Cны Джессики. Марта Дионизио

— Их больше нет здесь, их сослали неизвестно куда, нас больше никто не может защитить!

Я рассказала Джулии, что случилось со мной в палатке у немца, но не сказала, что Алекс меня спас. Я еще больше напугала подругу, но, по крайней мере, та перестала рыдать.

— Вам тоже плохо в лагере? — разбитым голосом спросила она.

Я посмотрела на ее опухшие глаза. Джулия еще больше запустила себя с тех пор, как я ее видела в последний раз.Рядом с ее ухом я увидела зажившую царапину — с ней плохо обращаются новые хозяева бара. Я не захотела пугать ее еще больше, и сказала, что мы справляемся.

— А у Эцио как дела? Он больше не приходил ко мне!

— У твоего брата все хорошо, — соврала я, — я видела его несколько дней назад,жив-здоров, на нем ни царапинки.

— Пожалуйста, передай ему кое-что от меня, — попросила Джулия.

— Эй вы! — раздался злобный мужской голос в баре. — Я плачу вам не за то, чтобы вы тратили время на болтовню! За работу!

Нас прервал новый хозяин, уже четвертый за несколько месяцев — крепкий мужик с поросячьим носом, с двумя разноцветными глазами. Говорили, он немец по рождению, именно поэтому ему разрешили снова открыть бар.Джулия вытерла слезы рукавом.

— Если бы он нам платил, — прошептала она. — Нам дают кое-что поесть, и это хорошо, здесь все меньше еды, но не платят ни монетки. Мне жаль, я не могу предложить тебе даже суррогатный кофе.

Джулия стала накрывать на стол. Я попрощалась, и пообещала зайти к ней позднее.

Мы дошли до лачуги, куда были вынуждены перебраться наши родители. Двухэтажный домишка площадью меньше 15 квадратных метров — они жили там вместе с дедушкой, который в последнее время плохо себя чувствовал: Дебора однажды просто не вернулась домой, и никто так и не узнал, что с ней стало. Дедушка впал в депрессию, и физически он тоже неважно себя чувствовал.Наша мама невероятно обрадовалась, когда открыла дверь и увидела нас. Видно, папа ей не сказал, что мы придем. Мама предложила нам только что собранные фрукты, она была дома одна. В доме царил странный беспорядок: одеяла валялись на полу, как будто их нарочно туда бросили, перевернутые стулья валялись рядом со столом. Мама тоже выглядела странно: усталое лицо, мешки под глазами, мятая одежда. Казалось, она враз постарела, в волосах появились седые пряди. Я поняла, что она не мылась несколько дней. Мы обменялись понимающими взглядами с Андреа.

— Милые мои, как выросли, как вы? Беа, ты похудела, вам хоть дают есть в лагере? Почему бы тебе не вернуться к нам, хоть ненадолго побудешь в безопасности?

— Мама, — прервал мать Андреа, — ты-то сама как? У вас все хорошо? Где папа, дедушка? Что вообще происходит в этом доме?

Мамино молчание было нехорошим.

— Что произошло, мама?

Я поняла, что мама еле сдерживала слезы.

— Мама, что с вами сделали? — я обняла ее, стараясь быть ласковой, понимающей.

— Папу с дедушкой забрали на допрос в немецкий лагерь.

Марко застыл, а Андреа с силой ударил кулаком по столу. На лбу у него вздулись вены.

— Почему? Сколько времени они там?

— Андреа, пожалуйста, успокойся, — прошептала мама. — Со вчерашнего вечера...

В дверь заколотили. Мои братья вскочили на ноги.

— Быстро, наверх! — негромко сказала мама, показав рукой на лестницу.

С улицы донесся голос дедушки:

— Это мы, не волнуйтесь!

Мы остановились на полдороге, я облегченно выдохнула. Мама не смогла сдержать слез, и расплакалась, но уже от радости. Андреа открыл дверь, и папа с дедушкой зашли домой. Они не ожидали нас увидеть. Остановились в удивлении, и постарались улыбнуться. Я вздрогнула, когда рассмотрела их при солнечном свет: у папы застыла кровь на лбу, под опухшим глазом лиловел синяк. У дедушки тоже были синяки на лбу и на руках. Они дрожали от холода, чтобы их унизить еще больше, их раздели и оставили на них только нижнее белье, все в кровавых разводах.

— Что произошло? Что с вами сделали? — закричали мы с мамой.

-Успокойтесь, мои дорогие! — улыбнулся дедушка, обняв нас всех. — Как я счастлив вас видеть!

Папа не пошевелился, даже когда мама обняла его. Он только серьезно сказал Андреа:

— Нам надо поговорить.

Они поднялись наверх, пока мы с Марко рассказывали маме и дедушке, что произошло в последние месяцы в лагере.Даже дедушка, как и мама, постарел на десятки лет за какие-то несколько дней: похудевший, со впалыми щеками, бледный... раньше он всегда был самым упитанным в нашей семье.

Убедившись, что с нами все в порядке, дедушка стал рассказывать, что произошло.Немцы провели своеобразную перепись населения городка, знали, что мы из рода Феррарис, и естественно, не видеть нас много времени оказалось слишком подозрительным. Поэтому они разгромили дом. Залезли во все углы, разбили даже пол на первом этаже, чтобы убедиться, что мы не спрятались в каком-нибудь секретном подвале. Они... стали мучить нашу маму, чтобы узнать хоть что-то. Папы с дедушкой на тот момент не было — вернувшись домой, они кинулись защищать ее, и попали в серьезный переплет.

— Вы даже не представляете себе, какие они звери, — грустно сказал дедушка.

— Мама, что они с тобой сделали? — я заметила, что мама не разговаривала, все больше молчала, и лишь иногда кивала в знак согласия.

— Со мной все хорошо, милые мои, не волнуйтесь за меня.

— Да... они били нас, унижали перед всеми. Они действительно хотели знать, где вы. Могло быть гораздо хуже, — продолжил рассказ дедушка.

— Они животные! Это абсурд! Зачем мы им? — я никак не могла успокоиться.

— Они хотят держать все под контролем.

Наверху слышался папин крик, мы замолчали и посмотрели друг другу в глаза. Я смотрела изучающе, как и Марко, мамин же взгляд стал безразличен, как будто события последних дней опустошили ее, лишили всяких чувств. Через какое-то время мама нарушила молчание.

— Простите, мои хорошие, я настолько задумалась, что даже не предложила вам попить. У нас осталось немного, вчера я набрала два ведра воды, сегодня разлили одно...и больше у нас нет ничего.

Я вдруг подумала, что не отказалась бы от Кока-Колы или Ред Булла. Интересно, их изобрели уже в Америке?

В этот момент мы увидели, как Андреа сбегал с лестницы.

— Я ухожу! Не могу вынести, что ты так думаешь обо мне!

Мама с беспокойством поднялась на ноги, обняла Андреа и стала гладить его по волосам костлявыми руками.

— И про тебя мы тоже говорили, — горько сказал он.

— Милый, ты должен спасать свою жизнь! Мы не хотим, чтобы ты рисковал в подобной ситуации...— разбитым голосом пробормотала мама. Еще чуть-чуть, и она опять расплачется.

-Вас двоих это тоже касается! — громыхнул папа с лестницы.

Он был вне себя. Когда что-то шло не по его, папа становился красным от злости, ноздри сразу начинали раздуваться. Мама и дедушка обменялись понимающими взглядами, а до меня, наконец, дошло. Они боялись за нас, хотели, чтобы мы вернулись в городок. Но почему нужно разговаривать об этом только с Андреа? Они думают, что брат решает за нас всех? Я не хотела возвращаться в эту халупу, не хотела снова становиться бесполезной. Я вздохнула, и приблизилась к папе.

— Если судить по тому, что случилось, вы здесь тоже не в безопасности.

Папа отвесил мне пощечину, мама вскрикнула.

— Дурочка! То, что с нами произошло, из-за вас! — закричал разъяренный папа.

— Папа, я не хочу сидеть сложа руки в ожидании новых атак! — возмутился Марко.

— А ты молчи! И учись уважать старших! — заткнул его папа, кинув суровый взгляд на дедушку — он искал поддержки. А дедушка лишь вздохнул и пожал плечами.

— Федерико, я тебе говорил, что так будет. Дети выросли, пусть сами выбирают свой путь.

— Ну хорошо, убирайтесь, если хотите, — бросил нам разозленный папа. Я не могла оторвать руку от горевшей щеки.

Папа развернулся, не глядя на нас, и ушел, запыхтев трубкой.

Мама снова начала плакать, и вытирать слезы мятой салфеткой.

— Я не хочу потерять вас...

— И не потеряешь!— преувеличенно бодро ответил Андреа.

Попрощавшись, мы вышли из лачуги, и даже не знали, что больше никогда сюда не вернемся. Мы зашли к Джулии, которая передала письмо для Эцио. Мы поболтали с другими ребятами из городка, и даже раздобыли пол-буханки хлеба, которую разделили на троих. Мы вернулись в лагерь по темноте, уставшие от дороги, а еще больше от того, что случилось дома.

Сюрприз для Маттео

Я была готова. Я никогда не думала, что буду так унижаться из-за парня, особенно из-за кого-то вроде Маттео, но была готова. Нажала кнопку домофона.

— Кто это? — спросил через пару секунд голос с иностранным акцентом, может, филиппинка, которая работала у них дома.

— Здравствуйте, я Джессика, подруга Маттео. Я могу подняться?

— Синьор Маттео не ждет гостей. Хотите что-то передать?

— Ох, я проделала такой путь только из-за него. Я могу хотя бы с ним поговорить?

— Он занят со своими друзьями.

Я фыркнула. Наверняка он так сказал, чтобы не встречаться со мной.Начался дождь, я не хотела открывать зонт, надеялась где-то спрятаться. Ранним вечером уже было холодно, значит, осень уже вовсю вступает в свои права. Я снова позвонила в домофон, и не дождавшись ответа, проскочила внутрь, пока выходила какая-то синьора. Внутри дом был красив: позолоченные перила, стерильная чистота, цветы на каждом этаже. Квартирка в таком месте — в центре Рима! — наверняка стоит целое состояние.

Я подошла к лестнице, я даже не знала, на каком этаже жил Маттео. Спросила у консьержа и села в лифт. Не сравнить с нашим домом, где лифт работал через раз. Я смотрела в зеркало лифта и репетировала разговор, чтобы показаться как можно менее странной. Я сняла черное пальто и отряхнула его от дождя. "Вот черт, опять на голове стог сена!" — я попыталась привести в порядок волосы. Когда я снова начала гулять с Мартиной, то стала обращать внимание на те дурацкие и несущественные мелочи, которые всегда замечают парни: одежду, прическу, макияж. Это огромная потеря времени, но я не могла выходить на улицу как бомж, только потому, что отвыкла от всего этого. В первые дни надо мной откровенно смеялись.

Вдруг лифт застрял между этажами. "Здорово", — подумала я, и отвлеклась на свое отражение — вместо открытого зеленого топа на мне был белый халат с красным крестом. Как такое возможно? Я отвела взгляд от зеркала: да, на мне был именно зеленый топ. Я протерла глаза и посмотрела в зеркало: никакого халата. Фух, показалось. Снова загудел лифт. Что же происходит? Кошмары, люди из прошлого, которые приходили ко мне, казались настоящими, глюки, теперь и зеркало показывает на мне другую одежду?

— Пятый этаж, — проскрипел металлический голос.

Я остановилась перед внушительной дверью и прочистила горло.

— Маттео, прости меня, у меня сейчас плохой период, ты же знаешь, ты мне очень нравишься, — еще раз проговорила я про себя.

Дверь открылась и я снова увидела его: челка, зачесанная наверх, только что побрился, полосатая майка от Lacoste, и выражение огромной скуки на лице.

— Джесс, я тебя не ждал.

— Ты мне не звонил, и я решила сделать тебе сюрприз.

Я дала ему конверт, который был у меня в руках. Маттео так и остался безразличным. Бедные мои конфетки, которые я взяла у Кастрони, когда мы гуляли с Мартиной. Маттео взял конверт, и даже не глядя, что там, стал закрывать передо мной дверь.

— Что ты делаешь?

— Возвращаюсь к своим друзьям, меня ждут.

У меня задрожал голос. Даже если физически Маттео чем-то напоминал Эдуардо, то душевно был его полной противоположностью.

— Прости, я пришла сюда, чтобы поговорить со мной, а ты сразу же выставляешь меня, даже не пустив в дом?Я отправила тебе тысячу сообщений и не знаю сколько раз звонила тебе, ты мне не ответил... что мне нужно сделать, чтобы дать тебе понять, что ты мне нужен, а то, что произошло — просто глупая ошибка? Ты сказал, что перезвонишь, но не общаешься со мной целую неделю!

Безразличное молчание. Он хуже, чем Клаудио.

— Ну лан, Джесс. Считай, что я тебя простил. А теперь дай мне вернуться к моим друзьям.

Я хотела спросить Маттео, почему я не могу войти, но слова так и застряли у меня в горле. Сейчас я заметила, что он никогда не приглашал меня к себе, даже если мы и встречались. Хотя он частенько был у меня, даже если мне было неловко перед родителями, и я частенько отправляла его восвояси, когда они должны были возвращаться...

Я послала ему воздушный поцелуй, притворилась, что счастлива от его слов и пошла к лифту.

— До завтра! — попрощалась я с закрытой дверью.

Хорошенький прием. Стоит ли мне терять с ним время? Он такой ребенок... но я ничего не могла сделать, я скучала по нему, и даже когда он меня раздражал, мне было с ним спокойно. Маттео — не Эдуардо, и не Андреа, но он мне нравился. И очень.

Поездка к озеру

— Одиннадцатый! — обрадовалась я, уложив на место очередной осколок зеркала.

У меня не было ночных смен в течение четырех вечеров, и я воспользовалась случаем, чтобы спрятаться на привычной полянке и сложить зеркало. Одиннадцать кусков — уже хороший результат, даже если учитывать ту кучу, что мне осталась,с вроде бы одинаковыми углами, которые должны отлично подходить друг другу.

Спрятав маленький кусок зеркала в стволе дерева, я прикрыла его мхом и листьями, засунула остатки в конверт и положила все в тот же ствол. Я решила оставить зеркало здесь, так как боялась новых атак, я не хотела рисковать и потерять свою надежду.

Я посмотрелась в маленький осколочек. Привела в порядок волосы и вытерла пятно грязи с щеки.

Алекс уже должен прийти, я стала ждать его, сев на все тот же ствол, закрыла глаза, пытаясь расслабиться хоть немного. Я думала, что немцы никогда не опаздывают. Алекс не мог продинамить меня: именно он просил о встрече, оставил мне записку на нашей полянке. А если бы я ее не прочитала? Прошлой ночью шел дождь, он вполне мог смыть бумажку. Вдруг я почувствовала, как земля задрожала. О нет, они не могут атаковать сейчас! Я услышала гул моторов, испугавшись, спряталась за деревом, споткнулась, упала на землю и вымазалась в грязи. Я выглянула — это Алекс приехал на темном мотоцикле — вот какой гул я слышала! — одетый в военную форму, в черную шапку, из-под которой выглядывали льняные кудри. Все-таки какой он красивый.

А я выглядела как последняя бродяжка. Обувь, почти вся юбка покрылись грязью, в волосах застряли листья и трава. Сейчас он испугается и уйдет. Алекс сидел в мотоцикле и смотрел по сторонам.

— О нет... — он заметил меня, — я тут... пытаюсь привести себя в порядок...

Я покраснела до самых кончиков ушей. Я закрыла лицо руками, потому что не хотела, чтобы Алекс на меня смотрел. Кто угодно стал бы надо мной смеяться. А он — нет.

— К черту лагерные порядки! — я сняла с себя грязную юбку и швырнула ее на землю, рубашка доходила мне до середины бедра — в будущем такая длина в порядке вещей. Алекс же шокированно смотрел на меня, разинув рот.

— В чем дело? — пытаясь казаться безразличным, спросил он.