Зверь лютый. Книга 36. Аутодафе

— А тут, слышь-ка, с Володимера прибегают. Не нищебродь кака, а из больших волынских бояр. От Мачечича, от самого. А Чекман сразу: а грамотка есть? Те покрутилися, подают грамотку. С печатью. А Токмак, глазастый поганец, говорит: не, грамотка поддельная. Шнур, говорит, не в ту сторону крученный.

* * *

"Верьте людям на слово. Когда оно заверено подписью и печатью".

Здесь подписей нет, а печатей недостаточно.

* * *

Ежели Конятин в РИ подобную хохмочку провёл, то "идея витает в воздухе". А кому как не "вероломным берендеям" "держать нос по ветру" в таком деле?

Кубло. "Клуб вероломных".

Берендеи, "братец", Мачечич, Остомысл, Конятин, Остомышлёныш... все предавали.

"Верить нельзя никому". Не по философии, а по опыту, по личной истории каждого участника. Мы ж в "Святой Руси"! Здесь врут все. И как же они договорятся?

— И как?

— Крику было...! Аж в драку.

— А Остомысл?

— А он... вроде как не знал. Ни Луческие послы, ни Владимирские к нему ж не шли. Тайно, вроде. А тут собрал ханов берендейских. И говорит: Я, де, Государю крест в церкви целовал. Не велю, грит, противу него воровати. А ханы, само собой, в крик: А давай нам то-другое-третье. Хлеба давай. Майна разного. Луга, вишь ты, им Заднестровские сподабалися. А тама табуны Инегельдовичей ходят. Ну, когда снегу нету. А Остомысл и каже: погляжу, де, на ваше поведение. Будете под моей рукой верно ходить — награжу. Чем-нить. А Инегельдовичи про тот разговор прознали — бегом к Серославичу, к зятю ихнему. Помогай, де, граблют-отнимают. Тот к Остомыслу. Ну и поговорили. Что, как — не знаю. Только Серославич... вышел — лица на нём нет. И сходу к бывшей, к княгине Ольге свет Юрьевне.

— А та?

— А та... Как язва была, так и осталася. Ой. Ты прости-извини, что я сестру твою...

— Кор-роче.

* * *

Как известно, мужчине в женщине более всего нравится тело. А женщине в мужчине — мозги. Что кому нравится — тот то и "имеет". Поскольку Остомысл, по летописи, с мозгами, то у Ольги Юрьевны... обширное поле для "поимения".

* * *

— Ага. Ну. Она Остомысла и жёнку тую, Анастасию, всю дорогу крыла... нехорошими словами. В голос. Что у князя крючок мал да вял — на весь Галич кричала. Настьку летом-то за волосы оттаскала в церкви. А тут раз — и затихла. Тут хозяин мой и говорит: скачи в Луческ, скажи свояку моему, он у Ярослава в стольниках... Да уж... Был. Упокой господи его душу... Эта... чтобы не ждали берендеев на подмогу. Как ханы соберутся — мы их тута вырежем.

— Факеншит. Когда?

— Когда соберутся? Дык... вот же... Новины. Неделя промежду Новым годом и Великим постом. Тогда всякое гулевание будет. А после нельзя, Остомысл же того — благочестивый, всеи дни святые блюдеть желает.

Видать, и в РИ эту новогоднюю неделю в Галиче отгуляли бурно: Ольга с сыном бежали из города 8 марта.

Ну, давай, Ваня, яви миру вершины политического прозрения, исторического предвидения и этой... как же её... государственной мудрости. Чего делать-то? Да и надо ли чего-нибудь делать?

Э-эх, сейчас бы взять листов пачку, да разрисовать топологию связей, положительных и отрицательных, прикинуть блок-схему потока событий с разветвлениями и вероятными весами исходов. Графика структурирует мышление, помогает наглядностью выделить неочевидное... Увы, придётся на пальцах.

* * *

"Специалисты — те, кто глубже других не понимает, что происходит".

Не могу отнести себя к тем, "кто глубже" в этом дерьме. Э-э-э... в смысле: в гос.мудрости.

* * *

Компашка из Ольги, Остомышлёныша и Конятина — из города не сбежит. Некуда. Кажется.

Конятин заводилой не будет — ему угрозы нет. Вроде бы.

Бояре и горожане перережут берендеев. Или нет.

Анастасию сожгут. Или зарежут. Или удавят. Наверное.

А мне-то что? Ключевой вопрос: Ваня, чего ты хочешь?

Стечение обстоятельств. Случайность, выражающая закономерность.

Сидя на Стрелке я не имел повода, даже зная что-то поверхностно, тем более — по-карамзински, "по-семейному", не только как-то участвовать в этой истории, но даже задумываться о ней. Мало ли подобных коллизий происходит в мире? Что мне до споров зулусов в их вигвамах? Хоть бы и над Днестром?

"Кто меж супругов встревает — всегда битым бывает" — русское народное наблюдение.

Вот честное слово, про азиды свинца — куда интереснее!

Боголюбскому что-то померещилось в Полоцке, мне надо было посмотреть канал на Двинце... Ладно, поднял задницу, пошёл-глянул. И тут на тебе: бегом в Луцк!

Абзац. Нарастающей... песцовости.

Ладно — добежал, город взял, мятеж задавил, князя повесил... Вроде — всё. Дело сделано, можно возвращаться к предыдущему заданию в стеке. Что там? — Полоцк? Сща придурков дообезглавливаю и пойду.

Увы, у меня изменилась "точка зрения". Именно "точка". Не "на", а "из". Не куда смотреть, а откуда.

Я оказался в этих краях, прежде отделённых от меня тысячевёрстным труднопроходимым пространством "Святой Руси". Увидел эти земли. Послушал здешних людей. У меня появилась возможность влиять на события в этом ареале. А, значит, необходимость обдумать вековечный вопрос русской интеллигенции: "что делать?". В этом конкретном сегменте пространства-времени.

Может, и ничего. Если анализ ситуации покажет выгодность ничегонеделанья.

* * *

Чагровичи — враги. Оттого и сбежали с Роси. Если галичане их убьют — хорошо. Чем у ворогов покойников больше — тем лучше.

Но всех... не получится. Оставшиеся побегут. Куда? К Мачечичу? — Будут виниться за прошлые измены, "искупим кровью".

Мачечич... Пока жив был "братец" — не вопрос. Послал бы их сюда, в Луцк. Не от себя, конечно, а дескать, сами воровать пошли.

Теперь, после казни "братца"... может и сам. А, может, и нет. В смысле: не в этот раз.

Чем больше берендеев вырежут — тем лучше. У Мачечича будет меньше возможности гадить.

Чего Мачечич не может — дать берендеям землю.

Принять малую семью не проблема. Даже и большую. "Село наше, значит, Радово..." — погорело, опустело. Явились с откудысь-то бродяжные люди, безместные. Обосновались-поселились-ковыряются. И так пятнышками, тут, там... Десяток малых семей, полста душ — без проблем. Кош... уже вряд ли.

Берендеи на такое не пойдут — им нужна цельная область. Иначе вместо "родных" ханов там будут "править бал" местные тиуны. И не только "бал". "Правёж" по-русски — когда палками бьют. Преимущественно по пяткам.

Сплошняком расселить... Такое всплывёт быстро. "Дал приют врагам". Это война. После казни "братца" Мачечич на такое... Не сразу.

Галицкое боярство укоротит Остомысла, вернёт в княжий терем язву с язвёнышем. Ой, в смысле: княгиню с княжичем. Князь будет сидеть "на коротком поводке" и не вякать.

Реформы наши боярству благожелательны. Хоругви не собирать, на войну не ходить, вотчины остаются. Правда, их делить начали. Но ведь по справедливости! Между своими. А не хочешь — не дели. "Задница" (завещание) имеет преимущество.

Истребление "вероломных берендеев", ослабление князя, возвращение в княжеский терем "язвы" выглядит... полезным.

А Анастасия? — А она мне кто? Какая-то ханочка из "вероломных". Они там все такие. "Культурная традиция". И вообще — я что, "рыцарь на белом коне", чтобы кидаться спасать какую-то "жертву династических браков"?

Известно выражение: "Души прекрасные порывы". "Души" — это глагол.

Спалят? — Посочувствую. И использую факт на пользу. Всей нашей богом спасаемой, извините за выражение, "Святой Руси". Политика. Итить её гос.интересно.

"На поле" остались четыре силы, пятая — "братец" — ничего не отвечает, только пятками качает.

Мачечич, Остомысл, Чекман, как персонализация берендеев, Конятин, как персонализация бояр.

Ольга, Остомышлёныш, Анастасия, народ галицкий... не силы. Пешки. Которыми играют.

Все силы мне враждебны. И "пешки" тоже. Просто потому, что я попандопуло. Режут-жгут друг друга? — Правильным путём идёте, товарищи. Всё ваше, любимое, родное, единственное... средневековье станет прахом.

Я ж — гумнонист-прагматик! Самому людей резать — это жестоко. И — дорого. А вот если они сами... Флаг им в руки и ветер в задницу.

Анализ первого слоя грядущих событий показывает выгоду "ничегонеделанья". Это — радует.

Удлиняем период прогнозирования. Переходим ко второму слою. На смену вопросу "что делать?" с очевидным ответом — "ничего", приходит: "а дальше?".

Глава 723

После "сожжения Анастасии" останутся две силы: Мачечич и кто-то из двоих — Чекман или Конятин. Остомысл — выбывает из игроков. Марионетка. Временно. Позже он этого, "выигравшего из двоих", придавит. Как элегантно пишет Карамзин: "смирив или обуздав мятежных Бояр...".

В РИ Конятин или умер, или его купили. А без него Ольга Юрьевна годна только... далеко бегать.

Через год (как в РИ) или через три (если резня будет больше) Остомысл восстановит "вертикаль власти", и мы будем иметь боеспособное враждебное гос.образование.

"Враждебное" — трижды. По князьям. Которые власти Государя над собой, хоть Киевского, хоть Всея Руси, признавать не хотят. Вон, самого Мономаха не послушались. По боярам. Которые "потомки варяг". В РИ сожгли княгиню и "ни в одном глазу". По народу. Который хорваты, которые не хотят ни князей, ни бояр. Ни общерусского государства.

Пока в конфликте не участвуют внешние силы: мадьяры, ляхи. Не знают, не готовы. Года через три кто-нибудь из них сможет... смочь. Не знаю как, но, наверняка, Руси во вред. Не по злобЕ, а от собственных интересов.

Вопрос "а дальше?" получает очевидный ответ: очередной конфликт.

Забавно. Или Остомысл силён и с берендеями. Тогда — война. По свойствам берендеев. Или Остомысл слаб и с боярами. Тогда он усилится, "смирит" бояр и опять война.

По свойствам князя — всегда война. Неизбежно.

И дальше. Наследник — Остомышлёныш. Снова войны. Как в РИ. В чуть другой конфигурации. По свойствам уже княжича.

Факеншит! Ваня, ничего ж нового! Крупный феодал по своему "классовому интересу" — враг государству. Потому что считает "государством" — своё владение. "Государство — это я!". Так пока не говорят, даже не думают. Но чувствуют — почти все.

Здесь эту идею поддерживает столетие "отдельной" истории, этническое отличие, "сросшийся терновый куст" боярства. И личные особенности Остомысла. Умный он.

"Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме" — Остомысл следуют Юлию Цезарю и в наш общерусский "Рим" не хочет.

Кабы Боголюбский не послал меня в Полоцк — я бы не попал на мятеж в Луцк. Читал бы донесения о бунте в Галиче и удивлялся: как многообразен мир! Во, баб жгут! Чудеса. И думать не думал, и волноваться не стал бы. Но уж коли я попал в эти края, то... как бы эту экзотику с "сожжением Анастасии" к общей пользе... уелбантурить?

Мой собеседник помялся и вдруг продолжил:

— Тута... ну... перед отъездом моим... прибегал слуга один. Туды. С отсюды. Ну, с Луческа. От самого, стал быть, упокой душу его господи... Со словами от князя Ярослава к берендеям. Будучи в Боголюбово, слыхал, де, как Андрей, Государь, стал быть, велел подручному своему, "Зверь Лютый" такой у него есть. Идти к Галичу и всех берендеев поистребить. Ежели, грит, нынче нам не поможете — завтра и вам конец придёт. Вот.

Мужичок, понимая, что он и стоит-то перед "Зверем Лютым", тяжко вздохнул. А я не сдержался:

— Так... брехня же голимая!

Наглая вражеская пропаганда! Злобный лживый фейк с привкусом инсайда!

Не, честно, не было у меня с Андреем такого разговора. Вот христом богом! И вообще, я в Боголюбово давно не бывал. Зачем? — Телеграф же работает!

Ага. Вот я тем берендеям про оптический телеграф и расскажу. Они сразу поверят. Что Ванька не просто лютый, а ещё и лживый.

Собеседник сжался от моего несдержанного рявка. Но упрямо продолжал стоять на месте, смотреть в пол. Только шапку... как бы не порвал.

Считай, Ваня. Пытайся понять. Людей, которых не только никогда не видел — которые вообще думают и чувствуют иначе.

Аутизм в дипломатии — симптом скорой смерти.

Та-ак. Пошёл анализ следующего слоя грядущего. Не по РИ, а по АИ. Не вообще, а как следствие моего здесь присутствия.

Отсюда до Галича вёрст триста. Через три дня там будут знать о моих... успехах в Луцке. В форме "трёхспальной" виселицы. Об убитых невиданным образом мятежных гриднях на мосту. Берендеи перепугаются: сам!, "Зверь Лютый"!, "Колдун Полуночный"! — по их душу идёт. И побегут.

А бежать им некуда.

В Польшу Игорь Полковник не пустит.

Мачечич... смеленький подонок. Но их не примет. Ему попасть под "гнев державный"... Не сейчас.

На юго-востоке Чарджи и "государев" полк.

На западе Карпаты. Кочевники? В горы? Зимой?!

Единственный путь — прямо на юг по Днестру. В мартовскую степь? С семьями и отарами?

Они — вероломные. А не безмозглые.

Значит — не побегут. Наоборот: стянут к городу свои таборы. Объедят Галич и пригородные селения. Продовольствия там, наверное, достаточно. Если ввести нормирование, распределить поровну... Местные не дадут.

* * *

Галич — город богатый. Не зря былины о Дюке Степановиче показывают пижона-модника. Единственного из русских богатырей, приезжавшего в Киев "моделькой": хвастаться одежонкой.

"Как из той Индеюшки богатоей,

Да из той Галичии с проклятоей,

Из того со славна й Волын-города

Да й справляется, да й снаряжается

А на тую ль матушку святую Русь

Молодой боярин Дюк Степанович -

Посмотреть на славный стольный Киев-град,

А на ласкового на князя на Владимира,

А на сильныих могучиих богатырей

Да й на славных поляниц-то й разудалыих...

...

Одевал свою одежу й драгоценную,

А манишечки, рубашечки шелковые,

А сапоженьки на ноженьки сафьянные -

Окол носу-носу яйцо кати,

Окол пяту-пяту воробей лети".

Сапоги — с загнутыми носами, на высоких каблуках. В такой обувке хорошо перед "поляницами разудалыми" по паркету выплясывать. Только.

В Киеве Дюк нарывается на такого же хвастуна — Чурилу Пленковича:

"Говорил тут Чурилушка-то Плёнкович;

"Ай же ты, холопина дворянская!

Что расхвастал ты имением-богачеством?

А ударим-ка со мной ты во велик заклад,

Во велик заклад да ты не в малыи,

Чтоб проездить нам на конях богатырскиих, -

Немало поры-времени — по три году,

А сменять нам одежицу драгоценную

Каждый день да й с нова наново,

С нова наново да чтоб на лучшую".

Гордость не победами или оружием — тряпками.

"И я

Париж люблю сверх мер

(красивы бульвары ночью!).

Ну, мало ли что -

Бодлер,

Маларме

и эдакое прочее!

Но нам ли,

шагавшим в огне и воде

годами

борьбой прожженными,

растить

на смену себе

бульвардье

французистыми пижонами!".

Но вот, подросла у "славных богатырей русских" смена. И понеслось:

"Молодой боярин Дюк Степанович

На себя одел он кунью й шубоньку;

Перва строчка й строчена красна золота,