Вставайте, сударь!

— Вы даже знаете, как меня зовут? — удивилась медичка.

— Nobles oblige, — сказал я по-французски, — положение обязывает. Софья Оскаровна Шпингалет, двадцати пяти лет от роду, выпускница Бестужевских курсов, медицинская сестра высшей категории, крещеная еврейка, не замужем, состоит в кружке Российской социал-демократической рабочей партии и ведет знакомство с членами партии социалистов-революционеров, эсэров. Честно скажу, если бы вы не были еврейкой, то я вас давно засыпал цветами, три раза пригласил в "Оперный дом", один раз в синематограф в благородном собрании, а потом пришел бы к вашим родителям с предложением руки и сердца.

Софья сильно зардела и сказала с возмущением, что она никакая не еврейка, а немка-лютеранка и фамилия ее не Шпингалет, а Щеколда, так как предки приехали на жительство на Украину и фамилия их Ферригель, что переводится как щеколда или шпингалет, вот и записали всех как Щеколда, а могли бы стать Щеколдиными или Щеколденко, а ее политические взгляды никого не касаются.

Я встал с кушетки и зажег электрическую лампочку. Для тех лампочек это было светло. Сейчас мы по лампочкам определим, какой на дворе год. Я подошел к столу, взял в руки бронзовый колокольчик и позвонил. Вошел дежурный унтер-офицер.

— Любезный, — я сделал заминку, как бы вспоминая фамилию вошедшего, — Никифоров я, ваше высокоблагородие, — подсказал он, — точно, Никифоров, — улыбнулся я, — пошли кого-нибудь в трактир за ужином для меня и любезного доктора, вот тебе пять рублей, — и я подал ассигнацию унтер-офицеру. — Трактирщику пусть скажут, для кого этот ужин.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие, — сказал унтер и исчез. В жандармерии практически все унтера или ефрейторы, отслужившие срочную и понимающие только в службе. Их тоже экзаменуют, не хуже, чем нас на курсах.

Я заглянул за стол и увидел уголок, закрытый бархатной ширмой. За ширмой стоял наливной умывальник с металлическим клапаном и над ним висело зеркало. Из зеркала на меня смотрел ротмистр Отдельного корпуса жандармов, средних лет, с проседью и темно-русых волосах и с иконостасом на груди, два ордена и две медали. Святой Анны и Станислава 3 степени и все ордена с мечами за военные заслуги. На шашке в углу знак ордена Анны 4 степени, "клюква", как называли его офицеры на русско-японской. Медаль в память русско-японской войны из светлой бронзы и медаль в память 300-летия царствования дома Романовых. А это значит, что на дворе, по всей вероятности, 1913 год. И на столе на календаре 12 июня 1913 года. А так, вообще-то неплохо выгляжу, — мысленно похвалил я себя.

Подойдя к доктору, я сказал:

— Прислушайтесь ко мне, Софья Оскаровна, не меняйте пока свою фамилию, пусть немецкая фамилия будет в запасе, а лет через пятьдесят, будьте ласка, меняйте фамилию на ту, какая вам понравится. Чисто дружеский совет. А сейчас разбинтуйте меня. Посмотрим на мой левый глаз, мне нужно проверить качество установки портрета августейшей особы.

Мне всегда претило, когда в присутствиях, особенно в полицейских и судебных в кабинете начальника стоял огромный портрет самодержца с огромной саблей, начиная с высоты директорского стула и по самый потолок. Чтобы каждый находящийся в кабинете выглядел козявкой, которую раздавит эта огромная фигура. Я и есть пример этого покушения портрета на должностное лицо.

— А Вам, Николай Александрович, — мысленно обратился я к портрету, — осталось совсем немного, чуть менее четырех лет и по всей империи начнется чехарда с портретами, когда во всех присутствиях будут сверкать белые пятна с запортретной плесенью и паутиной, а также удивленными пауками, жившими столетиями в этих укромных местах. Хотя, если Вы даже будете прислушиваться к умным советникам, то все равно будет так, как я уже видел двадцать второго июня 1941 года на западной пограничной заставе. Только вот не знаю, победит ли советская власть, или в стране нашей будет пожизненно кайзерить какой-нибудь немец по фамилии Tod или китаец по фамилии Si.

Я подошел к столу и в выдвижном ящике нашел черновик автобиографии, которую писал для кадрового отделения. Каждые пять лет мы подаем свои автобиографии, чтобы начальство наше могло посмотреть успехи подчиненных, изменения в семейном положении и новые данные для спецпроверки его и его родственников, чтобы заблаговременно очистить кадры жандармерии. Так, там описано, за какие заслуги все ордена на моей груди. Память у меня восстанавливается, но не так быстро, как бы хотелось, а вот память о том, что со мной было, та никуда не девается, а сидит в своем уголке, чтобы напомнить о том, чего не надо делать.

Наконец раздался ожидаемый стук в дверь. В кабинет вошел дежурный унтер-офицер и доложил о прибытии заказанного ужина. После этого в кабинет проскользнул половой из ближайшего трактира с подносом, на котором лежали две тарелки с чем-то, две бутылки пива "Венское", два высоких стакана, вилки и ложки.

— Пожалте, выше высокоблагородие, котлеты купеческие с грибами и картошечкой жареной на сливочном масле, пиво свежайшее прямо из пивоварни и кушайте с большим аппетитом-с.

Софья Оскаровна уже сняла с меня повязку, глаз смотрел нормально, никаких повреждений нет, кроме двух швов на брови, которые заклеили двумя полосками лейкопластыря.

— Можно было и не заклеивать, но у вас лицо живое и развитая мускулатура лица, поэтому мы и блокируем ее в области брови с помощью пластыря. Ой, а чего всего так много, я это не съем, — засомневалась Софья, разглядывая немалого размера котлету.

— Не волнуйтесь, — успокоил я ее, — в первый раз я тоже думал, что не съем эту котлету, однако, съел и еще подумал, что котлета могла бы быть и побольше.

Электрический полумрак и традиционные свечи на приставном столике, где был накрыт наш ужин, создавали загадочную и предрасполагающую к чему-то хорошему атмосферу. Котлета действительно была великолепна, как и грибы в качестве гарнира, а пиво прекрасно оттеняла вкус всех яств на столе. Хозяин трактира был наш человек и мы неоднократно использовали номера для встреч с важными людьми, щедро оплачивая услуги негласных помощников.

— Господин ротмистр, — спросила меня Софья, — сколько революционеров нужно отправить на каторгу, чтобы получить вот эти ордена? И второй вопрос — что вы делаете здесь в Рязани, кто из моих земляков у вас на прицеле?

— Я тоже думаю, что горчица недостаточно крепкая, — сказал я, — иначе вы бы не задали мне такой вопрос. Такой вопрос задают во время перекура перед подачей кофе. Вы доедайте котлету, а я попробую ответить на ваш вопрос. В марте 1904 года я был направлен в район военных действий под Ляояном. И там то ли по случайности, то ли по высшему разумению оказалась рота 137-го Нежинского пехотного полка для пополнения 17-ой Восточно-Сибирской стрелковой дивизии. В марте приехали 12 сестер милосердия из Екатерининской общины. Три сестры до сих пор работают там же и при встрече мы всегда мило раскланиваемся. В мае из Рязани прибыла целая 35-ю пехотная дивизия. Вот с этой ротой и начались мои похождения. Японцы выставили на сопочку три орудия и начали прямой наводкой обстреливать нас "шимозами".

"Шимоза" это такая взрывчатка желто-бурого цвета, получаемая при помощи пикриновой кислоты. Ей приписывают невиданное разрушительное действие, но это все вранье. Снаряд как снаряд. Шимозой его назвали по имени японского химика Масашито Шимозе. После взрыва снаряда образуется неприятный запах, от которого можно получить отравление. Наша русская "шимоза" имела название меленита, точно так же, как и во всем мире, но японцы первыми применили ее для снаряжения артиллерийских снарядов, присвоив себе авторство этой гадости.

Я был молодой поручик, только что переведенный в Отдельный корпус жандармов, еще не сменивший форму своего полка на жандармский мундир и прикомандированный со спецзаданием к одному из батальонов Сибирской стрелковой дивизии.

Я предложил командиру батальона сделать вылазку силой одного пехотного отделения, захватить одну пушку и ее начать стрелять по соседним пушкам и по японским укреплениям.

— По одному человеку из пушки не стреляют, — разъяснял я, — тем более если эта цель бежит зигзагами, а если из несколько, то они будут передвигаться перебежками. А пушкари только хорошо стреляют из пушки, а пехотных навыков у них нет. Зато этой желтой гадости нигде не будет.

Командир батальона подумал и выделил мне десять человек во главе с унтер-офицером. Мы вышли на позиции, наблюдали за этими пушками и наметили, как мы будем бежать к ним, следуя моим указаниям жестами. Как только пушка будет наводить ствол на нас вправо, мы начинаем бежать влево. Только появится вспышка на стволе, мы бросаемся врассыпную в разные стороны. Чем ближе мы будем приближаться, тем сильнее будут нервничать артиллеристы, а с нашей стороны нас поддержит пулемет Максима, который будет обстреливать две другие пушки. Расстояние до пушек примерно один километр. Солдат по нормативу должен пробежать это расстояние за пять минут. А тут я заметил, что командир батальона выпустил еще два отделения для атаки крайних пушек. Вот тут артиллеристы и задергались, понимая, что по воробьям из пушек не стреляют, и они начали свертывать пушку для отхода в свой тыл. И расчеты двух других пушек тоже стали свертывать, а тут к ним начали подбегать наши солдаты. И командир батальона не выдержал и поднял батальон в атаку, заставив японцев бежать без оглядки. Веселое получилось дело.

Потом по армии был приказ. Командиру батальона присвоили чин полковника и наградили орденом Святого Георгия 4 степени, всех солдат и унтеров, атаковавших орудия, знаками ордена Святого ордена 4 степени, и я в общем списке где-то в конце награжден орденом Святой Анны 4 степени, "клюквой" на рукояти шашки и аннинским темляком. Скажу честно, я был обижен. Я был инициатором, и мы с солдатами обеспечили успешную атаку батальона, а меня вообще могли не награждать, так как я был не из батальона, а временно причислен к нему, да еще из жандармов. А с другой стороны, я жив и на мне нет ни царапины, но я проверил себя, как буду вести себя под огнем противника и вообще, на что я способен.

Через несколько дней меня вызвали в разведотделение при штабе Маньчжурской армии к подполковнику Шершову, который ведал всем жандармско-полицейским надзором. Почему меня сразу не направили в его распоряжение, я так и не знаю. Этого и не знал Шершов, который узнал обо мне только из приказа по армии. По приказу подполковника я доложил рапортом на его имя об атаке артиллерийских позиций, подписавшись, как поручик Отдельного корпуса жандармов.

— Да, — сказал Шершов, — за такой подвиг обычного награждают орденом Святого Георгия 4 степени или Святого Владимира 4 степени с мечами, а жандарма обошли, но ничего, еще не вечер. Рапорт я отошлю в корпус, пусть посмотрят, как мы поддерживаем его честь. Вас я назначаю полевым агентом при штабе 35 пехотной дивизии. Получите помещение и отделение обеспечения вашей работы. Японцы наводнили своей агентурой весь Дальний Восток и наша задача выявление и уничтожение японской агентуры. Японцы пользуются тем, что мало кто отличит японца от китайца. Официанты, прачки-мужчины, содержатели публичных домой, торговцы мелочью, парикмахеры, костоправы, акупунктурщики...

— А это кто? — спросил я, впервые услышав незнакомое слово.

— Это те, кто лечит иглоукалыванием, — сказал подполковник. — Кроме японцев, противник активно использует и китайскую агентуру. Они так перемешались, что даже сами не понимают, кто есть кто. Но главное, они несут японцам ценную разведывательную информацию и совершают диверсии на коммуникациях. Будьте всегда начеку, без охраны никуда. Эта охрана и есть оперативники для арестов и задержаний шпионов. Сейчас везде неразбериха. Нас то заставляют заниматься разведкой, то запрещают, то запрещают заниматься контрразведкой, то снова разрешают. Приобретайте сами агентуру, но проверяйте ее на десять раз. Вот ваш мандат жандармского офицера. Сильно им не махайте, пусть авторитет ваш будет от дел ваших. Есть у нас один резидент, которого все называют как Николай Иванович Тифонтай, хотя родился он как Цзи Фэнтай, китаец, но предан нам и по совести, и за деньги. Вот он колет японскую агентуру как грецкие орешки. Недавно наградили его орденом Святого Станислава 3 степени и присвоили классный чин коллежского регистратора, стал его благородием. И дети его будут как потомственные граждане, если он до дворянских чинов дослужится.

Вот с этого дня и началась моя служба в Отдельном корпусе жандармов.

Софья Оскаровна пила чай и с большим интересом слушала меня. Женщины могут сколько угодно слушать мужчину, если у нее есть какие-то проблески симпатии к нему.

— Пример Тифонтая, — продолжал я, — надоумил штабных чинов создавать под командованием штаба тыла армии туземные сотни из китайцев. В сотне десять русских солдат и русский офицер, от туземцев китайский офицер и девяносто человек китайцев, которые должны задерживать подозрительных лиц и допрашивать их на месте. Я сразу сказал, что мы создаем банды, с которыми нам придется воевать как с противником. Практически, так оно и вышло. Грабежи, разбои, бессудные убийства стали нормой. Китайцы нас ненавидели, потому что русские руководили этими грабежами и им было наплевать, что их завоюют японцы, главное, чтобы русским было плохо. Прошло всего лишь три года, как Россия с войной пришла в Китай в составе международной коалиции интервентов для борьбы с маньчжурскими милитаристами, восставшими ихэтуанями и регулярной армией распавшейся империи. России был нужен китайский рынок, так как европейский рынок выдавливал российские товары, ассортимент которых и так был невелик. Россия построила Китайско-Восточную железную дорогу и практически отчекрыжил полосу китайской территории в свою пользу, поставив на охрану ее границы Отдельный корпус пограничной стражи. В Маньчжурии мы были окружены со всех сторон и даже передвигаться поодиночке было там опасно. В свободное время я проводил стрелковые тренировки и учил своих солдат меткой стрельбе и ее основе — плавному нажатию на спусковой крючок. Через месяц я уже мог положиться на надежность отделение охраны и вскоре представилась возможность проверить ее.

Я ехал с докладами об обстановке в разведотделение штаба армии, как вдруг примерно в километре увидел японский разъезд примерно такой же численности, как у моего отряда и они стали обходить нас, чтобы ударить врасплох и взять "языка". Расположив в засаде отделение с унтер-офицером, я с одним из солдат выехал навстречу японскому разъезду. Как бы внезапно увидев японцев, мы развернулись и поскакали в сторону засады, а за нами и весь японский разъезд. С расстояния примерно пятидесяти метров грянул залп и от разъезда остался японский офицер, барахтающийся под убитой лошадью. Остальных положили наповал. Пока солдаты трофеили поверженного противника, я отобрал у японского поручика саблю и кинжал. Мало ли что. Они как наедятся своих суши, так все время пытаются сделать себе харакири. Шутка. Этот офицер был достаточно образован и неплохо говорил по-немецки, что позволило получить ценную информацию. Вот за это я и получил орден Станислава 3 степени с мечами, да и солдаты мои тоже не остались обделенными в наградах.