И без того невеликий боезапас канонерки почти на половину потратили этим летом во время усмирения восстания на Крите, когда консул Броневский по требованию англичан то и дело посылал "Храброго" бомбардировать прибрежные селения.

Командир спросил у артиллерийского офицера:

— Сколько восьмидюймовых снарядов у нас осталось?

— Не считая сегментных, к левому орудию — двадцать пять, к правому — семь! Я вызвал жандармов, чтобы перетаскивали снаряды с левого борта на правый.

— Отставить! Дробите стрельбу!

На канонерке и не заметили, как зашло солнце. Над морем опустились серые сумерки. С "Нийтаки", когда солнце перестало слепить японцев, а "Храбрый" четко вырисовался для них на закатном горизонте, дали несколько залпов с предельной для 6-дюймовок дистанции. Один из пущенных почти наугад снарядов ударил в грот-мачту "Храброго". Взрыв на марсе разорвал на куски мичмана Родионова и двух матросов-сигнальщиков. Внизу на мостике был ранен осколком в голову командир канонерки. Лейтенант Лютер, приняв командование "Храбрым", приказал выпустить по японцам последние снаряды. "Нийтака" под огнем ушел за горизонт.

В сражении японский корабль получил семь только крупнокалиберных попаданий. Было сбито два 6-дюймовых и два 3-дюймовых орудия (причем — одним русским снарядом, пробившим крейсер навылет, от борта к борту), повалена средняя дымовая труба, пробит паровой котел, повреждено рулевое управление, затоплена угольная яма и одно котельное отделение, из-за чего возник заметный крен на правый борт. Крейсер после боя требовал серьезного ремонта, выполнить который вдали от метрополии было трудным делом. Убитых и получивших серьезные ранения оказалось шестьдесят человек — пятая часть команды! Но гораздо тяжелее было осознавать то, что японский крейсер бежал от втрое меньшего вражеского корабля! От канонерской лодки! Впрочем, аналитики в штабе эскадры сразу вспомнили эпизоды десятилетней давности — времен прошлой войны с Китаем. Тогда малые китайские крейсера, которые, по сути, являлись аналогами европейских мореходных канонерок, когда доходило до ближнего боя, почти на равных сражались с японскими бронепалубными крейсерами, мало отличавшимися от нынешнего "Нийтаки". Если же учесть, что 8-дюймовые орудия на "Храбром" оказались гораздо лучше тех, что были у китайцев, да и не китайцы стреляли из этих пушек, то "Нийтаке" даже повезло. Позволив подманить себя на близкую дистанцию, японский крейсер вполне мог погибнуть в бою с небольшим, тихоходным, но тяжеловооруженным русским кораблем.

Сразу после неожиданной и вероломной атаки затаившегося в дыму "Храброго", переломившей ход сражения, капитан 2-го ранга Сёдзи вызвал по радиотелеграфу вице-адмирала Уриу, доложил о ситуации и попросил поддержку. "Касаги", "Читосе" и "Отова" подошли к месту сражения уже в темноте. Уриу счел, что искать противника ночью бессмысленно и, при наличии где-то рядом вражеских миноносцев, еще и опасно. На следующее утро японские крейсера отправились в Пирей, затем осмотрели еще несколько ближайших греческих портов. "Храбрый" нигде не был найден. Не удалось его обнаружить и в последующие дни, когда японцы наведались к итальянским портам и даже к французской Бизерте. Было сообщено, что русская канонерка затонула из-за повреждений в бою с "Нийтакой". Бой объявили победой Японии. Ясимото Сёдзи получил благодарность императора и производство в чин капитана 1-го ранга. Правда, должность командира крейсера он потерял и был списан на берег, на портовую службу.

* * *

Дорогая Мария Ивановна!

Вот и довелось мне пережить первый свой бой. И одержать в этом сражении первую свою победу. Однако буду писать обо всем по порядку.

Вскоре после известий о подходе японской эскадры, о котором я упомянул в конце прошлого своего письма, наш командир капитан 2-го ранга Петров-Чернышев дал приказ покинуть Суду. Однако прежде чем мы закончили приготовления к выходу, на внешнем рейде появились четыре вражеских крейсера и потребовали нашей сдачи. Мы все дружно решили сражаться с превосходящим нас во много раз по силе неприятелем, как сражались в своё время герои-"варяжцы" в Чемульпо. Вы можете спросить, как мы осмелились на это, имея, говоря фигурально, один "Кореец", то есть канонерскую лодку, без "Варяга", да еще только два малых миноносца?

Во-первых, Мария Ивановна, мысль о сдаче просто не приходила нам в голову, поскольку это было бы совершенно против нашей чести и противоречило бы положениям Морского устава.

А, во-вторых, у нас были основания надеяться если не на победу, то на то, что мы дорого продадим свои жизни, нанеся противнику серьезный ущерб. Дело в том, что наш "Храбрый", хоть и относится к устаревшему типу канонерских лодок, но как последний по постройке, имеет значительные усовершенствования. На нем установлены два 8-дюймовых орудия самого современного типа, как на крейсерах "Россия", "Громобой" и "Баян", что прославились в боях с японцами. Таких дальнобойных орудий не было не только на "Корейце", но даже на "Варяге", как не было на славном крейсере такого броневого пояса, каковой имеется у "Храброго". То есть в бою наш корабль имел возможность показать себя лучше не только скромного "Корейца", но и блестящего "Варяга". Наши два миноносца, относящиеся к типу "Усиленный Уссури", тоже совсем не плохи. По размерам своим, скорости и дальности хода стоят они ближе не к старым малым миноносцам, а к вполне современным мореходным миноносцам-истребителям типа "Сокол". Они и внешне весьма похожи, только на "Соколе" четыре дымовые трубы, а на "Уссури" — три. Существенная же разница, по существу, между ними одна. На наших кораблях установлены три 37-мм орудия и три минных аппарата, а на "Соколе" вместо носового минного аппарата стоит 75-мм орудие.

Льщу себя надеждой, что определенный вклад в наш общий успех в бою внесли два моих изобретения, примененные в сражении. Прежде всего, я предложил увеличить угол возвышения 8-дюймовых орудий "Храброго", обрезав над ними площадки наводчиков, что еще более увеличивало дальность стрельбы. Во-вторых, я представил построенное мною прежде устройство по производству непроглядной дымовой стены. К этому изобретению меня подтолкнули описания того, как наш минный заградитель "Амур" во время боев за Порт-Артур ставил мины на пути японской эскадры, когда его закрывала от врага завеса тумана. Позднее на поставленных под прикрытием тумана минах подорвались и потонули два японских броненосца. Создание подобной, только искусственной завесы для укрытия наших судов поставил я своей целью и добился не так давно успеха (я воздержусь от технических описаний этого своего изобретения из-за опасности, что письмо это может попасть в чужие, враждебные России руки). Машина по производству дымовой стены была установлена на корме моего миноносца, и наш командующий дал добро на ее применение в бою в нужный момент для маскирования от японцев.

Едва мы закончили свои подготовительные работы, как сигнальщик сообщил, что три японских крейсера ушли от бухты, оставив в качестве сторожа у входа в бухты свой последний, четвертый корабль. По трем скошенным назад тонким дымовым трубам я определил в нем бронепалубный крейсер типа "Нийтака". Видимо, японцы считали, что за время отсутствия их основных сил мы не успеем поднять пары и выйти из гавани. Так бы оно и было, имей "Храбрый" и миноносцы устаревшие огнетрубные котлы. Но у нас были современные водотрубные котлы Никлоса, позволявшие поднять нужное давление всего за час. Итак, час спустя мой миноносец шел уже в море, следуя за "Храбрым". Вскоре впереди мы увидели "Нийтаку", идущего нам прямо наперерез. Сблизившись, японский крейсер бросил несколько залпов, на которые "Храбрый" тут же ответил двумя выстрелами из свои тяжелых носовых пушек.

Японец после такой встречи повернул и отошел в море. Он шел теперь параллельным курсом, держась у нас, чуть позади траверза, и часто стрелял всем бортом из четырех 6-дюймовых пушек. "Храбрый" в таком положении мог отвечать только из кормовой 6-дюймовки и, иногда, максимально развернутой 8-дюймовки правого борта. На расстоянии в 60 кабельтовых большой японский корабль казался детской игрушкой — маленькой палочкой с тоненькими вертикальными черточками труб и мачт на зеленоватой морской глади. Но ущерб, который причинял его огонь "Храброму", был совсем не игрушечный. Море вокруг нашей канонерки кипело от гигантских водяных взметов, появлявшихся при падении вражеского снаряда. Попадали они и в "Храбрый", который тогда почти полностью заволакивали целые облака зеленовато-бурого или черного дыма.

Мы ничем не могли помочь ему со своими 37-мм пушечками. Чтобы не попасть под уничтожающий огонь неприятеля, оба миноносца держались левей "Храброго", вне случайных перелетов вражеских снарядов. Тем не менее, некоторые из них рвались на воде вблизи от нас. Тогда палубу обдавало брызгами, а борт, надстройки и трубы оказывались испещренными мелкими пробоинами от осколков. Было у нас и двое раненых среди матросов, правда, легко. На "Храбром" жертв было, конечно, гораздо больше. Мы шли бессильными свидетелями его подвига, сопровождая канонерскую лодку средним ходом, а иногда, чтобы не обгонять, вынуждены были давать даже малый. До нас доносились гул от выстрелов орудий канонерки и какой-то лязг от взрывов попадающих в нее снарядов; мы чувствовали запах дыма от бушевавших на "Храбром" пожаров, но не видели следов повреждений, поскольку они по большей части были на противоположном от нас борту.

Миновав выступающий выступ гористой суши, "Храбрый" повернул на запад, в открытое море. "Нийтака" настигал нас, всё более приближаясь с кормы. Японский огонь стал еще более жестоким, теперь к 6-дюймовым присоединились и 3-дюймовые японские орудия. Горящий "Храбрый" отстреливался из единственного кормового орудия, но и оно замолчало, видимо, будучи сбитым. И в этот момент я решил, что, наконец, настал черед моей дымодельной машины, и побежал с мостика на корму, чтобы самому запустить механизм. Увидев, что машина заработала, я вернулся на мостик и повернул свой миноносец назад, прямо на японцев. Их снаряды шелестели, проносясь слева и справа, наш узкий и легкий корабль раскачивало от близких взрывов, заливавших водой палубу. Обогнув полуразрушенный "Храбрый", я прошел за его кормой, закрывая дымом, который повис непроницаемой черной стеной над морскими волнами. Японцы, потеряв "Храбрый" из вида, остановили стрельбу.

Далее я намеревался дожидаться под завесой дымной тучи приближения "Нийтаки", чтобы выйти в атаку и с короткого расстояния успеть пустить мину, прежде чем крейсер потопит мой миноносец огнем своей многочисленной артиллерии. Но командир "Храброго" рассудил иначе. С канонерки мне подали сигнал, чтобы я отошел в сторону и только наблюдал за японцами, пока "Храбрый" возвращается назад, к дымной стене, готовясь сам выйти навстречу вражескому кораблю. Внезапно появившись из-за дыма перед японцами, "Храбрый" успел дать по ним лишь два носовых залпа, как "Нийтака" повернул кругом и бросился удирать, провожаемый в корму нашими снарядами. Я думал, было, пойти за японцами в погоню, благо спускались уже сумерки, благоприятные минным атакам, но решил, что "Храброму" может понадобиться моя помощь.

Канонерская лодка и вправду сильно досталось. Когда мы подошли к правому борту "Храброго", на который пришелся главный огонь японцев, по нашему миноносцу прокатился дружный вздох ужаса. Казалось, что канонерка прошла через страшную бурю или побывала в зубах какого-то неведомого гигантского зверя. Весь корпус корабля был жестоко изранен, надстройки разрушены, железо разорвано в лохмотья, дерево избито в щепу. Дымовая труба была пробита во многих местах, а похожие на граммофонные трубы вентиляторы, скрученные и смятые взрывом, казались на просвет кружевными от множества мелких дырок. С накренившихся, поломанных мачт беспорядочно свисали обрывки снастей и даже, как мне показалось вначале, чья-то оторванная голова, впрочем, позднее это оказалось почерневшим самоваром. Палуба была завалена обломками, кое-где не успели еще убрать мертвые тела и их отдельные части. Всего, как мне доложили потом, "Храбрый" потерял убитыми 16 человек, в том числе одного офицера, серьезные ранения понесли еще 25 человек, шесть из них потом скончались. Кроме того, погибли и трое бывших на борту канонерки жандармов и один черногорец из тех, которых мы везли с Крита.

Мы взяли к себе на миноносцы самых тяжелых раненых и передали на канонерку часть лекарств, так как лазарет на самом "Храбром" был разбит. Быстро спускалась ночь, и капитан 2 ранга Петров-Чернышев приказал миноносцам идти за ним следом без огней, следя за единственным оставленным на "Храбром" кормовым фонарем. Так шли всю ночь, держа курс теперь на северо-запад. Было ясно, что в нынешнем поврежденном состоянии "Храброму" никак не дойти до России. Необходимо было следовать к ближайшему порту, чтобы там интернироваться. Я ожидал, что мы повернем к Греции, но вот мы миновали, по счислению, долготу Матопана, однако не меняли курса. Видимо, наш командир решил, что разоружаться у греков слишком опасно. Японцы могли не посчитаться с нейтральным статусом слабой страны и силой захватить разоружившийся "Храбрый", как они поступили в прошлом году с миноносцем "Решительным" в китайском Чифу (Китай тогда еще не воевал с нами и считался нейтральным). Значит, мы идем в сторону Италии! На следующее утро, когда мы были на 20 градусе долготы, Петров-Чернышев неожиданно подал сигнал к повороту на север. Куда мы направляемся? В Бриндизи? Отранто? Но вот мы миновали уже 40-ю параллель, вошли в Отрантский пролив, но продолжаем следовать строго на север. Зачем мы идем в Адриатику? Справа от нас над морским горизонтом появились верхушки пустынных гор Турецкой Албании. Не хочет ведь наш командир интернироваться у турок?! Но все опасения оказались напрасны. В конце нашего долгого пути мы прибыли в гавань Антивари, принадлежащую дружественному России Черногорскому княжеству.

Это главный и единственный порт Черногории. Собственно, строительство настоящего порта начато здесь только в этом году. Сами черногорцы называют свой город Бар. Если не обращать внимания на живописные горные окрестности, выглядит он как обычный маленький городишко, каких полным-полно на русском юге. Жителей здесь нет и двух тысяч. Старый город с крепостью в четырех верстах от берега был полностью разрушен в последнюю турецкую войну. Жители переселились оттуда в Новый Бар, выстроенный у самого берега гавани. Архитектура тут действительно новая и ничем не примечательная. Как мне говорили, к югу имеется настоящий средневековый город Дульцино, раза в три больше Антивари, с великолепно сохранившейся венецианской крепостью и дворцами, но, увы, с занесенной песком гаванью. Я бы прокатился до него на своем велосипеде, но, к сожалению, мой механический конь остался в Суде и сейчас на нем, наверное, катаются уже японцы. Но даже если бы я взял велосипед с собой, то едва ли смог бы проехать от Антивари до Дульцино, потому как побережье между ними пребывает в той же дикости, в каковой пребывал не столь давно наш черноморский берег где-нибудь в Сочи или Гаграх.