Лэйми впервые видел друга в таком настроении и оно совсем ему не понравилось.
— Ты всё же смог уничтожить Вселенную Мроо, — сказал он. — Одну из них. Это многое изменит. И многое спасет.
Охэйо, наконец, взглянул на него. В глазах у него было прежнее упрямство.
— Я действовал тогда как угодно, но только не сознательно. В биологии это называют первичной реакцией: хватают — вырывайся, бьют — отвечай. Я понимаю, что не должен был этого делать... но я очень этого хотел. ЭТО надо было прекратить. Ради нас и ради НИХ тоже. И мне кажется, что я поступил правильно. Впрочем, учитывая, ЧТО я натворил с Харой, даже то, что я жив — уже чудо. Я думаю, Тэйариин не тронули меня лишь потому, что я ни единой клеточкой души не хотел того, что сделали Манцибурны. Но на их месте я не пощадил бы виновника всё равно. Мне очень стыдно сознавать это.
— И что нам делать дальше?
— Мы Отрезаны, Лэйми. Тэйариин смогли отразить Манцибурнов, но вернуть Хару в их Сеть они не смогут. Я думаю, пока Манцибурны существуют, они будут следить, чтобы Хара была Отрезана, — это они могут сделать. Что ж, это не в первый раз: однажды Хара была Отрезана восемьсот миллионов лет. И существует, как видишь.
— А мы?
— Мы будем спать. Там, на дне. Время жить и время спать, время движется опять, — Охэйо прервал детскую считалку и вдруг рассмеялся. — Не бывает ничего вечного, Лэйми. Когда-нибудь Манцибурны уйдут. Придут новые расы и всё начнется снова. И снова. И, может быть, ещё раз. Мроо боятся, что однажды придет раса, которая станет сильнее Тэйариин, — по крайней мере здесь, в этой Вселенной. И она придет. То, что было во мне, ушло к ней, — он встал и начал вытирать волосы.
3.
Они сидели вдвоем в комнате Охэйо. Аннит собирал свои вещи, рассматривал их и складывал в сумку с преувеличенной тщательностью. Застегнув её, он поставил её в угол и вздохнул.
— Нет смысла что-то брать с собой. Здесь вещи сохранятся лучше, чем в Море Снов. Когда-то я сюда вернусь? — добавил он с грустью.
Лэйми промолчал. Светящиеся волоски меха потускнели, здесь стало заметно холоднее. В воздухе висела непроницаемая, ватная тишина.
— Хара гасит огни, — сказал Охэйо. — Это будет долгая ночь.
Они вышли наружу, не оглядываясь, побрели вниз. К ним присоединились Симала и Маула, а также леры — Унвин с Сарини и Маахис. Лэйми уже не сомневался, что Маахис — Манцибурн, но это вызывало у него только жалость. Слишком далеко тот ушел от себя, погнавшись за призрачной надеждой на вечную жизнь. Или не призрачной. Кто знает?
Когда они достигли Моря Снов, свет потускнел настолько, что Лэйми перестал различать цвета — всё стало серым, плоским, призрачным. Вода была ещё теплой и в остывающем воздухе над ней вился пар.
— Если хотите что-то сказать друг другу, — говорите сейчас, — предупредила Маула. — Потом у вас уже не будет такой возможности. Может быть, очень долго.
— Я хочу сказать, — заторопился Унвин, — я благодарен тебе за всё. За то, что я оказался здесь, в этом месте. И моя девушка тоже, — Сарини энергично кивнула.
— Было бы разумнеё благодарить потом, — ответил Охэйо. — Но всё равно спасибо. Я ведь не знаю, встретимся ли мы снова. Сколько может существовать раса, подобная Манцибурнам? И даже её исчезновения недостаточно: должна возникнуть новая. Но наше мироздание меняется. Его физика, реальность. Что, если в нем уже никогда не будет ничего подобного Сетям Манцибурнов? И Хара станет просто осколком былой реальности, которую никто уже и не помнит?
— Такое может быть, — Симала искоса посмотрела на Лэйми. — И когда-нибудь это случится. Но, думаю, не в этот раз. Раньше Манцибурны не хотели воевать с Мроо. Теперь им придется это делать — никто не поверит, что атака состоялась не по их воле. Я думаю, что все Мроо в этом мироздании будут уничтожены — а Манцибурны не смогут встать на пути новых рас, их останется для этого слишком мало. Будущее наступит. Но сейчас мы должны спешить. Из всех жителей Хары мы последними остались наверху.
Они быстро разделись, не глядя друг на друга, аккуратно сложили вещи, потом нырнули. В Море Снов свет ещё горел — достаточно ярко, чтобы никто из их маленького отряда не отстал и не потерялся.
Они плыли вниз. Лэйми показалось, что колонны над ними тускнеют и гаснут, словно остывая; если так, то они действительно последние. Путешествие заняло часа два и он сильно устал, но это чувство никак на нем не отражалось.
Постепенно внизу, пробиваясь сквозь толщу воды, разгоралось туманное золотистое сияние. Может быть из-за усталости оно казалось Лэйми сонным.
Вблизи слой задержки тоже походил на море: по дымчато-тусклой, туманно-палевой дымке пробегали волны, словно бы из чистого расплавленного золота. Здесь Лэйми уже чувствовал ровное тепло Ядра Хары — она никогда не спала.
Они продолжали плыть вниз. Всё уже было сказано, а потому не было и прощаний: они поодиночке ныряли в это море и исчезали в нем. Когда пришел черед Лэйми, он вдруг оказался в каком-то другом пространстве, где мог свободно парить. У него по-прежнему было тело — гибкое и золотистое. Впрочем, стоило ему только захотеть, его кожа потемнела и он спешно вернул ей прежний вид.
Он завис в пузыре светящегося золотого тумана, то дымчато-темного, то яркого, идущего волнами. Непрозрачного, но при желании его зрение проникало вглубь, открывая бесконечно длинные коридоры; их здесь было бесчисленное множество. Он видел Наури, качавшего на руках сына Охэйо и смущенно косившегося на насмешливую Лэйит; видел жмурившегося Явауна, выбравшегося из обвалившегося туннеля на берег гниющего, но залитого солнцем моря; видел Паулому, на горизонте которой таяли последние клочья сожженной Манцибурнами Сугха, видел вновь сияющие снегами горы Ирриная, видел навеки безымянную девушку, качавшую на руках его ребенка, — и Олько с Нэйит, качавших своего. Короткие, ускользающие мгновения он видел других обитателей Хары; они все плавали, спали в таких же туманных сферах. Ему тоже всё сильнеё хотелось спать и он не видел смысла сопротивляться этому желанию.
Он постарался устроиться поудобнее на зыбкой, мягчайшей, светящейся постели. Возможно, ему лишь казалось, но среда вокруг становилась разреженной. Теперь он мог дышать, легко и свободно.
Ровное мерцание стен навевало дремоту. Лэйми вольно растянулся, опустил ресницы. Ему было уютно и тепло. Он не заметил, как пришел сон, и поплыл — в неведомое будущее.
Конец
