Детство, отрочество, юность

Читал Ким выразительно.

'В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат...'. До сих пор мурашки по коже...

Не ошибусь, если скажу, что Ким был душой интерната. Он сочинил 'Гимн ФМШ'. Начинался Гимн так:

'Привет тебе, о ФМШ!

Бесспорно, ты всегда прекрасна.

Твои четыре этажа

Всегда светить нам будут ясно!

Твои три кубика,

О спецреспублика,

Ты так невелика,

Невелика,

Но твой зеленый шум,

Но твой ученый ум

Не смолкнут на века!'

Исполнялся Гимн на мотив 'Гаудеамус игитур'.

Он сочинил множество песенок об обычной интернатской жизни. А самое впечатляющее, он сочинил две полномасштабных рок-оперы об интернате. Сочинил либретто, музыку, мизансцены, даже хореографию, и поставил эти оперы на сцене. Исполнялись они в актовом зале МГУ во время празднования 'Дня рождения интерната', отмечаемого в первую субботу декабря. Исполнителями всех ролей были ученики и молодые преподаватели. Действующими лицами — ученики и преподаватели.

Когда мы учились в 9 классе, это была рок-опера 'Ходят слухи'. Начиналась она так:

"Ходят слухи, ходят слухи,

Что у нас открыли Интернат!

Это что-то в роде, в стиле, в духе

Учрежденья для цыплят.

В этом небольшом бедламе

Будет всё не так, как должно быть!

Там, представьте, между нами,

Там, представьте, между нами

Будут яйца курицу учить!..."

Опера состояла из потрясающих песен, была полна великолепного доброго юмора, самодеятельные актеры играли великолепно. И все это благодаря поразительному таланту Кима.

Слушал я оперу всего один раз, на этом праздновании. Однако, недавно мне попался текст либретто, и оказалось, что я почти все помню. В памяти она отлилась сразу и навсегда.

К следующему празднованию, когда мы учились в 10 классе, Ким поставил оперу 'Антимир', в котором ученики интерната после аварии звездолета попадают в Анти-интернат. Особенно хороши мне показались такие строки:

'— Well! Так и держать по этой кривой,

Ни перед чем, ни перед кем не отступая!

Нам, ребята, что ль впервой,

Я ручаюсь головой,

Вывезет кривая! Well!'

Эта опера была еще лучше первой. Если это вообще возможно.

Помимо чтений художественной литературы в актовом зале происходили вечера классической музыки. Вел их наш преподаватель Валера Пахомов. На хорошем стереофоническом проигрывателе он ставил пластинки и комментировал музыкальные произведения. Правда, я на них сходил всего пару раз. Классическая музыка меня не заинтересовала.

Тем не менее, несмотря на то, что преподавательский состав интерната был, без всякого сомнения, блестящим, мне кажется, что превалирующую роль в том глубочайшем влиянии, которое интернат оказал на меня, формируя мою личность, главную роль сыграло теснейшее общение с однокашниками, которые тоже были отнюдь не рядовыми людьми. Мы все влияли друг на друга.

Мы вместе сидели на лекциях и семинарах, вместе спали, вместе изучали лекционные материалы и решали домашние задания, вместе беседовали о всяческих вещах, за одним столом ели в столовой.

В возрасте 15 — 17 лет, я думаю, происходит окончательное становление личностей подростков. Думаю, в этом восприимчивом возрасте наши личности как-то синхронизировались между собой. Мы сохранили дружбу и душевное родство на многие годы. Мне кажется, нечто подобное произошло у Пушкина с его лицейскими друзьями.

В конце 10 класса нам сообщили, что приедут люди из Высшей школы КГБ, буду задавать тестовые задачи для поступления в эту школу. В то время, благодаря пионерско — комсомольскому воспитанию, у меня в голове существовал романтический образ этих 'рыцарей революции', 'с горячим сердцем, холодной головой и чистыми руками'. Этакие 'Железные Феликсы', аскеты, умирающие от голода на службе.

Из нашей комнаты пошли сдавать я и Крутецкий. Сдали. Потом нас вызывали на собеседование на Лубянку. Вроде, прошли мы его успешно. Нужно было ехать на окончательное собеседование. К 14 часам, как сейчас помню. Что бы успеть, выходить из интерната нужно было в 13 часов. А я лёг на кровать и лежу. Время идет, а я лежу. Уже 14 часов, а я все лежу. Сам не знаю, почему. Не хочу вставать, и всё. Отвратило меня что-то. Воля Господня, что ли?

А Олег Крутецкий пошел и поступил. И отучился там на техническом факультете. Но, занимался он, практически, прикладной наукой: засекреченной связью, разработкой шифровальных систем.

О девочках. В нашем классе учились пять девочек: Ира Колесникова, Соня Галимова, Таня Пронина, Таня Фискалова и Таня Кулакова. Хорошие девочки. Все они жили в одной комнате. Никаких романтических отношений , кроме товарищеских, ни у кого из нас с девочками не возникло. По причине слишком высокой учебной нагрузки, я думаю. Им приходилось так же трудно, как и нам. Было не до 'романтики'. К тому же, лично мне они казались слишком взрослыми. Сам себе, в сравнении с ними, я казался пацаном.

Исключение составили Валера Никишкин и Таня Кулакова. Таня отличалась от других девочек лихостью и даже некоторой 'безбашенностью'. К ней воспылал любовью Валера Никишкин, бесхитростный и прямолинейный по характеру. Однако, взаимности он не добился. Валера был обижен.

У парней именно в возрасте 15 — 17 лет происходит быстрый рост организма, костяк и мышцы из детских превращаются во взрослые. Сам я за эти два года прибавил в росте почти двадцать сантиметров, и соответственно прибавил и в весе. Наши организмы требовали усиленного питания.

Недавно я прочитал в воспоминаниях Валеры Пахомова, что Андрей Николаевич Колмогоров, пробивая в высоких 'инстанциях' создание интерната, добивался утверждения норм питания, соответствующих спортивным школам олимпийского резерва. Но, не преуспел в этом. Чиновники в кабинетах решили, что науки изучать — это не штанги выжимать. И оставили нормы расходов на питание на уровне обычных школ-интернатов.

Питание было трехразовым, вроде бы, достаточно обильным. Однако, интенсивная мозговая деятельность организма требует и высоких затрат энергии в калориях. Поэтому, кушать нам хотелось. Особенно по вечерам. К тому же, ходили слухи, что персонал пищеблока, как обычно в общепите, приворовывает. Вроде бы видели, как этот самый персонал выносит с кухни по вечерам сумки с продуктами.

В головах простого интернатского народа созрела мысль добиться улучшения питания, объявив голодовку. Мысль эта нашла горячую поддержку. Конечно, к 'голодовке' мы подготовились. Сходили в магазин, купили хлеба, сырков и колбасы. Так что, вместо голодовки у нас получился бойкот столовой. Шеф-повар утром лично стоял в дверях столовой и с ужасом смотрел на проходящих мимо школьников. В столовую никто не зашел.

Возник большой скандал. Слово 'голодовка' в кабинетах не употреблялось, только 'бойкот'. Понаехали комиссии из РОНО, парткома МГУ, Минобра. Скандал, благодаря усилиям Р. А. Острой, как-то замяли. В столовую стали назначать дежурных учеников, чтобы проверять соответствие нормам закладки в котлы мяса, масла и прочего.

Шеф-повара заменили. Питание стало лучше. Кроме того, вечером в столовой стали выставлять большие чайники с чаем, белый хлеб и масло. А варенье мы приносили с собой. Эти вечерние чаепития перед отбоем с застольными беседами, помимо насыщения, позволяли расслабиться перед сном.

По прошествии многих лет, я считаю, что создание в СССР системы интернатов для способных подростков было крайне необходимым и полезным для усиления притока талантливых специалистов в научные и технические сферы деятельности страны.

Обучение в интернате, несомненно, способствовало умственному развитию попавших в него школьников, и моему умственному развитию в частности. Не меньшую роль играло и нравственное воспитание юношей в коллективе равных.

Интернат приучал к любой возникшей задаче подходить творчески, не ограничиваясь стандартным набором решений.

Однако, должен заметить, что интернат в наше время был настолько хорош, как средняя школа, что уровень обучения в нем значительно превзошел уровень последующего обучения даже в лучших ВУЗах. Я, в частности, поступил после интерната на физико-энергетический факультет Московского инженерно-физического института (МИФИ). После интернатского 'полета мысли', обучение в нем показалось мне закостенелым и чрезмерно формализованным.

Субъективно у меня было чувство, как у артиллерийского снаряда, вылетевшего из пушки с огромной скорость, а потом, плюхнувшимся в болото. Кругом тишина, ряска и лягушки квакают. Уровень преподавательского состава в институте был значительно ниже интернатского.

А ведь МИФИ входил в тройку так называемых 'июльских' ВУЗов, вступительные экзамены в которые проходили в июле, а не в августе, как во все остальные ВУЗы. Это давало возможность попробовать поступить в них более широкому кругу абитуриентов, поскольку конкурс в них был запредельно высоким. МИФИ считался третьим ВУЗом Москвы, в области естественных наук, после МГУ и МФТИ.

Традиция собираться в день рождения Интерната в первую субботу декабря сохраняется у нашего класса до сих пор, вот уже 53 года. Каждый раз на встрече присутствует 10 — 15 человек. Только в ковидные года и в прошлый СВО — год мы не собирались. В ковид-пандемию из-за карантина, а в 22 году из-за общего крайне плохого настроения. Надеюсь, к декабрю этого года СВО — события закончатся, и мы снова соберемся.

Более-менее регулярно на наших ежегодных встречах, кроме выше поименованных, появляются все наши девочки, Сережа Денисов, Витя Солодов, Гера Гольдин и автор этих воспоминаний. Баландин, Посикеро и Грушевский появились на встречах лишь по разу — двум, а потом вестей о себе не подавали. Бесследно пропали с горизонта Антонов и Усматов. На ежегодные сборища они не появлялись и вестей о себе не подавали.

Мы уже понесли тяжелые потери. Ушли от нас навсегда Коля Никишин, Витя Кистлеров, Валера Никишкин, Миша Ткаченя и Саша Таранов.

Типовая карьера моих однокашников выглядит так: доктор или кандидат наук, преподаватель или завкафедрой вуза. Многие, включая Климова, стали программистами. Саша Блинов занялся строительным бизнесом.

Многие из нас уже на пенсии.

Из пяти наших звезд Фокин уехал в США, Кондратьев — в Германию. Весьма причудлива была судьба Коли Никишина. Один из наших суперзвезд, он учился в аспирантуре мехмата МГУ. Как то, я спросил у него, как он отдыхает от своих мозголомных занятий современной супер-математикой. Я, собственно, хотел узнать, какую художественную литературу он читает. Коля меня весьма удивил.

— Когда устаю от математики, читаю современных философов: Шопенгауэра, Юнга, Рассела.

Я офигел, мягко выражаясь. И спрашиваю:

— А когда устанешь от чтения философов, что читаешь?

— Читаю классиков:

— Гегеля, Канта, Юма.

Мое офигение достигло стадии полного ошеломления.

Аспирантуру Коля бросил. При встрече я поинтересовался у него, почему. Коля ответил:

— Ну, разработаю я некоторое развитие теории гомологических рядов (не помню точно, каким разделом математики он занимался). Во всем мире мою разработку смогут понять максимум десять человек. И что из этого? Мне это стало не интересно.

Коля уехал во Францию, закончил там православную семинарию и стал православным священником в Париже. Он организовал в Париже для паломников из России Паломнический центр. Написал исследование об истории 'Тернового венца' Христа. Светлая ему память. Такая вот причудливая и неожиданная судьба.

Интернат был преобразован в СУНЦ, живет и работает до сих пор. Однако, думаю, что значительная часть его выпускников сейчас уезжает за границу. По причине невостребованности в России, мрачной политической атмосферы и отсутствия перспектив. Так мне кажется.