'В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат...'. До сих пор мурашки по коже...

Не ошибусь, если скажу, что Ким был душой интерната. Он сочинил 'Гимн ФМШ'. Начинался Гимн так:

'Привет тебе, о ФМШ!

Бесспорно, ты всегда прекрасна.

Твои четыре этажа

Всегда светить нам будут ясно!

Твои три кубика,

О спецреспублика,

Ты так невелика,

Невелика,

Но твой зеленый шум,

Но твой ученый ум

Не смолкнут на века!'

Исполнялся Гимн на мотив 'Гаудеамус игитур'.

Он сочинил множество песенок об обычной интернатской жизни. А самое впечатляющее, он сочинил две полномасштабных рок-оперы об интернате. Сочинил либретто, музыку, мизансцены, даже хореографию, и поставил эти оперы на сцене. Исполнялись они в актовом зале МГУ во время празднования 'Дня рождения интерната', отмечаемого в первую субботу декабря. Исполнителями всех ролей были ученики и молодые преподаватели. Действующими лицами — ученики и преподаватели.

Когда мы учились в 9 классе, это была рок-опера 'Ходят слухи'. Начиналась она так:

"Ходят слухи, ходят слухи,

Что у нас открыли Интернат!

Это что-то в роде, в стиле, в духе

Учрежденья для цыплят.

В этом небольшом бедламе

Будет всё не так, как должно быть!

Там, представьте, между нами,

Там, представьте, между нами

Будут яйца курицу учить!..."

Опера состояла из потрясающих песен, была полна великолепного доброго юмора, самодеятельные актеры играли великолепно. И все это благодаря поразительному таланту Кима.

Слушал я оперу всего один раз, на этом праздновании. Однако, недавно мне попался текст либретто, и оказалось, что я почти все помню. В памяти она отлилась сразу и навсегда.

К следующему празднованию, когда мы учились в 10 классе, Ким поставил оперу 'Антимир', в котором ученики интерната после аварии звездолета попадают в Анти-интернат. Особенно хороши мне показались такие строки:

'— Well! Так и держать по этой кривой,

Ни перед чем, ни перед кем не отступая!

Нам, ребята, что ль впервой,

Я ручаюсь головой,

Вывезет кривая! Well!'

Эта опера была еще лучше первой. Если это вообще возможно.

Помимо чтений художественной литературы в актовом зале происходили вечера классической музыки. Вел их наш преподаватель Валера Пахомов. На хорошем стереофоническом проигрывателе он ставил пластинки и комментировал музыкальные произведения. Правда, я на них сходил всего пару раз. Классическая музыка меня не заинтересовала.

Тем не менее, несмотря на то, что преподавательский состав интерната был, без всякого сомнения, блестящим, мне кажется, что превалирующую роль в том глубочайшем влиянии, которое интернат оказал на меня, формируя мою личность, главную роль сыграло теснейшее общение с однокашниками, которые тоже были отнюдь не рядовыми людьми. Мы все влияли друг на друга.

Мы вместе сидели на лекциях и семинарах, вместе спали, вместе изучали лекционные материалы и решали домашние задания, вместе беседовали о всяческих вещах, за одним столом ели в столовой.

В возрасте 15 — 17 лет, я думаю, происходит окончательное становление личностей подростков. Думаю, в этом восприимчивом возрасте наши личности как-то синхронизировались между собой. Мы сохранили дружбу и душевное родство на многие годы. Мне кажется, нечто подобное произошло у Пушкина с его лицейскими друзьями.

В конце 10 класса нам сообщили, что приедут люди из Высшей школы КГБ, буду задавать тестовые задачи для поступления в эту школу. В то время, благодаря пионерско — комсомольскому воспитанию, у меня в голове существовал романтический образ этих 'рыцарей революции', 'с горячим сердцем, холодной головой и чистыми руками'. Этакие 'Железные Феликсы', аскеты, умирающие от голода на службе.

Из нашей комнаты пошли сдавать я и Крутецкий. Сдали. Потом нас вызывали на собеседование на Лубянку. Вроде, прошли мы его успешно. Нужно было ехать на окончательное собеседование. К 14 часам, как сейчас помню. Что бы успеть, выходить из интерната нужно было в 13 часов. А я лёг на кровать и лежу. Время идет, а я лежу. Уже 14 часов, а я все лежу. Сам не знаю, почему. Не хочу вставать, и всё. Отвратило меня что-то. Воля Господня, что ли?

А Олег Крутецкий пошел и поступил. И отучился там на техническом факультете. Но, занимался он, практически, прикладной наукой: засекреченной связью, разработкой шифровальных систем.

О девочках. В нашем классе учились пять девочек: Ира Колесникова, Соня Галимова, Таня Пронина, Таня Фискалова и Таня Кулакова. Хорошие девочки. Все они жили в одной комнате. Никаких романтических отношений , кроме товарищеских, ни у кого из нас с девочками не возникло. По причине слишком высокой учебной нагрузки, я думаю. Им приходилось так же трудно, как и нам. Было не до 'романтики'. К тому же, лично мне они казались слишком взрослыми. Сам себе, в сравнении с ними, я казался пацаном.

Исключение составили Валера Никишкин и Таня Кулакова. Таня отличалась от других девочек лихостью и даже некоторой 'безбашенностью'. К ней воспылал любовью Валера Никишкин, бесхитростный и прямолинейный по характеру. Однако, взаимности он не добился. Валера был обижен.

У парней именно в возрасте 15 — 17 лет происходит быстрый рост организма, костяк и мышцы из детских превращаются во взрослые. Сам я за эти два года прибавил в росте почти двадцать сантиметров, и соответственно прибавил и в весе. Наши организмы требовали усиленного питания.

Недавно я прочитал в воспоминаниях Валеры Пахомова, что Андрей Николаевич Колмогоров, пробивая в высоких 'инстанциях' создание интерната, добивался утверждения норм питания, соответствующих спортивным школам олимпийского резерва. Но, не преуспел в этом. Чиновники в кабинетах решили, что науки изучать — это не штанги выжимать. И оставили нормы расходов на питание на уровне обычных школ-интернатов.

Питание было трехразовым, вроде бы, достаточно обильным. Однако, интенсивная мозговая деятельность организма требует и высоких затрат энергии в калориях. Поэтому, кушать нам хотелось. Особенно по вечерам. К тому же, ходили слухи, что персонал пищеблока, как обычно в общепите, приворовывает. Вроде бы видели, как этот самый персонал выносит с кухни по вечерам сумки с продуктами.

В головах простого интернатского народа созрела мысль добиться улучшения питания, объявив голодовку. Мысль эта нашла горячую поддержку. Конечно, к 'голодовке' мы подготовились. Сходили в магазин, купили хлеба, сырков и колбасы. Так что, вместо голодовки у нас получился бойкот столовой. Шеф-повар утром лично стоял в дверях столовой и с ужасом смотрел на проходящих мимо школьников. В столовую никто не зашел.

Возник большой скандал. Слово 'голодовка' в кабинетах не употреблялось, только 'бойкот'. Понаехали комиссии из РОНО, парткома МГУ, Минобра. Скандал, благодаря усилиям Р. А. Острой, как-то замяли. В столовую стали назначать дежурных учеников, чтобы проверять соответствие нормам закладки в котлы мяса, масла и прочего.

Шеф-повара заменили. Питание стало лучше. Кроме того, вечером в столовой стали выставлять большие чайники с чаем, белый хлеб и масло. А варенье мы приносили с собой. Эти вечерние чаепития перед отбоем с застольными беседами, помимо насыщения, позволяли расслабиться перед сном.

По прошествии многих лет, я считаю, что создание в СССР системы интернатов для способных подростков было крайне необходимым и полезным для усиления притока талантливых специалистов в научные и технические сферы деятельности страны.

Обучение в интернате, несомненно, способствовало умственному развитию попавших в него школьников, и моему умственному развитию в частности. Не меньшую роль играло и нравственное воспитание юношей в коллективе равных.

Интернат приучал к любой возникшей задаче подходить творчески, не ограничиваясь стандартным набором решений.

Однако, должен заметить, что интернат в наше время был настолько хорош, как средняя школа, что уровень обучения в нем значительно превзошел уровень последующего обучения даже в лучших ВУЗах. Я, в частности, поступил после интерната на физико-энергетический факультет Московского инженерно-физического института (МИФИ). После интернатского 'полета мысли', обучение в нем показалось мне закостенелым и чрезмерно формализованным.

Субъективно у меня было чувство, как у артиллерийского снаряда, вылетевшего из пушки с огромной скорость, а потом, плюхнувшимся в болото. Кругом тишина, ряска и лягушки квакают. Уровень преподавательского состава в институте был значительно ниже интернатского.

А ведь МИФИ входил в тройку так называемых 'июльских' ВУЗов, вступительные экзамены в которые проходили в июле, а не в августе, как во все остальные ВУЗы. Это давало возможность попробовать поступить в них более широкому кругу абитуриентов, поскольку конкурс в них был запредельно высоким. МИФИ считался третьим ВУЗом Москвы, в области естественных наук, после МГУ и МФТИ.

Традиция собираться в день рождения Интерната в первую субботу декабря сохраняется у нашего класса до сих пор, вот уже 53 года. Каждый раз на встрече присутствует 10 — 15 человек. Только в ковидные года и в прошлый СВО — год мы не собирались. В ковид-пандемию из-за карантина, а в 22 году из-за общего крайне плохого настроения. Надеюсь, к декабрю этого года СВО — события закончатся, и мы снова соберемся.

Более-менее регулярно на наших ежегодных встречах, кроме выше поименованных, появляются все наши девочки, Сережа Денисов, Витя Солодов, Гера Гольдин и автор этих воспоминаний. Баландин, Посикеро и Грушевский появились на встречах лишь по разу — двум, а потом вестей о себе не подавали. Бесследно пропали с горизонта Антонов и Усматов. На ежегодные сборища они не появлялись и вестей о себе не подавали.

Мы уже понесли тяжелые потери. Ушли от нас навсегда Коля Никишин, Витя Кистлеров, Валера Никишкин, Миша Ткаченя и Саша Таранов.

Типовая карьера моих однокашников выглядит так: доктор или кандидат наук, преподаватель или завкафедрой вуза. Многие, включая Климова, стали программистами. Саша Блинов занялся строительным бизнесом.

Многие из нас уже на пенсии.

Из пяти наших звезд Фокин уехал в США, Кондратьев — в Германию. Весьма причудлива была судьба Коли Никишина. Один из наших суперзвезд, он учился в аспирантуре мехмата МГУ. Как то, я спросил у него, как он отдыхает от своих мозголомных занятий современной супер-математикой. Я, собственно, хотел узнать, какую художественную литературу он читает. Коля меня весьма удивил.

— Когда устаю от математики, читаю современных философов: Шопенгауэра, Юнга, Рассела.

Я офигел, мягко выражаясь. И спрашиваю:

— А когда устанешь от чтения философов, что читаешь?

— Читаю классиков:

— Гегеля, Канта, Юма.

Мое офигение достигло стадии полного ошеломления.

Аспирантуру Коля бросил. При встрече я поинтересовался у него, почему. Коля ответил:

— Ну, разработаю я некоторое развитие теории гомологических рядов (не помню точно, каким разделом математики он занимался). Во всем мире мою разработку смогут понять максимум десять человек. И что из этого? Мне это стало не интересно.

Коля уехал во Францию, закончил там православную семинарию и стал православным священником в Париже. Он организовал в Париже для паломников из России Паломнический центр. Написал исследование об истории 'Тернового венца' Христа. Светлая ему память. Такая вот причудливая и неожиданная судьба.

Интернат был преобразован в СУНЦ, живет и работает до сих пор. Однако, думаю, что значительная часть его выпускников сейчас уезжает за границу. По причине невостребованности в России, мрачной политической атмосферы и отсутствия перспектив. Так мне кажется.

Институт. Вот и промелькнули фейерверком два незабываемых интернатских года. Сданы выпускные экзамены. Впереди — поступление в институт. Наш преподаватель литературы Юлий Ким сочинил по этому поводу такую песню: ' Пойду обольюся слезами. За что же вы нас так сурово? В июне — экзамен, в июле — экзамен, И в августе — не дай Бог снова! А где ж наше право на отдых? У вас-то давно все в ажуре: На летних природах, на разных Минводах Поправитесь небось, буржуи! Не вам бы, а нам бы здоровье поправить, На Черном бы море к волне припадать... Чтоб вам так поплавать, Как нам пропадать! Катися, слеза, по жилетке, Раздайтесь, глухие рыданья! Ведь жили же предки, качались на ветке Без высшего образованья!...' Поступление. В июне мы сдали выпускные экзамены за среднюю школу, а в июле — предстояли вступительные. В подавляющем большинстве ВУЗов СССР вступительные экзамены проходили в августе, однако, в самые авторитетные ВУЗы: МГУ (мехмат и физфак), МФТИ (Московский физико-технический институт) и МИФИ (Московский инженерно-физический институт, экзамены происходили в июле. И это было совершенно правильно, поскольку конкурс в эти вузы был очень большим, а состав абитуриентов — очень сильным. У тех, кто не прошел по конкурсу в 'июльские' ВУЗы оставалась возможность поступить в августе в любой другой институт: МВТУ, МАИ, МЭИ и далее по списку. Поскольку из всех дисциплин мне больше всего нравилась физика, я решил поступать на физфак МГУ. Первым экзаменом была математика. Прорешав несколько десятков вариантов задач вступительных экзаменов, я сделал вывод, что легче всего у меня решалась задача ?1 на логику. На втором месте по 'решаемости' шла задача ?3 по геометрии, далее шли задачи по стереометрии и по алгебре. Труднее всего шли задачи по тригонометрии. В общем, как правило, мне удавалось решить за контрольное время все пять задач варианта. Так что, на экзамен я шел с уверенностью в своих силах, хотя и волновался. И вот наступил экзамен! Второй важный ЭКЗАМЕН в жизни. Взял билет, начал решать логическую задачу. Я ее и так, и эдак! Убил на нее в два раза больше времени, чем рассчитывал. Не поддается, зараза... И тут я испугался. Если я даже логическую задачу, которые мне всегда легко давались, не решил, то с остальными что будет? Переклинило мне мозг. Начал решать геометрическую задачу. В геометрической фигуре задано несколько элементов, нужно найти неизвестный элемент. Поскольку соображал я весьма туго, 'со скрипом', начал тупо считать один за другим все неизвестные элементы через известные. И так дошел, в конце концов, до искомого элемента. Тут я 'воспрял духом', быстро отщелкал стереометрическую задачу, потом также легко алгебраическую. Время уже поджимало, приступил к тригонометрической задаче. Решил и ее, но, в спешке, где-то ошибся. Когда вывесили результаты, увидел тройку. Даже если получить две остальные пятерки, проходного балла не получалось. А этот день был последним днем приема документов в МИФИ. Я быстро — быстро получил свои документы назад и бегом помчался в МИФИ. Успел сдать документы в приемную комиссию на самый лучший факультет 'Физической и экспериментальной физики'. Первый экзамен — математику сдал на '5'. Ну, за физику я совсем не боялся. Уверенно решал все вступительные варианты на физфаке. Пришел на экзамен, взял билет, всё порешал, пошел отвечать. Выслушав ответ, тетка — экзаменатор начала давать мне дополнительные задачи: и по механике, и по электричеству, и по оптике. Штук 10 задач дала. Я все решил. Часа два она меня 'гоняла'. Я видел, что другие преподы за это время уже по 3 — 4 человека пропустили. И чего, думаю, она ко мне привязалась? В конце концов, тетка, мне и говорит: — Больше '3' я Вам поставить не могу. Я опешил: — Почему это '3'? Я все задачи решил, на все вопросы ответил. Она мне: — Вы не понимаете, где в уравнениях силы, а где реакции на силы! — Как это не понимаю? Если бы не понимал, не смог бы задачи решать! — Не понимаете! В уравнениях все силы нужно писать в левой части уравнения, а реакции — в правой. А вы пишете все подряд, без разбора. Я, что называется, 'лишился дара речи'. Про такое требование никогда не слышал. Ни в средней школе, ни в интернате преподаватели про такое требование даже не упоминали. Поставила она мне тройку, и я пошел прочь в расстроенных чувствах. Опять неудача... Опять проходной балл оказался под вопросом. В состоянии полного уныния пошел в приемную комиссию и перенес свои документы на факультет попроще — 'физико-энергетический'. В итоге получил в сумме 13 баллов и прошел по конкурсу. МИФИ. Учиться в МИФИ мне не понравилось. Уровень преподавательского состава был значительно ниже интернатского. Все преподы бубнили на лекциях строго по учебнику. И зачем тогда лекции? Строжайший контроль посещаемости, почти 'палочная' дисциплина. Это после интернатской свободы мысли. Семинары по физике вела дама по имени — отчеству 'Поэма Ивановна'. Говорящее ФИО, однако. Несуразное. И физику она вела также, как та дама, что принимала у меня вступительные по математике. На семинарах решали все строго по канону. Шаг в сторону — ошибка. Впрочем, тут я 'разошелся'. Задачи, которые решали на семинарах, были из институтского задачника, с ответами в конце книжки. Трижды я находил ошибки в решениях. Поэма Ивановна пыталась доказать, что в задачнике решение правильное, но я успешно доказывал, что свою правоту. В общем — мрак. Единственное, что понравилось — это практическая работа. За учебный год каждый студент изготовил и собрал кодовый цифровой дверной замок. Изготовил полностью, начиная с металлического корпуса и печатной платы. Единственное что мы не делали сами — это анодирование и окрашивание корпуса. Кроме того, я стал ходить в секцию самбо. Три занятия в неделю по два часа. Весьма полезное дело оказалось. Очень нас 'дрючили' черчением. За год мы начертили и сдали 6 листов ватмана формата А1. Впрочем, это я считаю полезным для инженера. В комнате со мной жил студент четвертого курса Витя Сиваков. Он меня просветил, что мой факультет готовит специалистов по ядерным реакторам. И в перспективе нам 'светит' облучение, облысение, а возможно, и импотенция. Я списался (по почте письмами на бумаге!) с друзьями Овчинниковым и Музалевским. Оказалось, что они тоже не прошли по конкурсу в МГУ и поступили в Московский институт электронной техники, находящийся в Зеленограде. Очень хвалили свой институт. Подумав, я решил переводиться из МИФИ к друзьям в МИЭТ. МИЭТ После окончания первого курса МИФИ я перевелся на второй курс физико-технического факультета МИЭТ, на котором учились мои дружки. Пришлось кое-что досдать из-за разницы учебных программ. Факультет готовил инженеров-технологов для микроэлектронной промышленности. По окончании факультета присваивалась квалификация инженера-физика. Деканом факультета был Бугров Яков Степанович, профессор математики, и просто очень хороший дядька, понимающий особенности студенческой жизни. А вот в МИЭТе мне очень понравилось! Институт был новейшим, буквально 'с иголочки'. По интересному совпадению, как и в интернате, наш набор был всего лишь четвертым со дня основания ВУЗа, и первым набором полной численности. Красивые светлые корпуса, соединенные стеклянными переходами. Новейшее оборудование. В вестибюле во всю стену огромный барельеф работы скульптора Эрнста Неизвестного. Молодой преподавательский состав, весьма либеральные требования по посещаемости. На лекциях переклички вообще не проводились, хочешь — ходи, не хочешь — не ходи. На семинарах посещаемость отмечали, но, никаких репрессий за прогулы не было. Главное — вовремя сдать зачеты и экзамены. Стипендия была 45 рублей, а повышенная — целых 60. Я чаще получал повышенную. Этих 60 рублей вполне хватало в месяц на питание 'по скромному'. Обеды в столовой института стоили 45 или 60 копеек. Кроме того, мы с Серегой Овчинниковым устроились на кафедру общей физики лаборантами на полставки. Налаживали приборы после лабораторных работ и помогали аспирантам собирать экспериментальные установки. Это давало еще 24 рубля. Получалось совсем хорошо. От родителей денег можно было и не брать. После интерната учиться было не трудно. Из преподавателей особенно запомнились Суэтин Павел Кондратьевич, Терпигорева Валентина Михайловна — профессора кафедры высшей математики, и доцент Королев Михаил Александрович. Суэтин преподавал у нас математический анализ, Терпигорева — теорию вероятностей, а Королев — профильную технологию микроэлектроники. Преподавали они увлекательноно, с шутками и юмором. Цитата от Павла Кондратьевича: 'Один удар мячом по голове выбивает из головы две лекции по матанализу.' В комнате со мной жил Кошкин Володька, рыжий увалень, по виду деревенский парень, что называется, 'от сохи'. Прогульщик. Помню такой эпизод. Большая аудитория на целый курс. Идет лекция. Уже минут 15 идет. Дверь приоткрывается, в щель просовывает голову Кошкин и осматривается. Затем голова исчезает, дверь закрывается. Павел Кондратьевич срывается с места от доски и бежит двери, распахивает ее, выбегает в коридор и кричит: 'Кошкин, Кошкин! Куда же вы! Вернитесь!' Кошкина и след простыл. Павел Кондратьевич возвращается к доске и говорит: 'Надо же, какой этот Кошкин стеснительный!' Аудитория ржет. Был у нас на курсе Юра Барышев. Большой юморист. Умел отлично пародировать манеры преподавателей. Особенно хорошо у него получался образ Павла Кондратьевича. Характерные интонации, жесты. Например, привычка поправлять очки, сползающие на кончик носа, запястьем руки, поскольку ладони лектора всегда были в мелу. Вызывает он Барышева к доске, и задает вопрос. А Юра растерялся и начал отвечать точь-в-точь в манере Суэтина. Павел Кондратьевич при виде этого сперва оторопел и с изумлением уставился на него. Мы притихли и с интересом ожидали реакции преподавателя. Но, когда Юра поправил очки характерным жестом, Павел Кондратьевич захохотал. За ним грохнула и вся аудитория. Юра ответил все верно и удостоился похвалы. Суэтин был в восторге. Уже на втором курсе была введена практика на ЭВМ типа 'Наири'. Мы сами писали программы, сами набивали перфоленты, сами отлаживали программы. Вычислительную технику изучали серьезно. Даже аналоговые ЭВМ изучали, и делали на них лабораторные работы. На старших курсах осваивали алгоритмические языки программирования Алгол и Фортран. В общем и целом, изучаемые предметы были весьма полезны, за некоторыми исключениями. Например, будущим микроэлектронщикам совершенно не были нужны курсы 'Сопротивление материалов' и 'Теория машин и механизмов'. Они были нужны машиностроителям, а нам совершенно бесполезны. Их читали 6 семестров, давали очень большой объем. Лучше бы вместо них увеличили физику полупроводников, физику полупроводниковых приборов, физику твердого тела, технологию микроэлектроники. Хотя, эти предметы тоже давались в хорошем объеме. С сопроматом у меня был связан такой эпизод. Читали его 4 семестра. Начитали огромный объем материала, а экзамен был только один в конце всего курса. Поскольку эта наука нам была не нужна, отношение к ней у меня было соответственное. Большую часть лекций я прогуливал. Однако, оценка за этот экзамен шла в диплом. Выучить такой объем материала было не возможно, поэтому мы сделали ставку на 'шпоры'. Попросили у одной аккуратной студентки все ее конспекты и перефотографировали их. Потом целых два дня печатали несколько комплектов фотографий. Засунул я пачку фотографий под ремень и пошел на экзамен. Рассчитывал сесть на заднюю парту и списать. И как назло, злобные преподы не дали нам рассесться, как мы хотели. Меня посадили за первый стол. Причем, экзаменатор разместился прямо передо мной. Списать не было никакой возможности. Я напряг мозг и что-то там наскреб. Преподаватель решил поставить мне тройку. Трояк в дипломе мне был не нужен, там у меня были только пятерки, поэтому я сказал: 'Ставьте двойку, пойду на пересдачу.' При этом упустил из виду, что получив двойку, я терял стипендию. Пришлось учить 'сапромуть', как мы этот предмет называли. Сдал на 'четыре', но лишился стипендии, а летом после третьего курса у нас был запланирован водный поход на байдарках по реке Сосьва в Сибири. Но, денег на поход у меня не оказалось, просить у родителей я не стал. От похода пришлось отказаться. Друзья поплыли без меня. Пришлось мне поехать с компанией студентов в Крым поработать в совхозе. Приехав в институт в сентябре, я пошел к декану факультета профессору Бугрову, и пожаловался на тяжелую безденежную жизнь. Добрая душа Яков Степанович, полистав мою зачетку с пятерками и одной четверкой по сопромату, сжалился над бедным студентом, и выписал мне стипендию. Я думаю, он и сам понимал, что 'сапромуть' в нашей специальности не нужна. Один день в неделю полностью занимала военная кафедра. Изучали новейший секретный комплекс ПВО сухопутных войск 'Куб'. Все записи велись в секретных прошитых и опечатанных тетрадях, которые сдавались в спецхран после занятий. Нашей военно-учетной специальностью было инженерное обслуживание комплекса. Ну и, огромное количество учебных часов занимали марксистские науки: 'История партии', 'Научный коммунизм', 'марксистско-ленинская философия' 'Политическая экономия социализма' и т. п. Спрашивали на экзаменах строго, приходилось читать и конспектировать первоисточники — по большей части труды Ленина и материалы съездов. Куда же без них в СССР. Развеселая студенческая жизнь. Как известно, 'от сессии до сессии живут студенты весело...'. И это правда. В нашей группе было 20 парней и всего 5 девушек. Парни занимали 5 комнат в общежитии на одном этаже по три человека в комнате. Пять парней жили поблизости от Зеленограда и мест в 'общаге' не имели. Наш факультет целиком проживал в одном пятиэтажном корпусе коридорной системы. Каждый факультет имел свой собственный корпус. Только девушки со всех четырех факультетов жили в отдельном корпусе. Три факультета были почти чисто мужскими, и только один, физико-химический был преимущественно женским. Студенческая группа сложилась у нас на редкость дружная. Никаких внутренних 'разборок' и ссор не возникало. Даже по пьяни. А попраздновать мы любили. Всей группой отмечали все дни рождения, все государственные праздники, даже, день войск ПВО. Такие праздники случались пару раз в месяц. 'Гулянка' занимала весь вечер в субботу. Скидывались на все мероприятия по полтора рубля. Из выпивки брали бутылку водки на трех парней и пару бутылок вина для девушек. Еще на столе стояла вареная картошка, лук, селедка и хлеб. В одну комнату ставили четыре кровати и 5 столов между ними. Рассаживались на кроватях и за разговорами и шутками весело все это приканчивали. Что интересно, всем хватало и выпить и закусить. Каждому в его меру. Другую комнату полностью опустошали под танцы. После застолья компания рассеивалась. Часть уходила в танцевальную комнату. У нас для этого были куплены вскладчину на группу проигрыватель и магнитофон. Умеющие петь под гитару и любящие это послушать шли в третью комнату. Впрочем, народ активно мигрировал из комнаты в комнату. Потанцевал, песни послушал, сам попел хором, опять выпил, поел. Тех, кто перебрал и выпал 'в осадок', относили в четвертую комнаты и укладывали на кровати. Впрочем, таких бывало не много. Трех кроватей, как правило, для этого хватало. Заканчивался праздник чаепитием с тортиком, стол для которого накрывали в пятой комнате. Поскольку мы 'безобразиев' не учиняли, никто из администрации или комсомольского актива нам не препятствовал. Если кто-то подумал чего-то не хорошего, то, он ошибся. Отношение к девушкам в нашей среде было истинно рыцарским. Матом при девушках мы не ругались в принципе. Никто и никогда их не обижал. А если бы обидел, то стало бы ему плохо. С изумлением смотрю на нынешних детишек. Ругаются матом даже первоклассники! Как говорят внуки, даже, в классе на уроке. И даже первоклассницы! Страшное дело... Из наших пяти девушек четверо вышли замуж еще в институте. Две за одногрупников, две за парней из параллельных групп. И все отхватили себе отличных парней. Так что, девушки, идите в технические ВУЗЫ! Это вам будет полезно. Один из наших парней женился на девушке с физико-химического факультета. Спорт. Практически все мы занимались каким либо видом спорта. Я сам на 1 и 2 курсах занимался в секции самбо (3 разряд), на 3 курсе — стрельбой из пистолета и плаванием (2 разряд). А на 4, 5 и 6 курсах серьезно занялся горным туризмом. В нем тоже достиг 2 разряда. Горный туризм, как и самбо — весьма полезный спорт. После двухнедельного горного похода весь лишний жирок в организме полностью сжигался, объем легких возрастал с трех до пяти литров, мышцы ног становились 'железными'. Недаром, спортсмены стайерских дисциплин стараются тренироваться в высокогорье, на 1,5 — 2 километрах высоты. А мы в походах ходили на 3 — 4 тысячах с тяжеленными рюкзаками, да еще и в крутую гору, и по глубокому снегу. После похода бегать на равнине было совсем легко. Вспоминаю такой забавный случай. Как то в мае, после нашего возвращения из горных походов, затеяли мы играть на стадионе в футбол. Туристы против футболистов. Футболисты, понятное дело, умели делать всякие финты, обводки и прочие футбольные хитрости. В первом тайме мы все прижались к своим воротам и играли 'на отбой'. То есть, дорвавшись до мяча, со всей дури выбивали его подальше в поле, заставляя футболистов побегать. Тем не менее, они нам несколько голов забили. А во втором тайме они все 'сдохли', выносливости им не хватило. Мы выдвинули двоих самых быстрых парней нападающими вперед к средней линии. Получив мяч, сразу выбивали его подальше в сторону ворот противника. Подхватив мяч, наши форварды легко убегали от футболистов, выходили один на один с их вратарем и забивали гол. В итоге, мы не только отыгрались, но и забили футболистам несколько голов сверху. Футболисты весьма удивились, не ожидали они такого разгрома от неумех. Зимой по выходным катались на лыжах. Благо, лес начинался сразу за корпусами общаги. Вышел из корпуса, встал на лыжи, и вперед! В трех километрах у деревни Клушино располагалась довольно высокая гора, пригодная для спуска на равнинных лыжах. В мае — июне ходили на байдарках в двухдневные походы по подмосковным речкам: Клязьме, Москве, Осуге, Тверце. Была у нас байдарка, купленная вскладчину на троих. ССО и 'шабашки'. 'Белоручками' советские студенты не были. На первом курсе в сентябре мы отработали две недели в подшефном совхозе на уборке картошки. После второго курса все на месяц отправились на стройки в составе студенческих строительных отрядов (ССО). Мне пришлось отработать на строительстве корпусов НИИ материаловедения в Зеленограде. После третьего курса месяц отработали самодеятельной студенческой бригадой (шабашкой) на устройстве виноградников в крымском совхозе. Это на берегу моря в селе Поповка. Работали с 4 часов утра до 12 часов дня. Потом становилось слишком жарко. За это нас еще и кормили в столовой и кое-какие деньги платили. Платили мало, зато, всю вторую половину дня мы проводили на море. После четвертого курса мы поехали 'шабашить' на лесосплав в леспромхоз Манзя, расположенный на Ангаре в Богучанском районе Красноярского края. Вязали на реке из бревен плоты. Там заработали более-менее прилично. Я купил себе кассетный магнитофон 'Электроника-302'. После пятого курса у нас были военные сборы, так что, шабашки не было. После диплома поехали в марте в Курскую область, подрядились в совхоз построить крышу на новой школе. С деньгами 'пролетели'. Из-за рано наступившей распутицы совхоз не смог подвести нам материалы. Военные сборы. Военную специальность (Военку) изучали тоже серьезно. Четыре года, по восемь часов в неделю, из них 4 часа лекции, 2 часа — практические занятия и два часа — самоподготовка. Объем материала получился огромный. Закончилась 'военка' выездом на месяц 'в лагеря', в зенитно-ракетный дивизион, вооруженный комплексом Куб, расположенный в Калининграде. Дивизион предназначался для защиты мотострелковой дивизии. Там приняли присягу, прошли краткую строевую подготовку, стрельбы из автомата, пистолетов Макарова и Стечкина, окуривание слезоточивым газом и марш-бросок в противогазах. Посмотрели, как расчеты работают на аппаратуре. Правда, в имитационном режиме, без подачи мощности в антенны радиолокаторов и без пусков ракет. Сдали государственный экзамен за весь пройденный курс и получили звание лейтенантов запаса. Производственная практика. С четвертого курса у нас началась производственная практика. Каждый факультет МИЭТа имел свой базовый НИИ, в котором проходили практику студенты. Наш факультет проходил ее в НИИ молекулярной электроники. Факультет микроприборов и технической кибернетики проходил практику в НИИ 'Компонент', факультет электронного машиностроения — в НИИ точной механики, физико-химический факультет — в НИИ материаловедения. Все эти НИИ располагались в Зеленограде. Практике посвящался полностью один день в неделю. Каждому практиканту назначался куратор из преподавателей и руководитель практики из инженеров НИИ. Обязанностью куратора было следить, чтобы студенты не прогуливали практику. Это было в высшей степени полезно, поскольку студенты сразу подключались к исследовательской работе, хотя бы как лаборанты. Осваивали профессии операторов технологических процессов и наладчиков на реальном технологических оборудовании. Руководителем мне назначили старшего инженера Желтова В. Н. С ним я занимался совершенствованием конструкции парогенератора диффузионной печи для процесса термического окисления кремния. По его заданию я написал программу расчета температуры газовой смеси в диффузионной печи. По эти расчетам он с моим соавторством опубликовал статью в отраслевом журнале 'Электроника'. Для студента это было более чем здорово. Однако, сам Желтов был бывшим военным, демобилизованным из армии по 'хрущевскому' сокращению вооруженных сил. А потому, специалистом был не сильным, хотя и был хорошим по натуре дядькой. Понимая, что выучить меня специальности на должном уровне он не сможет, в начале пятого курса он по своей инициативе передал меня под руководство начальнику лаборатории диффузионных процессов Дягилеву Владимиру Николаевичу. А Владимир Николаевич был специалистом с большой буквы. Он обладал широчайшим кругозором в области микроэлектроники. Постоянно читал всю новейшую периодику по микроэлектронике, американскую, японскую и отечественную. И меня приучил читать. Под его руководством я занимался исследованием процесса перераспределения бора при термическом окислении кремния. На пятом курсе практика у нас занимала уже два дня в неделю. По этой теме я и подготовил дипломную работу. Все как положено, с математическими моделями процесса, с экспериментальными данными и машинными расчетами. На шестом курсе дипломная практика занимала всю неделю полностью. Распределение. В середине 5-го курса у нас прошло распределение. Распределяли нас в НИИ Зеленограда, в московские и подмосковные НИИ нашего профиля, а также в НИИ, расположенные в Минске, Риге, Ленинграде, Кишиневе, Тбилиси. Лучших студентов, понятное дело, оставляли в Зеленограде. И тут выяснилось неприятное обстоятельство. Студентов, имеющих подмосковную прописку, согласно какому-то нормативному акту, не распределяли в Москву, а значит, и в Зеленоград. Я по среднему баллу и по ходатайству с места практики вполне мог рассчитывать на распределение в НИИМЭ, но, как подмосковный житель не имел такого права. Распределили меня в подмосковный город Фрязино в НИИ 'Исток'. Я сильно загрустил. Уж очень мне понравились Зеленоград и работа в НИИМЭ. Съездил во Фрязино, зашел на этот Исток, даже поговорил с тамошним начальством, у которого предстояло работать. И не увидел у них горячей заинтересованности в моей персоне. Да и вообще, этот НИИ не понравился мне каким-то полусонным внутренним ритмом, в сравнении с кипучей деятельностью в НИИМЭ. Я еще сильнее расстроился, по этой причине последнюю сессию сдал на все 'четверки', из-за чего лишился 'красного' диплома, на который претендовал до того. Диплом защитил в феврале 1975 года с оценкой 'отлично'.