла представлять даже для себя хоть сколько-то серьезную угрозу, рванулась в их сторону, ее едва успел удержать один из спутников. Потом, оглянувшись, раб увидел, что ее почти силой уводят в летательную машину, а она все продолжает смотреть на него, в этом раб не сомневался, ее взгляд обжигал не хуже осязаемой плетки — она его жалела. Жалости раб не терпел...

Мы подошли к вертолету, и пока Вика возилась с замком, я разглядывала причудливое многослойное облако, лениво проплывающее по высокому, пронзительно голубому небу, все равно на стоянке кроме нас и охранника в будке не было никого. Но как оказалось, я ошиблась, вдоволь налюбовавшись облаком, опустила глаза, и мое внимание привлекла группа людей одетых во что-то серое. Руки их были скованы наручниками и пристегнуты к общей цепи. Сперва я подумала, что это перевозят заключенных, но что-то было не так, какое-то еле уловимое чувство. Я стала более внимательно присматриваться к этим людям, пытаясь понять, что меня так насторожило. Один член странной группы отделился от остальных, отойдя настолько, насколько позволяла общая цепь, и, толи в знак протеста, толи просто так, уселся на бетон. У меня в мозгу мелькнула догадка о том, кто эти люди. Ко мне подошел Никита и подтвердил ее правильность. Он тронул меня за плечо, отрывая от печального зрелища.

— Ты чего? — спросил он и, проследив за моим взглядом, ответил на мой немой вопрос: Это рабы, — и добавил с горькой усмешкой, — госпожа История в очередной раз сыграла с человечеством злую шутку, хотя шутка эта чуть ли не старше самого человечества.

Он не успел закончить свою мысль, потому что из-за угла появился второй угрюмый человек одетый, как и первый, в черное. 'Надсмотрщик', — пояснил Ник. Он подошел к рабам и потянул за конец цепочки. В группке наметилось оживление, с места не сдвинулся лишь сидящий на земле. Второй надсмотрщик, подойдя к строптивцу сказал что-то, подкрепив слова крепким пинком опрокинув раба на спину. Но непослушное существо, как детская игрушка Ванька встань-ка, тут же приняло первоначальную позу. Надсмотрщик еще раз попытался убедить раба подняться, теперь уже при помощи плетки. Раб заметно сжался, но продолжал все так же сидеть. Тогда надсмотрщик протянул руку и, схватив за волосы, рывком поставил его на ноги. Раб поднял голову, окинул взглядом вокруг, не ища защиты и не прося помощи, просто принимая все как данное. Я скорее почувствовала, чем увидела, что он смотрит на меня. От взгляда этого повеяло замогильным холодом и внутри все содрогнулось, застыв, словно ледяной торос на Андуе. Надсмотрщик поднял руку, резко свистнула плеть, обрушившись на раба, он тихо вскрикнул, и отступил на шаг. Я рванулась вперед, но Никита удержал, сжав мои плечи. Подошедшая Вика, глянув в ту сторону, печально опустила глаза.

— Пойдем, — увлекая нас за собой, с тихой грустью сказал Никита, — нечего смотреть, помочь все равно не поможем, а вот хуже сделать — запросто. К сожалению, мы здесь не властны.

— Почему? Ведь закон же вышел, я в новостях слышала! — я непонимающе смотрела на Никиту, — Это же не законно!

— Закона еще не существует, — разъяснил он, — его лишь приняли к рассмотрению. Так что...

Я вздохнула, соглашаясь, и поплелась за ними к вертолету. Уже садясь в него оглянувшись, увидела, что печальная процессия двинулась. Первый шел надсмотрщик, за ним цепочка рабов, шествие замыкал второй надсмотрщик, безжалостно подгоняя плетью виновника задержки.

Вертолет взмыл в воздух, и я больше ничего не видела. Сердце до боли сдавило мучительное чувство стыда и ярости на свою беспомощность, а голова закружилась от целого роя вопросов. Почему мой отец, генерал межгалактической полиции, никогда не рассказывал мне ни о чем подобном? Нет, я, конечно, не настолько наивна и знала о существовании рабства в галактионе. К сожалению, это, так называемая, производственная необходимость — осваивается много новых планет, разрабатывается миллионы рудников и все это требует огромного количества рабочей силы, а самым дешевым расходным материалом для этих целей во все времена были рабы. Они не состоят в профсоюзах и практически не доставляют проблем, не считая немногочисленных восстаний, подавляемых с особой жестокостью. Боже мой, какая низость!

Я иногда слышала отголоски этого в новостях, но все происходящее было так далеко и призрачно, что я, занятая своими делами, практически не обращала на это внимания. Да и после последнего сообщения о принятом законе о запрещении рабства наивно полагала, что этого не существует больше. И вот теперь жизнь ткнула меня во все это носом, словно глупого котенка. Гнев сменился жгучим чувством неприязни к себе — снова возникло ощущение, будто я некое тепличное растение, которое следует оберегать от ужасов внешнего мира.

Очевидно, не одну меня посетили подобные мысли, вся компания погрузилась в мрачные размышления о несовершенстве бытия. Вика, чтобы разрядить обстановку, начала нарочито увлеченно болтать о нашем маршруте.

День получился насыщенный, но особенно мне запомнилось катание на верблюде. То еще удовольствие, скажу я вам. До сих пор не могу понять, как это я согласилась! Сначала верблюд никак не хотел двигаться, а когда он пошел... в общем, лучше бы стоял. Но и это еще не все. То ли из вредности, то ли из-за страха перед чем-то верблюд сорвался и побежал. Ловили его все кому не лень, включая погонщика. Зрелище было комичное, и я бы вдоволь посмеялась, если бы в этот момент не тряслась на этом 'корабле пустыни'.

Минут через сорок его все же отловили, и единственным моим желанием было постоять на своих ногах прежде, чем голыми руками удушу Вику, подбившую меня на подобную авантюру. Но не тут-то было! Мерзкое животное, наотрез отказался ложиться, не давая мне возможности слезть с него. Хотя, я бы тоже отказалась повиноваться, если бы за мной битый час гонялись ненормальные люди. Но после того как я, наклонившись поближе к уху зверя доверительно сообщила ему, что если он сейчас же не опустится, я его пристрелю, верблюд будто бы понял, а скорее всего ему просто надоело стоять, ручаться не могу, он опустился и я скатилась на мягкий нагретый солнцем песок. Прищурившись, глядя на огромное нестерпимо яркое солнце, сообщила Вике, что как только поднимусь, придушу ее на месте. Она, благоразумно спрятавшись за спины Эжена и Никиты, напомнила мне о моем органическом неприятии физического насилия. Оскалившись, я ответила, что для нее я сделаю исключение.

— Послушайте, — робко спросил погонщик, — Вы так ловко управились с животным, я восхищен. Поделитесь секретом, что такого вы ему сказали?

— Что я его пристрелю, — устало ответила я.

— Но позвольте, как бы вы это сделали, у вас ведь нет с собой оружия, — погонщик казалось, издевался. Я покосилась на озадаченное лицо мужчины. Нет, он не издевается! Он всерьез спрашивает!

— Но верблюд этого не знал! — саркастически усмехнулась я.

В общем, день был проведен весело и с пользой. Никто даже не вспоминал об утреннем происшествии. По дороге в отель мы решили разойтись на пару часов и, уже отдохнув, пройтись по ночному городу.

Зайдя в свой номер, я с изумлением обнаружила, что он двухместный, мало всего, так кажись для новобрачных. В комнате, отведенной под спальню, наткнулась на огромную кровать, по которой, при желании, можно ездить на велосипеде, не боясь оказаться на полу. Но не это самое ужасающее — она была застлана розовым покрывалом с бесчисленным количеством рюшей и бантов. 'Ничего себе!' пробормотала я при виде этого великолепия. Я позвонила Лисе спросить, не заняла ли по ошибке ее номер. Она ответила отрицательно. Следующая догадка — по рассеянности перепутала номера. Я вышла в коридор сверить номер на комнатах с номерком на ключе — они оказались одинаковыми. Я стояла посреди коридора и озадачено таращилась на цифры, вид был наиглупейший! Тут то и послышались приглушенные смешки. Я, осторожно ступая, направилась в ту сторону. И заглянув за угол, обнаружила там Ника и Эжа, любителей гадких шуток.

— Ах вы, паршивцы! Ваших рук дело? — грозно спросила я. Парни заметно опечалились, — Вижу по вашим шкодливым рожам, что ваши.

— Но Аня, весело же было, — начал оправдываться за двоих Эжен.

— Ладно, ладно. Жизнь, как известно движется по кругу, — мстительно заявила я, и видя, как у парней мрачнеют лица с чувством полного исполненного долга развернулась и важно прошествовала в свой номер.

Нет ничего приятнее душа особенно в такой жаркий день. До вечернего выхода оставалось около двух часов. Я растянулась на кровати, лениво размышляя о том, что идти никуда не хочется. Может позвонить ребятам и действительно отказаться от вечерней прогулки? Ну что может быть интересного в шатании по ночному городу? Так и на приключения нарваться недолго. Я покосилась на телефон, примостившийся на тумбочке у двери. Нет, не пойду. Слишком далеко и лениво. Я перекатилась на спину и уставилась в потолок. Все-таки отдых это штука приятная, можно ни о чем не думать и никуда не спешить. Блаженно потянувшись, закинула руки за голову. Отчего-то вспомнился утренний раб. Интересно, как он там? Что делает? И какая тебе, собственно разница, а? Ты его видела в первый и, слава богу, в последний раз в жизни, так что не забивай себе голову! Это скоро пройдет. Ну, да стыдно и за себя, и за человечество, так что теперь? Ты же прекрасно знаешь, что изменить ничего нельзя, как бы тебе этого не хотелось и нечего терзаться несправедливостью. Посреди этого спора с собой накрыла дрема, примирив меня с совестью.

...Сидя на земляном полу барака, раб вытянул ногу, по капле поливая обожженное клеймом бедро водой из кружки. Так было немножко легче. Последняя капля скатилась по мятому боку железной кружки, раб с сожалением посмотрел внутрь и с тяжким вздохом поставил ее рядом с собой. Все израсходовал, теперь даже губы смочить нечем. Ну и к черту! Толку расстраиваться из-за такой малости, как вылитая вода. Он откинулся на занозистую дощатую стенку и прикрыл глаза.

Его все еще тошнило и покачивало после долгого перелета. Он устал. Посадка в этот раз была особенно тяжелой. В корабле что-то вышло из строя. Во время снижения раб думал, что его размажет по металлической стенке. Обошлось. Стычка с надсмотрщиками в порту, и непрошеная жалость той черноволосой девчонки настроения не прибавили.

Придирчивый приемщик с недовольной брезгливостью разглядывавший голого раба. Если решит, что товар не продать, раба пристрелят. Все внутри унизительно дрожало в ожидании приговора. Приемщик пожевал губами и, наконец, махнул рукой, тут же возник надсмотрщик и, схватив за кольцо на ошейнике, швырнул парня в сторону жаровни. Резкая боль, вонь горелой плоти и струйка крови по подбородку из прокушенной губы. На этом предпродажная подготовка завершилась. Да уж, скатился ниже некуда, невесело усмехался раб, шагая к приземистому покосившемуся строению, куда сгоняли пригодных к продаже. Раньше хоть помыться давали, но тогда и ранг торгов был повыше, и рабы выставлялись дороже. Это закончилось после того, как чуть не погиб на арене. Тогда он приобрел безобразный шрам поперек живота и для более приличных аукционов оказался негоден. Теперь его продавали, как бросовый товар.

Барак, куда определили раба, был полон, но это были мелочи. Хмурый взгляд и соседи по бараку благоразумно расползлись. Никто не смел посягнуть на его место и паек, даже те, кто видел впервые. Кандалы не снятые с раба даже в бараке говорили сами за себя, так трусливые хозяева отмечали самых опасных и буйных. Раб усмехнулся про себя — от хозяев порой тоже бывает польза — и, прихрамывая, потащился к освобожденному для него месту.

Полумрак, вонь, тихий перезвон колец на ошейниках и мышиная возня создаваемая сотней скотов, таких же, как он сам. Впрочем, к скотине хозяева относились гораздо бережнее, чем к рабам. Раб осторожно передвинулся, меняя позу, нужно немного подремать. До вечера еще есть время...

Я проснулась словно от толчка с зудящим ощущением, что куда-то опаздываю. С минуту пялилась в темноту, стараясь припомнить, куда именно могу опаздывать на ночь глядя. А вспомнив, кубарем скатилась с кровати. Через пятнадцать минут из номера выходила элегантная молодая женщина, совершенно не напоминавшая то заспанное существо, что едва не растянулось на полу, в темноте споткнувшись о тапочки. Просто удивительно, что может сделать холодная вода и немного косметики — ррраз! и одним крокодилом в природе стало меньше.

Как я и предполагала все уже собрались, и ждали меня. Сначала было решено посетить казино. А так как я человек азартный и знаю об этом, я предпочла отсидеться в баре, пока мои спутники проигрывали свои деньги.

Зайдя в бар, заказала бокал вина и, усевшись на высокий табурет, принялась добросовестно смотреть эстрадную программу. На сцене в очевидном приступе пляски Святого Витта дергалась девица с явными признаками дистрофии. Мало всего, так она еще и пела! Да таким голосом, что сперва показалось, будто какой-то шутник-хирург удалил ей голосовые связки. Сие действо мне быстро надоело. Я решила поискать остальных и сообщить им о своем возвращении в отель.

Друзей я нашла в игорном зале возле стола для игры в рулетку, они наблюдали за игрой Алисы. Алиса как раз делала ставку, а говорить что-либо под руку — последнее дело. Я решила немного подождать. Проследила за весело скачущим шариком и почувствовала, как желание играть горячей предательской волной захлестывает меня. Я чертыхнулась про себя, надо отойти пока не поздно. Тут объявили выигрыш — Лиса выиграла ставку. Я шагнула к ней с намерением сказать об отеле, но вместо этого, зацепила одну из фишек Алисы и кинула на черное. Шарик резво побежал по кругу, предательски подмигнул полированным боком и остановился на моем номере. Все остальное перестало существовать. 'Все! — с тоской подумала я, — Теперь или банк, или до исподнего'. Раз, начав, уже не остановишься.

По обрывкам фраз в толпе до меня смутно дошло, что играю я уже более трех часов.

Казино уже раза четыре меняло шарики и крупье в надежде сбить мое везение и не разориться. Но жульничать со мной по-настоящему они не решались. Я краем глаза видела, как после второй смены шарика Никита отвел метрдотеля в сторонку. Сунув под нос веселому толстячку свои документы, доходчиво объяснил, что я дочь не безызвестного генерала Романова и, если вдруг понадобится, не пройдет и пятнадцати минут, как посетителей казино будут развлекать не девочки из кордебалета, а хмурая рота спецназа. Иногда Никита бывает крайне убедительным, даже я поверила, что под дверью казино толчется толпа людей в масках и бронежилетах.

По спине текли противные струйки холодного пота, дело подходило к пяти миллиардам, еще одна ставка и я возьму банк. Ощущая на губах идиотскую улыбку я разделила фишки ровно на половину и опять поставила на черную. Предусмотрительно. Шарик долго крутился, не желая останавливаться, за ним безумным взглядом наблюдал управляющий, которого дружески поддерживал под локоть хмурый Эжен. Мир замер. "Если я и сейчас выиграю, нас живыми не выпустят, " — отстраненно подумала я. И никто не поможет. Как там пели реакционно настроенные предки? Ни бог, ни царь и ни герой. Спина покрылась липким потом в ожидании приговора. Шарику надоело бежать, он внезапно подпрыгнул и вывалился на красную десятку. Мой вздох слился со вздохом облегчения управляющего. Я проиграла ставку. Крупье озвучил проигрыш, я нахмурилась, жалея проигранных денег, заталкивая поглубже тут же возникшее желание отыграться, сделала над собой титаническое усилие, потребовав остановки игры. Крупье заметно расслабился.

— Выигрыш составил два с половиной миллиарда кредитов, — бесстрастно объявил он.

"Сколько!?" — едва не заорала я. Нет, нас сейчас точно убьют. Никто и никогда не выходил из казино с такими деньгами. Парни это тоже понимали, а потому любезно попросили управляющего помочь обналичить разноцветные фишки и отнести их всем вместе в соседний банк. Почему-то никакой радости от выигрыша я не ощущала. Может, действительно правы предки — главное не победа, а участие? Или сумма казалась мне настолько нереальной, что глупо было задумываться о ней всерьез.

Мы отправились к кассе, и только сейчас я заметила, что практически вся публика казино, побросав игровые места, наблюдала за моей игрой.

— Почему ты закончила? — накинулась на меня Лиса, когда мы остановились у окошка кассы, — еще бы немного, и ты сняла бы банк!

— Сорвала, — устало поправила ее я.

— Что? — не поняла подруга.

— Снимают штаны, — пустилась я в объяснения, — а банк срывают, — и, повернувшись к Никите, посоветовала. — Не подпускай эту леди к игре, если не хочешь всю оставшуюся жизнь работать на игорные долги. Она азартная, а азарт штука коварная. Мне просто сегодня нечеловечески повезло.

Мы отнесли выигрыш в ближайший банк, работающий круглосуточно. Там нас приняли как родных, еще бы нет с такими-то деньгами! Взяв несколько сотен на текущие расходы, мы отправились дальше гулять по городу. Как-то не заметив, забрели на ярмарочную площадь. Несмотря на глубокую ночь, площадь была заполнена народом. Мы прокатились на всех аттракционах, которые только смогли обнаружить. Нам даже предложили покататься на страусе. Но все благоразумно отказались, памятуя мое сегодняшнее катание на верблюде.

Ночь только-только перевалила за свою половину, а мы, уже изрядно подустившие, решили отправиться в гостиницу. Когда мы уже подходили к стоянке такси меня окликнули, и, причем не по имени или фамилии, а по институтской кличке. Я пошарила глазами в толпе и, увидев свою давнюю подругу Надю, решила, что еще погуляю. Никто не возражал, только Эжен настоятельно советовал держаться подальше от темных углов и сомнительных заведений, объяснив свою заботу тем, что случись со мной, то генерал отправит их с Никитой работать в гарем евнухами. После этого они загрузились в такси и отбыли. Надя предложила зайти в ближайший ресторан и отметить встречу.

Мы мило посидели в маленьком уютном ресторанчике с темно-синими скатертями до пола и восковыми свечами на столах, не заметив, как за воспоминаниями уговорили две бутылки вина. Душа настоятельно требовала воздуха, мы покинули гостеприимный ресторан, оставив там щедрые чаевые. Прошлись немного по залитым разноцветными огнями древним улицам, и тут Надя предложила зайти в одно заведение, там будет такое развлечение, от которого я не останусь равнодушна. Во мне плескалась бутылка вина, и мне было все равно, куда пойти, главное присесть и желательно на воздухе. Но скорее из вежливости, чем из любопытства я начала расспрашивать, куда мы идем. Надя на мои расспросы таинственно ответила, что это не совсем обычный аукцион.

В дальнем углу площади располагался небольшой навес, полукругом возле него стояли ряды мягких стульев. Мы с подругой уселись посередине последнего ряда.

— Сейчас начнут! — весело пообещала она.

На меня вдруг свалилась усталость и я пожалела, что не отправилась вместе остальными в гостиницу. Видя, что подруга захвачена предстоящим действом, я решила немного посидеть, потом тихо улизнуть. В этот момент занавес раздвинулся, моему взору предстала обычная дощатая сцена, украшенная вазами с живыми цветами. На этом благостное впечатление разбилось о суровую реальность. В левый угол сцены прошел маленький юркий человечек с лицом, напоминающим морду хорька. 'Хорек' воздел руки, к верху требуя тишины, гул толпы начал стихать.

— Добро пожаловать, — поприветствовал он зрителей, громким, чуть хрипловатым голосом базарного зазывалы. — Ну что, начнем, пожалуй. Лот номер один! Цена от 35 кредов, кто больше? — выкрикнул он зычным голосом.

В этот момент на сцену вытолкнули женщину лет тридцати. Я онемела от озарившей меня догадки

— Куда ты меня притащила? — негодующе зашипела я прямо в Надино ухо.

— Что, не нравится? — искренне удивилась она и вроде бы даже обиделась.

— Что здесь может нравиться, это же невольничий рынок! — шепотом возмутилась я

— Ну и что, — пожала она плечами, — Главное, что интересно.

Мне вдруг стало противно, к горлу подкатила тошнота. Захотелось воздуха. Терпкого, ночного воздуха. Пусть городского, черт с ним, но свободного. Стало тесно. Торг шел своим чередом, и выставляли, уже не помню какой лот.

— Парень, двадцать шесть лет, молод, крепок...— заунывно перечислял распорядитель достоинства товара, да вот только брать никто не хотел — вид уж больно не товарный.

...Его вытолкнули на помост, на несколько секунд он ослеп от яркого света прожекторов. Да и какая разница — видит он или нет. Он не собирался смотреть в зал, как делал это раньше, мальчишкой. Тогда все хотелось рассмотреть кто из них, сидящих в зале, станет его новым хозяином. Новой бедой. К тому же немилосердно тошнило от голода и долгого путешествия. Раб сдерживался изо всех сил, стараясь, что б его не вывернуло прямо на помосте — убить не убьют, а вот бока намнут сильно. Плюгавенький, похожий на облезлую крысу, аукционер заливался соловьем, но никто не спешил вскакивать с места, начиная торг. Распорядитель подал знак помощнику. Тот резво подскочил к рабу, рывком спустил с его плеч остатки лохмотьев и с силой ткнул кнутовищем под подбородок, заставляя поднять голову. Но и после этого энтузиазма в зрительских рядах не прибавилось.

Раб поежился под обжигающими лучами прожекторов и устало оглядел зал. Глаз зацепился за яркое пятно в последнем ряду. Как же он их всех ненавидел! За все. За ошейник на шее, за кнуты, за нестерпимую боль, растянувшуюся на долгие годы, за яркие, веселые краски одежды, за умение смеяться...

Девица в красном платье медленно поднялась и застыла у своего места. Аукционер резво засчитал, а раб с неприкрытой мольбой оглядел всех присутствующих, надеясь, что его перекупят. Очень уж не хотелось становиться игрушкой в руках этой богатой сучки, а то, что она сучка, он не сомневался — нормальная женщина по таким мероприятиям не шляется! 'Ну, все, пропал мужик', — с тоской подумал раб, видя, как аукционер стукнул молотком по столу и заорал: 'Продано!'

Уж он-то, раб, знал, зачем покупают такие особы, таких как он, достаточно молодых и недостаточно изуродованных. Он мог стерпеть работы на рудниках, на плантациях, в глухих душных шахтах и многое другое, но то, что ему в скором времени предстоит стать домашним щеночком, Игрушкой-зверушкой, виляющим хвостом перед хозяйкой и быть в постоянной 'боевой готовности', если той захочется отправиться с ним в постель... его аж передернуло от подобной перспективы. Но и это было еще не все — самое страшное в положении таких 'зверушек' было то, что чтобы не иметь потомства от подобных домашних любимцев, их просто лишают единственного права, дарованного им природой — считаться мужчинами.

Жизнь в очередной раз сыграла с ним злую шутку — его увели с помоста, продав как раз той пьяной госпоже...

Молодой мужчина, выставленный на помосте, словно какое-то залежалое барахло, смотрел в зал с усталым презрением. Словно током прошибло узнавание — нагретая солнцем вертолетная площадка, вереница унылых призраков и он, валяющийся в придорожной пыли. Это о нем я думала, лежа в полумраке номера. Его сейчас продадут. Стало совсем дурно, тошнота комком подкатилась к горлу. Я слегка приподнялась, с намерением протиснуться к выходу, пока меня не вывернуло прямо здесь.

Распорядитель, видно, приняв мое движение за желание приобрести товар, начал быстро выкрикивать счет, я на это, признаться, внимания не обратила. Единственным желанием было поскорей покинуть отвратительное место. Но я не могла, как назло, сдвинуться с места — сосед справа уронил под ноги платок и полез за ним под сиденье, загородив собой весь проход. Наконец он выпрямился, путь к выходу был свободен, и в этот момент распорядитель радостно выкрикнул: 'Продано черноволосой леди, которая стоит в последнем ряду, за пятнадцать кредитов' — и в последний раз стукнул молотком, оповещая о заключенной сделке. Я начала с интересом оглядываться, ища взглядом черноволосую леди из моего ряда, и тут только заметила, что лица всех присутствующих обращены ко мне.

— Вы не кредитоспособны? — грозно вопросил распорядитель, ткнув молотком в мою сторону.

Вопрос показался обидным и оскорбительным. Ведь сейчас, благодаря казино, я могла приобрести небольшую планету со всеми ее жителями, не говоря уже о том, чтобы заплатить каких-то пятнадцать кредов. И я, не задумываясь о последствиях, с вызовом заявила, чуть заплетающимся языком:

— Нет, отчего же, я могу оплатить!

— Тогда пройдите в кассу, и оплатите покупку, а так же налог на нее, — он показал куда-то за своей спиной, и добавил сердито, — Не задерживайте торги!

Гордо вскинув голову, я пошла в сторону кассы, молча ругая себя на чем, свет стоит. Ведь знала же — на аукционе нельзя делать лишних движений! И вот, пожалуйста, такое приобретение! И что я теперь буду с ним делать!? Я добрела до конторки, которая размещалась за сценой. За конторкой виднелось добротное сооружение, напоминающее то ли сарай, то ли барак, огороженное высоким забором с нитками электропроводов наверху. Я вздохнула, на душе было маетно, и поднялась в тесное помещение конторки. Внутри было тепло, сухо и, на удивление, чисто. Мебели было не много, только самое необходимое: ящик с документами, стол из пластика, такие же стулья. На столе возвышался допотопный компьютер, того же возраста кассовый аппарат и маленький сейф. За столом сидела женщина лет сорока, равнодушная и усталая.

— Здравствуйте, — поприветствовала я, отчего-то чувствуя себя неловко под ее взглядом.

— Здравствуйте, — кивнула она мне, — какой у вас лот?

— Не знаю, — честно ответила я, еще больше смущаясь.

Женщина чуть подняла брови в легком удивлении, но все же потянулась к аппарату внутренних переговоров и, выяснив какой мне продан лот, достала из ящика стола толстый журнал, что-то в нем чиркнула, пощелкала клавишами на компьютере. Все это время я молча маялась на неудобном стуле и смотрела на стену перед собой. Отчего-то было очень стыдно.

— Приобрели себе игрушку? — беззлобно поинтересовалась служащая, очевидно приняв меня за богатую бездельницу, сбежавшую от своих гувернанток и пустившуюся во все тяжкие.

— Нет, что вы! — начала оправдываться я, — Это произошло совершенно случайно! — я моргнула глазами, стараясь не зареветь отвратительными пьяными слезами, и уже хотела рассказать о неуклюжем соседе, не вовремя уронившем платок.

— Да ладно, — махнула рукой она, — я все понимаю... — что она там понимала, мне выяснить не удалось, тихо запищал компьютер, принимая сообщение, прочитав письмо, она повернулась ко мне.

— У нас, к сожалению, небольшая задержка с юристом, придется либо ждать здесь, либо немного доплатить и его доставят вам по адресу.

— Я заплачу! — поспешила ответить я, потому как просидеть здесь еще хоть сколько-нибудь было выше моих сил.

— Хорошо, — кивнула она, — давайте данные, и отпечаток большого пальца на замок ошейника.

— Чьи? — задала я глупый вопрос.

— Ваши. Имя, фамилию, адрес...

— Вы понимаете, дело в том, что я не живу здесь...— замялась я, представив вытянутые лица наших пилотов, когда им доставят для перевозки, сей необычный груз.

— Но вы же, где-то остановились? — проявила она чудеса терпения.

— А, да, — я поспешно протянула ей визитку нашей гостиницы (хорошо хоть догадалась прихватить с собой), продиктовала паспортные данные, ткнула пальцем в дисплей компьютера, оплатила по счетам. Все происходило, словно в дурном сне. Я направилась к выходу, но тут мне в голову пришла мысль, показавшаяся верхом гениальности и вполне способная решить создавшуюся проблему.

— Извините, — я повернулась к ней уже стоя в дверях, — может, вы мне подскажите можно ли оформить вольную или что там подобное, желательно прямо сейчас?

Она взглянула на меня так, будто я ляпнула что-то крайне неприличное, но потом лишь покачала головой:

— Сейчас нельзя, — видно лицо мое приняло уже вовсе несчастное выражение, она сжалилась, и посоветовала. — Можно будет через год, если он продержится все это время у одного хозяина — таков закон. Только должна предупредить вас, в отношении этого раба — он злобен и агрессивен. Так что вы приобрели себе большую головную боль.

— Спасибо, — неизвестно зачем пробормотала я, чувствуя себя мышью загнанной в угол.

Я уже спускалась по ступенькам, когда она крикнула мне вдогонку, что покупку доставят не раньше десяти утра. Я махнула рукой, показывая, что поняла и заспешила к стоянке такси, спать хотелось немилосердно.

Глава 4.

Пробуждение было отвратным. Пью я редко и с похмелья страдаю крайне жестоко. После тесного общения с Ивашкой Хмельницким в голове засел бесноватый дятел и при каждом движении начинал упорно долбить беззащитные мозги. События вчерашней ночи припоминались с трудом, словно пробиваясь сквозь пелену тумана, а в желудок какой-то злыдень напихал раскаленных камней, короче, ощущения незабываемые. В такие моменты всякий раз торжественно обещаешь себе навсегда завязать с пьянством. Правда, такого рода клятвы, как правило, не выполняются.

Я медленно сползла с кровати, с тоской взирая на окружающий мир, поплелась в душ. После душа, почувствовав себя почти человеком, решила, что не худо бы выпить кофе. Сначала хотела заказать прямо в номер, но потом подумав, что не худо бы прогуляться, отправилась в гостиничный ресторан. Съев легкий завтрак и выпив две чашки настоящего кофе, я почувствовала себя совсем хорошо. Теперь подремать пару часов и можно будет жить дальше. В этом благостном настроении я отправилась в свой номер, часы показывали одиннадцать, до отлета оставалось не более шести часов. Предстояло решить, как я проведу это время, чтобы ожидание не было слишком утомительным.

...Ночь прошла. Бессонная, полная до краев тоски и тревоги. Раб прекрасно знал, что от подобных хозяек сбежать невозможно, да и толку не будет бежать, насколько он помнил из рассказов своих собратьев, операции по лишению мужской части тела проводятся немедленно. Потом мужик превращается в тряпку и... безнадега-то какая! Оставалась призрачная надежда на непонятно что, потому как его сразу не забрали, а оставили ждать утра в перевалочном бараке.

Солнце уже давно встало и заглядывало ласковыми теплыми лучиками сквозь зарешеченное узкое окно. В полосках горячего света плясали пылинки и, бог мой!, умирать-то как не хочется!

Пришел казенный конвоир, эта была очередная странность, обычно его забирали хозяйские. Что конвоир казенный, раб определил по форме, такой же, как и у охранников аукциона. Пришедший бесстрастно глянул на раба, перековал руки, больно завернув их за спину, надел на пояс железный обруч и заковав в кандалы ноги, пристегнул их к обручу. Закончив с этим, нацепил рабу стальной ошейник поверх тесного кожаного, доставляющего немало страданий молодому человеку. Поводковую цепь от железного ошейника защелкнул наручником на своем запястье.

До нужного им места добирались пешком, благо было недалеко. Идти со спутанными ногами было нелегко, раб то и дело спотыкался, получая за каждое промедление по легкой затрещине. Прохожие, попадающиеся навстречу, в большинстве своем брезгливо отворачивались от колоритной парочки. Нагретая мостовая приятно согревала замерзшие за ночь ноги.

Остановились возле огромного здания с разряженным шутом у входа, похоже, охранником. Конвоир протянул угрюмому ливрейному стражнику какие-то документы, тот кивнул и нехотя отворил дверь. В здании было прохладно, а рабу в его ветхих лохмотьях, где дырка на дырке, и вовсе стало холодно.

Долго поднимались по боковой лестнице пока, наконец, не добрались до нужного этажа. Конвойный толкнул высокую стеклянную дверь, и они оказались в достаточно теплом коридоре, застеленном узкой ковровой дорожкой. Напротив двери висело огромное зеркало, раб, увидав в нем свое отражение, даже отшатнулся сначала, но потом решил, что грязное пугало, глянувшее на него с той стороны стекла очень даже ничего. Может, молодую хозяйку отвернет от такого приобретения и она его сразу перепродаст.

Конвоир постучался в дверь нужного номера, ему никто не ответил. Он полез в бумаги и сверился с номером на двери, все было верно. Конвоир пожал плечами, снял с приведенного раба казенные цепи, оставив только его ошейник, заставил сесть на пол, пристегнул кандалы к кольцу, торчащему у пола, и ушел. Раб дождался, когда на лестнице стихнут шаги, подергал кольцо — безрезультатно, оно оказалось намертво вмуровано в пол. Бежать невозможно. Раб устало закрыл глаза. Очень хотелось есть, а пить и того больше.

Он сидел и размышлял о хозяевах, которые совсем не заботятся о своем имуществе, вспоминая теперь о прошлом хозяине почти с симпатией и убеждаясь, в очередной раз — все свободные — сволочи.

В глубине коридора звякнул колокольчик, из разъехавшихся дверей вышла невысокая темноволосая девушка, та самая, которая считалась теперь его госпожой. На ее лице сияли больше глаза, не поймешь сразу какого цвета — то ли синие, то ли зеленые. Свежее личико ее не хранило никаких следов ночного празднования, только темные круги под глазами выдавали неприятное состояние похмелья. На какое-то мгновение показалось, что он ее уже где-то видел. Это было даже не воспоминание, лишь его отблеск за давностью почти истертый временем. Раб едва заметно тряхнул головой, прогоняя ненужные мысли. Он настороженно следил за ее легкой неслышной походкой, пытаясь сходу определить ее характер и свои будущие проблемы. Вот она подошла к нему вплотную и рассеяно уставилась на него, как на незваного гостя, в глазах нет ни намека на обычное хозяйское презрение, только настороженный интерес...

Возле номера меня ожидал сюрприз в виде грязного парня, одетого в тряпье, почти рассыпавшееся от грязи и времени. Возраст его я не отважилась определить точно, разрешив себе предположить, что он достаточно молод. Он сидел на полу, привалившись спиной к моим дверям. Я не могла попасть в номер, минуя его, поэтому, присев на корточки и сравнявшись с ним в росте, вполне миролюбиво поинтересовалась:

— Привет. Ты кто?

— Хороша же хозяйка, — горько усмехнулся он, не поднимая головы, и продолжил с явным ехидством, — не знающая свое имущество!

— Вот черт! — выдохнула я, моментально припомнив подробности вчерашней ночи. Я протянула руку с намерением поднять его голову и заглянуть в лицо. Он дернулся, очевидно, опасаясь непредвиденных действий с моей стороны.

— Спокойно, — как можно ласковее проговорила я, — никто не собирается тебя трогать.

— А кто ж тебя знает! — с вызовом откликнулся он.

Я вздохнула и поднялась, пропустив мимо ушей его дерзкий ответ:

— Ну что ж, пошли, собственность. Негоже под дверями разговаривать.

— Как же я пойду? — в усталом голосе слышалась насмешка, — Я же пристегнут, — он продемонстрировал руки в наручниках, пристегнутых к кольцу, вмонтированному в пол. — Чтоб не сбежал.

— А где ключ? — растеряно спросила я.

— Мне точно не оставляли, — нахальничал он, а когда я повернулась, чтобы идти к портье, тихо, но достаточно отчетливо сказал: 'Дура!'

Парень явно нарывался, а у меня в это утро с чувством юмора было туговато. Резко повернувшись, шагнула к нему, он благоразумно отодвинулся.

— Боишься? — поинтересовалась я, с любопытством разглядывая смятение, на миг отразившееся на его лице, протянула руку и выдала легкий подзатыльник, не настолько болезненный, насколько обидный, — Не шали!

Он демонстративно отвернулся к двери, а я только вздохнула, что поддалась на провокацию. Он явно добивался от меня чего-то подобного, скорее всего, чтобы доказать себе — все хозяева изначально сволочи. Не так надо было начинать, ох, не так! Но кому понравится, когда тебя обзывают 'дурой' ни за что, ни про что? Ладно, душевные терзания пока подождут. Нужно раздобыть ключ и если, как справедливо заметил парень, ему ключа не оставляли, значит нужно поинтересоваться у портье.

Направляясь к лифтам, я мысленно подводила итоги первого знакомства. Мы с ним разговариваем на одном языке, а это уже кое-что (а голос его мне понравился, немного простуженный, но это очень быстро исправляется). Значит, сможем понять друг друга и наладить контакт, это достаточно легко, при наличии некоторой сноровки, конечно. А сноровка эта самая и немалая доля изворотливости у меня имеются — сказывается опыт общения с больными. Что ж, дружок, ухмыляясь зеркалу в лифте, подумала я, мы с тобой еще поговорим, я пробьюсь через колья и шипы, которые ты для меня выставляешь, не пройдет и недели, а может и меньше, и ты у меня с руки будешь есть, в переносном, конечно, смысле. Так наше общение даже будет интереснее. Отнеся его к бесконечной череде своих пациентов, я заметно успокоилась, конечно, неприятный осадок от первой попытки еще оставался, но ничего не поделаешь, первый блин, он всегда комом.

...Снова оставшись в одиночестве, он на несколько минут застыл, уперши невидящие глаза на противоположную стену. Простенок между дверями напротив задрапирован темно-бордовым бархатом. Раб пытался собрать разбегающиеся мысли. Он сделал все, как было задумано, и первое знакомство с хозяйкой переросло в стычку.

Сделал все что, мог чтоб настроить ее против себя — нахамил, как сумел, все же не сильно переваливаясь за грани дозволенного, но в его жизни убивали и за меньшее. Когда она грозно придвинулась к нему, он со злым удовлетворением отметил — она такая же, как все, и уже приготовился понести заслуженную кару, подыгрывая ей деланным испугом. Но... но она поломала ему все планы.

В ней все было не так, неправильно — спокойный разговор, жесты, поведение — все не то, к чему он привык. Она сбила его с толку даже своим подзатыльником. Вместо того, что бы взбеситься, начать орать, топать ногами, пинать бесправное существо она просто придвинулась чуть ближе и прошлась кончиками пальцев по взлохмаченной, давно не мытой голове, даже не ударила, нет. Сделано это было не по хозяйски, а будто походя комара прихлопнула. Свела брови у переносицы, скорчив забавную гримасу, не имеющую ничего общего с настоящей злостью, пальчиком погрозила, как в семье хозяев родители грозили не в меру расшалившимся детям. 'Не шали!' — приказала, а в голосе все равно нет злости или жестокости. От этого, почему-то, стало еще обидней и себя жалко до слез, чего с ним давно не случалось, с тех пор как детство закончилось, так и не начавшись.

Раб потерся спиной о стену, со злорадным удовольствием пачкая грязными лохмотьями и телом выскобленную до блеска поверхность: заживающая кожа все время немилосердно чесалась...

Поход к портье не занял много времени, и уже минут через пятнадцать держа в руках объемистый пакет с ключами и документами, я поднималась в номер. Выйдя из лифта, я увидала, что действующих лиц у моих дверей, к сожалению, прибавилось. Над моим приобретением стоял Эжен, задумчиво почесывая нос. Увидав меня, он забавно вздернул правую бровь и поинтересовался:

— Это что?

— Не что, а кто! — поправила я друга.

— Ну, хорошо, кто? — не отставал Эж.

— Понятия не имею, — честно призналась я, скривив унылую рожу. — Вот познакомлюсь, обязательно расскажу.

— Ты хочешь сказать, что это, — кивок на раба с опаской косящегося на Эжена из-под копны спутанных волос, — твое?

— Да, — пришлось признаться мне.

— Ну, ты, мать, даешь! — неодобрительно хмыкнул он, — Отойдем, разговор есть, — и первым двинулся в сторону окна, кивком приглашая следовать за ним.

Я мысленно плюнула и поплелась за Эжем. Он уперся ладонями в подоконник, задумчиво полюбовался копошащейся внизу улицей, и не глядя на меня, спросил:

— И где ж это тебя так угораздило? Ведь говорил же Дмитрий Петрович не отпускать тебя одну! Неприятностей сейчас не оберемся! Хочешь совет?

— Не хочу! — честно ответила я, Эж мое заявление проигнорировал.

— Избавься от него пока не поздно — на станцию с домашним скотом не пускают!

— Не думала, что ты такой циник, — покачала я головой.

— Я не циник, а реалист, — перебил он меня.

— А он не скот, — парировала я, — и, насколько я помню, устав станции запрещает лишь коммерческую деятельность, а про движимое имущество там ничего не сказано!

— Не сказано, — согласился Эжен, — но ты взрослый человек и должна понимать, что командование от этого в восторг не придет, и ты вполне можешь вылететь со станции! Это же готовый прецедент! Анька, ну подумай, зачем тебе эти стрессы? Проблем же с ним не оберешься, к тому же скоро будут приняты поправки к закону и рабовладение окончательно станет незаконным!

— Вот когда примут, так сразу же и отпущу, — упрямо заявила я, пропустив мимо ушей его мрачный прогноз о моем будущем. Настойчивость Эжена раздражала и укрепляла в уверенности оставить покупку себе.

Он хотел еще что-то сказать, но слов так и не нашел, только выматерился на неизвестном мне языке и, качая головой, заспешил в свой номер разбалтывать новость.

Я посмотрела ему вслед в древнерусской тоске. Сейчас он такого про меня наболтает, что и за год не разгребешь. Да и прав он, черт бы его побрал! Шила в мешке не утаишь, но перспектива общественного порицания и возможной потери работы была не настолько пугающей, чтобы последовать совету друга и сломя голову лететь продавать раба. Я оглянулась, парень сидел на полу, упершись подбородком в грудь и неловко подобрав под себя ноги. Руки, наверное, совсем затекли, он еле заметно поводил плечами, стараясь хоть как-то восстановить кровообращение. Есть небось хочет до тошноты и на полу сидеть холодно. Ну и как его продать, а? Как отступиться, если знаешь, что это для него верная смерть? Клятву Гиппократа давала? Помнишь? '...Помогать наравне как мужчине, так и женщине; как свободному, так и рабу...' Веришь? Отрабатывай, раз случай выпал! И нечего сомневаться, иначе грош тебе цена! Замок поддался, и кандалы с глухим стуком упали на пол, носком туфли откинула их подальше и распахнула дверь:

— Заходи! — сделала я приглашающий жест. Он не шевельнулся. Мне пришлось второй раз за утро устроиться в неудобной позе. На этот раз я не церемонясь повернула его к себе и, посмотрев в глаза, сообщила. — Слушай сюда, дружок, я тебе не надсмотрщик и рукоприкладством заниматься не буду, это противоречит моим принципам. Сегодняшний подзатыльник не в счет — ты нарывался. Кандалы на тебе расстегнуты, и я предлагаю тебе выбор: или ты заходишь в мой номер и остаешься со мной. Я гарантирую, что за отвратительное твое поведение тебе ничего не будет. Или ты перестаешь пугать добропорядочных граждан своим видом, и сваливаешь отсюда.

Я буду не в обиде и с удовольствием избавлюсь от строптивого раба. Я даже заявлять о тебе не стану. Но прежде чем уйти подумай, тебе нужна одежда, деньги, снять ошейник и многое другое. Без этого по твоему виду быстренько определят, что ты беглый. А насколько я знаю, вашего беглого брата не жалуют. Так что тебя пристрелят сразу возле отеля, и это в лучшем случае, потому как могут выловить вольные охотники, слышал о таких? — он угрюмо молчал. Про охотников был чистый блеф, я о них ничего не слышала, более того, я сама их изобрела только что. Но судя по его лицу, что-то подобное все же существовало, я, ухмыльнувшись, констатировала, — Конечно, слышал. А знаешь, что будет, если они тебя поймают? Нет? Так я расскажу — ты пойдешь по второму кругу. Выбор за тобой. На раздумья ровно минута, затем я закрываю дверь на замок, и можешь катиться куда хочешь, но когда поймают и приведут ко мне, я сделаю вид, что в первый раз тебя вижу.

Я медленно поднялась и вошла в номер, неплотно притворив за собой дверь, прошла в гостиную и тяжело опустилась в кресло. Если я в чем-то ошиблась со своими доводами, то обрекла парня на верную смерть. Хотя, никакого выбора у него нет. Это ж не выбор или остаешься, или тебя пришибут. И хотя инстинкт самосохранения самый сильный в этом мире, я немножко волновалась. Надо же, права была служащая — нажила себе головную боль. С другой стороны, не хочет оставаться со мной — его проблемы, в конце концов, что с ним делать ума не приложу, тем более, он сделал все что мог, чтобы меня от него отвернуло.

...Ему казалось — напугать его уже не сможет никто. Но этой девчонке, которую он при желании смог бы удушить одной рукой, это удалось. Хотя напугать сказано громко, а вот растревожить и смутить, это в самую точку. Еще более непонятно оказалось то, что когда к нему в коридоре подошел тот парень, очевидно, ее друг, она отправила его восвояси, вместо того, чтобы попросить помочь ей справиться с непокорным рабом.

Он потер затекшие от кандалов запястья, воровато оглянулся и, поднявшись, пробрался к черной лестнице. Он был уже готов рвануть на себя стеклянную дверь и скатиться вниз по лестнице. Вон она, долгожданная свобода, греет за окном теплыми лучами не успевшую еще запылиться нежно-салатную траву.

Положив руку на блестящую дверную ручку, он вдруг остановился, задумавшись. Зерно сомнения, заброшенное ею в мятущуюся душу, дало богатую поросль. Хорошо, он сейчас выскользнет отсюда, проберется до нижнего этажа, при определенной доле удачи, может быть, выскочит на улицу, а дальше-то что? Он оглянулся на зеркало, оттуда на него все так же смотрело грязное полуголое чучело. Она права, промелькнула в голове грустная мысль, схватят сразу же, не успеешь и двух шагов сделать. Да, ты получил сиюминутную свободу, а что ты с ней делать будешь? В таком виде и без денег далеко не набегаешься — словят через несколько часов, если не сразу при выходе. К побегу надо хорошо подготовиться, а сбежать можно и в другой раз, когда обстановка будет более подходящей. Когда не будешь в центре города, и на каждом шагу не будет шнырять патруль. Да и не будет она ничего с тобой делать, пока не доберетесь до ее дома. Не в номере же операциями заниматься! Похоже, придется вернуться к хозяйке, пока еще не поздно, переступить через себя, покориться и унизительно вымаливать прощение. Она же обещала прощение, правда, хозяевам верить нельзя, а нет, так ляжешь под плеть, не привыкать.

Он оглянулся на приоткрытую дверь хозяйского номера, на тяжелые браслеты кандалов, небрежно брошенные на пол, и едва не разрыдался от необходимости принимать такое ответственное решение — уйти или остаться, чего ему еще ни разу не доводилось делать. Свобода одновременно и манила и пугала, ввергая в первобытный ужас. К тому же раб прекрасно понимал, все сказанное хозяйкой относительно его будущего — правда. Без денег и одежды долго не протянуть, об этом же настойчиво на все лады повторял внутренний голос, которому раб привык доверять куда больше, чем органам чувств. Ему не пробраться мимо электронной стражи — ошейник тут же даст о себе знать оглушительным звоном, а снять его может только хозяин, приложив к замку палец.

Раб в бессильной ярости пнул босой пяткой стену и тут же жалобно охнул — ничем не защищенная нога отозвалась резкой болью. Осязаемая боль вернула к жестокой действительности, от которой его отвлекли мысли о возможной свободе. Необходимо вернуться к госпоже пришибленным и покоренным, надо продержаться до того момента, пока она не покинет это опасное для него место, а потом бежать без оглядки при первом же удобном случае. Он так долго ждал подобной возможности, что несколько лишних часов значения уже не имеют.

Приняв это решение, раб зло ухмыльнулся своему отражению и побрел в сторону хозяйской двери, понуро опустив плечи. Раб проскользнул в приоткрытую дверь, и все сомнения тут же куда-то улетучились, уступая место природной осторожности. Темнота, царившая в малюсеньком коридорчике, ослепила и он, потеряв ориентацию, остановился. Подобрался, и чуть пригнувшись, сделал пару осторожных шажков, в любой миг ожидая нападения, но... ничего не случилось. Глаза привыкли к полумраку, позволяя разглядеть узкий коридорчик. Засаду устроить невозможно.

Толкнув следующую дверь, он оказался в богато обставленной комнате. Такой роскоши видеть ему еще не приходилось, хотя некоторые дома, в которых ему довелось поработать до этого, считались достаточно богатыми. Он оторвал глаза от золотистых стен, увешанных странно поблескивающими картинами, и красиво увитых вьющимися лианами цветов, от мебели, обитой темно зеленым материалом, мягким и теплым на ощупь, чуть повернул голову и увидел ее — свою хозяйку и повелительницу, она сидела в кресле напротив двери, во взгляде темно синих глаз настороженное ожидание.

При его появлении из груди хозяйки вырвался едва слышный вздох облегчения. 'Ей нельзя верить, — напомнил себе раб, глядя в ее глаза, но мысли уже приняли другое направление, — черт, как все неправильно!' — с тоской думал он, отчего-то смущаясь под ее внимательным взглядом. Низко склонив голову, опустился на колени, упершись в пол раскрытыми ладонями выражая полную покорность...

Глава 5.

Когда секундная стрелка почти закончила свой пятый круг, дверь номера тихо приоткрылась, и в образовавшуюся щель крадучись просочилось мое приобретение. Молодой человек опустился на колени и застыл с низко опущенной головой. Я с молчаливым интересом наблюдала за ним, лихорадочно соображая, как расположить его к себе и никак не могла придумать, что следует говорить в таких ситуациях, а ему, похоже, вообще говорить было непозволительно. 'Знал бы ты, — мысленно ухмыльнулась я, — что мне страшно не меньше, чем тебе!'. Мои глаза задержались на его шее. И, сама не знаю почему, я дико разозлилась — кто, спрашивается, дал людям, право, надевать на ближнего ошейник?

— Встань! — приказала я, удивляясь резкости, прозвучавшей в голосе.

Раб, повинуясь приказу, медленно поднялся.

— Подойди сюда!

Молодой человек не двинулся с места, покорность трещала по швам. Вот зараза, восхитилась я, интуитивно сознавая — мои приказы как единственной хозяйки должны беспрекословно выполняться и что за невыполнение этих самых приказов я вправе жестоко наказать раба. Уж если это осознавала я, то он и подавно! Чем там его наказывали в порту — кнутом? От одной мысли об этом меня передернуло. А раб продолжал неприязненно изучать меня из-под спутанных косм, только глаза блестели.

— Подойди, — повторила я мягче, — не бойся.

Неприязнь в его серых глазах сменилась презрением, тут же тщательно скрытым показным смирением. Парень сделал два шага ко мне и снова остановился на почтительном расстоянии.

— Ближе, — потребовала я.

Сжав зубы, до того, что выступили резко очерченные желваки, он подошел почти вплотную, и вытянулся во весь рост, гордо расправив плечи. Я поднялась ему навстречу, с некоторым раздражением, отметив, что мой нос маячит где-то в районе его груди. Да уж, парень высок, почти как мой отец, а тот бугай на все два метра потянет. Вне всякого сомнения, он так же достаточно силен, не смотря на болезненную худобу и внешнюю изможденность. О его силе ясно свидетельствовала мощная шея, туго обтянутая широкой полоской кожаного ошейника, давно уже ставшего тесным.

— Наклонись.

Он чуть подался корпусом вперед, а у меня закружилась голова то ли от удушающей вони, исходящей от него, то ли от неожиданной и безграничной власти над живым существом, сходным мне по разуму и повадкам. Я самым жестоким образом подавила в себе это незваное и пьянящее чувство, сходное разве что с азартом, испытываемым мной у игорного стола.

— Ниже, — уже попросила я, чувствуя, как краска заливает мое лицо.

Он переломился почти пополам, так что, я, не поднимая рук, могла дотянуться до его шеи. Я дотронулась до его щеки, заставляя склонить голову на бок, чтобы было удобнее добраться до ошейника. Осторожно, стараясь не ворочать это сомнительное украшение, дотянулась до замка, с силой прижала к нему большой палец. Хитроумный магнитный замок с тихим щелчком раскрылся и широкая полоска жесткой, потрескавшейся от времени кожи точно живая и еще теплая, нагретая теплом его тела, соскользнула в мою раскрытую ладонь. Почти чистая шея оказалась стертой до крови. Я прикусила губу, представляя, какую боль и неприятности это ему доставляло. Чуть сжав напряженные мужские плечи, подняла его и, показав ошейник, все еще свисающий с моей руки отшвырнула вещицу в сторону. Ошейник пролетел через всю комнату, с глухим стуком ударился о начищенный до блеска пол и змейкой скользнул под диван.

— Вот и все, — удовлетворенно заявила я, вытирая руки о штаны.

От звука моего голоса он вздрогнул и отступил на полшага назад. Его недоверчивый взгляд метнулся ко мне, затем заскользил по обстановке комнаты, на секунду остановился на передвижном столике с напитками. И он тут же отвел глаза, делая вид, что столик его нисколечко не интересует.

— Ты хочешь пить? — обрадовалась я возможности завести разговор, повернулась к столику с напитками.

Я налила воду в высокий стакан и протянула парню. Пить хочет до смерти, я же вижу, вон как кадык пляшет, ан нет — стоит как вкопанный! Ишь, какой недоверчивый, лучше сдохнуть от жажды, чем принять стакан из моих рук. Смешно, право! Я шагнула к нему, он попятился, и так до тех пор пока не наткнулся спиной на стену и бежать стало некуда. Я взяла его руку, не обращая внимания на грязь покрывающую ладонь, вложила в нее стакан и подтолкнула к губам. Он настороженно смотрел на меня над ободком стекла и сделал первый глоток. Все верно — главное начать. Жадно глотая выцедил все до последней капельки, вытер губы тыльной стороной ладони. В моей голове уже сформировалось какое-то подобие плана на ближайшее будущее: парня надо помыть, причем срочно, одеть, накормить, дать выспаться и... но это будет потом, а пока надо познакомиться.

— Давай что ли, знакомиться, — не очень уверено предложила я, принимая стакан из его рук и ставя его на место. — Меня Аня зовут, а тебя как?

Парень глянул исподлобья и попытался снова придать себе независимый и непримиримый вид.

— Раб сорок семь, девяносто четыре, госпожа,— с низким поклоном отрекомендовался он. Ух ты, а мы, оказывается, умеем связно разговаривать!

— Так не пойдет, — покачала я головой, — я не могу обращаться к тебе по номеру, к тому же у тебя должно быть имя.

— Нам имена не положены, госпожа, — с показным безразличием изрек он.

— Это ты прекращай, у всего есть имя, — убежденно заявила я. — Как, к примеру, тебя звали твои предыдущие хозяева?

— Ублюдок, скотина, — и, подумав, добавил кое-что еще, способное вогнать в краску и капрала спецназа, а уж они-то известные мастера словесности. — Дальше продолжать? — с долей ехидства осведомился он и, подумав, добавил, — госпожа.

— Не стоит, — покачала я головой, — оно, конечно, красочно, но мне не подходит. Хорошо, с хозяевами понятно, а ты сам как себя называешь? И не говори, что номером, не поверю ни за что!

На мой вопрос парень решил гордо отмолчаться, а я досчитала про себя до десяти. Если каждая наша беседа будет напоминать что-то подобное то, я либо прибью его, либо меня сдадут в психушку. Второе вероятнее.

— Хочешь молчать — твое право, — отступилась я, — но тебе все равно придется выбирать себе имя.

— Как прикажите, вы хозяйка, — едва заметно поморщившись, откликнулся он.

— Э нет, — покачала я головой, — не перекладывай с больной головы на здоровую. Это дело касается только тебя. Если ты будешь жить со мной, а ты будешь, раз остался, учись принимать решения самостоятельно. Как видишь, требования у меня не велики. Ну что, давай, начнем?

— Да, что вам вообще от меня надо? — он вскинул голову и впервые сам посмотрел мне в глаза, помолчал немного, я не мешала, прекрасно понимая, высказано далеко не все. — Разговариваете как с равным, а кто я такой? У меня нет прошлого, да и будущего тоже не будет. Все, что я имею, это только настоящее, да и то мрачное, как ночная шахта. Подчинить вы меня все равно не сможете, многие пытались, да не вышло, — горько усмехнулся он. — Сделать из меня вещь для постельных дел — радость не большая. Так что единственное, что вам остается, убить меня, потому как побои на меня уже давно не действуют. А убить меня очень просто, потому что меня вроде и нет вовсе, не мне об этом вам рассказывать, да и жизнь моя не стоит и речного камня, не то, что денег, за меня заплаченных. Вы требуете честного разговора, да я вам не ровня. Пытаетесь дать мне имя, словно я обычный, да вот помеха здесь небольшая — раб я, им рожден, им и сдохну. Так чего же тянуть? — и, не видя никакого отклика с моей стороны, он продолжал, — Как, однако, у вас, хозяев, все просто! Сейчас вы говорите — решай сам, даете некоторую свободу. А потом, когда я почувствую себя почти человеком, вам это не понравится, и я опять скачусь в разряд скота... — он только махнул рукой.

Это походило на истерику человека, балансирующего на самой грани и со всей ясностью понимающего, что дальше ничего уже не будет, а значит сейчас можно быть честным. Адреналин, помешанный на дыхании смерти. Именно эта гремучая смесь, подмешиваясь в кровь, заставляет человека совершать безумные поступки, зачастую перетаскивая из того мира в этот, наполняя душу висельным восторгом. А впрочем... Я пригляделась. Да, это была истерика, но не совсем. Нет, не так, это больше походило на направленный взрыв, будто за истеричными выкриками стоял холодный рассудок. Чего добивается? Пока не ясно. Это был тот редкий случай, когда я пожалела, что моя основная специальность хирургия. Психиатрия тут не помешала бы.

— Отношение к тебе, — серьезно сказала я, стараясь не выдавать охватившее меня напряжение, — зависит только от тебя самого. Я не собираюсь тебя продавать, если ты это имел в виду. Пороть тебя каждый день, да и вообще, тоже не входит в мои планы, у меня просто на это нет ни сил, ни времени. Что до одалиски, в нашем случае это будет одалиск, в отношении тебя даже близко нет таких желаний. Да и ты, признаться, в своем нынешнем состоянии мало кого можешь вдохновить на что-то подобное. Если же мне, как сейчас, так и в будущем понадобится подобная разрядка, я найду, где ее получить, не прибегая к твоим услугам. Все остальное, что касаемо нашего совместного существования, исключительно в твоих руках. Я не обещаю тебе легкой жизни — характер у меня не сахар, но так как нам придется прожить некоторое время бок обок, давай попробуем жить в ладу. Надеюсь, я доходчиво объяснила? — Дождавшись его кивка и невнятного бормотания, я продолжила, — а теперь кончай хамить и раздевайся, тебе жизненно необходимо помыться. От тебя такая вонь, что мухи и те передохли. Да и отдельная просьба — прекрати называть меня госпожой! — я развернулась и пошла в ванную комнату, прихватив дорожную сумку, стоявшую у дивана.

— Влад, — тихо пробормотал он.

— Что, прости? — обернулась я.

— Я называю себя Влад, — смущенно повторил он.

Теперь он уже не выглядел агрессивным и хамоватым, каким показался сначала. Передо мной стоял обычный юноша, немного напуганный и растерянный и... и больше ничего.

— Ну, здравствуй, Влад. Давай на 'ты', ладно? — он кивнул, а я напомнила, — Раздевайся, я сейчас налью ванну.

Я пустила в ванну горячую воду, наблюдая, как помещение заполняется мягкими клубами пара. Оглядев полочки с ровной батареей бутылочек и баночек с различными ароматическими веществами, выбрала самое пахучее из них и вылила почти весь флакон в наполняющуюся ванну, надеюсь, это хоть чуть-чуть перебьет невообразимую вонь, исходящую от парня.

К сожалению, дорогущая ароматическая пена не избавит его от паразитов, которые нашли прибежище на его голове и теле. Я открыла свою сумку и провела в ней изыскательные мероприятия.

В моей дорожной сумке можно разыскать все, что угодно, начиная со скудного сухпайка и заканчивая вечерним платьем, а уж банальное средство от вшей там должно быть обязательно. Никогда не знаешь, на какую из планет, и в какую обстановку тебя окунет очередная командировка, вот и приходится таскать за собой все это хозяйство. Вот помню, подняли меня как-то посреди ночи и отправили... На пороге ванной появился Влад, причем он так и не разделся. Стеснительный, что ли? Вроде, не похоже. Он остановился, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

— Поди сюда, — позвала я, усаживаясь на бортик ванны.

Влад подошел, оставляя грязные следы на влажном полу, и остановился рядом, ожидая дальнейших распоряжений.

— Наклонись над раковиной, пожалуйста, — попросила я.

Влад растерянно посмотрел на меня. 'Черт, — посетила меня здравая мысль, — ну ты, Аня, попала. Он не знает, что такое раковина! Что же дальше будет?' Я указала ему на голубую чашу рядом с собой, над которой топорщился никелированный блестящий кран. Наконец до парня дошло, что от него хотят, и он почти уткнулся лицом в холодный кафель.

Я, без задней мысли, не предупреждая, пустила воду. Вода сильной струей обдала грязные космы, залилась в уши, попала в нос. Это вызвало непредвиденную реакцию с его стороны — он резко дернулся в сторону, чуть не выломав чудо сантехники из стены, поскользнулся на влажном полу и, со всего маху, звонко шлепнулся, на плиточный пол, и, в довершении всего, забился под раковину.

Я застыла в немом изумлении. Я ожидала чего угодно, но только не этого. И как только этот долговязый субъект поместился под раковиной? Парень вжался спиной в кафель стены и застыл, делая вид, что он деталь пейзажа, только босые грязные ступни с поджатыми пальцами торчат. Вот ведь, как странно получается — в коридоре, я голову могла прозакладывать, парень с мрачной решимостью собирался расстаться с жизнью, сам, но стоило заподозрить, что кто-то другой вознамерился отнять ее, как он, наплевав, на осторожность кинулся спасаться.

Я посидела несколько минут, ожидая, что он сам выползет из своего укрытия, поняв, что ничего плохого с ним не случилось, а заодно размышляя, какие доводы привести, что бы извлечь его оттуда. Что-то подсказывало, что силовые методы здесь не подойдут и кричать нельзя, только напугаю.

— Эй, ты там живой? — так ничего и, не дождавшись, позвала я, заглядывая под раковину, — Ты еще долго намерен там сидеть? Предупреждаю: пол холодный и ты можешь заболеть, а больного тебя со мной на станцию не пустят. Тебя отправят в карантин.

— Я не хочу в карантин, — забеспокоился он, затравленно косясь на меня.

— Тогда вылезай.

— Нет, — замотал он головой, еще теснее вжимаясь в стену, — госпожа мной не довольна и хочет меня убить.

— Ох, ты ж, мамочка моя! — всплеснула я руками, — Да я не собиралась тебя топить, а хотела лишь намочить голову. Вылазь, не заставляй меня оттуда тебя выковыривать, — попросила я.

— Вы точно не будите меня не топить? — осведомился он, все же выползая из своего укрытия.

— Не буду, честное слово, — успокоила его я, удивляясь, как это может такой взрослый человек вести себя настолько по идиотски, — вставай, и давай все-таки намочим волосы, потом я намажу твою голову гелем от вшей. Только не дергайся.

Вторая попытка удалась почти с успехом, в том смысле, что он больше под раковину не забивался и вел себя вполне прилично, только вздрагивал от каждого моего прикосновения и громко фыркал, когда вода заливалась в нос. И эта покладистость настораживала. Мало верилось, что это моя заслуга. Как же все сложно! Не было беды у бабы, купила баба порося! Вот я та самая дура баба и есть!

Я извела на его голову почти весь флакон средства от паразитов, но мне удалось вывести эту дрянь, не состригая волос. Остатки геля я, не задумываясь, вылила в ванну. Затем усадила его на низкую скамеечку, густо намылила его лицо пеной для бритья из запасов гостиницы и, умоляя парня не дергаться, приступила к сбриванию щетины.

— Кто тебя брил раньше? — поинтересовалась я, аккуратно орудуя опасной бритвой — единственной, найденной мною в шкафчиках ванной, что ж ты хочешь — сервис!

— Один из наших, ну, рабов, перед тем как хозяин продал меня торговцам, — хрипло пробормотал он, с опаской косясь на лезвие в моих руках, даже госпожой назвать поостерегся.

— Не трясись ты так, — усмехнулась я, проводя по его подбородку, — я не собираюсь резать тебе горло.

Закончив с бритьем, стерла влажным полотенцем остатки пены, удовлетворенно отметив, что теперь он стал более похож на человека его возраста. Убрала нервирующие его бритвенные принадлежности, только после этого он задышал свободно.

— Сам помыться сумеешь? — он закивал, подтверждая, да, сможет, — Только пообещай, что возьмешь вот это и это, — я показала мыло и мочалку, — воду можешь менять сколько понадобиться. Договорились? — я показала, как обращаться с задвижкой и краном.

— Да, госпожа, — пробормотал Влад, глядя куда-то в пол.

— Вот и хорошо, — порадовалась я, — И повторяю еще раз — не называй меня госпожа, у меня имя есть! Давай, залезай, — я легонько подтолкнула парня к наполненной ванне, — сперва одну ногу, вот так, теперь другую. Не горячо? — я заботливо поддержала его за руку, помогая забраться в воду. Усилием воли сдерживая усмешку, когда он с опаской переступал через высокий бортик. — Теперь садись.

Он, повинуясь моему приказу, осторожно опустился в воду. А ничего держится мужик, с уважением подумала я, спина битая, небось, ноет до слез от горячей воды. Может остаться и помочь помыться? Нет, не стоит. Пусть побудет один, обдумает перемены в жизни, к тому же у меня дел невпроворот.

— Ты только не засыпай, ладно? — проговорила я, обернувшись на пороге. — Если помощь нужна будет — зови. Я здесь, рядом.

...Раб бессмысленно пялился в высокий потолок, выложенный зеленой плиткой в причудливых разводах, ловя неожиданные минуты покоя. Хотелось отдохнуть. Забыть о том, кто он и ни о чем не думать, вытянувшись под горячим водяным покрывалом, ощущая, как тело теряет вес. Наверное, это и есть счастье, прокатилась в голове ленивая мысль. Целая (как там госпожа называла? ...а ванна) ванна горячей воды и никого вокруг. Воды было так много, что могло хватить на всю плантацию, и она предназначалась ему одному! Как мылись хозяева, он не знал — раба никогда не пускали дальше прихожей хозяйского дома, а вот в те плошки, что им выдавали не чаще раза в месяц, чтобы помыться, едва помещались ступни. Даже когда был при борделе, такого богатства не видел. Рабов загоняли в душное помещение, воздух в котором дрожал от жары и пара, выдавали обмылок серого мыла и ковшик, которым следовало черпать чуть теплую воду из гулкого металлического бака. Но это было слишком давно, что почти истерлось из памяти. Да, наверное, это счастье, если бы еще не ныли, горя огнем, свежие ссадины, особенно на шее. Влад еле сдерживался, чтоб не начать поскуливать.

Поняв, что отдохнуть не получится, Влад постарался привести в порядок мысли и чувства, окончательно разболтавшиеся после разговора с новой хозяйкой. С предыдущими все было просто и понятно. Не надо было напрягаться, отыскивая им определения и настраивая себя на какое-то отношение к ним. Их всех можно было просто, по привычке, люто ненавидеть, отвечая этим на унижения и боль.

Влад немного сердился на себя — как могло произойти такое, что она за такое короткое время вывернула его наизнанку? Просила поверить ей. Поверишь тут, как же! А вдруг все сказанное ею, правда? Сколько не пытался убедить себя, что верить ей нельзя, а не смог. Поверить-то, как хотелось, не меньше чем жить. Хоть раз, взять и поверить, что все будет хорошо. Ведь она же сказала, что продавать не собирается и пороть не будет. В последнее, зная по опыту, верить особо и не поверишь, а с другой стороны, кабы хотела уже давно перепало. Особенно после того, как раз за разом не выполнял приказов, дерзил, смотрел в лицо и, сорвавшись, орал что-то несусветное. Пятьдесят ударов кнутом, никак не меньше. За каждый проступок. А она промолчала. Может, решила отложить...

Слушая тихое, убаюкивающее шуршание пены, он вспоминал ее глаза, когда бросал ей в лицо едкие презрительные слова, какие не осмелился сказать никому другому, и как кругом шла голова своей нечаянной смелости. А потом, опомнившись, едва сдерживал нервную дрожь в ожидании наказания. Похоже, усмехнулся Влад, выброшенный ошейник плохо влияет на его характер.

Она выслушала его внимательно, ни разу не остановила, что тоже удивительно и не понятно. Сначала показалось — его слова не тронули ее, но потом он заметил отблески грусти в глубине глаз. Она дала ему имя, как будто он действительно имел на это право. А он-то, едва она заговорила об имени, ждал, что снова прилепят обидную кличку, коих у безымянного раба перебывало множество, на них с первого же раза следовало откликаться. Иначе, наказание. 'Влад', — протянул он, вслушиваясь в звуки своего имени. Она назвала и свое... он резко сел в воде и почувствовал охватившую его легкую панику — он забыл, как ее зовут, ничего глупее и придумать невозможно! В досаде прикусив губу, обхватил голову руками. Как он мог это забыть!? И окончательно разозлился на себя — о чем он, спрашивается, думает?

'Как все неправильно!' — повторил он, перебирая в памяти их разговор в комнате, чувствуя, как твердая почва все больше уходит из-под ног и опереться не на что. Он-то рассчитывал, что после его выходки она кинется его продавать, или, что было бы лучше, прибьет на месте, а она наговорила такого... Может он, безымянный раб, хоть на минутку позволить себе представить, что это все правда и теперь все в его жизни будет хорошо? Нет! Тут же одернул он себя. Не может! Этой девчонке что-то от него надо, не может хозяйка просто так снять с раба ошейник и ничего не потребовать взамен. Но чего не хотела бы от него эта сумасшедшая, он ей этого не позволит, хватит! Надоело! Все надоело — подчиняться, постоянно испытывая страх, бороться против них всех, играя с судьбой и возможностями собственного тела, не отпускающего его на свободу. Их слишком много на него одного! Надо сбежать или умереть. По-другому быть не может. Но жить хотелось, как никогда раньше. Его буквально рвало на части от этих противоположностей, заставляя всерьез опасаться за собственный рассудок. К тому же пора бы и определиться, чего именно он от жизни хочет.

Бессонная ночь дала о себе знать, путая мысли, а расслабленное в теплой воде тело начало тяжелеть. Заснуть не давало какое-то смутное чувство: то ли тревога, то ли надежда. Влад потряс головой, отгоняя дрему. Вот хозяйка сказала — продавать не будет, и тут же оговорилась, что им придется прожить рядом всего некоторое время. Вывод напрашивался сам собой, но он был настолько невероятным и неправдоподобным, что Влад думать о нем боялся, не то, что произнести вслух, даже наедине с собой. Может ли это означать, что она даст вольную? Или не может? Влад отогнал абсурдную мысль. Нет, скорее всего, поиграет и свернет шею, как куренку. А вдруг...

Влад медленно поднялся, вытянул из раковины мочалку и твердый кусок кремового мыла, решив отложить решение глобальных вопросов на более спокойные времена, приступил к смыванию с себя многолетней грязи. Он ожесточенно тер мочалкой тело, шипя, когда мыло попадало в распаренные ссадины. Влад открывал задвижку и спускал воду раз шесть никак не меньше, пока кожа не начала поскрипывать под пальцами. Кто его знает, когда еще выпадет такое блаженство.

Выбравшись из теплого водяного плена, уставился на свое отражение в зеркале. С той стороны холодного стекла на него смотрело вполне симпатичное лицо, вот только шрам у виска, почти скрытый волосами, да багрово-фиолетовый синяк на левой скуле, почти во всю щеку, подарок вчерашнего надсмотрщика — кнутовищем по лицу огладил, скотина! Ну, ничего, синяк скоро сойдет! Влад осторожно потрогал припухшую скулу, провел ладонью по впалой щеке, насколько же приятно быть выбритым! Досадливо шмыгнул носом — для того, что бы сбежать, надо усыпить ее внимание. Значит, ему предстоит понравиться этой маленькой сумасшедшей. Если возле нее не будет крутиться тот тип из коридора, рабу быстро удастся это сделать. Пока он не заметил никого рядом, значит, в номере они были одни. Остается надеяться, что где-нибудь рядом не бродит ее муж или папаша. Улыбнулся себе, смерть на время откладывается, попробуем выбраться отсюда с малыми потерями. Оглянулся вокруг отыскивая, чем прикрыться, не найдя ничего подходящего, махнул рукой и, испытывая некоторую неловкость от своего вида, шагнул к выходу...

Я отыскала под диваном ошейник и, кривясь от брезгливости, упаковала в прозрачный пакет — не дай Бог попадется на глаза горничной, проблем не оберемся, туда же отправилась рвань, которую он использовал как одежду. Герметично заклеив пакет, сунула его в сумку. Покончив с этим, связалась с сервисной службой отеля и попросила приобрести одежду и обувь. Оператор долго уточняла размеры и уверяла меня, что все будет сделано в лучшем виде и доставлено в мой номер в течение получаса.

Я понимала, что протащить Влада на станцию так просто не получится, можно конечно обратиться к капитану, но тогда я завязну в оформлении всяческих никому не нужных бумаг. Влада же на это время запрут в карантин. В мои планы это не входит, между нами уже возникает некоторое подобие контакта. У меня остается один выход — звонить отцу, а этого делать крайне не хочется. Мы с отцом вот уже три месяца в ссоре. Меня вырастил папа, поскольку мама пропала где-то на просторах космоса. Как и почему это произошло, папа упорно умалчивал. Но это не главное. Главное, что папа никак не мог понять, что пока он слонялся по засадам и моргам, вел свои расследования и ловил преступников, дочь успела вырасти, и желает принимать решения самостоятельно. А он, получив пару лет назад генеральские погоны и немного больше свободного времени, начал трястись надо мной, словно наседка и опекать везде, куда только мог влезть. А влезть со своими связями он мог практически везде.

Его заботы порой доходили до абсурда. Подобная тотальная опека вполне приемлема для шестилетнего ребенка, но не для двадцатидвухлетней женщины. Что за блажь, являться ни свет, ни заря и разогревать мне завтрак? Я и сама могу! Моя подруга психолог успокаивает меня, что таким образом он пытается расплатиться за мое испорченное детство и ему это надо больше, чем мне. Интересно, с чего он взял, что детство мое было испорченным? Немного необычным, да, но мне нравилось. Несмотря на его чувство вины, эта забота вызывала живейший протест с моей стороны, а уж когда он практически спустил с трапа моего ухажера, я начала тихо сатанеть.

Последней каплей оказалось то, что папа был крайне против моего поступления в медицинскую академию и настоятельно просил меня туда не принимать. Это выяснилось случайно, я уже получила образование и работала, но это дело не меняло. Все скрутилось в тугой клубок, и разразился страшный скандал. Мы наговорили друг другу кучу гадких и обидных вещей. Я побросала вещи в сумку и ушла на вольные хлеба. При этом мы продолжали жить на одной станции, только на разных уровнях. Иногда сталкиваясь в госпитальном отсеке, делали вид, будто не знакомы друг с другом, хотя очень мучились от этого. Я, потому что не хотела подходить первой, а он, очевидно, что-то вспомнил про гордость. Раньше надо было!

Потомившись немного около видеофона, я так и не решила, как же следует начинать. Но как ни крути, а звонить надо. На кону человеческая жизнь. Я тяжко вздохнула и набрала знакомый номер.

— Генерал Романов, — недовольно рявкнул он только после пятого гудка, но, увидев меня на экране своего видеофона, тут же сменил тон на настороженный. — Ребенок? Что случилось? У тебя все в порядке?

— Здравствуй, папа... — нерешительно выдавила я, моментально почувствовав как настороженный папин голос, обволакивая, обещает защиту от всех бед на свете. Как же мне этого не хватало! Жалость к себе предательской змеей вползает в душу и выливается слезами из глаз.

— Анечка, ты плачешь? — еще больше насторожился он, — Да что случилось? Я сейчас приеду!

— Не надо, пап, — я смахнула слезу со щеки, — не волнуйся, у меня все в порядке, точнее почти в порядке, ехать не надо, меня никто не обидел! — выпалила я на одном дыхании, боясь, что он сейчас отключится и, подняв на уши всю базу, прилетит на первом попавшемся транспорте.

— Но ты плачешь! — усомнился он в моей честности. — Аня, ты, была в казино? Ты проигралась? У тебя неприятности? — продолжал он беспокоиться, ну, вот, пожалуйста — стоит только раз оступиться, как об этом будут помнить всю твою оставшуюся жизнь. Папино заявление о казино заставило меня взять себя в руки.

— Пап, мне нужна твоя помощь, пожалуйста, выслушай меня, — сказала я как можно спокойнее. И, собравшись с духом, честно выложила ему все, что со мной приключилось. И про стоянку вертолетов, и про казино, и про невольничий рынок, про того соседа на аукционе, и что случилось потом. Он слушал на удивление спокойно. — Понимаешь, бросить я его не могу, он просто пропадет. А привезти его на станцию без разрешения капитана мне не позволят... — я замялась, подбирая слова.

— Аня, Аня, — покачал головой папа, расслабленно откидываясь на спинку кресла, и внимательно изучая меня, на его губах играла легкая улыбка, — только с тобой могло случиться что-то подобное. Ты не думай, я ни в коей мере на тебя не сержусь и не осуждаю, просто я очень рад, что ты сразу обратилась ко мне. Ладно, это все потом, сейчас от меня нужно организовать ему пропуск, ведь так? — Я молча кивнула. — Это не сложно, минут через двадцать пропуск будет у пилотов. Меня интересует, где ты собираешься его разместить? Хотя я и так знаю, у себя.

— Естественно у себя! — с некоторым вызовом заявила я.

— Кто бы сомневался, — проворчал папа, нахмурившись, — но может, ты еще раз подумаешь? Может еще не поздно и можно попробовать пристроить его куда-нибудь. Нет, подожди на меня рычать. Просто это все как-то неожиданно. Ты хоть представляешь, какую взваливаешь на себя ответственность? За ним глаз да глаз нужен, а у тебя работа... Ну что ты хохочешь?

— Пап, у меня такое ощущение, что мне десять лет, и я прошу разрешения завести собаку, — пробормотала я, сдерживая прорывающийся смех. — Если ты забыл, мне давно не десять и даже не пятнадцать, а этот парень даже отдаленно не смахивает на собаку. И ответственность я примерно себе представляю, и что кормить его надо, тоже помню, и учить многому придется, и нервы он мне потреплет, мама моя как, куда от этого денешься? Но я не прошу у тебя разрешения, я прошу у тебя помощи, понимаешь разницу?

— Понимаю, — с беспомощной улыбкой протянул генерал, — значит, переубедить тебя не удастся...

— Значит... — развела я руками. — Да и не могу я его бросить. Все-таки он моя законно приобретенная собственность и переделывать это уже поздно.

— А может...

— Не может!

— Хорошо, — окончательно сдался он, — но если что не говори, что я не... — папа замолк посреди фразы и удивленно уставился куда-то за мою спину. Я проследила за его взглядом и, кажись, слабо охнула. В дверях ванной комнаты стоял обнаженный Влад, на пол струйками стекала вода.

— Влад, будь добр, пойди в комнату, там, на кровати лежит полотенце, вытрись, сделай милость, — как можно спокойнее проговорила я, указывая рукой нужное направление. Когда он скрылся, я повернулась к экрану с намерением продолжить разговор.

— Что это было? — негодующе спросил отец.

— Папа, — укорила я его, — все сначала? Я же тебе все объяснила, или ты уже забыл?

— Ничего я не забыл! — прорычал родитель, — Он ходит у тебя по номеру голый!

— Естественно, — пожала я плечами, так, словно появление в моей комнате голого мужчины было чем-то само собой разумеющимся и происходящим чуть ли не ежедневно. — Полотенце я не принесла, а другой одежды у него пока нет.

— Но он не должен ходить по номеру в таком виде! — не унимался отец.

— Я не понимаю причин твоего волнения, — хмыкнула я, — ты опять забыл, сколько мне лет и кем я работаю? Как говорил персонаж одного романа — я видел не только голых мужчин, но и без кожи... Так что одним больше, одним меньше — роли уже не играет.

— Он видел женщин, — со вздохом поправил он, смиряясь с моим выбором, и добавил слегка ворчливо, — но его не мешает одеть и накормить. В следующий раз, когда тебе взбредет в голову делать подобные покупки, лучше подбирай фактуру — у этого все кости наружу.

Я укоризненно посмотрела на отца, он рассмеялся и, махнув рукой на мою несговорчивость, в двух словах разъяснил, что говорить на таможне, чтобы не возникало лишних вопросов.

...Пытаясь не обращать внимания на потрясенные лица хозяев, он прошествовал в указанном направлении и начал дышать, только когда за ним закрылась дверь. Он слушал, стоя под дверью, как хозяйка успокаивала того мужика, с которым разговаривала. Она явно была шокирована видом раба, но старалась не подать виду. Ему впервые захотелось рассмеяться, как забавно расширились от удивления ее глаза. Однако надо подумать о будущем, если не удастся бежать сегодня, ему предстоит жить с ней и стоит как-нибудь выяснить, как, а главное с кем, она живет. Живи она одна, это будет просто великолепно, а вот если с этим мужиком, похоже, это ее отец, а значит его старший хозяин, то в жизни начнутся неприятные осложнения. Вона как глянул, через экран и то мороз по коже продрал, будто по кускам разбирать собирается. Захотелось скорчиться и заползти под диван, спасаясь от его пронзительного взгляда. А как выяснишь — опасный он или нет? Спросить ее, так разве ответит?

Влад почувствовал, что мороз по коже начинает пробирать не придуманный, а самый настоящий. Увлекшись размышлениями, совершенно забыл, что стоит посреди комнаты голый и еще мокрый после ванны. Оглянулся вокруг в поисках своих лохмотьев, надеясь вытереться и одеться, пока хозяйка занята разговорами. Одетый человек всегда чувствует себя увереннее. Беспомощно обшаривая глазами комнату, нигде не мог обнаружить ничего похожего на свою одежонку. На огромной кровати, правда, лежал кусок мохнатой мягкой ткани, но раб и подумать не мог, что это имеет к нему отношение. Он осторожно провел рукой по мягкому ворсу, она, наверное, теплая, подумал с завистью, быстро отдернул руку, заслышав звук открывающейся двери.

Резко повернувшись навстречу хозяйке, успел заметить, с каким ужасом и жалостью она его рассматривала. В другой раз, раб обязательно позлорадствовал бы, но мимолетный триумф оказался погребен под чувством унижения и стыда за себя такого. Ощущая себя виновным во всех возможных и невозможных грехах, опустил голову, что бы ни видеть отвращения на ее лице.

Она обошла его разглядывая, будто какое-то диковинное животное. Раб стоял, не шелохнувшись, позволяя хозяйке вдоволь налюбоваться ее имуществом. Да и с чего ему возражать? Вещи возражать не положено. К тому же госпожа должна знать, за что отвалила кучу денег! Но это был не обычный осмотр — она его жалела! Таким униженным и раздавленным он еще не ощущал себя ни разу. Даже попадая на аукцион. Хотя с чего спрашивается, должен же был давно привыкнуть! Откуда у простого раба эта непонятная скромность? Ведь ничего другого-то в жизни своей не видел!

Она легко коснулась теплыми пальцами его спины, провела, заставляя вздрагивать и стискивать зубы, закипая от ярости. Уж лучше пусть бьет, чем жалеет...

Я застала Влада в том же виде, в каком он появился из ванной. Все заготовленные слова застряли в горле. Я застыла, пораженная жалким зрелищем, представшим передо мной. Он был худой до невероятности, казалось, через живот можно спокойно посчитать позвонки. Я обошла Влада, рассматривая его тело с ужасом, который и не пыталась скрыть.

Смыв слой грязи в несколько сантиметров он обнажил многочисленные не успевшие толком побелеть полоски шрамов. Память о бывших хозяевах. Свежие рубцы на спине и боках расцвели всеми цветами радуги.

Только не жалей! Не смей жалеть, слышишь!? Жалость унижает! Даже убогих жалеть не рекомендуется, жалость унижает гораздо больше самой больной насмешки! А он вполне нормальный мужик, только слегка потрепанный! Но как быть, если слезы наворачиваются сами собой? И злость поднимается откуда-то из глубины. Скоты! Вот скоты! Чем же надо быть, чтобы сотворить такое!?

Осторожно протянув руку, дотронулась до одного из шрамов, провела пальцем по белой полосе. От прикосновения он напрягся, еще ниже опуская голову. Ничего не поделаешь, придется тебе еще немного потерпеть, — думала я, прикусив губу, — когда приедем домой, тебе предстоит пережить еще более унизительный осмотр. Как бы это тебе ненавязчиво объяснить, что в этом нет ничего страшного.

...Владу вдруг до глубины души осточертела роль, навязанная жизнью. Он не нуждался ни в чьем сочувствии, а уж тем более в жалости этой девчонки, которой в жизни, похоже, все доставалось слишком легко. Или сейчас, или никогда. Особо раззадоривать себя не пришло. Ее неожиданное сострадание раздражало, он не стал останавливать себя. Желание нагрубить ей, обидеть, выплюнув в это симпатичное личико всю горечь и злость копившуюся годами вот-вот готово было выплеснуться. Дождавшись, когда она отступит на шаг, он чуть подался вперед бедрами, выставляя безображенный шрамами живот и принадлежность к мужскому роду племени.

— Нравится? — с вызовом поинтересовался он, а в его глазах застыло презрение.

— Вполне приемлемо, — приподняв брови с видом знатока, оценила она, — но думаю, станет лучше, если попробовать тебя откормить.

— Значит не по душе, когда кости выпирают? — зло хохотнул он и добавил с деланным сожалением, — ничего не поделаешь, тогда придется немного подождать, прежде чем...

Опять?! Я склонила голову. Черт! Да что же ты делаешь? На истерика парень совсем не походил. Иначе не смог бы так долго выживать... Внезапная догадка поразила, заставив замереть, прилагая все усилия, чтобы удержать на месте, готовую отвиснуть челюсть. Вот придурок! Самоубийца недоделанный! Ты на что же это меня подталкиваешь, твою мать!?? Осторожно, Аня, не спеши! Это тебе не операцию на сердце делать, тут тоньше надо, филигранее!

...— Ты чего добиваешься? — прервала она усталым голосом и грустно улыбнулась так, будто перед ним стояла не молодая девушка, а старуха, на досуге разменявшая тысячелетие. — Решил все-таки проверить, на что я способна? Желаешь вывести из себя, — она понимающе покачала головой и усмехнулась, видя его растерянность, — по кнуту затосковал? Если так, придется тебя разочаровать — желаемого от меня не добьешься, а уж продажи или смерти и подавно! Так что прекрати паясничать, и прими нормальную позу, иначе тазобедренные суставы вывернешь — вправлять придется.

Раб смотрел на нее, пытаясь понять, кто она такая его новая госпожа. Она тоже продолжала заглядывать ему в глаза, открыто и немного насмешливо. К такому он явно не был готов и посему позорно проиграл их молчаливый поединок, отвел глаза, все больше смущаясь под этим пристальным взором. Хамить и провоцировать как-то сразу расхотелось. Недооценил, уж слишком быстро она его раскусила. Ему действительно хотелось узнать, на что она способна. Правда, получать побои не жизненно необходимо, но раб давно смирился с ними, как с неизбежным злом и воспринимал вполне спокойно.

Лицо залила предательская краска, откуда-то вылезло чувство вины и, не смотря на все упрямство, пришлось признать — все сказанное справедливо, а он со своим хамством ведет себя, как последняя скотина. Может, действительно к ней несправедлив, а все это какая-то непостижимая жизненная ошибка? Цепь случайностей, связавших вместе двух совершенно непохожих людей, находящихся по разные стороны границы жизни?..

— Ты собираешься вытираться? — немного помолчав, позволяя пережить ему поражение, поинтересовалась я. О том, что догадка оказалась верна, можно было судить по его смущенному лицу.

— Я не знаю чем, — буркнул он, все еще переживая нашу стычку.

— Я же тебе сказала... — я осеклась на полуслове, вспомнив с кем разговариваю, — Ты не знаешь что такое полотенце? — он отрицательно мотнул головой.

Ругая себя за этот досадный промах, накинула полотенце ему на плечи.

— Замерз? Ничего, сейчас согреешься! — пообещала я, толкая его на кровать, набросила сверху еще и одеяло, опустилась рядом и принялась машинально поглаживать по спине.

— Не надо, — тихо попросил он.

— Извини, — я убирала руку.

— Зачем? — спросил он, помолчав некоторое время.

— Что? — не поняла я.

— Зачем вы так со мной возитесь... — голос его сорвался.

— Как так? — не поняла я.

— Со мной еще ни разу так не разговаривали...

— Ну, во-первых, не 'вы', а 'ты', — поправила я его. — А во-вторых, как же еще? Извини, я знаю, я по-твоему спрашиваю несусветную глупость, но ты у меня первый раб.

— Хозяева обычно так не поступают, — смущенно пробормотал он.

— Ну, я же не они, — вполне резонно обиделась я.

Было любопытно, как поступают обычные хозяева, но спрашивать я поостереглась, уверенная, что это знание мне ни к чему. Древние всегда правы — в большом знании большая печаль. Я дочь полицейского и кое-что знаю о тех страшных вещах, какие может породить человеческий мозг, обличенный безграничной властью и обремененный сознанием полной безнаказанности.

— Судя по твоему состоянию, жизнь у тебя была веселенькая, — криво улыбнулась я, — таких развлечений я тебе не обеспечу, уж извини. И я не надеюсь, что ты сейчас примешь и поймешь сказанное мной. Я прошу просто поверить — для тебя та жизнь закончилась и больше никогда не вернется. Я тебе обещаю — больше тебя никто продавать не будет. Ты мне веришь?

— Не знаю, — честно ответил он.

— Но ведь это лучше чем нет, правда? — хмыкнула я поднимаясь.

Сходив в ванну, разыскала аптечку, их в последнее время держит в номерах любой уважающий себя отель. На мой профессиональный взгляд набор медикаментов поможет разве что постояльцам ближайшего морга. Но я чуть смягчилась, обнаружив на самом дне небольшую бутылочку с вполне приличным антисептиком и несколько тампонов упакованной стерильной ваты, а так же кусок бинта. Вооружившись всем этим, вернулась в комнату.

Первым делом я обработала Владу шею и запястья. Надо купить ему свитер с высоким воротником и длинными рукавами, чтобы скрыть повязки. Когда дело дошло до спины, пришлось даже прикрикнуть на него, заставляя лечь. Оказавшись лицом вниз, он инстинктивно сжался, похоже, подобное положение вещей его совсем не вдохновляло. Все пришлось делать медленно, то и дело успокаивая его и никуда не спеша. Я делала так, несколько лет назад приручая раненого волка, когда была на каникулах у своего дяди егеря, не сомневаясь — Влад сейчас не менее страшное и опасное животное, чем был когда-то Арк. Подействовало, он немного успокоился, и дал промокнуть антисептиком самые устрашающие ссадины.

...Лежать на мягкой кровати было непривычно, но очень приятно. От подушки, в которую он уткнулся носом, пахло чем-то очень вкусным. 'Так вот как, оказывается, спят хозяева', — ощущая зависть и раздражение, подумал он, вспоминая свое ложе — грязный мешок, набитый гнилой соломой. Меж тем хозяйка дотронулась до кожи чем-то мягким и мокрым, сильно защипало, затем острым ножом врезалась боль, и мышцы спины непроизвольно скрутило тугим узлом. Точно так же было, когда она смазывала шею какой-то вонючей водой. Влад стиснул зубы и с шумом втянул в себя воздух. Под одеялом было тепло, ее голос убаюкивал, Влад почувствовал, что смертельно устал и если сейчас не закроет глаза, хоть на минуточку — скончается на месте. Постоянно напоминая себе, что спать ни в коем случае нельзя, он еще немного поборолся с собой, но веки внезапно отяжелели и стали закрываться без его участия. Стоило только позволить глазам закрыться, как к сознанию подкралась дрема, накрыла своей теплой лапой и потащила куда-то...

— Ну, кажется, все, — вздохнула я, вытирая руки о полотенце.

Влад ничего не ответил, меня начало раздражать его постоянное хамство и я уже собиралась выговорить ему за это, но вовремя догадалась обойти кровать и заглянуть парню в лицо. Как ни странно, он спал. Я бы не в жизнь не заснула, если б со мной что-нибудь делали. Он же, вытянувшись во весь рост, тихо посапывал, положив руки под голову. Я вздохнула, натянула одеяло ему на плечи, присела рядом. Сон разгладил суровые складки на его лице и теперь он больше походил на шестнадцатилетнего мальчишку, а не на двадцатишестилетнего мужчину повидавшего столько, что чертям тошно станет.

Бледное, изможденное лицо, в обрамлении темно каштановых, кое-как постриженных волос. Черные брови, густые короткие ресницы. Резко выдающиеся, из-за худобы, скулы (надо срочно откармливать парня), красиво очерченные губы, пожалуй, чуть узковаты, но картины не портят, ее не портит даже беловатый еле заметный шрам на правом виске, теряющийся в волосах. Цвет глаз я не запомнила, но мне почему-то казалось, что они непременно должны быть либо серыми, либо голубыми.

'Ну, и что нам с тобой делать?' — пробормотала я, откинула непослушную прядь с его лба, погладила по впалой щеке. А ты красив, продолжала я размышлять, теребя край одеяла, интересно, кто ты такой? Не думаю, что все рабы наделены такими тонкими чертами лица. Да и глаза тебя здорово выдают, не может быть у раба такого твердого и упрямого взгляда. Рабы, уж тем более потомственные, они, как правило, народ дюже запуганный и линию свою гнуть никак не приученный. А такой вот волчий взгляд, он с породой из поколения в поколение приобретается. Когда даже стоя перед тобой на коленях, человек кажется намного выше тебя. И доставалось тебе, скорее всего, именно из-за этого, а все остальные прегрешения были ради отвода глаз выдуманы. Кто там знает? И не стоит здесь быть особо приближенным к той или иной грани жизни, достаточно лишь немного знаний в психологии и генетике. Да и людей я на своем коротком веку повидала достаточно и самых разных, так что некоторые выводы сделать вправе. Может ты какой-нибудь принц или граф? Внезапно пришедшая в голову мысль показалась забавной, но не очень уж невероятной, кажись, что-то подобное я читала в детстве в старых книжках. Надо будет попросить папу установить твою личность, если, конечно это возможно...

Мои размышления прервал стук в дверь, пришлось идти открывать. Это оказался посыльный, доставивший мой заказ, я поблагодарила его и дала щедрые чаевые. Я занесла сумку в спальню, и тихо распаковав, разложила на кресле одежду. На случай если мне придется отлучиться. Покончив с распаковкой, я задернула шторы. Пусть спокойно отсыпается, похоже, это первый раз за всю жизнь. Я покинула комнату, тихо прикрыв за собой дверь.

Я открыла створку окна. Помещение необходимо проветрить — не смотря на то, что я герметично упаковала лохмотья и отмыла Влада, в комнате по-прежнему стоял удушливый запах. Дикая смесь страха, горя, пота, крови и что-то еще еле уловимого, от чего хочется бежать как можно дальше. Так пахнет беда. Устроившись в кресле, я достала из столика-холодильника бутылку пива. Итак, подведем итоги — он враждебно настроенный, ожесточившийся, в чем винить его не может никто, немного нагловатый, скрывающий за своей наглостью самый обычный страх, вполне взрослый мужчина. Это сверху. А что внутри? Предстоит еще покопаться и, я не удивлюсь, обнаружив под всем этим маленького напуганного мальчишку, каким он был когда-то в детстве, конечно, если оно было. Психов подключать не хочется, думаю, сама справлюсь. Надо, всего лишь, не показывать своего недовольства, враждебности, а еще надо научить его смеяться. Боже, дай мне терпения!

В дверь настойчиво постучали. Вести разносятся быстро. Я отставила полупустую бутылку и не спеша пошла открывать.

— Аня! — на пороге номера стояли Алиса и Вика, обе не в лучшем расположении духа. Похоже, меня ожидает допрос с пристрастием

— Может, для начала пройдете? — меланхолично поинтересовалась я.

Они переглянулись и, не очень-то вежливо отодвинув меня в сторону, прошли в комнату. Лиса плюхнулась в мое кресло, а Вика, остановившись посреди комнаты, уперла руки в бока и подозрительно потянула носом. Ну конечно, вонь не успела выветриться.

— Значит, все, что наговорил мой взбалмошный супруг правда, — недовольно скривилась она.

— И что с того? — хмыкнула я и сразу же предупредила, — продавать его или еще что-то в этом роде я не собираюсь, так что даже не пытайтесь!

— Об этом Эж тоже что-то говорил, — подала голос Лиса. — Слушай, а он какой?

— Приставучий!

— Да я не про Эжа спрашиваю, а про этого твоего, — Лиса замялась, не зная, какое слово подобрать, — показала бы его, что ли...

— Алиса! — ахнули мы с Викой.

— Что? Интересно же, будто ты Вика шла сюда не за этим! Смешно просто. Если Анька чего решила, ее не свернуть и никакие доводы рассудка здесь не работают. А посмотреть очень даже любопытно.

— Он спит, — сопротивлялась я. Спящий человек беззащитен, и разглядывать его все равно, что подглядывать в бане — извращение! Но, похоже, подруги моего мнения не разделяли.

— Тем более, — пришла Викина очередь клянчить, — с него не убудет! Шила в мешке не утаишь!

— Вот-вот, — поддакнула Алиса.

Я могу беситься сколько угодно, но они не отстанут! А если посмотреть на это дело с другой стороны? Вика права насчет мешка и шила, мне придется предъявлять Влада и совсем скоро, так пусть уж посмотрят и успокоятся. Парню так спокойней будет — он и так слабо устойчив в смысле психики и ему совершенно не обязательно выслушивать замечания двух язв!

— Черт с вами, — решилась я, — но не дай бог, вы его разбудите...

— Мы тихонечко, — пообещала повеселевшая Алиса.

— Знаю я ваше тихонечко, — пробормотала я, распахивая дверь комнату, где спал Влад.

Приглушенный шторами свет уютно заливал комнату. Алиса с жадным любопытством вытягивала шею, стараясь разглядеть как можно больше. Ей мешало одеяло, укрывавшее парня, давая мне повод молча злорадствовать.

— А он сильный, — прокомментировала Вика, — мощная шея, широкая кость...

— И голый, — хмыкнула Алиса, беззастенчиво приподнимая одеяло, за что получила от меня по рукам.

— Только уж очень худой, — не обращая внимания на нашу возню продолжила Вика. — Кормить не пробовала?

— А что — помогает? — изобразила я изумление.

— А чего он такой ребристый? — поинтересовалась Алиса, намекая на шрамы.

— Неспокойный, наверное, — предположила Вика.

— Вы все увидели, что хотели? — со змеиной улыбкой осведомилась я. — По-моему, больше чем достаточно. Пошли вон отсюда!

Я вытолкала хихикающих подруг из комнаты.

Глава 6.

...Проснулся оттого, что было жарко. Такого с ним еще не случалось. Обычно просыпался от утреннего холода, змеей заползающего под рваные лохмотья. Открыв глаза, обнаружил себя лежащим на кровати, почти с головой укрытым чем-то теплым и большим. Поднял голову с подушки, огляделся сонными глазами, приняв сперва все это за продолжение сна. Влад перекатился на спину и блаженно вытянулся, намереваясь еще немного поспать. Грех упускать такой сон. Ладонь скользнула под шею... что это!? Дрему как рукой сняло — вместо грубой растрескавшейся кожи ошейника под пальцами мягкая ткань. После сна голова была словно в тумане и решительно отказывалась работать. Влад уставился на запястья так же замотанные белой плотной тканью. Где это он? Влад потряс головой в надежде вытрясти хоть одну связную мысль. Голова отозвалась легкой болью, но мысль все-таки выдала.

Ах, да, вспомнил — его вчера купила одна ненормальная. За пятнадцать кредов. Так дешево его еще ни разу не продавали. Купила, отмыла и даже позволила называться именем!

Влад заволновался, представив, что могла сотворить с ним хозяйка, пока он спал. Он быстро сел откидывая одеяло. Вроде, все на месте. Он даже ощупал себя, убеждаясь, что зрение не обманывает. Или те, кто рассказывал по ночам в бараках страшные истории просто врали, или ему действительно попалась ненормальная хозяйка. В справедливости этого предположения его убеждал и тот разговор, воспоминания о котором заставили щеки залиться жгучей краской.

Теперь, выспавшись, он понимал, какую глупость сморозил и сам удивлялся, как это ему до сих пор удалось избежать наказания за неимоверно длинный язык. По всем правилам его тело уже должно было бы остывать в какой-нибудь мусорной яме. И откуда взялась вся эта спесь? Вроде как раньше за ним такого не наблюдалось. Да, он мог быть непокорным, да, он их всех ненавидел, но что б вот так развязался язык...

Интересно, она наденет ошейник, когда шея подживет? Он еще раз дотронулся до шеи, желая убедиться, что это действительно бинты. А что, если новая госпожа действительно ненормальная? Надо поскорее раздобыть одежду и сматываться отсюда, чего понапрасну судьбу-то испытывать?

Он оглянулся, отыскивая в комнате что-нибудь похожее на одежду, поразился еще больше, обнаружив искомое свободно лежащим на кресле.

Влад покопался в вещах, все они были его размера, правда, с некоторыми из них возникли трудности — к чему, спрашивается, непонятное приспособление с тремя дырками? В те, что поменьше руки не пролезают, а если и пролезают, получается непонятно что. В большую дырку, конечно, спокойно проходит голова, но тогда ничего не видно. В общем, чушь какая-то. Спросить было не у кого, и он просто откинул непонятную штуковину в сторону, решив, что она ему без надобности.

Натянул штаны. Но тут обнаружилась следующая проблема — они все время сползали! Вместо веревки на поясе спереди была прорезь, щетинившаяся десятком крючков. Догадавшись об их предназначении он стал застегивать их и не имея должной сноровки больно прищемил ту часть тела, которую несколько минут назад так боялся потерять. Дернул злополучный крючок в попытке расстегнуть его. От рывка стало так больно, что едва не взвыл. Стоя посреди комнаты и тихонько поскуливая от усиливающейся боли, Влад продолжал воевать с непокорным замком. В таком виде его и застала хозяйка. Она нерешительно застыла на пороге, удивленно разглядывая его скорчившуюся фигуру еще не подозревая, в каком отчаянном положении он оказался. Но стоило лишь поднять на нее полные боли и страдания глаза, она кинулась на помощь.

— Как же ты так? — покачала она головой, опускаясь на колени и рассматривая причину его бедственного положения, — Надо ж было подождать пока я приду. Кто ж брюки без нижнего белья надевает?

Все еще цокая языком, она просунула руку за пояс штанов, пытаясь высвободить его с той стороны. Она не дергала, как это делал Влад, а осторожно касалась. Совсем не больно. От ее легких прикосновений по низу живота пробегала приятная дрожь, совладать с которой он не мог, а зажатый орган, независимо от желания хозяина начал напрягаться.

— Ну-ка, успокойся, — прикрикнула она, укоризненно посмотрела снизу вверх, и не сильно шлепнула его пониже спины. Попала по свежему рубцу. Помогло — боль уняла возбуждение.

— Простите, госпожа, — пробормотал Влад, чувствуя, как лицо заливает краска.

— Ничего, бывает.

Она поднялась, оставив его на некоторое время. Достала маленькую коробочку из своей сумки, начала сосредоточено в ней копаться, что-то тихо насвистывая. Оставшись довольной поисками, вернулась к нему и снова опустилась на колени.

— Посмотри мне в глаза, — попросила она и он, отчего-то не посмев ослушаться, уставился в глубину этих фантастических глаз, которые, казалось, полностью поглотили его, вместе с его бедой, он на мгновенье совсем забыл о том, что должен ее бояться. — Ты мне веришь?

— Да, госпожа, — твердо ответил Влад, готовый поверить не только ей, но и самому черту.

— Хорошо, — улыбнувшись проворковала она, — тогда отвернись и ничего не бойся.

Сделал так, как она просила, покорно уставившись на соседнее здание за окном. Она возилась со штанами довольно долго, изредка делая очень больно. Он уже мысленно попрощался с зажатой частью тела. Любопытство одолевало. Влад, не стерпев, скосил глаза и непроизвольно вздрогнул, увидав, как она орудует маленькими острыми ножницами, полностью подтверждая его догадки.

— Я же сказала — отвернись, — не отрываясь от работы, тихо приказала она.

Он поспешно перевел взгляд на стену. На стене висела большая странная картина. В чем странность Влад определил не сразу. На картине белые деревья с черными разводами на стволах, под ними ручей, теряющийся в сочной траве. Красиво. Влад склонил голову, набок разглядывая картину стараясь разгадать ее странность. Понимание пришло не сразу, а когда пришло, едва сдержал смех — ручей тек, да-да, именно тек, густые травы покорными волнами клонились от ветра, а с ветки дерева вспорхнула птаха. Все это было настолько ярким и правдоподобным, что казалось, протяни руку и сможешь растянуться на мягком зеленом ковре.

— Ты там живой? — она похлопала его по бедру.

Влад с сожалением оторвался от картины и посмотрел на нее сверху вниз.

— Да, госпожа.

— Я закончила, — весело сообщила она, поднимаясь, — принимай работу.

Решив, что она издевается, молодой человек перевел глаза на, как уже казалось, отсутствующий орган и был приятно поражен второй раз за то время, что проснулся — все было на своих местах и никуда не собиралось перемещаться.

— Поболит немного, — извиняющимся тоном проговорила она, укладывая ножницы в чехол, — но это ничего, главное, все на месте.

Он стоял беспомощно хлопая ресницами, не зная, как выразить благодарность. Ему почему-то казалось, что ей не понравится, если он бухнется на колени, как того требовали другие, до нее. Видя его нерешительность, она снова пришла на помощь, сказав, что достаточно сказать 'спасибо'.

— Спасибо, — послушно пробормотал он.

— Не за что! — рассмеялась она.

Прежде чем он успел еще что-нибудь добавить, из сумки был извлечен еще один упакованный в приятно хрустящую обертку комплект. С хозяйкой одеваться оказалось гораздо проще, не смотря на неловкие пальцы и путаницу в непривычных вещах. Влад прилежно выполнял ее указания и скоро был одет не хуже любого другого свободного парня во вселенной, с той лишь разницей, что, раздевшись, вряд ли, смог бы повторить процедуру одевания самостоятельно. Новая одежда показалась тесноватой, неудобной и немного сковывала движения. Критически оглядев одетого раба, хозяйка поправила высокий воротник мягкого свитера, удовлетворенно кивнула.

— А теперь тебя надо покормить, — сообщила она. — Пошли.

Она взяла его за руку и потащила в соседнюю комнату, усадила за стол и сунула в руки чашку и кусок хлеба. В чашке оказалась мутноватая водица переливающаяся радугой жиринок. 'Такой дрянью даже на кораблях не кормили', — скривившись подумал он, с подозрением разглядывая содержимое чашки. Хозяйка, правильно истолковав его гримасу, нахмурила брови. Владу ничего не оставалось кроме как, преодолевая отвращение, сделать первый глоток. На вкус водица оказалась не такой противной, как на вид, и приятно согрела голодный желудок. Он выпил ее всю до последней капли зажевывая черствым хлебом. Голод не утолил, но на первое время и этого достаточно. Влад отставил от себя пустую чашку и преданно уставился на хозяйку. Теперь, когда он был одет и накормлен, а главное с него сняли ошейник, он чувствовал себя гораздо увереннее. Интересно, входная дверь закрыта на замок или нет?..

Я распиналась битых пятнадцать минут, разъясняя ему, как мы будем проходить таможню и как попадем на транспорт. Он не слушал. Продолжая разглядывать меня со всем возможным вниманием, думал о чем-то своем. Бежать собирается, как пить дать, бежать. Вот охламон! Это было обидно до крайности, тем более плохого я ему ничего не сделала! К тому же считала этот вопрос решенным, после того, как он добровольно вернулся в мой номер! Я прикусила губу, борясь с желанием залепить ему пощечину, сосчитала до десяти и обратно.

— Влад! — от резкого окрика он вздрогнул и испуганно покосился на меня.

— Если собрался сбежать — вперед! Дверь не заперта, — процедила я сквозь зубы.

В подтверждении своих слов я подошла к двери и распахнув ее, сделав приглашающий жест. Я была в бешенстве.

...Он начинал ее бояться. Она слишком внимательна. Ее следовало как можно скорее успокоить, иначе о побеге можно забыть — глаз не спустит. Давай, придумай что-нибудь, ты же умный! Ну, давай же! Влад поднялся со своего места и двинулся к двери. Нужно было сделать около десяти шагов. Всего десять шагов, превратившиеся в тяжелый переход.

Влад остановился напротив взбешенной хозяйки, тихо прикрыл входную дверь. Медленно опустился на колени, всем своим существом выказывая покорность.

— Госпожа ошибается, — проговорил он, голос звучал хрипло, — я не думал бежать.

Влад непроизвольно зажмурился, ожидая удара. Никому не позволено указывать хозяйке, тем более упрекать в ошибке. Ну чего она тянет-то!? На виске выступил пот, предательская капелька унизительной влаги скатилась по щеке... Хозяйка медлила...

Покусывая губу, я разглядывала взлохмаченный затылок, держа паузу. Ах, какие мы покорные, посмотри ж ты! И врал он, что ничего не боится, вон взмок весь. Пауза затягивалась, от напряжения Влад начал подрагивать. Могу себе представить, насколько раздавленным он себя чувствует. Бешенство постепенно улеглось. Конечно же, эта покорность спектакль. Достаточно хороший спектакль, надо признать. Но расправы он боится по-настоящему. Хорош над парнем издеваться, еще немного и у него разрыв сердца случится.

— Вставай и марш на свое место, — сквозь зубы процедила я.

Влад недоверчиво поднял голову, желая убедиться, что я не шучу. Я спокойно смотрела на него, решив в виде вознаграждения не заметить взмокшего виска.

— Итак, — проговорила я, дождавшись, когда он займет свое место, — отсюда мы поедем прямо в порт. Туда мы прибудем минут за пять до посадки. Я хочу, чтобы ты вел себя пристойно и ни на шаг от меня не отходил. Самое сложное — таможня. Если пройдем ее, считай мы дома. В твоих интересах выполнить все, что я от тебя требую, поскольку если что-то пойдет не так тебя снова закуют в кандалы, и ты полетишь в багажном отсеке, а на нашем транспорте багажу воздух не положен! Осознал? Теперь слушай и запоминай: ты мой дальний родственник, чудом выживший после авиакатастрофы, ясно? Я тебя спрашиваю, ясно?

— Да, госпожа, — потеряно проговорил он.

— Посмей еще раз меня так назвать или рухнуть на колени, тем более на людях... — задохнулась я от вновь нахлынувшего бешенства, но тут же взяла себя в руки. — Только попробуй еще раз провернуть что-то подобное — голову отверну!

— Да, г... — Влад вовремя сглотнул запрещенное слово, — Аня.

— Молодец, — похвалила я, — дальше. Разговаривать буду я. Рта не раскрывать, пока не спросят. А теперь запоминай — тебя зовут Владислав Дмитриевич Романов. После катастрофы у тебя потеря памяти и ты в моем сопровождении направляешься для дальнейшего лечения. Повтори!

— Меня зовут В... Владислав Дмитриевич Романов, — едва слышно повторил он, — у меня потеря памяти, и ты везешь меня лечиться.

— Хорошо. До вылета, — я глянула на наручные часы, — чуть больше часа. Иди в комнату и можешь немного подремать.

Влад, едва заметно прихрамывая, потащился в указанном направлении, вид у него был пришибленный, парня было жалко до слез. А ты хороша, язвительно похвалила я себя, ох, хороша! Он всего-навсего глупый мальчишка, хоть и корчит из себя камикадзе. Как ты могла так с ним? Зачем было давить? Мягче надо, мягче! Ага, мягче, как же! Он врет на каждом шагу и как тот волк, все время в лес смотрит! Ну, ничего, пережить еще три часа, а там будет легче. На станции много не набегаешься! Впрочем, до станции нужно сперва добраться, а порт действительно самое слабое звено в нашем путешествии. Я потянулась к внутреннему телефону.

— Эжен? Привет, это я, извини, что отрываю...

Глава 7.

До порта добрались без особых сюрпризов. Влад вел себя вполне пристойно. Роль статуи, сидящей на заднем сиденье, ему удалась блестяще. На недоуменный взгляд водителя пришлось объяснять, что парень долго находился в больничной палате и к улице еще не привык. Прокатило! Будем надеяться, что таможенники будут столь же нелюбопытны, как таксист.

Порт жил своей жизнью. Гремели эскалаторы, из громкоговорителей лилась неразборчивая словесная каша, где-то вдалеке взвыла сирена, оповещающая взлет невидимого корабля и сразу вслед за ней рокот двигателя. Суетливая гомонящая толпа казалась единым, постоянно меняющимся организмом. Люди прилетали, ругались с неторопливыми служащими багажного терминала, лениво выплевывающего багаж, змеились длинными хвостами очередей у касс, счастливые обладатели билетов откалывались от очередей, чтобы тут же выстроить новую очередь у таможни.

Я расплатилась с таксистом, не забывая поглядывать на Влада, мало ли взбредут в голову лишние мысли. Как оказалось, беспокоилась напрасно. Судя по его потерянному виду, мысли у него отсутствовали напрочь. Он жался к моей сумке, единственной знакомой вещи и ни о каком побеге не помышлял. Все верно, таким как он положены отдельные входы и выходы, со стороны складов и доков чтобы не шокировать свободную публику. Беглец, мать его за ногу! Нет, я понимаю — мельтешение красок и звуков кого хочешь в ступор вгонит, а уж такого неподготовленного человека, как Влад... но дышать-то все равно надо. Хотя бы через раз!

— Влад, эй! — я потрясла его за плечо. — Дышать не забывай! Вдо-о-ох, вы-ы-ыдох, вот так, молодец. Давай еще разочек — вдох, выдох. Щеки порозовели, взгляд более осмысленный, очень хорошо, жить будешь! — констатировала я. — Сумку возьми. Ты чего так перепугался?

В ответ он лишь неопределенно дернул плечом, закидывая сумку за спину.

— Слишком шумно? — добродушно хмыкнула я, беря его под локоть и увлекая в здание порта, — Это порт, куда ж деваться. Придется потерпеть.

Таможенник подозрительно оглядел нас из-за высокой стойки. Я протянула ему свои документы, к ним естественно не было никаких нареканий. Когда дело дошло до Влада, возникла заминка. Таможенник никак не желал понимать, что документы молодого человека находятся в компьютере терминала. Пришлось со всей возможной правдивостью врать про катастрофу, лечение, реабилитацию. Влад молчал, испуганно озирался и выглядел совершенно беспомощно. Его неадекватное поведение вполне подтверждало мой рассказ. Таможеннику, не смотря на всю его подозрительность, пришлось поверить. Пока он рылся в компьютере, я старалась унять внутреннюю дрожь и дышать как можно тише. И чего спрашивается, волнуюсь? Документы не могут быть не в порядке, ведь их подделывал, ой, извините, справлял, не кто иной, как генерал полиции. Таможенник неторопливо перелистывал файлы, искоса поглядывая на меня. Интересно, чего он ждал? Что я забьюсь в истерике? Не дождется! И таможенник действительно ничего не дождавшись был вынужден отпустить нас в транзитную зону. Сердечно поблагодарив стража порядка, я буквально вытолкала Влада в коридор.

По ту сторону дверей ожидал небольшой открытый мобиль доставивший нас к стартовой площадке. Близость транспорта поблескивающего эмалью бортов рождало в душе радостное предчувствие возвращения домой. Трап уже опущен, но внутрь почему-то еще не пускали, а это странно — до вылета оставалось не более пяти минут. Я отыскала глазами Эжена и вопросительно подняла брови, он лишь пожал плечами. Я пробралась поближе к трапу, Влад понуро плелся на шаг позади.

Причина задержки выяснилась спустя минуту. Завывая клаксонами к трапу мчался огромный белоснежный автомобиль, щедро изукрашенный лентами, шарами и колокольчиками, чем почему-то напоминал взбесившийся айсберг. Айсберг, заложив крутой вираж, лихо затормозил у самого трапа, заставив удивленных пассажиров транспорта податься назад.

Я с интересом разглядывала неожиданных гостей. Кому-то взбрело жениться? Или выйти замуж? Да выходите же вы скорей, имейте совесть! Шофер, одетый в строгий черный костюм никуда не спешил, он чинно обошел автомобиль и услужливо распахнул заднюю дверцу. На площадке нарисовался совершенно незнакомый молодой человек. Бежевый костюм с белым цветком в петлице, белоснежная рубашка, начищенные до блеска туфли и искусно подобранный галстук говорили сами за себя. Значит, все-таки замуж. Незнакомец протянул руку даме. А кому же еще? В мужскую ладонь легла узкая женская ладошка, затянутая в кружево перчатки. Да что ж она медлит, я же сейчас от любопытства сдохну! Или сверну шею, стараясь заглянуть в салон машины. Наконец появилась невеста, окутанная невесомым облаком атласа и легчайшего шелка, нестерпимыми молниями отражая солнечный свет сверкнули грани драгоценных камней на венке фаты. Окружающий мир замер, даже стартовые сирены и те, казалось, замолкли перед этим великолепием. Легкий порыв ветра откинул фату и по толпе зрителей пронесся легкий вздох. Еще бы! Невесту знали все — Элизабет, дочь адмирала Дэмона, отца и бога нашей станции. Я, не сдержавшись, нервно хохотнула, могу спокойно прозакладывать душу дьяволу, отец ветреницы и не подозревает о решении дочери. Вот радости-то будет старому адмиралу, подумать страшно! Похоже, мой отец все же в лучшем положении — я везу на станцию всего лишь раба!

Взметнулись невесомые кружева широкой юбки — жених, явно рисуясь, подхватил суженую на руки вознамерившись вознести ее по трапу...

...Чего-то подобного Влад ждал последние полтора часа. Жених поднял невесту на руки и попер по трапу. Вот споткнись он сейчас и растянись на ступеньках, вообще будет замечательно, раба уж точно никто не заметит в переполохе, но и так сойдет. Пока они все рты раззявили, Влад сделал осторожный шажок в сторону, потом еще и еще. Никто не остановил и раб, осмелев, начал пробираться к краю толпы с каждым шагом увеличивая скорость. До свободы оставалось полшага, не больше, когда на плечо легла тяжелая рука. Влад пригнулся, втянул голову в плечи и медленно повернулся. Перед ним стоял тот самый Эжен и премерзко ухмылялся.

— Куда это ты, друг мой, собрался? — ласково спросил он, сверля Влада недобрым взглядом.

Пиджак невзначай распахнулся, и раб увидел тускло блеснувшую сталь пистолета торчащего из наплечной кобуры. Влад испуганно попятился и в следующий момент почувствовал холод оружейного ствола под ребрами.

— А ну, не двигаться, — пропел Эжен, улыбаясь, как родному, — иначе я тебя сейчас перед всем народом раком поставлю. Осознал?

— Да, господин, — едва слышно выдохнул Влад.

Первым желанием раба было бежать, а дальше будь, что будет. Но, заглянув в глаза парня, Влад понял, что тот так просто уйти ему не даст и убивать за красивые глаза не станет. Краем глаза раб заметил, как в их сторону направляется патруль — три человека, одетых в темно-синюю форму, широкие пояса на талии, а к ним пристегнуты электрические хлысты и тяжелые дубинки, мерно покачивающиеся при каждом шаге. Он живо представил себе, как они поставят его на колени посреди космопорта и превратят в кусок свежеразделанного мяса. Что-то переломилось, и сил сопротивляться больше не стало. Ощущая блаженное оцепенение, он впервые в жизни понял, насколько устал. Эжен тоже почувствовал, что человек, чью руку он сжимал и под чьи ребра заглядывал ствол незаряженного пистолета, сломался. Его мышцы расслабились под цепкой хваткой полицейского. Патруль изменил маршрут и теперь направлялся в их сторону. Не стоит подвергать глупого раба лишним мучениям, если вдруг эти олухи соберутся проверить документы. Эжен приветливо кивнул патрулю, развернул своего пленника на сто восемьдесят градусов, направляя к незадачливой хозяйке.

— Замечательно, — улыбнулся Эжен еще ласковее, подталкивая Влада к Аньке, — а теперь быстренько двигай ножками в сторону хозяйки. И если я, даже краем глаза увижу, что ты сделал, хоть одно лишнее движение, я тебе прострелю ногу. Убивать не стану, и не надейся. Прочувствовал? — раб быстро кивнул, чувствуя, как спина покрывается липким потом. — Да, вот еще, подойдешь сейчас к ней и скажешь на ушко, тихо так — Анна Дмитриевна, я, последняя скотина, и только что собирался сбежать. Ну-ка, повтори.

— Я сейчас подойду к хозяйке и скажу — Анна Дмитриевна, я, последняя скотина, и только что собирался сбежать, — прилежно и тупо повторил Влад, одарив мучителя хмурым взглядом.

— Ай, молодца, — похвалил Эж и отвесил рабу звонкую оплеуху. Для лучшей памяти.

Влад подошел к хозяйке, стоящей к нему спиной и не заметившей его отсутствия. Чувствовал он себя паршиво, не столько из-за неудавшегося побега, сколько из-за того, что подписывал себе, считай смертный приговор. Смерть от побоев замаячила на горизонте, обдав могильным холодом, будет долгой и мучительной. Какая бесславная кончина, покачал он головой, когда свобода была совсем рядом, только руку протяни. Но он проиграл и с этим приходится считаться, поэтому спокойно остановился за хозяйской спиной. Постоянно ощущая покалывание в затылке от недавнего удара и пристального взгляда Эжа, Влад осторожно тронул ее за локоть...

Взобравшись на трап Лизи повернулась спиной к собравшимся, сейчас букет кидать будет. От этого зрелища меня отвлек Влад, робко тронув меня за локоть, я повернулась в его сторону с намерением узнать, в чем дело. По моим пальцам ударило что-то жесткое, мозг еще не успел сообразить, а пальцы уже схватили это что-то, я удивленно посмотрела на свои руки — я держала свадебный букет. Этого мне только не хватает!

...Хозяйка переложила пойманный букет в правую руку, а левую просунула Владу под локоть и чуть подтолкнула его к трапу. У самых дверей транспорта их встретил человек в летной форме. Таких раб навидался в своих путешествиях, одежда их имела разный цвет, но всегда одни и те же форму и отличительные знаки на груди и плечах. Почти все они были опасны и непредсказуемы для рабского племени, хотя, поговаривали, что встречаются и хорошие, рисковые ребята, которые, за здорово живешь, могут приютить беглого и увести с собой в свободную жизнь.

Может и правда, а может врали просто, придумывая заманчивые сказки для дураков, пойди, разбери. Единственное, что раб знал доподлинно — это как один дурак и сорвиголова бросился однажды вот к такому летчику в надежде спастись. А летчик, недолго думая, сдал легковерного раба с потрохами. И как этого раба забили до смерти палками прямо на взлетной полосе на глазах у ошалевших, доведенных до крайности соседей по общей цепи. А главный в том перелете ходил вдоль шеренги и приговаривал, противно ухмыляясь, мол, что б другим неповадно было. Так что отношение к ним балансировало на грани ненависти и страха, подобные чувства только усилились, после того как хозяйка, передав летчику какие-то документы, услышала в ответ.

— Его в карантин надо.

Раба аж передернуло — в карантин! Да оттуда никто не возвращается! Сработал старый знакомый инстинкт самосохранения, и рабу отчаянно захотелось жить. Он бросил настороженный взгляд на хозяйку, от ее ответа сейчас зависит все. Госпожа помолчала, обдумывая ответ. Раб понял — на выручку никто не придет. Тело непроизвольно напряглось, тут же ее пальцы чуть сжались в успокаивающем жесте и он услышал ее приглушенный, казавшийся бархатным голос.

— Руджеро, ангел мой, — обратилась хозяйка к летчику, — ты бумажки сопроводительные читал? По-моему, генерал выдал соответствующие распоряжения.

— Мне Романов не указ! — отмахнулся летчик Руджеро. — У меня свое распоряжение — отправлять всех впервые летящих в карантин!

— Романов, говоришь, не указ? — еще слаще улыбаясь, проворковала хозяйка, Влада передернуло — мягко стелет, а спать не ляжешь, — а может быть тебе Грабов указ? Ты смотри, я ж могу к нему уже сегодня подойти и мило поинтересоваться, а не пора ли нашему доброму другу Руджеро Микелио посетить карантинные мероприятия?

— С чего бы это? — нахмурился пилот, но не сильно уверенно.

— С того, яхонтовый мой, что ты простоял в этом порту двое суток и, скорее всего, облазил все прилегающие к порту публичные дома, на два квартала вокруг и побывал на каждой мало-мальски привлекательной девке. Ты ничего нам в подарок не везешь?

Руджеро попытался изобразить на лице праведный гнев на этот поклеп, но поразмыслив, скорчил скорбную физиономию и покаянно кивнул.

— Умеешь, ты, Анька к стенке припереть! — со вздохом объявил он. — Ни лаской, так угрозами. Ладно, проходите, за пассажира головой отвечаешь.

— Приятно иметь дело с таким догадливым человеком, — она шутливо поклонилась и уже собиралась двигаться дальше, но ее остановил приглушенный почти до шепота голос пилота.

— Анька, ты меня не посмотришь? А то действительно, как-то он себя не важно... — Руджеро в досаде развел руками и смущенно скосил глаза вниз.

— Руджеро, Руджеро, — удрученно покачала она головой, — я предполагаю, что сохраню для базы больше средств и своего времени, если проведу одно незатейливое хирургическое вмешательство.

— Какое? — подозрительно поинтересовался Руджеро.

— Кастрирую тебя, любвеобильный ты мой! — Руджеро на ее угрозу не обратил никакого внимания, продолжая преданно заглядывать в глаза этой странной девушке, — Ладно, сегодня примешь те таблетки, которые я выписывала в прошлый раз, а завтра ко мне на осмотр, часам, так скажем, к трем. Сможешь?

— В лепешку расшибусь!

Влад злорадно хмыкнул про себя, невольно проникаясь уважением к новой госпоже — надо же, она так спокойно может угрожать такому большому человеку как пилот транспорта! Обещать его кастрировать! Хотя, так ему и надо, злорадно подумал молодой раб, ишь, чего удумал — здорового раба в карантин отправлять!

Она махнула рукой и пошла в салон, показывая своему спутнику дорогу. Не смотря на нервное напряжение захватило дух от удивления он забывшись застыл в проходе зачарованно оглядывая ряды темно-красных мягких кресел. Никакой тебе грязи, вони и хмурых надсмотрщиков. Мягкий ковер на полу глушащий шаги. Больше всего поразило отсутствие привычных колец, к которым пристегивали раба. Сожалеть о них глупо, но их отсутствие рождало в душе тревогу — а где же он полетит? В кресло его никто не посадит, а находиться во время взлета в проходе опасно для здоровья — можно кости переломать!

— Влад, — тихо позвала хозяйка, отвлекая его от мрачных мыслей, — иди сюда.

Она указала на два стоящих рядом кресла. Раб на подгибающихся ногах сделал несколько шагов по направлению к хозяйке.

— Садись у окошка, — распорядилась она, — мне все равно, а тебе будет интересно.

— Мне нельзя, — сдавленным шепотом выдавил он, показывая расширенными от ужаса глазами на пилота, — если он увидит, у вас будут неприятности, а с меня спустят шкуру.

— А кто-то недавно утверждал, что побои на него не действуют, — заметила она, и, подмигнув, добавила, — садись, я его уже и так запугала, но если пристанет, будем отбиваться ногами!

Влад нерешительно улыбнулся, протискиваясь на указанное место. Уселся, кресло оказалось еще удобнее, чем он себе представлял. Видел бы его кто-нибудь из старых знакомых! Как он, будто в облаке, утопает в мягких подушках, тут же принявших форму его тела, ни в жизнь бы не поверили! Чувство нереальности происходящего не отпускало. Этого не может быть, потому что этого быть не может! Все время казалось, что его сейчас разоблачат, вон хотя бы пилот... Но пилоту сейчас было не до раба, сидящего не на своем месте — он о чем-то оживленно спорил с рыжеволосой девушкой, держащей на руках какого-то странного зверя. Зверь плотно обхватил ее шею и спал, положив забавную приплюснутую мордочку на девичье плечо.

Из обрывков разговора, долетающих до Влада, он понял, что девица во что бы то ни стало желает лететь в обнимку с этой зверюгой, а пилоту это не разрешает какая-то Инструкция. 'Наверное, это начальник!' — решил про себя Влад. Интересно, что это самая Инструкция скажет, про него, раба? Он уже наклонялся к хозяйке, с намерение выяснить это, когда из-за плеча склочницы вынырнул его злейший враг — Эжен. Он отвел пилота в сторону и о чем-то тихо и быстро заговорил, косясь на Влада.

Пилот проследил за взглядом Эжена, и Влад инстинктивно вжался в кресло, стиснув подлокотники до боли в пальцах и почти сразу ощутил на онемевшей от напряжения кисти, маленькую теплую ладошку. Анины пальцы легонько сжались в ободряющем пожатии, а ухо защекотало теплое дыхание: 'Успокойся и привыкай. Я знаю, что с Эжем у тебя не заладилось, но его бояться нечего — он, как правило, безобидный'. Безобидный, как же, пронеслось в голове, а под ребром похолодало, словно в бок до сих пор упирается оружейный ствол. Аня послала Эжу неодобрительный взгляд, тот ответил ей кислой улыбкой, пилот расхохотался и, махнув рукой на девушку со зверюгой, принялся тщательно задраивать люк.

Влад тут же забыл про пилота, теперь все мысли были заняты маленькой ручкой, рассеяно поглаживающей его пальцы. Обычно хозяева дотрагивались до него только, когда хотели причинить боль. Если не считать похотливых хозяйских дочек и жен, изредка обращавших на смазливого раба свои аппетиты. Но их прикосновения вызывали только тошноту и отвращение. А тут ничего подобного. Влад украдкой бросил взгляд на соседку, занятую серьезным разговором с парнем, сидящим через проход. Она ничего от него хотела и не ждала, такие вещи Влад научился различать уже давно и безошибочно — от этого зависел обед, а порой и жизнь. Она просто держала его за руку. По-человечески!

Откуда-то из-под потолка бестелесный голос сообщил, что вылет будет произведен через две минуты. Аня прервала разговор и перегнулась к Владу через общий подлокотник, пошарила за его плечами и бедрами, вызывая невольную дрожь нечаянными прикосновениями.

— Успокойся, пожалуйста, и перестань трястись, — попросила она, — я не посягаю на твою невинность, это всего лишь ремни безопасности, мы же не хотим, что бы во время взлета тебя начало швырять по всему салону.

Аня неспешно отмерила нужную длину, подогнала по ней блестящую пряжку и с тихим щелчком пристегнула его к креслу. Влад с любопытством наблюдал за ней. Она еще раз проверила натяжение ремней и только после этого вытащила свои.

— Влад, отыщи на штуке под своей рукой синюю кнопку и нажми на нее, — он в точности выполнил приказ.

Кресло под ним ожило, начало тихонько трястись, Влад инстинктивно вцепился в подлокотники и попытался вскочить.

— Спокойно, спокойно, — тихо проговорила она, легонько прижимая его к креслу, — ты просто привел свое кресло в полулежащее положение.

И действительно, спинка начала плавно опускаться, увлекая за собой перетянутое ремнями тело. Аня тоже нажала на своем подлокотнике маленькую кнопочку. Взвыли двигатели, заглушая не только гул голосов, сидящих рядом людей, но и собственные мысли. Влад огляделся, все без исключения пассажиры лежали в своих креслах, кое-кто из них продолжал беседовать со своими соседями, пытаясь перекричать завывания двигателей. Влада охватила безотчетная паника, возникающая всякий раз перед взлетом или посадкой. Хоть он всеми силами и старался скрыть эту слабость, Аня, будто почувствовала это и, повернув к нему голову, громко проговорила перекрикивая нарастающий гул.

— Расслабься и дыши глубже, — посоветовала она, — мы взлетаем!

Пронзительно взвыла стартовая сирена, а гул двигателей превратился в невыносимый визг, но всего на несколько секунд. Расслабиться, какое там! Каждая клеточка его тела сжалась в ожидании дикой, сводящей с ума боли, сопутствующей всем взлетам и посадкам, испытанным до этих пор. Пол под ногами стал едва ощутимо подрагивать, Влад еще сильнее вжался в подушки и зажмурил глаза, но ожидаемых ощущений не последовало, так, придавило чуток, почти не чувствительно. Когда молодой человек осмелился открыть глаза, за затемненным стеклом иллюминатора не было видно ничего, кроме безбрежной черной пустоты, усыпанной светящимися точками звезд.

Всю дорогу Влад просидел тихо, как мышка. Он все время порывался сказать ей, что приказал Эжен еще в порту, но язык как-то не поворачивался, хоть слова и жгли глотку. Разумно рассудив, что ему не улыбается быть наказанным на глазах у стольких людей, Влад решил повременить с признанием до конца пути. Он украдкой поглядывал на Эжа, каждую секунду ожидая от него какой-нибудь гадости. Но тот, казалось, совсем забыл о существовании раба, спокойно дремал в своем кресле.

Оцепенение, охватившее Влада на планете, начало постепенно отступать, он вообще никогда не мог долго находиться в подавленном состоянии. Так что не прошло и двадцати минут, как непоседливая натура стала сказываться, и он начал с любопытством разглядывать окружающих пассажиров.

Все места в транспорте были заняты. Кто-то сидел с усталыми отрешенными лицами, кто-то попросту спал, компания из трех человек о чем-то тихо разговаривала и иногда приглушенно смеялась. Никто из них не проявил к сидящему рядом рабу никакого интереса. Влад с удивлением заключил, что они считают его себе равным, открытие это потрясло. Он настолько привык считать себя вещью, что было странно думать как-то по-другому.

Он покосился на хозяйку и лишь сейчас толком к ней присмотрелся. Глаза синие, длинные ресницы, легкий румянец, но кожа бледная, значит она постоянно в помещении. Копна смоляных, коротко стриженых волос. Аккуратная форма полноватых губ, чуть вздернутый носик, и еле заметная, упрямая ямочка на подбородке. С такой внешностью действительно не нужно покупать себе раба для определенных целей. От мужчин, наверное, и так отбоя нет. Зачем же он ей сдался? В который раз спрашивал себя раб. Впрочем, стоит ли забивать себе голову всякими глупостями. Она очень ничего и с такой хозяйкой можно прожить, хоть и не долго, мрачно добавил он про себя, все еще не оставляя надежды о побеге.

Он глянул в иллюминатор и насторожился — они подлетали не к планете, как он рассчитывал, а к стальной громадине, висящей посреди космоса. Возле основного шлюза прямо на обшивке была нарисована девушка с развевающимися золотыми волосами и хрупкой фигуркой, затянутой в голубую тунику. Вокруг картины написаны огромные буквы светоотражающей краской. Влад был немного знаком с грамотой и попытался прочитать написанное, напряженно, до боли в глазах, вглядываясь буквы надписи и шевеля губами: 'А... Л... К... И... О... Н... А...'. 'Алкиона', — пробормотал он. Ну, что ж, Алкиона, так Алкиона, здесь, впрочем, нет никакой разницы...

Услышав рядом тихий шепот, я удивленно оглянулась на своего спутника, он сидел уставившись в иллюминатор, и вряд ли замечал хоть что-то вокруг.

— Ты бывал у нас раньше? — поинтересовалась я, любопытство, как известно, один из самых больших пороков человечества.

— Нет, — вздрогнув от моего голоса, Влад энергично замотал головой.

— Тогда откуда тебе известно ее название? Ты умеешь читать?

— Нет, я слышал это от соседей, — соврал Влад, явно чего-то опасаясь. Ну, конечно, рабам не положено знать грамоту, догадалась я. За это, скорее всего можно неслабо получить по загривку.

— Влад, — с упреком проговорила я, — все вокруг нас либо спят, либо заняты своими делами, это во-первых, а во-вторых, мы никогда не называем станцию 'Алкиона'. — и, чтобы подсластить пилюлю мягко добавила, — Если опасаешься наказания, то совершенно напрасно.

— Я соврал, госпожа, — покаянно признался он, и низко склонив голову, придвинулся ко мне, насколько позволяли пристяжные ремни.

— Вшей, вроде, не видно, — констатировала я, пройдясь пальцами по его волосам, — а что, чешется?

— Госпожа издевается, да? — подняв глаза, недоверчиво посмотрел на меня.

— Нет, — хмыкнула я, — просто пытаюсь научить тебя говорить правду. Итак, ты умеешь читать?

— Да, — неохотно ответил он.

— Насколько хорошо и откуда?

— Читаю я плохо, хоть все буквы знаю, — поджав губы, проговорил он, — а откуда — не знаю. Иногда мне кажется, что кто-то учил меня, но кто припомнить не могу, да и когда это было тоже...

— Ты видел когда-нибудь, как швартуются к станции?

— Нет, — хлопнул Влад ресницами, удивленный резкой сменой темы.

— Тогда тебе лучше смотреть в иллюминатор, иначе все пропустишь.

Влад тут же отвернулся от меня и прилежно уставился в круглое окошко. Я откинулась на спинку сиденья, ловя последние спокойные минуты перед встречей с отцом.

Глава 8.

Транспорт на малой скорости заплыл во чрево станции, и, чуть, вздрогнув, остановился. До выхода осталось не более двадцати секунд. Влад сжался от внутреннего напряжения, с опаской поглядывая через иллюминаторы транспорта на нашу станцию прикидывая насколько продлится его спокойная жизнь. В толпе встречающих мелькнули генеральские погоны, я усмехнулась — господин Романов изъявил желание лично встретить транспорт, наверное, перепугав до смерти весь обслуживающий персонал.

Все поднялись, я тронула Влада за плечо, приглашая следовать за мной.

— Пойдем, — позвала я, беря его за руку, — и ничего не бойся.

При выходе из транспорта уже образовалась толпа, окружившая молодоженов, мы смогли проскользнуть незамеченные, не опасаясь ненужных вопросов. Нужно поскорее выбираться из ангаров, пока весть о появлении Элизабет не донеслась до любящего родителя. Чуть в стороне стоял господин генерал, поджидая, когда мы к нему приблизимся.

— Здравствуй папа, — улыбнулась я, он обнял меня и чуть приподнял, — поставь меня! — запротестовала я, — народ смотрит!

— А что мне до него! — отмахнулся папа, — я тебя так долго не видел.

— Знакомься, — я осторожно освободилась из его объятий и повернулась к Владу, — это Влад, для него ты сегодня о пропуске хлопотал. Влад, это генерал Романов Дмитрий Петрович, по совместительству мой папа.

...Старший хозяин, ее отец, стоял чуть в стороне от общей толпы, встречающей корабль. Влад узнал его сразу, как только увидел эти зеленые глаза и тщательно причесанные темные волосы. Приближаться к этому великану ужасно не хотелось. Кто его знает, что у него на уме? Хорошо хоть он сразу не обратил на Влада внимания полностью занятый своей дочерью.

Похоже, у Ани имеется любящий ее без памяти папаша, а значит, он представляет для Влада самую большую угрозу. Этот голову свернет и не поморщится, если только заподозрит, что с его дочерью непочтительно обращаются. Вон, какие лапищи огромные, по хребту заедет, так и костей не соберешь!

Влад оторвал глаза от предполагаемого врага и украдкой огляделся. Они находились в огромном помещении, поразившем раба количеством самой разнообразной летательной техники, такой он раньше никогда не видел, хотя и успел побывать во многих портах. Все корабли были ярко подсвечены мощными прожекторами и искрились в их лучах разноцветными боками. В воздухе витал еле уловимый запах машинного масла и полироли. Почти под самым потолком виднелись огромные панорамные окна, за которыми копошилось большое количество народа, в окружении странной аппаратуры.

— Влад, — непривычный звук его имени, оторвал его от окружающей обстановки и заставил сосредоточиться на новых хозяевах, — это генерал Романов Дмитрий Петрович, по совместительству мой папа.

Влад, по привычке, стиснул зубы и поклонился старшему господину. Тот, кого Аня назвала Дмитрием Петровичем, в мрачном молчании разглядывал Влада, оценивая приобретение дочери. Владу снова показалось, что он не больше таракана, которого этот здоровяк с удовольствием прихлопнет одним щелчком. То ли Аня могла читать мысли, то ли еще что, но она так посмотрела на своего отца, что тот выдавил из себя приветливую улыбку более всего походившую на оскал и совсем не размахиваясь, хлопнул Влада поперек спины. Это была явная демонстрация силы, молодой раб был к ней почти готов, но когда тяжелая рука прошлась по свежим рубцам, покрывающим спину в глазах потемнело, а в мозгу ярким фейерверком разорвался приступ боли. Влад резко побледнел и почти до крови прикусил губу, в попытке сдержать невольный стон. Видя такое развитие событий, Аня сделала то, чего для раба еще никто не делал...

— Ну-ну, поаккуратнее, — я влезла между ними, загораживая собой парня, — ты же силы своей не рассчитываешь, так же и убить можно.

— Ань, я же легонько, — удивился отец.

— Знаю я твое легонько, — проворчала я, — Ладно, пойдем, устала я, да и есть хочу.

— Что у него с шеей, почему замотана? — полюбопытствовал папаня, кивая на Влада.

— Ничего страшного, — пожала я плечами, беря обоих мужчин под локти и заставляя двигаться в сторону лифтов, — натер ошейником, он был Владу тесен. А для страдающих жестокой амнезией, повторяю еще раз — его зовут Влад.

— Ты права, — нарочито серьезно согласился со мной папа, — завтра же закажу ему новый ошейник.

— Твои шутки не уместны, — пробормотала я, косясь на расстроенного Влада.

— Я так и не понял, что ты там про казино говорила? — заинтересовался генерал, видно решив, что уже достаточно поглумился над парнем, резко меняя тему разговора.

— То, что выиграла огромные деньги, — пожала я плечами, нажимая на кнопку вызова лифта. — Я помню, что мы с тобой договаривались, что я не подойду больше к игорному залу, ну так получилось. И к тому же, я не проигралась, я выиграла бешеные деньги. А еще, — похвасталась я, с некоторым усилием заволакивая Влада в тесное пространство кабинки. — Я делаю успехи, я смогла вовремя остановиться.

Отец от моих успехов был явно не в восторге, но памятуя о присутствии Влада, почел за благо промолчать. Лифт остановился на нужном нам уровне, и его двери бесшумно распахнулись. Владу лифт не понравился, очевидно, все дело в слишком маленьком пространстве и странном способе передвижения. Всю дорогу парень нервничал. Генерала забавлял несколько бледный вид молодого человека, но он отмолчался, предпочитая не нарываться на грубость.

...Небольшую комнату с синими стенами и зеркалом вместо двери едва заметно потряхивало, что вызывало беспокойство. Аня разговаривала с отцом, который, казалось, напрочь забыл про стоящего рядом Влада, будто его и не существовало на свете. Парень за такое отношение в обиде не был, получив временную передышку. Безжалостное стекло отражало его бледное лицо и страх, мелькавший в глазах, каждый раз, когда эта странная комната дергалась. Влад был рад, что Аня отвернувшись от него, сосредоточилась на отце и не видит этих искорок страха, которые могли дать ей в последствие еще одно оружие против него. Бояться и проявлять слабость нельзя никогда, это как парша, поедающая тебя изнутри, если ты заболеваешь этим, то рано или поздно ты проиграешь в жестокой игре под названием выживание.

Комнату в очередной раз тряхнуло, и она остановилась, будто под нее кто-то подложил надежные сваи, на таких сваях когда-то стоял один из бараков, где Владу довелось жить. Зеркало отъехало в сторону, открывая за собой длинный коридор с множеством дверей, расположенных друг напротив друга. Непонятно куда подевался зал, в котором они высадились из корабля. Эта маленькая комната, скорее всего, была каким-то транспортным устройством, решил Влад. Это вполне объясняет, что комнату постоянно дергало.

Войдя в коридор вслед за хозяйкой и ее отцом, у Влада снова возникло ощущение тошноты, как и в тот момент, когда его вытолкнули на твердь планеты, после нескольких недель полета. Правда, тогда не было времени обращать на это внимание, не оступиться бы и не скатиться по крутому трапу. Потом аукцион, где его продавали и физические ощущения отошли на второй план. Теперь же, когда в его жизни появился относительный островок спокойствия, чувство тошноты и ноющей боли неотступно следующие за ним на протяжении почти всей жизни нахлынули с удвоенной силой.

Старший хозяин уверенно подошел к одной из множества совершенно одинаковых, дверей и распахнул ее перед дочерью...

Только переступив порог родной каюты поняла, насколько вымоталась. Очень хотелось развалиться на диване и отдохнуть. Совсем немного. Ага, отдохнешь тут, как же! Я оглянулась на Влада, сиротливо стоящего у двери и комкающего в руках ремешок сумки.

— Располагайся, — предложила я, делая приглашающий жест.

Но Влад так и остался стоять на месте. Ну и черт с ним, хочет стоять пусть стоит. Для его размещения придется пожертвовать кабинетом. Необходимо разобрать комнату, мне некогда его уговаривать. На то, чтобы превратить кабинет в полноценную жилую комнату потребовалось около часа. Книги были удалены, ящики стола выпотрошены, стол задвинут в угол, а из стены извлечена встроенная кровать. Я оглядела плоды своих трудов и осталась вполне собой довольной. Остается застлать кровать чистым постельным бельем, и в комнате можно будет жить. На какой-то момент все происходящее показалось законченным бредом, хотелось щелкнуть пальцами, как это делает фокусник, и проснуться от щелчка, и что б жизнь снова стала размеренной и принадлежащей мне одной.

...Молодого раба не отпускало ощущение неправильности происходящего, казалось еще мгновение и наглого раба пинками выпроводят вон. Влад успел кое-что повидать в своей жизни, но ни один хозяйский дом, даже самый богатый, в окна которых он заглядывал, томясь от огромного детского любопытства, за что ему частенько попадало, не был таким красивым как эта комната. Стены приятного теплого оттенка, пушистый ковер на полу. Большой красно-коричневый диван посреди комнаты и такие же кресла по бокам, между креслами низкий столик в черно-белую клетку. Вся стена напротив занята высоким стеллажом с книгами, такого количества книг в одном доме Влад еще не видел. На этот же стеллаж хозяйка натаскала еще книг из комнаты, куда удалилась сразу же после их прихода. Теперь издания стояли так тесно, что взять какое-нибудь из них представлялось проблемой.

Влад наблюдал за суетой хозяйки с нескрываемым интересом. Он вполне мог помочь ей, но она не приказывала, так что он предпочел изображать из себя приличного раба без спроса не лезущего в хозяйские дела, продолжая с любопытством разглядывать обстановку комнаты. На стене у стеллажа висело странное зеркало, по мнению Влада совершенно бесполезное — отражало оно плохо, к тому же поверхность его была темная. Влад до отказа вытянул шею, пытаясь разглядеть, что стоит за диваном, но так и не понял, что это было, скорее всего, стеклянный стол, еще одна ненужная вещь. Почти напротив входной двери Влад увидел узкий коридор с тремя дверями по одной стороне и всего одной по другой.

Госпожа продолжала чем-то громыхать в комнате и объяснить Владу его место не спешила. Он прерывисто вздохнул, размышляя разрешено ли ему присесть на корточки. Из открытой двери в коридоре потянуло соблазнительным запахом жареного мяса, совсем как из хозяйских кухонь, где готовились к праздникам. Рот наполнился слюной, а изголодавшийся желудок громко заурчав, свернулся тугим узлом. Влад сглотнул и напомнил себе, что хоть к нему пока и относились достаточно сносно не стоит сильно надеяться на кусок хорошей еды с хозяйского стола...

Восхитительный запах из кухни, где орудовал отец, предательски пополз по каюте подгоняя закончить дела. Пришлось признать, что происходящее хоть и далеко от сна, но в некоторых случаях очень даже неплохо. Влад свой пост у двери так и не покинул, мне осталось лишь глубоко вздохнуть и приказать ему идти на кухню.

В кухне было чисто, стол застлан белой скатертью. Перед натиском генерала Романова отступает не только преступность, но и грязная посуда. Впрочем, далеко не всегда. На столе возвышались два огромных блюда, одно с жареной картошкой, другое с отбивными. Папа взял тарелку Влада и уже собирался наложить на нее кусочки ароматного мяса.

— Ему нельзя! — почти выкрикнула я.

— Это почему это? — вытаращил папа глаза, подозрительно оглядывая Влада.

— Ты посмотри на его живот, он же прирос к позвоночнику! — пояснила я.

— Вот и хорошо, кусок мяса ему не помешает!

— Ага, давай накормим его жирной свининой, чтоб он к ночи скончался от заворота кишок? — я повернулась к Владу, — Я тебе сейчас каши сварю...

— И ты к ночи скончаешься от голода, — в тон мне продолжил папа.

Я фыркнула и, повернувшись к плите, достала из шкафчика пакет с овсяными хлопьями. Быстро закончив с приготовлением, признаюсь жутко нелюбимой мною, но весьма полезной каши я выложила ее на тарелку Влада, и мы наконец-то устроились за столом и принялись за еду. Утолив первый голод, я заметила, что Влад к своей порции не притронулся. Он сидел перед тарелкой, рассматривая свои руки, даже не взяв ложку.

— Ты чего не ешь?

— Я не... мне не хочется, — я удивленно подняла глаза.

— Врешь, — со вздохом констатировала я.

— Я не вру! — испугался Влад.

— Так, понятно, — я вздохнула, хлопнув ладонями по столешнице, — папа, мы отлучимся ненадолго.

— Аня... — я покачала головой, призывая отца не вмешиваться.

— Пошли, — позвала я Влада, мотнув головой в сторону двери.

Сделав несколько шагов в глубину коридора, я остановилась, и резко повернулась к плетущемуся за мной парню.

— Говори, — тихо потребовала я.

— Я не хочу есть, — упрямо повторил он.

Я глубоко вздохнула, раздумывая, как поступить. Я могу сколь угодно долго спрашивать его, уговаривать ответить, он же будет, как заведенный повторять одно и то же, а проблема так и останется нерешенной. Может, сделать проще? Не вдаваясь в психологическую муть. А что, это мысль. Начать разговаривать с ним на том языке, к которому он привык.

— Кому ты вкручиваешь? — грубовато поинтересовалась я, упираясь ладонью в его грудь и стараясь не думать, как выгляжу со стороны, — Ты, когда ел в последний раз, если не считать чашки бульона влитой мною сегодня? Вчера? Позавчера?

— Позавчера, — вынужден был признаться он, отводя глаза. Похоже, пока давление дает, куда лучшие результаты, чем хваленая мягкость. Ничего, у меня будет время это изменить. А пока приходится признавать правоту деда, который учил меня разговаривать с людьми на том языке, к которому те привыкли.

— И после этого ты пытаешься меня убедить, что не голоден? — усмехнулась я.

Так и не дождавшись ответа, взяла его за подбородок, заставляя поднять голову и посмотреть мне в глаза.

— Ну, так что могло случиться, что бы ты отказался от еды? — мягко спросила я, в корне меняя тактику.

— Я не умею... я руками всегда ем... — с отчаянием пояснил Влад.

— Это не повод, отказываться от ужина, — убежденно заявила я, — пошли, я кое-что тебе покажу.

Взяв его за руку, втащила Влада на кухню. Папа наблюдал за мной с нескрываемым интересом. Я вложила ложку в руку Влада и показала, как с ней надо обращаться. Получилось сначала немного неуклюже, а потом, вроде и ничего.

— Вот видишь, — подбодрила я его, — ничего сложного, за пару дней освоишь.

В комнате застрекотал видеофон я выругалась и, извинившись, поспешила на его зов.

...Едва Аня пропала из поля зрения, как генерал поднялся со своего места и, обойдя стол, навис над Владом грозовой тучей. Раб медленно положил ложку и уперся ладонями в стол.

— Значит так, голуба моя, — ласково пророкотал Анин отец, от этого ласкового говора у Влада пробежали мурашки по спине, — что касаемо тебя я ничего против не имею, хочется моей дочке, что б все было так — пожалуйста. Но видишь вот этот ремень? — Генерал указал головой на широкую кожаную полоску, опоясывавшую его талию.

— Вижу, господин, — угрюмо подтвердил Влад, не придуриваться же, не слепой ведь!

— Очень хорошо, — кивнул генерал, — так вот, коли забалуешь, сразу же попробуешь, каков он на деле, хоть и в обход Аньке, но я тебе это обеспечу, понятно?

— Да, господин, — покорно вздохнул Влад. Что ж непонятного не дурак все-таки. Ну, вот началось — угрозы, а там и побои не за горами. Влад раскрыл рот желая уточнить, что грозный папаша подразумевает под словом 'забалуешь', но не успел — в коридоре послышались шаги, заставившие генерала вернуться на свое место...

Я оглядела своих мужиков, похоже, оба живы даже подраться не успели, но что-то произошло, даже к гадалке соваться нечего. Я подозрительно глянула на папаню, слишком мирно жующего кусок мяса и раскрыла рот, жаждая объяснений, но меня снова прервал звонок. Я начала машинально хлопать себя по карманам, отыскивая пейджер. Милое устройство, изобретенное некогда умными предками. Конечно, в пределах галактики оно бесполезно, но на станции очень удобно. Наконец, пейджер нашелся, но не у меня, а у папы. Его вызывали на службу. Папа попрощался, сказав, что завтра обязательно навестит меня и починит посудомоечную машину, стремительной походкой покинул каюту.

Глава 9.

Закрыв за родителем дверь, я покопалась в сумке с немногими вещами, в спешке приобретенными для Влада. Разыскав халат, отнесла его в ванну, определив на крючок рядом со своим. Пока он принимает душ, у меня будет время кое-что почитать. Весьма свежая идея, доктор, самокритично подумала я, вот только читать надо было до, а не после! Зацепив пособие по психиатрии, вернулась на кухню. Влад все так же сидел за столом разглядывая пустую тарелку, при моем появлении он медленно поднялся, ожидая приказов.

— Иди в душ, дверь вторая от кухни и помойся.

Раб молча развернулся и потопал в указанном направлении.

— Да, когда из душа вылезешь, там, на крючке рядом с полотенцами висит халат, будь добр, его надеть.

Через некоторое время до меня долетел звук льющейся воды. Я откинулась на спинку стула, день показался неправдоподобно длинным. Так хотелось плюнуть на все и завалиться спать. Я открыла глаза и придвинула к себе умную книжку, попыталась найти в ней что-нибудь по интересующему меня случаю. Мысли скакали, как блохи на раскаленной сковородке, я никак не могла сосредоточиться на изысканиях коллег психиатров.

Как я буду жить в одной каюте с парнем, которого совсем не знаю и который, похоже, ненавидит меня, хоть и скрывает это достаточно умело. Что у него на уме? Может, прирежет ночью по тихой грусти. Хотя нет, для того что бы прирезать нужен нож, а вот подушкой придушить в самый раз — и ходить далеко не надо. Можно, конечно, на ночь запереть его дверь, но это не выход тем более это совсем не будет способствовать налаживанию отношений. Вот и что мне делать? Над головой раздалось тихое покашливание, подняв глаза, увидела перед собой Влада. Парень смущенно переступал с ноги на ногу и виновато смотрел на меня.

— Ты уже помылся? — рассеянно поинтересовалась я.

— Нет, — покачал он головой, — можно с вами поговорить, госпожа?

— С тобой и без госпожи, да, можно. Что случилось?

— Ан...на, — я подперла рукой щеку и изобразила на лице безмерное внимание, — я должен вам кое-что рассказать... — он замолчал.

— Что же ты хотел мне рассказать? — подтолкнула его я, когда пауза слишком затянулась и добавила то, что по-моему мнению ему сейчас больше всего хотелось услышать, — Влад, что бы ни произошло, я обещаю сдержать свое обещание и не наказывать тебя.

— Я хотел сбежать от вас в порту и если бы не Эжен, мне бы это удалось. Он поймал меня и заставил вернуться к вам, и приказал обо всем рассказать, — выпалил он на одном дыхании, глядя куда-то в сторону, — я хотел вам признаться еще там, но вы были заняты...

— Эж не ударил тебя? — прервала я объяснения.

— Нет, — твердо ответил Влад, и лицо его превратилось в непроницаемую маску — врет, опять врет, но оставила свое мнение при себе.

— Хорошо, — кивнула я, снова опуская глаза в книгу и не видя во всем этом ничего хорошего — этого дурака вполне мог пристрелить портовый патруль или он мог попасть в поле взлетающего корабля — насмерть не зашибет, а покалечит запросто... да и мало ли что еще! Но он, очевидно, ни о чем не догадывается, прибывая в блаженном неведении, что с взлетного поля можно вот так просто уйти. Будь оно так, стоянка кораблей превратилась бы в проходной двор!

— Это все? Я могу идти? — севшим от волнения голосом поинтересовался он, все еще не веря, что наш разговор не возымеет никаких последствий.

— Естественно, — вызверилась я, — или ты предпочитаешь, что бы с тебя шкуру за глупость ободрали?

— Нет, — испуганно моргнул он.

— Извини, — вздохнула я, — я не хотела, просто очень устала и поэтому говорю гадости. Иди и не задерживайся, мы оба вымотались сегодня, а еще предстоит тебя осмотреть, так что давай поскорей закончим со всем этим и пойдем спать. Иди.

Через полчаса Влад облаченный в халат, пересек порог смотровой. Я щелкнула пальцами, и лампы залили нас ярким бестеневым светом.

— Проходи, садись вот сюда, — я указала на стоящий рядом со мной высокий табурет. — Прежде чем начать я хотела бы тебя предупредить, что все происходящее в этой комнате будет неприятно, и я постараюсь поскорее закончить. Я не собираюсь скрывать — некоторые вещи могут показаться отвратительными, и заранее прошу у тебя прощения. Ты меня понимаешь?

— Что мне до того, — с вызовом откликнулся он, то ли по глупости, то ли по каким другим причинам продолжая проверять на крепость мое терпение, — я — раб, вы — хозяйка. Приказывайте.

— Да ты раб, — мягко возразила я, гася раздражение, — но ты так же и человек. У тебя точно такая же кровь, ноги и руки, что и у меня, мы с тобой ничем не отличаемся, если не считать, конечно, некоторых половых признаков. Просто тебе повезло много меньше, чем мне и то, что за тебя заплачено некоторое количество денег, не дает мне права издеваться над тобой. Я хочу, что бы ты знал — я не хотела бы проводить этот осмотр прямо сейчас, но время меня поджимает и если завтра не будет отчета о твоей скромной персоне, начальство отвернет мне голову, а ты пойдешь в карантин.

Я помолчала некоторое время, ожидая хоть какой-то реакции с его стороны, но Влад продолжал молча смотреть на меня, глазами полными усталости и покорности судьбе. Черт! Кажись, из-за своей невоздержанной реплики на кухне я потеряла все завоеванные высоты. Ну что ж, начнем сначала.

— Хорошо, — улыбнулась я, убирая руку и поднимаясь, — будем считать твое молчание знаком согласия. Давай начнем? Ответь на несколько вопросов...

Попытка собрать анамнез закончилась полным провалом. Он никак не желал рассказывать ни о своем состоянии, ни о травмах и болезнях, которые у него когда-то были. Очень скоро стало ясно — даже начни на куски резать, все равно ничего не добьюсь! Мои расспросы наталкивались на угрюмое молчание или откровенное вранье. По большому счету мне как хозяйке давно пора призвать зарвавшегося раба к ответу, но это не выход черт вас всех задери!

— Молчать глупо, — вздохнула я, в последний раз взывая к его благоразумию, — я и так все узнаю, когда начну тебя осматривать, только осмотр затянется...

Все тот же упрямый взгляд исподлобья.

— Хорошо. Сними халат.

Снова оказавшись передо мной без одежды Влад занервничал, но в следующий момент глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться и сдаться на волю победителя.

...Сперва ему показалось, что все как всегда. Раньше его тоже осматривали новые хозяева, правда, они занимались этим во время покупки, и все ограничивалось тем, что снимая одежду, смотрели насколько он крепок физически и обязательно заглядывали в рот, что б увидеть, здоровы ли зубы. Поэтому предстоящий осмотр никакого беспокойства не вызывал и ему даже стало смешно, когда она начала рассказывать о возможных унижениях и даже попросила у него прощение за это. Оказаться в еще большей выгребной яме, чем сейчас Влад просто не мог и поэтому пропустил ее слова мимо ушей.

Начался осмотр довольно глупо. Она стала спрашивать его о том, как он себя чувствует. Раб предпочел отмолчаться. И ребенку известно, что за жалобы на плохое здоровье можно поплатиться не то что спиной — головой. На его счастье терпение хозяйки было безгранично. Пока.

Она усадила его на странное кресло стоящее посередине этой комнаты, застланное белым мягким материалом, так что никаких неудобств пока не чувствовал. От кресла отходили в разные стороны какие-то трубки, заканчивающиеся небольшими утолщениями с металлическими шариками. Возле кресла стоял столик на колесиках, до поры до времени прикрытый куском ткани.

— Постарайся отнестись ко всему с юмором, — вполне дружелюбно попросила она, откидывая со столика ткань, под ней обнаружилось много странных металлических штук угрожающего вида и разного размера.

Влад и представить себе не мог, что осмотр превратится в настоящую пытку. Никто и никогда еще не осматривал его с таким тщанием, как это делала Аня. Он очень удивился, обнаружив, что у этой маленькой с виду хрупкой девушки оказались сильные пальцы, причиняющие иногда нестерпимую боль. Она, не гнушаясь ничем, ощупывала такие уголки его тела, в которые не осмеливался заглянуть самый придирчивый покупатель живого товара.

Она крутила молодого человека в разные стороны, брала кровь, сливая ее в узкие стекляшки, просвечивая их специальными приборами. Влада самым натуральным образом воротило оттого, что она с ним проделывала. Мало всего, так для ее удобства в ход шло многое из того, что лежало на столике. Холодные железки проникали в тело, оставляя неприятные, а подчас и болезненные ощущения.

Под конец ему стало казаться, что он не более чем кусок мяса, попавший на разделочный стол. Даже самые жестокие ее предшественники проявляли к его измученному телу, куда большее почтение. По крайней мере, придерживались некоторых рамок нынешней хозяйкой неведомых. Влад теперь не удивился бы, начни она резать его на куски. В какой-то момент ему стало совершенно безразлично, чем это все закончится, пусть она даже разберет его на составные части. Влад устал, и дела ему до этого нет никакого.

Проделывая все эти мерзкие штуки, она не переставала болтать, так, словно они сидели за столом в кухне. Не смотря ни на что, за это раб был ей благодарен. Болтовня позволяла хоть чуть-чуть отвлечься от происходящего.

Парень терпел долго, но и его терпение истощилось, когда она, повернув его на бок, приказала подтянуть колени к груди, а потом воткнула иголку чуть ниже поясницы. Сначала появилось ощущение давления, он перестал чувствовать ноги, а спустя мгновение адское пламя вихрем пронеслась по оголенным нервам, топя человека в океане боли. Показалось, будто в его теле взорвалась толовая шашка и его рвет на части. Влад вцепился в край стола, что есть силы, сдерживая рвущийся из горла крик. На лбу выступили крупные капли пота. Стиснутые зубы крошились в пыль. Мышцы казалось, вот-вот порвутся от неимоверного напряжения, а измученное сознание скатится в бездну безумия. От этого стало еще больнее, хотя он думал, что такого быть уже не может. Сквозь отупляющий океан боли прорвался ее рык.

— Кричи, идиот! Легче же будет. Кричи! Слышишь!?

И он заорал. Терпеть это было просто невозможно. Показалось или с криком немного схлынула боль?

— Вот так, Владушка, молодец! Только не двигайся, еще немножечко, — упрашивала она, — ты же у меня умница.

А потом все закончилось. Боль ушла, оставляя лишь ноющие отголоски. Через некоторое время Аня помогла ему сесть обняла и, притянув его голову на свое плечо, долго успокаивала, укачивая словно ребенка. От этого стало только хуже...

— Продолжай, со мной все нормально, — заявил Влад, отстраняясь напоследок шмыгнув носом.

— Может не стоит? — усомнилась я, — Давай отложим на завтра.

— И еще раз пройти через все это? — вздрогнул Влад, оглядывая брошенные в лоток инструменты. — Ну, уж нет.

— Ты прав — растягивать удовольствие не стоит, — все-таки согласилась я, — ничего, осталось совсем немного, я тебе обещаю, так больно уже не будет, просто я ввела тебе один хитрый препарат...

— Можешь не объяснять, — покачал он головой, — я все равно ничего не пойму.

Я кивнула соглашаясь. О таком пациенте можно только мечтать, с уважением думала я, возясь с аппаратурой — парень стоически переносил все, что бы я с ним не делала.

К концу осмотра я могла констатировать, что серьезных повреждений у него не наблюдается. Если не считать нескольких застарелых травм и легкой простуды. А что касаемо свежих следов кнута, то после его полного осмотра, их вообще за травмы не считала, так, легкие царапины.

— Да уж, мечта пластического хирурга, — констатировала я, еще раз внимательно оглядывая его спину, — Хорошего же мнения были о тебе твои прежние хозяева. Чем же ты им так насолил?

— Огрызался, врал, воровал, не работал, — пожал он плечами, — дальше продолжать?

— Я думаю, не стоит. Интересно, как же ты мог огрызаться, если и слова лишнего не вытянешь?

— Это только по началу, — хмыкнул Влад, — потом характер начинает портиться, а хозяевам вообще закон не писан.

— Сейчас обработаю спину и можно идти спать, — поспешила я уйти от неприятной ему темы.

Влад без приказа, улегся на кушетку, подставляя спину.

— Ничего, — задумчиво проговорила я, — когда все подживет, я отведу тебя к знакомому пластику, он сделает несколько операций и уберет все шрамы, будешь как новенький.

— Не надо меня жалеть, — попросил он, голос его звучал глухо и как-то странно прерывался.

— Извини, больше не буду, — пообещала я, — можешь положить руки под голову, так будет удобнее. Слушай, а что это за безобразные татуировки на бедре?

— Это не татуировки, — спокойно пояснил он, после прививки он относился ко мне более благосклонно, — это клеймо хозяина. А безобразные они потому, что ставят их каленым железом. Это хорошо если нормально сделают, а то, иной раз, недели три ходить невозможно.

— Повернись на бок, я хочу их рассмотреть.

Влад послушно повернулся. Я направила на его бедро пучок света. Последнее, совсем свежее клеймо нуждалось в срочной обработке сожженная кожа пузырилась мелкими волдырями, некоторые из них лопнули, а попавшая в незащищенные кожей места грязь вызвала воспаление грозившее перерасти в глубокую гнойную рану.

Осторожно, стараясь не задеть волдыри, я вычистила грязь и вскрыла нарыв. Несмотря на обезболивающий укол, парень слегка дернулся, и с шумом втянул в себя воздух.

— Тихо, тихо, — успокаивающе бормотала я, — потерпи. Можешь не геройствовать, как ты помнишь я вполне в состоянии вытерпеть твой крик, только не дергайся, — попросила я, но Влад на этот раз от моего предложения предпочел воздержаться.

— А ты молодец, — похвалила я, приклеивая пластырем мягкую салфетку.

— Спасибо, — сдавленно пробормотал Влад, — но та сволочь, что ставил это клеймо, был пьян, и ему не мешало повыдергивать ноги.

— Скорее голову, — внесла я встречное предложение, Влад хмыкнул, полностью со мной соглашаясь.

— По клейму можно установить хозяина? — поинтересовалась я.

— Всех, — откликнулся Влад, — от первого, до последнего. А ты когда свое ставить будешь?

— Не буду я ничего ставить, — возмутилась я подобному предположению, — поворачивайся на живот, придется еще немного пострадать. Не больно? — спросила я, звякая инструментами о лоток.

— Совсем нет, — отозвался он и глубоко вздохнул, отчего его спина пришла в движение.

— Ты когда вздыхать собираешься, предупреждай, пожалуйста, — попросила я, — я все-таки ножом орудую, отрежу чего лишнего, беда будет!

— А там резать нечего, — мрачно откликнулся Влад, — кожа да кости. Разве что шкуру на ремни попробовать...

— Прекрати сейчас же глупости говорить! — прикрикнула я.

— А я чего! Я же правду сказал! — поспешно заговорил он, — Там действительно кожа да кости.

— Не расстраивайся, я тебя быстро в норму приведу, — утешила я. — На внешней стороне бедра это уже понятно — клеймо, а что на внутренней? Там-то точно татуировка. Рисунок и буквы какие-то.

— Где? — удивился Влад и, приподняв голову, оглянулся на меня.

— Вот здесь, — я легонько провела пальцем по внутренней стороне бедра, он вздрогнул, а повернутую ко мне щеку покрыл густой румянец.

— Извини, — пробормотал он и уткнулся носом в сложенные руки.

— Ничего, — вздохнула я, надо бы поосторожнее, мужик все-таки, — так что это за татуировка?

— Я не знаю, я ее раньше никогда не видел, — буркнул он в стол и добавил с досадой, — да и как увидишь, если на тебе постоянно слой грязи! Я ведь сегодня впервые в жизни отмылся!

— Ну, не знаешь и не надо, — легкомысленно проговорила я, — ты только не нервничай. Я же должна о тебе хоть что-то узнать, а спросить кроме тебя не у кого, вот и пристаю.

Влад тихонько хмыкнул и покачал головой, не отнимая лицо от рук. В кабинете воцарилось недолгое молчание. Я поспешно заканчивала работу, очень не хотелось, что бы парень уснул как тогда в номере и провел первую ночь в моем доме на неудобной больничной кровати.

— Вот интересно, — продолжил он, чуть погодя, — я у тебя целый день, а ты на меня еще ни разу не ударила, со мной такое впервые.

— Ты мне скажи, тебе что — плохо? — Влад отрицательно покачал головой. — Вот мы с тобой сейчас нормально разговариваем, начни я тебя избивать, смогли бы мы вот так? Нет. И к тому же, ты забываешь про подзатыльник в коридоре.

— Это не считается, я сам, намерено, лез на рожон, — пожал он плечами.

— Не дергайся, я еще не закончила! — шикнула я, — А почему ты не стал мне говорить о том, как себя чувствуешь?

— Потому что нельзя, — неохотно признался он.

— Что нельзя?

— Хозяевам об этом говорить нельзя, за нытье к столбу приковать могут, а если решат, что повреждение нанесено намерено, ну, что б не работать, то высекут. Потому и нельзя.

— А мне расскажешь? Мне нужно больше знать о твоих травмах, что бы я могла тебе помочь.

— Про все? — ужаснулся он.

— Хотя бы про те, что вспомнишь.

— А можно не сейчас? — с надеждой попросил он.

— Можно. Все, поднимайся — я закончила. Плечами пошевели, нигде не давит? — он послушно шевельнул плечами и даже выгнул спину.

— Замечательно.

— Пошли, покажу тебе комнату, только оденься, — я подала ему пижаму. — А то сегодня из ванны голый выскочил, чуть папаню своими мощами до инфаркта не довел, — Влад недоверчиво нахмурился, а я хмыкнула, — ты не смотри, что он такой большой и грозный, он вообще-то очень тонкая натура... и жалостливая, — подумав, добавила я.

— Это как раз про него — жалостливый, — пробормотал Влад, не поверив ни единому слову.

— А в морду? — беззлобно поинтересовалась я.

— Не надо, — вполне натурально перепугался он.

Не успели мы переступить порог комнаты, как меня вызвали на работу. Похоже, сегодняшний день и не собирался заканчиваться. Я выругалась себе под нос, словив удивленный мужской взгляд.

— Обживайся, — вздохнула я. — Меня не жди — это надолго. Ложись спать, — я выключила верхний свет, оставляя взамен ночник, а сама поспешила на вечный зов.

...Комната, в которой его оставила Аня очень понравилась — здесь не было ничего лишнего, а на полу лежал мягкий ковер ничуть не хуже, чем в комнате с диваном. На нем будет приятно спать, порадовался он, не слишком расстраиваясь, что ему не досталось ничего, чем можно укрыться. В комнате тепло, а Влад привык спать и в менее приятных местах. Что ж, это не плохая награда за то, что с ним делали.

Пытаясь отвлечься, он прошелся по комнате, открывая внутренние двери, их было всего две. За одной скрывался туалет, а за другой душевая кабинка, удивившись, зачем в сравнительно небольшом доме два санузла Влад закрыл двери. Никаких указаний, где ложиться не было, и Влад устроился в уголке, который присмотрел, осматривая комнату. Влад заполз под стол, там было удобно. Он не лежал посреди комнаты, об него никто не будет спотыкаться, а стол, возвышающийся над ним, создавал иллюзию отдельного угла, оставалось только надеяться, что хозяйка не станет ругаться за самоуправство.

Свернувшись калачиком, он блаженно закрыл глаза, собираясь обдумать все, что с ним произошло за этот невероятный день, показавшийся длинною в жизнь, и чем все это может закончиться. Но этого сделать ему не удалось — парень так вымотался, что заснул, едва успев смежить веки...

Домой я вернулась спустя час. Один из пациентов впал в истерику из-за предстоящей операции и желал поговорить только со мной. На протяжении всего разговора я на разные лады повторяла ему, что беспокоиться не о чем, что такие операции проводятся уже добрых два века и отработанны до мелочей и все в том же духе. Выйдя из палаты, устало потерла лицо руками, подобные разговоры выматывают до предела.

Перед тем как отправиться спать я заглянула к Владу, посмотреть, как он устроился. Комната оказалась пустой — аккуратно расстеленная кровать, приглушенный свет ночника, создавал в комнате приятный полумрак и никого. Я заглянула в подсобные помещения — и там пусто. В недоумении я опустилась на кровать и только тогда заметила его. Влад проигнорировав кровать улегся на полу под столом, неудобно подобрав ноги. Я осторожно тронула его за плечо.

...Его разбудил легкий толчок в плечо. Кому-то понадобилось его место!? Еще пребывая в полусонном состоянии, молодой раб среагировал мгновенно. Пальцы сжались в кулак и он, не открывая глаз, нанес сокрушительный удар в ту сторону, где, по его мнению, находился нахал претендовавший на личную территорию и припрятанные крохи обеда. Но вместо морды обидчика кулак встретил лишь пустоту. Эт-то еще что за?.. Глаза удивленно распахнулись...

Реакция оказалась непредсказуемой, даже не зрением, а интуицией я почувствовала летящий кулак, нацеленный мне в лицо. Я плавно качнулась назад, уходя из-под удара, и мрачно хохотнула — шустрый, однако, парень. Но его необходимо разбудить, не хватало еще получить по мозгам от собственного раба!

— Эй, эй, только без нервов! — прикрикнула я, привязывая парня к реальности.

Влад, осознав кто перед ним, не на шутку перепугался. Пришлось успокаивать, тем более в его выходке я виновата сама — не привык он еще к человеческому отношению.

— Я, конечно, понимаю, — весело проговорила я, заглядывая под стол, и упорно не замечая его испуга, — у каждого свои привычки, но не мог бы ты выбрать для сна более подходящее место?

— Какое? — непонимающе моргнул он.

— Например, кровать, — я зазывно похлопала по подушке.

— А разве мне можно? — почему-то шепотом спросил он и опасливо огляделся.

— Ты попробуй, а там увидим, — таким же шепотом предложила я.

Влад переместился на кровать, вытянулся в полный рост под теплым мягким одеялом

— Устроился? А теперь спать.

Поставив чайник, устроилась на стуле, подобрав под себя ноги. Меня одолевали невеселые мысли, завтра предстоит нелегкий разговор с начальством. Необходимо полностью менять график. Это, когда я была одна, я могла позволить себе несколько дней не появляться дома. А теперь я вдвоем, и с этим придется считаться всем. С этими мыслями я отправилась спать, машинально поставив будильник. На кухне выключаясь щелкнул забытый чайник.

...Подвал... плохо оструганный столб перед глазами... руки пристегнутые кандалами к самому верху, так что ноют плечи... кнут, безжалостно врезающийся в беззащитную спину, равномерно, с оттяжкой и ухмыляющееся лицо молодого хозяина...

Влад проснулся от собственного крика. По ребрам и лицу стекали противные струи холодного пота, так что одежда липла к мокрой коже. В темной комнате едва угадывались очертания разных предметов и еще толком не успев отойти от кошмара, он не мог понять, где ему выпало оказаться. Это не невольничий корабль и не барак на плантации или у перекупщиков... бледная фигура, возникшая из темноты, склонилась над ним, прохладные ладони легли на лоб, стирая горько-соленую влагу и тихий шепот: 'Не бойся. Это всего лишь сон'.

Владу показалось, что это продолжение сна, виденного им в каменном мешке чулана. Он двинул рукой, ожидая почувствовать колючую солому, но ладонь скользнула по прохладной ткани. Вспыхнул приглушенный голубоватый свет ночника и Влад осознал, что это вовсе не сон, а фигура рядом с ним — его новая хозяйка.

— Не возражаешь, если я немного посижу? — Влад судорожно кивнул. С каких это пор хозяину нужно разрешение?

— Расскажешь, что приснилось?

Влад отрицательно мотнул головой, но опомнившись, забормотал что-то нечленораздельное. Она хмыкнула и приложила к его губам палец, заставляя замолчать.

— Расскажешь, когда будешь готов, только запомни — чем дольше держишь в себе, тем труднее будет избавиться от этого. Может, хочешь побыть один?

— Не уходи, — пробормотал он.

— Хорошо, — улыбнулась она, — тогда подвинься — у меня ноги мерзнут.

Влад, пряча поглубже удивление, отполз, вжавшись спиной в стену, освобождая ей место...

Поспать этой ночью удалось в общей сложности четыре часа. Через час, после того как я заснула, меня разбудил душераздирающий вопль. Я подскочила, спросонья еще толком не понимая, что случилось. Потом, вспомнив, что я теперь не одна, побежала в комнату Влада. К моему облегчению ничего страшного не случилось, просто ему приснился кошмар. Я просидела с ним довольно долго, позволив себе уйти, лишь убедившись, что он спит. Я забралась под свое одеяло и еще долго не могла заснуть.

...От чего проснулся на этот раз, сказать не мог. Просто глаза сами собой открылись, может это свет ночника? Мысль, что он может бояться темноты, рассмешила. Ночь была его временем. Тьма — верной любовницей, подругой, охранительницей и ласковой матерью, которой у раба никогда не было. Ночью трогали редко — надсмотрщикам тоже нужно спать. Тьма укрывала молодого раба черным пологом, надежно отгораживая от беспокойных соседей. Давала отдых, усмиряя боль в разбитом теле и израненной душе. Утирала слезы, когда был маленьким, и позволяла открыто ненавидеть, когда стал большим. А теперь ему оставили ночник. Влад тихо хмыкнул, покрутил головой, удивляясь глупости хозяйки — неужели она не понимает таких простых вещей. Дотянулся до лампы висящей почти у самого пола. Комната погрузилась в непроглядный мрак. Парень сразу почувствовал себя гораздо увереннее.

Сон не шел. Влад долго ворочался в темноте, обдумывая свое положение. На первый взгляд хозяйка попалась, каких поискать — не распускает руки, накормила хоть и не вкусной, но вполне приемлемой едой и спать уложила на кровать, не стала ругать когда разбудил ее криком. Вроде бы все хорошо, что еще надо? Зачем с ослиным упорством ощупывать границы дозволенного, раз за разом испытывая ее терпение? Не понаслышке зная о людской жестокости, Влад страшился, что утро может оказаться не таким уж безоблачным. Может это все показное, и она просто хочет, заставить его почувствовать себя в безопасности, расслабился, а потом нанести хитрый и жестокий удар? Влад усиленно гнал от себя эти мысли, но они возвращались с незавидным постоянством, а значит надо бежать. Бежать! Сейчас самое время. Все спят, ошейник больше не давит шею, и раздобыть одежду не составит труда. Она лежит в ванной, где Влад ее оставил, раздеваясь перед тем, как принять ванну. Если хозяйка ее не спрятала, впрочем, если и спрятала, это его не остановит. Неимение денег его волновало мало, главное сбежать, а там он что-нибудь придумает. Наймется куда-нибудь... О том, что у него нет никаких документов, раб старался не думать. Он подумает об этом позже, когда в том возникнет необходимость. Нужно прихватить немного еды, на первое время. Нет, он мог обойтись и без этого, дня четыре, но зачем пренебрегать тем, что предлагает сама судьба?

Влад откинулся на стену и, покусывая губу, еще раз продумал побег. Прежде всего, пробраться на кухню. Он успел приметить, где у хозяйки бутылки с водой и хлеб. Потом в ванну, забрать одежду. Одеваться нужно у входной двери, чтобы не разбудить хозяйку. Влад прикрыл глаза, вспоминая путь к той странной комнате, в которой они приехали сюда. Выходя из каюты повернуть налево пройти вперед, до следующего поворота еще раз повернуть, и уткнешься в двойные металлические двери, а там уж дело за малым — ткнуть на неприметную кнопку, потом на еще одну, уже в самой комнате. А когда окажется на стоянке кораблей останется незаметно прокрасться на один из них и значения не имеет, куда тот направляется. Рабу все дороги хороши, главное подальше отсюда. Ну, что? Пора? Влад медленно выдохнул, унимая поднимающееся волнение, и спустил ноги с кровати.

Тихо ступая в темноте, выскользнул в гостиную. Комната освещалась несколькими круглыми фонариками, расположенными на полу вдоль стен. Их света вполне хватало, что бы разглядеть комнату, что значительно облегчало задачу. Прокравшись на кухню, Влад оказался почти в полной темноте, но это ему не мешало. Привычка отмечать малейшие детали обстановки помогла. Прихватив краюху хлеба и всего одну бутылку воды, можно взять и больше, но Влад рассчитывал спрятать еду за пазуху, и если взять больше будет слишком заметно. Прижимая трофеи локтем к боку, раб направился в ванну. Вещи лежали на том самом месте, где он их оставил. Злорадно ухмыльнувшись наивности хозяйки, значительно облегчившей его положение, раб сгреб вещи.

В прихожей Влад сумел перевести дыхание. Кое-как одевшись и надежно уместив съестные припасы, потянул дверь, с ужасом думая, что она может не открыться. Если дверь заперта, то весь его побег провалится, вряд ли ему удастся тихо справиться с замком, а выбивать нельзя — слишком шумно. Дверь легко поддалась. Освещенный призрачным дежурным светом укрепил раба в уверенности, что на этот раз у него все получится. Коридор пуст, значит, некому встретить одиноко бредущего незнакомого человека и поднять тревогу. Еще пара шагов и он будет на свободе. И вот уже перед ним металлические двери лифта. Из последних сил сохраняя спокойствие, раб нажал на кнопку на стене, светящуюся красноватым светом...

Я открыла глаза, прислушиваясь к едва слышным шевелениям в каюте. Для своей комплекции он двигается достаточно тихо, глядя в темноту, думала я. И чего ему не спится? Ага, на кухню пошел, сейчас нажрется чего не попадя, потом желудок болеть будет. Встать что ли, уши надрать? Я уже приподнялась на локтях, когда легкие шаги прошелестели в сторону ванны, там Влад пробыл считанные секунды. Что он еще задумал?

Едва слышно стукнула дверь прихожей. Опять? Я весело хмыкнула, поднимаясь с кровати. Вы становитесь жутко предсказуемым, дорогой Влад. Натянув штаны и свитер, заглянула в ванну. Так и есть — одежда раба испарилась. Покачав головой, отправилась на кухню, поставила чайник и, включив небольшой телевизор, вышла в меню наблюдения. Камера над входной дверью как раз запечатлела затылок Влада осторожно выбирающегося в коридор. Вид он имел забавный. Кое-как застегнутая и заправленная за пояс штанов рубашка причудливо топорщилась в самых странных местах. Хорошо, хоть штаны без приключений застегнул, мрачно подумала я.

— Спорим, ты пойдешь налево? — спросила я у изображения, и Влад послушно повернул в указанную сторону, а я довольно хмыкнула.

Никаким даром предвидения я не обладала, просто логически рассуждая никуда в другую сторону, он пойти и не мог. Единственный известный ему путь бегства через лифт в ангар. Ох-хо-хонюшки! Опять моего раба подводит недостаток информации. Его ж охрана лицом по полу возить начнет, едва ему стоит показаться в ангарах. Я б на его месте сперва обжилась чуток, разузнала, что к чему, а уж после и на рывок, как говорят подопечные моего папаши, собиралась. Но парню, видно совсем уж невтерпеж! Хорошо хоть идет медленно и достаточно уверено, что бы ни привлекать к себе лишнего внимания.

Я переключилась на камеру над дверями лифта, рассуждая, воспользоваться ли своим пропуском и позволить ему спуститься в ангар или все-таки не стоит. Желание было почти непреодолимое. В конце концов, пора уже проучить наглеца. Но по здравому размышлению пришлось от этой идеи воздержаться. На часах полчетвертого утра, а в это время у людей с чувством юмора просто беда. Владу, конечно же, перепадет не слабо, но после и мне достанется, что выпустила его одного. А мне лишние проблемы сейчас ни к чему, одной выше крыши. От размышлений меня отвлекло появление Влада. Парень остановился у лифта и принялся задумчиво изучать кнопку, хотя, это, пожалуй, сказано громко, на деле он тупо на нее уставился. Мысленно сплюнув, я отправилась за своим имуществом.

...Кнопка послушно утонула в стене и... И ничего не произошло. Влад отпустил палец. Кнопка с тихим щелчком выскочила обратно. Может он чего не так сделал? Да нет, все правильно. Именно так отец хозяйки заставил открыться двери в том зале, куда они прилетели. Где-то внутри зародилось беспокойство, неужели опять ничего не выйдет? Раб медленно выдохнул и еще раз нажал на кнопку.

— Что — никак? — с участливым любопытством поинтересовались за спиной, заставив раба вздрогнуть от неожиданности, — А ты попробуй еще раз, — предложила хозяйка, раб тупо выполнил приказ, но осознав, что делает, отдернул руку от кнопки.

Влад медленно выпрямился, чувствуя, как все внутри обмирает от мимолетного страха. Раб усилием воли заставил себя повернуться к хозяйке. Да что же это такое!? Ну, почему, почему ему так не везет!? А впрочем... Влад исподлобья разглядывал хозяйку, просчитывая свои шансы. Она стояла, привалившись плечом к стене в нескольких, шагах от него. В достаточно больших шагах, надо сказать. Одетая в широкие штаны болотного цвета и в свитер размера на полтора больше, чем полагалось, она выглядела еще более хрупкой и беззащитной чем раньше. Тонкая, изящная шейка с бледной нежной кожей легко поддастся грубым мужским пальцам. Влад едва раздвинул губы в ухмылке, представляя тихий хруст, с каким поломаются шейные позвонки. Она одна, в коридоре никого, до ближайшего жилья достаточно далеко, обитатели станции спят, так что если все сделать быстро, то никто и не услышит возни короткой схватки. Правда, потом нужно где-то спрятать тело... Хотя, это тоже не беда — тело он спрячет в ее же комнате и до утра ее не хватятся, а у раба будет достаточно времени добраться до кораблей.

— Ты что это задумал, голуба моя? — подозрительно сощурилась она, отлепляясь от стены...

Нет, он точно идиот, с тоской думала я, понимая, что парень загнан в угол и так запросто свою свободу не отдаст. И совсем не его вина, что у него ничего не выйдет. Откуда ему знать, что он вытянул заведомо проигрышный билет? А все его поспешность виновата. Но при всем моем благодушии я не собиралась позволять ему причинить мне вред, а в том, что он задумал что-нибудь этакое, не было никаких сомнений, вон как глазами сверкает. Пауза затягивалась. Ну, давай же, решайся! Мысленно поторопила я незадачливого раба. Мне поспать надо, на работу же с утра! Занятая этими мыслями я едва не пропустила его. Влад бросился вперед, намереваясь повалить меня, подмяв под себя. Еще чуть-чуть и его пальцы вцепятся мне в глотку. Я качнулась влево, по плавной дуге уходя от атаки и пропуская тем самым парня вперед. Если бы не вакцина, вколотая мной несколько часов назад и не его изможденность, если бы он был в чуть лучшей форме, страшно подумать, чем это все могло закончилось. Я сделала небольшой шажок, обходя раба сзади, как раз когда он, не сумев остановиться, пролетал мимо, одновременно хватая его за запястье и делая подсечку. Не было необходимости применять много сил, за меня все сделали инерция и его вес. В следующую секунду Влад оказался на полу с сильно завернутой за спину рукой, мне даже показалось, что я уловила едва слышный треск, остается надеяться, что я со своей дури не вывихнула парню руку. Что бы окончательно выветрить из его головы ненужные мысли я уперлась коленом в мужскую поясницу.

...Влад так и не понял, что же произошло, и как он оказался на холодном металлическом полу с больно заломленной назад рукой, а в спину упирается острая девичья коленка. Бессильная ярость затопила сознание молодого мужчины, в беспокойном прошлом достаточно удачливого гладиатора. Растоптанные остатки гордости требовали мести. Было стыдно перед самим собой, что его сумела уложить мордой в пол какая-то девчонка, не получившая при этом никакого урона. Одна! Одна, м-мать ее!!! Ну, ничего, он сейчас поднимется. Для этого и надо-то всего-навсего выкрутиться так, что бы оказаться на одной линии с заломленной рукой, а там уж не составит труда стряхнуть с себя нахалку. Он разорвет ее в клочья, как только освободится.

Раб застонал, отвлекая внимание хозяйки и движением, которое он надеялся, выглядит неосознанным от боли, подтянул свободную руку к поясу, чуть повернул ее, упираясь ладонью в пол, одновременно напружинивая ноги, что бы в нужный момент опереться на колени. Полежал с секунду и, в последнем рывке собрав все силы, дернулся, стараясь вернуть неестественно вывернутую конечность в нормальное для нее положение, одновременно стряхнув с себя маленькую стерву. И был тут же наказан за свою прыть. Хозяйка навалилась на вывернутую руку, заламывая ее до самого последнего предела, вызвав очередную вспышку боли, а ее колено, скользнув вдоль позвоночника, уперлось между лопаток. Теперь уж точно все, отстраненно подумал раб, задыхаясь от бессильной злобы, прижимаясь горячей щекой к прохладному полу. Мышцы противно подрагивали, расслабляясь, напряжение постепенно отпускало. В довершении всего Влад почувствовал, что рубашка на животе и штаны, намокая, прилипли к телу, а под ним растекается подозрительная лужа. Он старался не думать, откуда она появилась...

Я ослабила давление, едва почувствовала, что последние крохи сопротивления сломлены. И его и себя было жалко до слез. О каком, скажите, пожалуйста, установлении дружеских отношений теперь может идти речь?

— Ну, что успокоился? — миролюбиво поинтересовалась я. Ответом было лишь сердитое сопение.

Я подождала несколько секунд, позволяя ему придти в себя, после чего повторила свой вопрос.

— Успокоился, — процедил он сквозь сжатые зубы.

— Ты мне не рычи, — прикрикнула я, — если успокоился, я тебя отпущу, только пообещай не дергаться. Обещаешь?

— Да, — выдохнул он уже спокойнее.

— Вот и молодец, — я похлопала его по щеке, надеясь, что он не воспримет это как пощечину.

Я убрала колено с его спины, отпустила руку, и отпрыгнула в сторону, опасаясь нового нападения. Но Влад и не думал нападать, он перевернулся на левый бок, стараясь не тревожить пострадавшую руку, и тяжело сел подтянув колени к груди. Вид у него был пришибленный.

— Вставай, пошли домой, — позвала я обиженного мужчину, протягивая ему руку, что бы помочь подняться.

Влад хмуро посмотрел на протянутую ладонь. Если бы он мог сломать ее, это доставило бы ему гораздо большее удовольствие, чем принимать помощь от обидчицы-хозяйки. Эти преступные мысли явно читались в его глазах. Но, слава богам, благоразумия парня вполне хватило не повторять попытки. Я фыркнула и убрала руку. И как мне теперь спать ложиться!? Если он сбежит, это полбеды, а вот если все же захочет закончить начатое, читай придушить меня?

Первой и самой логичной мыслью было приковать его наручниками к трубе в ванной (единственное место в каюте, где можно отыскать эту самую трубу!). Но от этой идеи пришлось отказаться по одной простой причине — отсутствия наручников. Нет, никто не спорит, можно обратиться к родителю, у него обязательно найдется лишняя пара браслетов, но, как бесплатное приложение к ним явится сам генерал, и уж тогда Владу придется лихо.

Вколоть ему, что ли снотворного, что б до утра спал, а еще лучше до вечера, пока я с работы не приду? Ага, вколи, вколи! Мерезенько так усмехнулся здравый смысл. Вколи и добей парня окончательно! Откуда ты знаешь, как его организм отреагирует на снотворное? К тому же организм подорванный твоей чудо-прививкой! И какой ты после этого врач? Так, фелшир-недоучка! Заткнись, а? Жалобно попросила я свой внутренний голос, тем не менее, полностью с ним соглашаясь.

Пока я разбиралась со своей совестью, Влад успел подняться. Разогнав остатки мрачных мыслей, я глянула на парня и мои брови помимо воли поползли вверх. Его рубашка на животе и штаны едва ли не до колен были насквозь мокрыми.

— Это еще что за..? — не сумев сдержать глупую ухмылку, поинтересовалась я.

— Ничего, — буркнул он, густо краснея и отводя взгляд куда-то в сторону.

— Не хами, — посоветовала я и, шагнув к нему, распахнула промокшую рубашку.

Все сразу стало ясно. Ничего постыдного не произошло. Из-за пояса штанов торчало горлышко покореженной пластиковой бутылки. Очевидно, падая, он раздавил эту самую бутылку. Влад, так же уставившийся на горлышко не сумел сдержать вздох облегчения.

— Ладно, пошли домой, — я подтолкнула его в сторону каюты.

Снова оказавшись в каюте, Влад заметно присмирел и теперь выглядел до смерти уставшим. Осмотрев его плечо, я выругалась про себя, до вывиха, конечно, не дошло, но повязку тугую накладывать пришлось. Закончив с бинтами, я подала ему пижаму, он с явным удовольствием переоделся в сухое.

— Так лучше? — улыбнувшись, спросила я. — Пошли чаем тебя напою.

Влад послушно поплелся на кухню. Я усадила его за стол и, подав чаю с хлебом и сыром разъяснила, всю нелепость его поступка, продемонстрировав по телевизору, что легко могла отследить его путь, не выходя из каюты, сделав при этом особый упор на охрану ангара. Влад внимательно следил за мной, не забывая при этом жевать.

— Понял теперь, как было глупо пытаться сбежать? — мягко спросила я, в ответ Влад лишь тяжко вздохнул. — Оставить твой поступок просто так я не могу, поэтому остаток ночи тебе придется провести под замком в кладовке. Там, конечно, тесновато, но мне так будет спокойнее. Мне нужно поспать хотя бы пару часов. Мне завтра на работу, людей потрошить, а я это делаю лучше, когда отдохну. Ты допил свой чай? Тогда вперед.

Влад не возражал, впрочем, он вообще не произнес ни звука с тех пор, как переступил порог каюты. Я открыла дверь кладовки, внутри зажегся неяркий свет, осветив крохотное квадратное помещение всего-то шаг в длину и ширину. И не кладовка даже, а ниша в стене закрытая дверью. Там еле помещался пылесос, впрочем, агрегату особый простор не требовался, а вот Владу придется помучиться. У него не то, что лечь, сесть не получится. Или стоя или на корточках, я прикинула рост парня, нет, похоже, только стоя. Я выставила пылесос и жестом указала Владу на кладовку. Влад с подозрительной покорностью зашел внутрь, я закрыла дверь и два раза повернула ручку замка. Вот теперь можно спокойно лечь спать.

...Едва закрылась дверь, Влад оказался в полной темноте. Он вздохнул, проведя руками по близким стенам. Как она сказала? Тесновато? Это было явным преувеличением. Стоять было тяжело, Влад слишком устал за этот длинный день. Очень хотелось лечь, свернувшись калачиком и немного поспать, но лечь здесь было невозможно. Влад привалился спиной к стене и устало закрыл глаза, толку от этого в смысле удобства было чуть, но все же хоть немного легче. Он бы с большим удовольствием устроился на корточках, тем более, что ему не запретили это сделать, но молодой человек предпочел воздержаться, опасаясь, что когда настанет утро и придет время выходить из этой клетки он просто не сможет этого сделать.

Время в темноте, да еще и в неудобной позе тянется ужасно медленно, раб переступил с ноги на ногу и мрачно усмехнулся, вспоминая обиженное выражение глаз хозяйки, когда она поняла, что он собирается напасть на нее. Что ж, по крайней мере, он заставил ее бояться, эта мысль не принесла никакого удовлетворения. Еще бы, не будь он настолько безрассуден в своем стремлении к свободе, не был бы сейчас наказан, расплачиваясь за собственную глупость. А впрочем, нечего прибедняться, его не избили, и, для большего удобства, не связали по рукам и ногам. Он представил, какие мучения добавили бы веревки, перетягивающие заведенные за спину запястья и невольно вздрогнул.

В полной тишине щелчок открываемого замка показался громом и по глазам больно резанул яркий свет, вызвав слезы...

Спокойно лечь спать не получилось, я ворочалась с боку на бок не в силах уснуть, а не в меру разошедшаяся совесть твердила на все лады, что я не права, что так поступать нельзя, что в его желании свободы нет ничего предосудительного. Он никому не верит. Он один, он всю жизнь один и ему страшно, а ты, вместо того, что бы пожалеть, заперла в тесной кладовке, куда не проникает даже лучик света. Да ты же доктор, в конце концов, и ты знаешь, что через полчаса он потеряет ориентацию, где верх, где низ, а еще через два часа попросту сойдет с ума.

Черт с тобой! Ты меня убедила. Выругавшись сквозь зубы, я вскочила с кровати и помчалась вызволять пленника. Влад подслеповато щурился на свет и никак не мог понять, что я от него хочу. Пришлось почти за шкирку выволакивать его из кладовки и за шкирку же тащить в свою комнату.

— Ложись, живо! — злясь на себя, я указала ему на свою кровать.

И впервые увидала в серых глазах отголоски самого настоящего страха, но через секунду страх сменился иронией. Влад оскалившись, разлегся на моей кровати и насмешливо уставился на меня, мол, и что дальше?

— А теперь отворачивайся носом к стене, и спать! — насмешку сменило неподдельное изумление. — Я кому сказала!? — рявкнула я. Влад тут же перекатился на правый бок, действительно ткнувшись носом в стену.

Я закатила глаза к потолку от подобного рвения, устроилась рядом, повозилась, укрывая нас двоих одеялом, погасила свет и продолжила, несильно ткнув его в бок локтем:

— Сплю я чутко, так что только попробуй дернуться, видит Бог, я оглушу тебя чем-нибудь тяжелым по голове, и отправлю в кладовку, и будешь там сидеть, но не до утра, а пока с работы не приду! Понял? Я не слышу!

— Понял, — буркнул он в стену.

— Вот и хорошо, спокойной ночи.

Я закрыла глаза, почти сразу провалившись в тяжелый сон.

...Влад лежал вытянувшись в струнку, ткнувшись носом в холодную стену. Лежать, не шевелясь, было невыносимо, но рабу ничего другого не оставалось. После всех сегодняшних злоключений у него не было никакого желания и дальше испытывать хозяйское терпение. Снова оказаться в кладовке не тянуло, а уж с проломленной головой и того более. В любом случае, лежать пусть и неудобно, гораздо приятнее, чем стоять!

Влад порывисто вздохнул, ощущая себя самым несчастным человеком на свете. Ее кровать, слишком узкая для двоих и сколько бы ни вжимался в стену, все равно чувствовал ее тепло через тонкую ткань пижамы, вдыхал ее запах. Легкий, почти неуловимый, он нашептывал о том коротком миге в году, когда все просыпается после долгой зимы и неимоверно хочется жить... Запах был бы приятным, если бы не был ЕЕ запахом.

Как же он ее ненавидел! За то, что не похожа на других (за все его сегодняшние подвиги любой другой уже нарезал бы ремней из его спины!), за свой страх перед ней, от непонимания, чего она хочет. За то, что ее прикосновения не были такими уж отталкивающими. И еще немного за то, что она его все-таки не захотела!

Он так и не понял, за какой надобностью оказался на этой узкой койке, да еще и под боком у хозяйки! Ведь все знают, что отменять или облегчать наказание нельзя, его можно только ужесточить. Это знают и рабы и их хозяева, поскольку накрепко связаны одними и теми же законами. И когда она вытащила его из кладовки и приволокла в свою кровать, раб заметно струхнул. Да что там! Он был в панике оттого, что хозяйка решила забыть об утреннем разговоре и потребует удовлетворить ее, как женщину. Черта с два он сегодня что-нибудь смог бы. Сегодня у раба ничего бы не шевельнулось, не говоря уж о том, что подняться, а это грозило большой бедой. И дело даже не в том, что хозяйка может разгневаться и избить раба, на это было ровным счетом плевать. Ее гнев волновал мужчину меньше всего. Просто и без того раздавленная гордость не перенесет еще и этого удара. Но хозяйка отвернулась спиной, напоследок пригрозив проломленной головой, если раб вздумает пошевелиться. Количество непонятностей возрастало с каждой минутой.

А с другой стороны, чего ты так бесишься, поинтересовался внутренний голос. Не захотела она тебя и ладно! Тебе же, дураку, проще. Как говаривал один знакомый садист, перед тем как приступить к очередной бесправной жертве — расслабься и получай удовольствие! Воспоминания о том, что проделывал с ним тот невысокий человечек со слащавой улыбкой на тонких губах и колючими глазами убийцы, заставили молодого раба передернуться, чувствуя, как спина предательски взмокла от холодного пота, а волосы на затылке встали дыбом.

Похоже, хозяйка не врала и действительно спала очень чутко. Почувствовав, что с ее беспокойным соседом твориться что-то неладное повернулась к нему и, обняв за плечо, отлепила от стены, в которую раб вжимался, грозя проломать тонкую перегородку.

— Тихо, тихо. Ну чего ты маешься? — сонный голос звучал хрипло, — Спи, давай.

Влад покосился на ее руку, ему были неприятны ее прикосновения, как впрочем, и любые другие. Жизнь научила его сторожиться чужих рук. Раб повел плечом, сбрасывая с себя женскую руку. Рука исчезла с плеча, чтобы тут же оказаться на талии.

— Спи, — повторила она легонько, почти неслышно поглаживая его по животу, прогоняя озноб и против воли заставляя успокоиться.

И действительно, чего он так дергается? В конце концов, все не так уж плохо. Пока. Мерное дыхание спящей девушки убаюкивало. Влад зевнул, напряжение понемногу отпускало, и глаза наконец-то начали закрываться...

Я проснулась за минуту до звонка будильника, протянув руку, нащупала в темноте часы, отключая бесполезный звонок. И уставившись в темноту, лениво подумала, что нужно больше отдыхать, во всех смыслах этого слова, а то уже всякая дрянь сниться начинает. Я с удивлением вспомнила мужчину из своего сна, за которым за каким-то чертом гналась по коридорам станции, а потом еще и руку ему выворачивала, когда он решил свернуть мне шею! Это ж надо было такому...

В темноте что-то слабо завозилось, шумно вздохнуло, стараясь устроиться поудобнее. Я приподнялась на локте, осторожно потрогала это что-то, все еще не веря себе, щелкнула пальцами, заставляя включиться свет на самую низкую мощность. Мужчина в моей постели действительно имел место быть. Твою мать! От души и молча, выругалась я, падая на подушку. Выходит это не сон. А если это не сон, то он мой... Еще раз — твою м-мать!

Я грубо тряхнула его за плечо, несостоявшийся сон тут же открыл глаза. 'Я на работу, — шепотом сообщила я, — заглянешь в холодильник, серый ящик на кухне, там найдешь себе что-нибудь на завтрак, только много не ешь. Одежду возьмешь на диване в гостиной. Я попробую освободиться пораньше, без меня из каюты ни ногой. Ясно? Все спи'. Он закрыл глаза и снова уснул.

Я плотнее укрыла его одеялом, мимолетно удивившись происходящему. Почти всю ночь со мной делил комнату мужчина, которого я знаю чуть меньше суток, а я воспринимаю это, как само собой разумеющееся заботливо накрывая его одеялом. Будет о чем поразмыслить на досуге.

Отыскав под кроватью скомканный халат, накинула на плечи и пошла в душ. Стоя под теплыми тугими струями с некоторым раздражением я раздумывала, что если каждая ночь превратиться в подобную корриду, то придется серьезно подумать, как ограничивать свободу парня на ночь. Выбравшись из душа, завернулась в огромное пушистое полотенце и пошлепала на кухню. Наскоро выпив кофе, побежала на работу, чуть не забыв прихватить с собой карточку Влада, которую сделала вчера.

Глава 10.

Госпитальный отсек встретил обычной суетой, запахом лекарств и тихим шуршанием работающей аппаратуры. Я шла по коридору, сзади послышался грохот и протяжное: 'Посторонись!', я отскочила — мимо меня по коридору пронеслась каталка, я уцепилась за край и начала выяснять, в чем дело. В третьем ангаре случилась авария — разорвало дюзу транспорта. Покалечило четырех техников, этот самый тяжелый. Прибор, отмечающий работу сердца, протяжно запищал. Повязка, наложенная на рану, моментально промокла. Я чертыхнулась и, запрыгнув на каталку, ввела руку в открытую рану, наплевав на отсутствие перчаток. Нащупала источник кровотечения, заткнув его пальцем.

'В операционную, без анализов, быстро, — хрипло выкрикивала я, торопя санитаров. — Не успеваем, голубчики, быстрее, зажим с аорты соскочил, я пальцем держу, надолго меня не хватит!' На полной скорости влетели в опер блок. На встречу уже бежала моя подруга Наташка и медсестра Верочка.

— Что за шум, а драки нет? — громко осведомилась Наталья, — и почему госпожа Романова в не стерильной одежде восседает на пациенте?

— Она аорту пальцем зажимает, — отозвался один из санитаров.

— Почему 'Биоком' не заклеили? — возмущенно рыкнула Наташка.

— Да был 'Биок'! — не менее раздраженно ответила я, — Тебе же объяснили — зажим соскочил! Или ты уже языка человеческого не понимаешь!?

— Халат госпоже Романовой, — приказала Наташка ассистентам, не обращая внимания на мой гнев, — вызывайте анестезиологов! Будем работать. Анализы и все остальное в процессе. Мне нужна кровь!

Из операционной мы выползли спустя полтора часа. Случай оказался тяжелее, чем виделось поначалу. Я опустилась на корточки прямо около дверей операционной. Приятно было прижаться спиной к прохладной переборке. Мимо прогрохотали носилки, направляющиеся в реанимацию, я приоткрыла один глаз, провожая их.

— Ну и чего расселась? — услышала я над собой Наташкин голос. — Пошли хоть кофею хлебнем за счастливый исход.

Я поднялась и поплелась за подругой, стягивая с себя хирургический халат. Зайдя в комнату отдыха, глянула в зеркало, и могла констатировать, что моя новая белая блузка безнадежно испорчена. Я достала из шкафчика хирургическую пижаму и натянула на себя. В чистой одежде я почувствовала себя намного лучше.

— А ты акробат, — хмыкнула Наташа, — это ж надо, делать массаж и аорту держать, если мужик выживет — по гроб благодарен будет.

— Все, кто через меня прошел, грешат этим, — скромно ответила я. — Вот ведь, день еще только начался, а я уже как побитая собака!

— Пройдет, — успокоила меня Наташка, — ты мне лучше поведай, как отдохнули. Я слышала Лизи замуж вышла. Адмирал, говорят, рвет и мечет!

— Это присказка, не сказка, — усмехнулась я, — ты лучше послушай, что у меня было. Вот где закачаешься, — и я поведала ей обо всех моих злоключениях.

— То-то я думаю, что шеф носится с самого утра, будто ему клизму поставили, а в клозет не пустили, — хмыкнула она, — все кричал, что ты какую-то заразу на станцию притащила.

— И вовсе Влад не заразный, — обиделась я за парня, — я его вчера сама проверяла. У него даже вшей нет, точнее, уже нет, я их еще на Земле вывела, да и было их немного, а так ничего больше.

— Да не кипятись ты, — улыбнулась Наташа, — ты лучше расскажи, что ты с ним делать будешь?

— Еще пока не знаю, — призналась я, — учить буду, человека из него сделаю, не то он на звереныша похож, а там глядишь, и год положенный пройдет. Может родных получится отыскать. Понимаешь, не похож он на потомственного раба, слишком уж морда породистая. А если не найду... не знаю, дожить до этого надо, а там как Хаджа Насреддин говорил...

— Кто?

— Ну, был такой сказочный герой, так вот он говорил: 'А там или эмир помрет, или ишак заговорит'.

— Значит так, — подвела итог нашему разговору Наташка, — ношу, ты взвалила на свои плечи, возможно, неподъемную, правда это уже не имеет значения. Придется помогать расхлебывать все это по мере сил и возможностей. Но я тебя предупреждаю — не всегда можно спасти весь мир и одного человека в частности. Работать надо будет долго и тяжело и, в конце концов, не добиться нужного результата. — Она испытующе посмотрела на меня, ожидая возражений, но таковых не последовало. — Что ж, начнем, перекрестясь, — вздохнула она.

— А у нас есть выбор? — Уныло улыбнулась я.

Дверь с треском распахнулась, впуская в комнату отдыха Геннадия Васильевича, нашего любимого начальника. Он был всем мил, если не брать в расчет его скрупулезное отношение к соблюдению инструкций, которые, между прочим, он сам и создавал в необозримых количествах.

— Романова, — обратился он ко мне, забыв поздороваться, — почему вы притащили на станцию неизвестно кого к тому же без положенного двух недельного карантина?

— Здравствуйте, Геннадий Васильевич, — мило улыбнулась я, смущая шефа вежливостью, — я понимаю, что совершила непростительную ошибку, но рада сообщить, что сама проводила медицинское освидетельствование, и могу авторитетно заявить, что вышеназванный субъект не несет никакой опасности обитателям станции. Вот, пожалуйста, его медицинская карта, все нужные анализы уже внесены туда. — Я поднялась и, не снимая милой улыбки, подала светиле медицины подготовленную мной карту Влада.

Шеф, не ожидающий такой расторопности, хмуро взял из моих рук планшетку. По мере прочтения документа его лицо разглаживалось. Наконец он отложил ее и уже на полтона ниже продолжил:

— Да, Романова, в этом случае придраться не к чему. Но впредь настаиваю на соблюдении соответствующих инструкций по поводу карантина.

— Извините, Геннадий Васильевич, — потупила я глазки, — но я не стала беспокоить вас по окончанию рабочего дня и сама приняла решение обойтись без карантина. Вы бы со мной в этом согласились, поскольку пациент перенес тяжелую психологическую травму, а со мной у него наладился контакт. Если бы я отправила его в карантин, это было бы безвозвратно утеряно. — Я развела руками. — Да, кстати, Геннадий Васильевич, мне нужно изменить график работы, я хочу больше выходных и поменьше дежурств.

— Эко ты деточка замахнулась, — усмехнулся шеф, — а кто ж работать-то будет?

— То есть, как я поняла, вы не собираетесь идти мне на встречу? — улыбнулась я ему счастливой улыбкой.

— Анна Дмитриевна, — шеф аккуратно подбирал слова, — вы же поднимаете, какое тяжелое положение на станции — медицинского персонала не хватает.

— Вы отказываетесь поменять мой график, — печально уточнила я.

— К моему глубочайшему сожалению, я вынужден вам отказать.

— Замечательно! — воскликнула я, извлекла из ящика стола лист бумаги и протянула начальнику.

— Что это такое? — подозрительно спросил он.

— А, так, сущая безделица — требование всех неиспользованных выходных, отпускных, отгулов, а так же за работу по праздникам. Согласно контракту.

— Это невозможно! — воскликнул начальник зеленея.

— Отчего же, очень даже возможно. И если мы не решим это дело сегодня и миром, завтра эта бумага будет лежать на столе адмирала, я думаю, он удовлетворит мою просьбу.

— Анна Дмитриевна! — шеф решил не сдавать позиций, — вы злоупотребляете...

— Ничем я не злоупотребляю, — прервала я его довольно невежливо. — Я попросила вас упростить мне график, вы отказали, хотя и забываете, что я работаю практически на две с половиной ставки хирурга! Уж кто из нас злоупотребляет так это вы, поскольку у нас была договоренность: как только я сочту нужным, я тут же перехожу на обычный график работы. Если вы мне этого не даете, значит, я беру все, что мне причитается за три года.

Начальник в уме, видно прикинул, что отсутствовать я буду больше, чем долго и решил уступить. Решение его было основано на том, что лучше реже, чем никак. А для начала он предложил мне уйти на две недели в отпуск. Геннадий Васильевич удалился, что-то, сердито бормоча себе под нос.

— О, как! — хмыкнула Наташка, глядя на закрывшуюся дверь, — я бы так не смогла.

— Понимаешь, — пустилась в объяснения я, — если бы не взвалила себе на плечи заботу о ближнем, я бы тоже так не смогла. У меня, признаться, колени дрожат.

...Полудрема и тихие шаги. Решив, что ему просто показалось, Влад зарылся головой под подушку, сон опять накрыл его теплыми лапами. Дверь в комнату распахнулась от сильного удара, с треском влетев в стену, и на Влада, словно вихрь налетел злой, как черт, Дмитрий Петрович. Не церемонясь, содрал с Влада одеяло и рывком стащил его с кровати. Еще толком не проснувшийся Влад приземлился на полу, снова ударившись обожженным бедром, едва не взвыл от боли. 'Так клеймо никогда не заживет', — досадливо подумал он, глядя снизу вверх широко распахнутыми глазами на грозную фигуру генерала не делая попыток подняться.

— Встать! — проревел Дмитрий Петрович и шагнул к парню.

Не желая получать лишний пинок, Влад моментально вскочил на ноги, удивляясь про себя, от чего все хозяева так орут, если у него достаточно хороший слух. Дмитрий Петрович загородил своей спиной дверь в коридор. Взгляд затравленно метался по комнате ища пути к бегству — если эта туша навалится на него, рабу будет очень больно об этом вспоминать, если вообще вспоминать придется.

Раб обязан подчиняться любому свободному человеку — это закон. Но есть так же и другой закон — наказать раба имеет право только хозяин. Правда, второй закон не всегда соблюдается, так что разумнее будет сбежать, а потом уж пусть хозяйка решает, что делать с рабом. Глаза наткнулись на неприметную дверь, остается надеяться, что она не ведет в какой-нибудь чулан или шкаф, тогда ему конец.

— Слушай сюда, тварь! — рычал генерал, рывком вытягивая ремень. — Если я еще раз увижу тебя в Аниной кровати, я тебе ноги переломаю, а потом яйца вырву под самый корень и вместо сережек на уши повешу, удод ты тоскливый!

Влад не стал дослушивать его пламенную речь, не желая проверять на собственной шкуре, насколько выполнит Анин отец свои обещания, сделал еле уловимое движение, перенося тяжесть тела на другую ногу, что бы было сподручней добираться к облюбованной двери. Реакция у генерала была отменная — заметив движение раба, он выбросил руку, едва не схватив Влада за волосы. Но и своей реакцией, отточенной за долгие годы борьбы за жизнь, парень не похвастаться не мог — ловко вывернувшись, проскользнул в дверь, открыв ее ровно на столько, что б суметь протиснуться в щель. Захлопнул ее, отгородив себя от взбешенного папаши.

Чтобы оглядеться и сообразить где находится, потребовалось не более секунды. Поняв, что оказался в ванной, Владу оставалось только порадоваться тому, как удачно сконструировано Анино жилище, и мысленно поблагодарить неведомого человека, создавшего все это — возможно, он спас жизнь бедному рабу. Опрометью кинулся из ванны, выскользнул в гостиную и бегом в прихожую, второй раз за утро, едва не хлопнув разъяренного мужчину дверью по носу, и еще успел заблокировать ее стулом, по какой-то причине там оказавшимся. Секунда на размышление о строгом запрете покидать каюту. Стул, подпирающий дверь немного съехал, склонив чашу весов в пользу бегства. Влад распахнул дверь в общий коридор и опрометью понесся вперед, спасая свою шкуру за пределами Аниной каюты. Не оглядываясь и не запоминая дороги.

Сколько Влад бежал, захлебываясь от страха и усталости сказать не мог, так же не мог точно припомнить, в скольких местах он повернул. Погони уже давно не было, а он все продолжал бежать не в силах остановиться. Пересохшие легкие распирало от нехватки воздуха, а сердце обещало вот-вот выскочить из груди, а человек все не останавливался. Окончательно выбившись из сил, он отошел к стенке, уперся руками в колени и долго хватал ртом воздух. Хорошо хоть народ в коридорах попадался редко, иначе его уже давно бы сдали взбешенному папаше, тогда пиши, пропало. Самое обидное — он же действительно ничего плохого не сделал, просто спал рядом и все! Влад шмыгнул носом и, распрямившись, вытер пот, обильно струящийся по лицу.

Нужно вернуться в Анину каюту. Если хозяйка появится раньше него — по головке не погладит. Влад развернулся на сто восемьдесят градусов и поплелся в обратном направлении. Прежде чем заходить в длинные коридоры, встречающиеся на пути, долго осматривал их, и если они казались ему чуть знакомыми, Влад сворачивал.

Пока бродил по этим безликим и совершенно одинаковым лабиринтам Влад потерял чувство времени и как долго продолжается его путешествие представить себе не мог. За все это время Влад не встретил ни одного человека. Теперь он уже жалел об этом. Страх перед хозяйским гневом сменился другим. Страхом перед голодом и полным одиночеством. Ему казалось, что прошло уже несколько часов, как он покинул Анину каюту. Рабом начало овладевать отчаяние — даже если Аня, обнаружив его отсутствие, попытается его отыскать на это уйдет не один день. А если она, как и обещала в гостинице, не будет искать ненужного ей раба? Без еды он еще может протянуть некоторое время, а вот куда без воды деваться? Да и кто даст воды беглому рабу? Дмитрий Петрович уже не казался Владу таким страшным. Ну, чего спрашивается, побежал? Наказали бы, и все на этом! Может, и не сильно досталось — в первый раз все-таки. А сейчас точно от души ввалят, если... когда найдут.

От мрачных мыслей начала болеть голова. Влад брел по очередному коридору, еле переставляя ноги и низко опустив голову не заметив того сам чуть не столкнулся с седым крепко сбитым человеком. Бросив взгляд на его суровое лицо, Влад счел за благо побыстрее убраться с дороги — инстинктивно испытывая тревогу в обществе таких больших и сильных людей.

Мужчина с нескрываемым любопытством разглядывал незнакомого молодого человека в отчаянии бредущего по коридорам станции. Такого на своей станции Жан Дэмон еще не видел. Выглядел парень, как бы это сказать помягче, предосудительно — всклоченный, запыхавшийся, на грани отчаяния, босой и почему-то в пижаме! Это обстоятельство и заставило адмирала Дэмона остановиться. А еще больше заинтересовали бинты на шее и запястьях.

— Эй, парень, постой!

Резкий окрик заставил ноги прирасти к полу, а голову опуститься еще ниже. Голос мужчины выдавал в нем человека привыкшего повелевать и ожидающего, что его приказания будут выполняться беспрекословно.

— Ты откуда у нас такой пугливый? — вполне добродушно поинтересовался мужчина.

Влад предпочел отмолчаться — а что он в действительности мог сказать, если не знал, с какой стороны света он здесь появился? А свободные они такие: ответ не понравиться — пиши, пропало, а так молчишь и молчишь себе, хотя даже это они могут посчитать за наглость и хамство. К радости Влада этот седой человек с нестарым лицом оказался не из таких, и продолжал свои расспросы вполне дружелюбно.

— Ты немой, что ли?

— Нет, — пробормотал Влад, — я не немой, я потерялся.

— Вот незадача, — посочувствовал мужчина, — ты давно у нас?

— Вчера прилетел, — сказал чистую правду Влад, но не стал вдаваться в подробности — может еще обойдется и этот человек, думая, что Влад свободный не откажет в помощи и ему удастся отыскать Аню, все смягчающее обстоятельство!

— Меня Жан зовут, а тебя как? — мужчина протянул Владу крепкую ладонь.

— Влад, — выдавил раб в ответ, пожимая протянутую руку, копируя жест.

— Давай попробуем помочь твоей беде, Влад, — предложил Жан, — ты хоть помнишь, где остановился? Номер каюты?

— Нет, — сокрушенно покачал головой Влад, — я у Ани живу.

— Фамилия у твоей Ани есть? — нахмурился Жан.

— Я не помню, — в отчаянии проговорил Влад.

— Ты, парень, не паникуй, — прикрикнул на него Жан, — где эта Аня работает?

— Кажется она доктор, — не очень уверено сообщил Влад, вспомнив вчерашние издевательства.

— Это уже лучше, — проворчал Жан, — пошли, я тебя к госпитальному отсеку отведу. В приемной спросишь, где твою Аню искать.

— Спасибо, — вежливо, как учила хозяйка, поблагодарил Влад, хотя очень хотел упасть перед этим человеком на колени и целовать ему ноги, что не оставил его и не прошел мимо.

Они добрались до ближайшего лифта, и пока ехали до нужного места, Жан умудрился выведать у Влада подробности его появления на станции и из-за чего Влад заблудился. Как получилось у Жана так подробно разговорить Влада, парень объяснить не мог. Не смотря на то, что Жан узнал о молодом рабе, отношения своего не изменил, проводив до нужного места.

— Тебе сюда, — проговорил Жан, останавливая лифт, — иди, ищи свою Аню, а мне пора. Постарайся больше не теряться, договорились?

Влад еще раз поблагодарил неожиданного проводника, пожал протянутую на прощание руку и вывалился из лифта. На него тут же навалились множество незнакомых резких запахов и оглушили пронзительные звуки. Влад остановился, ошарашено оглядываясь — как он сможет разыскать хозяйку посреди этой толкотни и неразберихи? Повсюду царил самый настоящий хаос — множество каталок, которые толкали люди в разноцветной форме, двигались на первый взгляд беспорядочно и очень мешали друг другу. Его пару раз ощутимо толкнули в спину и грубо приказали убираться с дороги. Влад беспомощно оглянулся на лифт в надежде еще увидеть Жана и попросить помощи, но двери лифта уже закрылись, отсекая от единственного человека, согласившегося помочь.

Безжалостно подавив в себе проблески паники, снова начавшей одолевать молодого человека, двинулся вперед, внимательно вглядываясь в глаза над масками.

Он чуть не пропустил ее. Она была одной из многих, одетых в темно-синюю форму. Она катила перед собой каталку с тем, что совсем недавно могло считаться человеком, а сейчас напоминало кусок растерзанного мяса. От вида этого к горлу подкатила тошнота. Аня подняла свои восхитительные глаза, мельком прошлась по окружающим, задержала взгляд на нем. Влад бросился к ней, но она лишь нахмурилась и резко приказала:

— В сторону! — Аня сделала крутой вираж, закатывая каталку в смотровую. Влад вжался в стену, боясь помешать ей. — Какого черта ты здесь делаешь? Сгинь с глаз моих!

Она, натягивая какой-то балахон, продолжала смотреть на Влада, вжавшегося в стену, не знавшего куда деться. Но в следующий момент она уже забыла про раба, переключившись на больного. Влад как завороженный смотрел через небольшие окошки в дверях, как Аня и еще несколько человек уверенно орудовали какими-то приспособлениями. Влад шагнул поближе к окошку. Все его внимание было приковано к хозяйке. Раб не заметил, что загородил кому-то дорогу, за что тут же схлопотал чувствительный удар в бок тяжелой тележкой, нагруженной оборудованием и добрую порцию отборного мата от парня одетого в нежно розовую форму, катившего эту самую тележку. Не переставая ругаться, парень скрылся за двойными дверями, чтобы через миг появиться откуда-то с другой стороны. Медбрат схватил слабо сопротивляющегося Влада за локоть, сжав руку стальными пальцами, и продолжая рассказывать рабу, откуда тот вылупился и кто были его родственники, потащил через коридор, умело лавируя между каталками. Не успел Влад опомниться, как его втолкнули в тихую просторную комнату и оставили в полном одиночестве с напутствием оторвать голову, если посмеет нос за дверь высунуть. Захлопнувшаяся дверь отгородила его от суеты и шума, словно попал в другой мир...

Под потолком ожило радио, и через динамик послышался хриплый голос дежурного:

— Всему медицинскому персоналу занять свои места. Начальникам отделений прибыть в ангары. К нам поступает большое количество пострадавших из близлежащей колонии. Около трехсот человек, авария на горнодобывающей шахте. — Динамик отключился.

Мы с Наташкой вылетели в коридор. Среди персонала наметилась легкая паника. Никогда еще к нам за раз не поступало такое количество пострадавших, хотя, теоретически мы можем принять до пяти сотен.

— Спокойно! — рявкнула я, перекрывая гул голосов вовремя вспомнив, что я сегодня начальник дневной смены. — Больных сортируем следующим образом... — персонал выслушал меня. Наметив примерный план действий, мы кинулись готовиться к приему.

— Восемь бригад в операционные, двенадцать на прием, — дублируя мои приказы, неслось из динамика.

Все уже готово. Вот-вот поступят первые пострадавшие. Персонал застыл на своих местах, и показалось, что время остановилось. Лишь на один удар сердца. Из транспортного коридора послышался шум, надвигающийся подобно горной лавине. Еще один удар сердца и в отсек ворвались спасатели, толкающие неповоротливые каталки. И все пришло в движение. Никаких сбоев, быстро и слаженно. Осмотр, диагноз, первая помощь и дальше по цепочке в операционную. Мечась от пациента к пациенту, я чувствовала себя почти Богом. Здесь все зависит от меня, от моего умения и от моих знаний. Кидаясь за очередными носилками, я встретилась глазами с Верочкой.

— Какой счет? — крикнула я.

— Охренитительный! — отозвалась всегда вежливая до одури Верочка, — Идем на рекорд.

— Девочки соберитесь, — встрял медбрат Инго, — последний транспорт с минуты на минуту...

Я толкала пред собой каталку, когда боковым зрением заметила, что ко мне кинулся Влад.

— В сторону! — зло рявкнула я, сделав крутой вираж, закатывая каталку в операционную. Влад вжался в стену. — Какого черта ты здесь делаешь? Сгинь с глаз моих! — натягивая одноразовый халат, я увидела, что Влад все так же стоит, вжавшись в стену. Ну и черт с ним, я перевела все свое внимание на больного.

Закончилось все так же стремительно, как и началось. Передав пациента операционной бригаде, выскочила в коридор за очередным клиентом. Коридор опустел, и уже появились санитары со швабрами. Я стянула резиновые перчатки с усталых рук, мысли вертелись около кресла и чашки кофе.

— Анька, — я обернулась на зов, ко мне спешила Алиса, — Что тут у вас произошло? — она обвела недоумевающим взглядом разгром, царящий вокруг.

— Ничего, просто пациентов сегодня было много.

— Аня, — нерешительно начала Лиса, — тут понимаешь... такое дело... как бы это выразится...

— По-человечески, — устало попросила ее я.

— Ты понимаешь, в общем, — она собралась с духом и выпалила, — Влад пропал!

— С чего ты взяла? — удивилась я.

— Понимаешь, твой папа с ним поговорил, и раб тю-тю, — развела она руками.

— Твою мать! — рявкнула я.

— Ань, с тобой все в порядке? — захлопала глазами подруга.

Я же сделала вид, что не слышу ее, быстро шагая по коридору и заглядывая через окошки в смотровые комнаты. Я обегала все отделение, и не найдя парня ни на шутку встревожилась. Если он вышел отсюда, разыскать его будет сложно. Станция большая и дня не хватит все обойти. Я представила себе Влада, одиноко бредущего по длинным чужим коридорам, среди чужих людей и сердце мое тревожно сжалось. А если с ним что-нибудь случиться? Я себе никогда не прощу! Подожди, не паникуй! Народ у нас в большинстве хороший и обидеть не должны, а там кто его знает. Я мрачно усмехнулась — я беспокоюсь за взрослого мужчину, как за малого ребенка. Хотя, в сущности, здесь он и есть малый ребенок. Может, в своей среде он и считался самостоятельным, способным о себе позаботиться, но только не здесь. Свободный мир таит в себе множество опасностей, о которых он и не подозревает. Суровые вахтенные офицеры, которые, обнаружив в неположенном месте праздно шатающегося человека, могут запросто отправить его под арест 'до выяснения личности и целей'. Для подобного выяснения, если ты не имеешь при себе документов, обычно требуется около двух дней. В сущности, вахтенные правы, и обижаться на них смысла нет — нечего лазать, где не следует, вот только... Найду — убью. Вот честно — убью!

— Ань, ты чего мечешься? — заинтересовался моими хаотическими перемещениями Инго, когда я раз в четвертый пробегала мимо регистрационной стойки. — Потеряла чего?

— Ага, потеряла, — выдавила я, было ощущение, будто лицо свело судорогой.

— Уж не того ли босого недоумка в пижаме и с замотанной шеей, который под ногами болтался? — добродушно ухмыльнулся медбрат.

— Где он? — сквозь зубы процедила я.

— Да я его в комнату отдыха отвел, — для большего понимания парень махнул в сторону коридора, — Ань, ты чего?

Вид у меня, очевидно, был еще тот, Инго даже перевалился через стойку, провожая меня удивленным взглядом. Все верно, обычно я не позволяю себе гневаться на людях, но сегодня был случай особый. Успевший осточертеть за последние сутки до нервной почесухи.

— Анна, — окликнули меня уже у самой комнаты отдыха, — тебя адмирал вызывает. Я перевела звонок в твой кабинет.

Подавив вздох, я развернулась и поспешила в свой кабинет. Интересно, что от меня адмиралу понадобилось? С размаху шлепнувшись в свое кресло, я коротко выдохнула и нажала клавишу приема.

— Романова, госпитальный отсек, — отчеканила я.

— Что вы себе позволяете, Романова!? — в голосе адмирала послышались гулкие перекаты горного обвала, заставившие внутренне поежиться. — Вы соображаете, что ваше поведение недопустимо для служащего такой престижной станции!? Как вы посмели мало того, что купить раба, так еще и притащить его на станцию!? Вам что — работать здесь надоело? Вылететь хотите с треском? Я не слышу!?

— Нет, адмирал, — тихо проговорила я, преданно глядя на адмирала, — мне не надоело здесь работать.

— Надеюсь, вы понимаете, что я должен созвать собрание, где будет поднят вопрос о вашем недостойном поведении!?

— Да, адмирал, я все понимаю, — ровным голосом ответила я, а внутри все закипало нешуточной яростью от непонимания, что такого недостойного и порочащего честь служащего станции я совершила, не успела я об этом подумать, как вопрос сам собой слетел с языка. Вот это было лишнее. Утихающий тайфун адмиральского гнева взвился с новой силой, а мне оставалось лишь молча хлопать глазами, пережидая бурю, изо всех сил сдерживая гонор.

— А как же уголовный кодекс? — задала я осторожный вопрос, понимая, что от того насколько убедительной сейчас буду, зависит не только мое будущее, но и будущее моего непутевого раба. — Статья об оставлении человека в заведомо беспомощном и опасном для жизни положении?

— Он не человек — он раб и на него уголовный кодекс не распространяется, — вполне спокойно возразил адмирал, — ему не место в твоем мире, пойми ты, упрямица!

— Знаете, когда-то давно один человек учил, что я должна жить своим умом и по возможности защищать тех, кто слабее. И я намерена следовать его совету. Вы можете выгнать меня со станции, но не заставите отступиться! Или тот человек все же неправ?

— Не передергивай, — буркнул адмирал, — тогда речь шла о глупых детских шалостях. Ладно, черт с тобой — живи! Но если я еще раз увижу это недоразумение, разгуливающее по станции без штанов, вылетишь со станции без разговоров!

— Как... как без штанов?.. — опешила я, живо представив себе эту картину.

— Ну, не совсем без штанов, — хмыкнул Дэмон, — но в пижаме и босой! Все, Романова, делай что хочешь, но что бы его пребывание на станции было мотивировано железно и в том качестве, в котором он и есть, а есть он раб! Мне плевать, как ты это сделаешь, но ты обязана, раз уж посмела взять на себя такую ответственность, сделать все так, что б ни одна проверка... Слышишь!? Ни одна, изъяна отыскать не смогла! А что проверка будет, я не сомневаюсь, уже сегодня о твоем рабе будет знать вся станция и заметь — не от меня! Времени тебе даю на это до завтра, ясно? И хватит меня от дел отрывать! — не совсем логично рявкнул адмирал и отключился.

Я расплылась в довольной улыбке, с тихим вздохом откидываясь на спинку стула. Поддержка адмирала, пусть и высказанная в такой странной форме обнадеживала. Но почти сразу мое благостное настроение сменилось более подходящей случаю глухой яростью.

...Обстановка в комнате, куда зашвырнули Влада, была более чем странная — на многочисленных полках с книгами располагались макеты внутренних органов, настолько натуральные, что Влад не удержавшись подошел к полке и поскреб ногтем чью-то челюсть, надежно зажавшую между зубами берцовую кость, убеждаясь, что это все-таки подделка. Влада невольно передернуло, что за люди здесь работают? В углу стоял вместительный холодильник, рядом с рукомойником. Желудок тут же заявил о своем присутствии громким урчанием. Шагнул к холодильнику в надежде на еду, заглянул и сразу же отшатнулся, громко хлопнув дверью — на всех полках, строго подписанные, в больших банках с розоватой жидкостью плавали человеческие органы. Влад почувствовал головокружение и отступил с намерением бежать отсюда сломя голову, но был вынужден остановиться — в тишине комнаты раздался какой-то непонятный скрип. В следующий миг плечо больно сжала чья-то костлявая рука, а скрипучий голос поинтересовался:

— Воруешь мои органы?

— Н-нет, — чуть запинаясь, пробормотал Влад, скосив глаза на плечо, шумно сглотнул — рука, сжимавшая плечо оказалась набором костей, каким-то чудом не рассыпавшихся при движении.

— Как это нет? — не поверили ему. — Ну-ка, посмотри мне в глаза!

Влада бесцеремонно развернули и он, к своему стыду, едва не обмочился от страха — на него смотрели круглые, непонятным образом держащиеся в провалившихся глазницах, глаза самого настоящего скелета. Кое-где на костях его еще виднелись остатки мускулов и сосудов, а с черепа свисало несколько длинных рыжих волос.

— Будешь воровать, с тобой сделают то же, что и со мной! — предупредил скелет, страшно вращая глазами и щелкая челюстью, на которой не хватало трех передних зубов.

— Я не вор, — простонал Влад, дергая плечом в попытке высвободиться.

— А если не вор, так и нечего шастать! Сядь и сиди, где приказано! — рявкнул скелет, подтверждая свои слова кивком головы. Челюсти скелета противно щелкнули. И случилось самое отвратительное — у скелета вылетел глаз, попав Владу прямо за пазуху. Молодой человек вздрогнул и понял со всей ясностью — сейчас его вырвет.

— Верни глаз, зараза! — гневно прошипел скелет, протягивая к Владу свободную руку и маняще сгибая указательный палец.

Преодолевая ужас и отвращение сопровождающееся рвотными судорогами, Влад запустил руку под рубашку, нащупывая скользкий желеобразный шарик тут же выскользнувший из пальцев. Несколько долгих секунд ушло на то, что бы выловить глаз скелета. Влад осторожно, боясь раздавить, вынул глаз и передал его хозяину.

— Ну вот, наконец-то, — недовольно прокомментировал скелет, смыкая пальцы над органом зрения, — чего так долго? И лечиться у них я тебе не советую, — доверительно добавил он, перед тем как выпустить плечо Влада, — видишь, что они со мной сделали!

Влад отскочил от разговорчивого набора костей, как только почувствовал, что плечо свободно. Парень отвернулся, пытаясь унять взбунтовавшийся желудок и сосредоточиться на чем-нибудь более приятном, чем говорящие скелеты. Сзади неугомонный скелет напевал: 'Глазик, мой, глазик!' Послышался чавкающий звук и разочарованное ворчание: 'Что ты будешь делать? Опять раздавил!' Влад помимо воли оглянулся и увидел, как многострадальный глаз вытекает между суставами пальцев. Это было уже слишком для измученного желудка Влада, и он рванул к раковине. Парня долго и мучительно рвало, казалось — вывернуло уже все содержимое, а его продолжали сотрясать спазмы. Продолжалось это до тех пор, пока не хлопнула входная дверь комнаты. И сзади не раздался причитающий голос.

— Ах, ты ж бедолага! Говорила же этим заразам — уберите гадость! — женщина погрозила кулаком неизвестно кому, — Так нет же! Совсем плохо?

Заботливые женские руки легли на плечи и заставили подняться. Заглянув в зеркало над раковиной, он обнаружил там молодого человека с ошалевшими, ввалившимися глазами и зеленым цветом лица, рядом стояла невысокая девушка, озабоченно разглядывая раба.

— Пошли, присядешь, — проговорила она и повела к одному из диванов, — сейчас я тебе чайку заварю, попьешь горячего — оклемаешься. Меня Верочкой зовут ты, наверное, к Анне Дмитриевне пришел? Она скоро освободиться.

Влад позволил усадить себя на диван, механическим движением принимая чашку из рук женщины.

— Ну, вот, — удовлетворенно проговорила она, наблюдая, как Влад осторожно глотает обжигающий напиток, — ты посиди тут, хорошо? А я пойду — дела у меня...

Я рванула дверь комнаты отдыха, находясь после разговора с адмиралом в некоем пограничном состоянии — только тронь. Влад, на его счастье, никуда не испарился и даже успел разжиться чаем! От вида чашки в его руках улегшееся было раздражение, всколыхнулось с новой силой. Я его сейчас убью, со спокойной ясностью поняла я. Увидев меня, Влад отставил чашку и вскочил на ноги.

— Кто тебе позволил выйти из каюты? — обманчиво спокойным голосом задала я вопрос, надвигаясь на него. Заглянув мне в глаза и встретив там лишь не рассуждающую ярость, Влад непроизвольно попятился.

— Госпожа, я не виноват, — только и смог промямлить он.

Вот эта госпожа и добила меня окончательно. Истончившаяся за последние сутки пленка самообладания прорвалась, выпуская наружу вулканом клокотавшее бешенство, сминающее под собой благоразумие и невыполненные обещания, а примостившийся за левым плечом бес подтолкнул под руку. Я коротко размахнулась...

Проснувшийся разум подоспел вовремя, и рука остановилась в считанных миллиметрах от его лица, и безвольно упала, не коснувшись мужской щеки. Серые глаза смотрели растеряно и чуть испугано, а из носа пролилась тонкая струйка крови, пачкая одежду. Вот ведь черт — довела парня! Влад опустил голову, не пытаясь утереть нос. Ярость выдохлась, как забытое вино, оставляя горьковатый привкус.

— Ты, что — сдурела!? — рявкнула Наташка, влетая в комнату с треском захлопывая дверь перед чьим-то любопытным носом и проворачивая для надежности в замке ключ.

Я резко вскинулась на ее крик и мои плечи тут же оказались зажаты, словно в тисках руками подруги, не давая наделать новых глупостей.

— Пусти, — буркнула я, встряхивая плечами, было неимоверно стыдно за весь этот балаган.

— Бить его больше не будешь? — подозрительно спросила Наташка, убеждать ее, что я и пальцем Влада не тронула, было глупо — все равно не поверит. Пришлось со всей искренностью поклясться, что не буду, только после этого Наташка выпустила меня из своих цепких объятий.

— На, утрись! — достав из шкафчика свежее полотенце, кинула Владу. Он поймал полотенце и принялся размазывать кровь по лицу.

— Да что ты делаешь? — возмутилась я.

Я отобрала полотенце и, подтолкнув парня к раковине, сунула его лицо под струю холодной воды. Придерживая за загривок, принялась грубовато обмывать кровь. Влад особо не протестовал такому обращению, только громко фыркал, когда вода заливалась в нос.

— Оставь его в покое! — не выдержала Наташка, неодобрительно наблюдавшая за моими действиями. — Да что с тобой сегодня?

С этими словами Наташка разогнала нас по разным углам. Владу досталось кресло в углу комнаты и пузырь со льдом, а мне диван и чашка кофе. Удовлетворившись таким расположением, Наташка уселась рядом со мной. С одной, подозреваю, целью — блокировать мои непредсказуемые действия.

— Кто-нибудь прояснит мне, что здесь произошло? — холодно поинтересовалась она.

— Я ушел из каюты без разрешения, — невнятно объяснил Влад, мешал прижатый к лицу лед.

— Зачем? — вскинула брови подруга, начиная понимать причину моего бешенства.

— Потому что пришел Дмитрий Петрович, — начал сбивчиво рассказывать он, бросив благодарный взгляд на Наташку, — а я спал в Аниной комнате. Он вытащил меня из кровати, и сказал, что если еще хоть раз увидит меня там, то переломает ноги, а потом вырвет яйца. Вид у него был достаточно грозный, и я решил не искушать судьбу, выскочил из каюты. И я... я потерялся. Коридоров много, они все одинаковые. Потом вспомнил, что Аня работает врачом, и решил разыскать, где она работает. Дом я бы все равно не нашел, — печально закончил он.

— Ага, — с немалой долей ехидства подтвердила я его рассказ, — а так же имел глупость столкнуться с адмиралом!

Мои слова вызвали у подруги нервный смешок. Она в полной мере осознала справедливость моих действий.

— Анна Дмитриевна, — в дверь требовательно постучали, — вас вызывают в операционную.

— Сейчас буду, — прокричала я, с сожалением отставляя недопитый кофе.

— Я его в твой кабинет отведу, — задумчиво проговорила Наташка, — нечего здесь глаза мозолить.

Я рассеянно кивнула, воюя с замком, дверь никак не желала поддаваться. Было невыносимо стыдно перед Владом. Чтобы хоть как-то заткнуть распалившуюся совесть я обернулась на пороге и тихо проговорила:

— Влад, ты того... извини меня, ладно? Я была не права, ты действительно не виноват — с генералом порой тяжело сладить.

Ответом был глухой шлепок пакета со льдом выскользнувшего из мужских пальцев. Я хмыкнула и вышла в коридор.

...Влад придирчиво разглядывал свое отражение, прибывая в отвратительном настроении. Осторожно потрогав нос, скривил унылую рожу и отошел от зеркала, все еще недоумевая, отчего шла кровь, ведь хозяйка и не ударила вовсе.

Хозяйка совсем забыла о своем рабе и за несколько часов, что он сидел в ее запертом кабинете, не появилась ни разу. Есть хотелось ужасно. Влад старался не прислушиваться к громкому урчанию в животе, понимая, что после утренней выходки рассчитывать на еду не приходится. А вот порки ему сегодня не миновать. В этом он уверился после разговора с подругой госпожи. Наталья не жалея черных красок расписала несчастному рабу все последствия пробежки. Так что уповать на снисхождение госпожи глупо. Вот только интересно, чем воспитывать будут. Хорошо бы ремнем, не так больно как плеткой, к примеру, или кнутом. Да и не покалечит ремнем особенно, только синяков наставит. Влад поежился от невеселых мыслей. Нет, он не осуждал госпожу за предстоящее наказание и дело даже не в том, что раб не вправе на это. Просто Влад был согласен, что заслужил наказание. Ему было стыдно. Это ж надо было так подставиться! Вот только поджившую спину было жалко, но что поделаешь, придется перетерпеть.

Молодой раб тяжко вздохнул рассеянно оглядываясь. Ожидание хуже жестокой пытки. Занять себя было нечем, обстановку кабинета он уже успел изучить, как собственную ладонь. Впрочем, здесь и изучать нечего. Малюсенькая комнатушка, куда каким-то чудом вместились стол, стул, кушетка, укрытая за белой ширмой, раковина почти у самой двери да небольшой шкафчик, запертый на замок. В этом Влад убедился, когда от безделья попытался сунуть туда любопытный нос. Раб уселся на пол возле раковины. А может, она действительно про него забыла? Что тогда с ним будет? Здесь даже туалета нет. Хорошо, что он почти не пил сегодня и особых неудобств не испытывает, но это пока.

Впрочем, эта пробежка была не бесполезной. Влад узнал, что бежать отсюда не так уж просто, как представлялось. Без вдумчивой подготовки и дергаться нечего. Прежде чем бежать, надо знать куда бежать! Это тебе не планета, где у беглеца сто дорог на все восемь частей света, и там находили без особого труда, а тут и подавно... Значит нужно ждать. Чего? А черт его знает, признаться. Ему нужен отдых и чуть-чуть знаний, совсем немного...

Щелчок открываемого замка заставил вскочить на ноги. Хозяйка выглядела усталой. Лицо ее было настолько бледным, что кожа казалась почти прозрачной, на виске четко проступила синяя жилка, а под глазами залегли черные круги.

— Переоденься, — госпожа кинула Владу объемистый пакет, — мы идем домой.

Влад кивнул, торопливо скидывая одежду, стараясь глаз на госпожу не поднимать, как всякому приличному рабу и положено. Упаковка с треском разорвалась и в руках Влада оказалась более чем странная одежда — куртка и штаны сшитые вместе. Ох, уж эти свободные! Чего только не придумают, а ему теперь мучайся!

— Вообще-то, мужчина сперва отходит за ширму, а потом уж оголяет зад, — насмешливый голос хозяйки заставил замереть в нелепой позе — Влад, балансируя на одной ноге, согнулся в три погибели, вталкивая другую в непослушную штанину. — И не стыдно тебе так себя вести?

Уши, щеки и, кажется, даже шею залило жаркой краской, подтверждая, да ему действительно стыдно. Влад покачнулся и, окончательно запутавшись в штанинах и рукавах, не удержался, рухнул на колени. И как ей это удается!? Кривя губы от обиды, парень разглядывал свои растопыренные пальцы, упирающиеся в пол. Никто из ее предшественников так не мог. Им нужно было орать, звать орду надсмотрщиков, с полного замаха перетягивать беззащитную спину семихвостой плетью от души натертой жгучим перцем... А эта и с места не двинулась, так и стоит, подпирая косяк плечом. Насмешливо брошенная фраза и он уже валяется на полу, безнадежно запутавшись в непривычной одежде.

Она хмыкнула, покрутила головой и, отлепившись от косяка, моментально решила все его разногласия с одеждой. Снова и снова заставляя раба чувствовать себя законченным придурком.

Потом был молчаливый переход до Аниной каюты. Влад плелся за хозяйкой, неосознанно оттягивая миг, когда закроется дверь каюты. Но ничего не случилось, то есть абсолютно. Его накормили и отправили спать, предоставив в одиночестве терзаться непониманием...

На пороге прихожей нас встретил генерал. Я закатила глаза к потолку и едва не заскулила, за что мне такое счастье и все в один день? Генерал при виде Влада, топтавшегося за моей спиной, принялся старательно вращать глазами, вдохновенно изображая бешенство. Парень и без того старавшийся лишний раз не напоминать о себе совсем сник. Удовлетворившись его убитым видом, отец сообщил, что ужин готов.

Они уселись по разным концам стола, причем папаня с видом хозяина, а Влад нерешительно опустился на край стула, готовый в любой момент сорваться и сбежать. Генерал делал вид, что увлечен едой, но я видела, какими испепеляющими взглядами он награждает парня.

— Анечка, — наконец не выдержал генерал, — может, ты мне объяснишь, что он, — папа ткнул вилкой в сторону Влада, — делал у тебя в постели?

— Спал, — пожала я плечами.

— А тебе не кажется, что он должен спать в своей комнате, а еще лучше в прихожей на коврике?

— А тебе не кажется, что это должна решать я? — не повышая голоса, в тон ему ответила я.

— Нет, не кажется! — рявкнул родитель так, что бокалы на столе жалобно звякнули, а Влад втянул голову в плечи. Стоит генералу еще раз гаркнуть и парень точно под стол полезет, безразлично отметила я.

— Прекрати орать, пожалуйста, — попросила я, спокойно продолжая ужин, — ты меня пугаешь, и не забывай, что я твоя дочь и ты не на допросе.

— Я никогда не ору на допросе, — смутился он.

— Хорошо, — легко согласилась я, — тогда представь, что ты на допросе и дай спокойно поесть.

Папа мою просьбу выполнил, но все же изредка бросал недовольные взгляды в сторону раба, отчего последнему делалось совсем худо. Когда мы пили чай, я позволила себе заметить:

— Папа, может быть, ты перестанешь расточать пламенные взоры и направишь энергию в другое, более полезное русло?

— Чего еще ты хочешь? — насторожился отец.

— Например, посоветуй, как узаконить положение Влада на станции.

— Я не буду ничего узаконивать, пока он спит в твоей постели, — хмуро выставил условия генерал.

— Как вам двоим не стыдно, думать обо мне так плохо, — обиделась я, — сначала он, — я кивнула на Влада, — решил, что мне нужен мальчик для постельных развлечений, а теперь еще и ты! Неужели я настолько страшна и безголова, что мне надо покупать мужика!?

— Ничего такого я не думал, — попытался оправдаться генерал, заливаясь краской от подобной откровенности, а Влад виновато уставился в свою чашку.

— Нет, думал, — упрямо возразила я, шлепнув ладошкой по столу, — иначе не устроил бы сегодня утром балаган и не вынудил Влада бежать, куда глаза глядят, а он, между прочим, потерялся.

— Хорошо, ты приперла меня к стенке — я виноват, — пришлось позорно отступать грозному генералу, — а теперь объясни, чего именно ты от меня хочешь.

Я попросила составить список бумаг, которые понадобятся, что бы перевести Влада на легальное положение. Папа поскреб щеку и составил мне черновой набросок, пообещав, с утра более детально заняться этим делом, с тем и ушел.

— Он меня убьет при первом же удобном случае, — заметил Влад, глядя на закрытую дверь.

— Не говори глупости и иди спать, — устало попросила я.

Удивление, вызванное подобным приказом, не помешало Владу выполнить его в кратчайшие сроки. Убрав на кухне, я наскоро сполоснулась в душе и забралась под одеяло. День показался неимоверно длинным.

Сон, не смотря на усталость, решительно отказывался приходить. Из головы не шел приказ адмирала, который необходимо выполнить в кратчайшие сроки, в этом Дэмон прав. И даже когда отец выправит Владу документы, это ровным счетом ничего не решит. Вот принесет нелегкая проверку и тогда точно придется искать другое место работы, тут уж никто не поможет. Да и информация просочиться может, совершенно случайно и тогда, когда меньше всего ждешь.

Как назло ни одной связной мысли в голове. Промучившись в темноте не менее часа, я включила свет и уселась в кровати, затолкав под спину подушку стараясь ни о чем конкретно не думать. Мысли, сорвавшись с наезженной колеи, понеслись вперед без разбора и направления. Вспомнился сегодняшний ненормальный день, череда операций, парочка из которых была действительно интересная... Неплохо бы взять одну из них для написания исследования, время уж давно подошло написать его, родимого, а приличной темы все никак не подворачивалось. Хорошо еще никто об этом не напоминает...

Озарение, как это с ним, с озарением, как правило, происходит, пришло внезапно, до идиотизма очевидное. А кто сказал, что исследования должны быть непременно по хирургии? Никто ж не требует и темы конкретной не дает, к тому же разносторонность врача только приветствуется. Так почему же не влезть в психиатрию? И плевать, что специализация для меня несвойственная. Объектом исследования будет Влад, а грант на исследования я себе выделю, придумав достоверности ради какой-нибудь фонд, никто и интересоваться не станет, откуда взялись деньги, ежели использоваться они будут по назначению. Я облегченно вздохнула, проблема разрешилась на удивление легко. Осталось только обозвать все это безобразие чем-нибудь красивым и неимоверно длинным, чтобы не сразу и догадались о чем конкретно идет речь, а составлять отчеты дело привычное, так что с этим особых проблем не будет.

Появившаяся конкретная цель требовала немедленного воплощения, заставила слететь с кровати и засесть за компьютер. За час напряженной работы на счету госпитального отсека появилась немалая сумма, выделенная благотворительным фондом известного человеколюбца де Сада для исследований по адаптации и реабилитации, короче, возвращению в нормальный мир подобных Владу особей человеческой породы. Название исследований было длинным в три строчки и до жути красивым. Под руководителем исследования значилась естественно я. Полюбовавшись собственным произведением, ощущая при этом законную гордость — мало кто смог бы обставить все более изящно в столь короткий срок, отключила компьютер. Единственное, что немного настораживало, так это ощущение некоторой предопределенности. А как это еще назвать, когда события, начавшиеся с выпавшей из уставших пальцев вилки, приобретают нечто схожее с логической цепочкой, которыми так любит забавляться генерал, выстраивая очередную версию. Как упавшая костяшка домино тянет за собой все остальные, а взмах крыла бабочки вызывает ураган поражающий своей необузданной дикостью. Я мрачно хохотнула, прогоняя глупые мысли, а то выходит, что кто-то свел Влада и меня в одной точке пространства, предварительно подготовив почву позволив мне выиграть в казино баснословную сумму. Это, доктор, даже не сюрреализм, это уж, извините, шизофренией попахивает!

Сон пропал окончательно, я уселась на кровать, раздумывая, чем бы еще себя занять. Рассеянно оглядев комнату, увидела краешек дорожной сумки, сиротливо выглядывавший из-за стола. Сумку следовало перебрать еще вчера, но я поленилась, так почему не сделать это сейчас, раз все одно не уснуть? Вытащив сумку на середину комнаты, рывком расстегнула замки и вытряхнула содержимое на пол.

На сумку ушло полчаса. После сортировки и укладки на полу остался какой-то бумажный мусор, обертки от конфет и плотный пакет с ошейником и лохмотьями Влада. Ошейник, пожалуй, оставлю, как сувенир. Подарю его Владу вместе с вольной. А от вонючих тряпок нужно срочно избавиться.

Помяв пакет в руках, нащупала ошейник и, кривясь от брезгливости, запустила руку внутрь. Порылась, выуживая непослушный кусок кожи. Пальцы наткнулись на жесткую пластинку, заставив удивленно нахмуриться — в пакете не должно быть ничего подобного! И это не пряжка ошейника, ее я держу в руке. Любопытство штука страшная и никакая вонь не сумеет его остановить. Я достала лохмотья и с силой их тряхнула, грязная ткань с тихим треском расползлась под пальцами и к ногам выпала цепочка с пластинкой. Удивляясь все больше, отбросила тряпье и поднесла находку к глазам. Эт-то еще что за черт!? Если не ошибаюсь, такие штуки вешают детям на щиколотку, вместо паспорта. Я покрутила медальончик в руках, прочесть то, что было когда-то на нем выгравировано, оказалось почти невозможным — буквенная гравировка совсем стерлась, а из двенадцати положенных цифр осталось только пять — три в начале и две в конце. Может быть, это поможет найти родственников парня? Ведь у него где-то должны быть родные, не возник же он из воздуха и на пробирочного не похож. Значит, появился на свет самым древнейшим способом, а раз так, у него должны быть отец и мать.

Есть, конечно, вероятность, что я ошибаюсь, и медальон попал к нему случайно и он, как ворона, таскал блестяшку за собой. Но верить в это как-то не хотелось. Решив, что не усну, пока не узнаю, откуда у него эта вещица, пошла его будить.

Толкнув дверь в его комнату, я нерешительно остановилась на пороге. Свет из гостиной тусклым пятном высветил обстановку комнаты, разогнав по углам темноту. Влад спал, свернувшись калачиком поверх одеяла. Стоит ли мое любопытство его сна? Конечно, не стоит, все расспросы вполне могут подождать утра. Я уже собралась потихоньку убраться, как Влад шевельнулся и сел на кровати, будто и не спал вовсе.

— Привет, — тихо проговорила я, не придумав ничего лучшего, — мне нужно с тобой поговорить.

— Да, я понимаю, — спокойная обреченность в его голосе удивила. Я постоянно забывала, с кем имею дело.

Влад стянул с плеч пижамную куртку, опустил ее на пол, туда же отправились и штаны. Он вытянулся на кровати лицом вниз, сцепив ладони на затылке. Я тряхнула головой, не совсем понимая, что все это значит, а когда поняла, стало обидно. Я нащупала выключатель, заставив потолок слабо светиться. Присев на край кровати дотронулась до изуродованного плеча, вызвав волну дрожи.

— Ни черта ты не понимаешь, — вздохнула я, погладив Влада по спине, — я действительно пришла просто поговорить.

— И что, воспитывать не будешь? — недоверчиво буркнул он в подушку.

— А что — надо? — хмыкнула я, осторожно расцепляя мужские пальцы, Влад лишь неопределенно передернул плечами. — Ты меня боишься? — я заставила его повернуться и посмотреть на меня.

Влад кивнул, отводя глаза. Хоть не соврал и то ладно. Я помолчала, не зная, как убедить его в обратном. Нет, ни черта он сейчас не поймет, придется набраться терпения и ждать.

— Слушай, я вот чего пришла, — я выудила из кармана медальон, и, удерживая за цепочку, покачала у парня перед глазами, позволяя хорошенько рассмотреть, — откуда...

— Я не крал, — быстро прервал он меня.

— А я и не говорю, что ты крал, — обиделась я, — я просто хочу узнать, откуда он у тебя, только попробуй припомнить точно, для меня это очень важно.

— Я не знаю, — пожал плечами Влад, — он всегда был у меня, сколько себя помню...

— А сколько ты себя помнишь? — больше у себя, чем у него спросила я, не надеясь получить ответ. Парень вновь пожал плечами и ткнул в первое клеймо, сказал:

— Вот столько.

— Ты помнишь, как тебя продавали? — спросила я, внимательно рассматривая кружочек на его коже.

— В какой раз? — озадачился он.

— В самый первый.

Влад задумался, я молчала, боясь спугнуть удачу.

— Про самый первый раз я не помню, — сказал он, наконец, — зато я помню, как ставили первое клеймо, я был ребенком, и было очень больно, но тебе, наверное, не это интересно. Извини.

— Да причем тут ты, — вздохнула я, — глупо было надеяться, что все так просто получится...

— Что получится? — проявил он живой интерес.

— Я тебе потом как-нибудь объясню, — пробормотала я, — а сейчас залазь под одеяло и спать.

Выключив свет, поплелась к себе, оставив двери открытыми, на тот случай, если ему опять приснится кошмар и мне придется бежать будить парня. Ждать, что он сам придет ко мне, вместо того чтобы мучиться в темноте, дело зряшное. Он еще не настолько мне верит. Страх перед ним куда-то пропал, осталась лишь едва уловимая жалость. Я не знаю, как наша жизнь сложится дальше, но сейчас стало ясно одно — я за него любому глотку перегрызу!