В кафе "Колорадо" они опоздали, но когда добрались, бутылки стояли на стойке так же густо, как штыри на заборе.
ПЯТЬ БЕЛЫХ МЫШЕЙ
Фредди смешивал коктейль. Его рука с длинной ложкой быстро вращалась, а лед в стакане гудел и звенел, как дешевые часы. У окна игрок, миллионер, железнодорожный кондуктор и агент обширного американского синдиката играли в семерку. Фредди окинул их ироничным взглядом человека, смешивающего коктейль.
Время от времени из задних комнат выходил смуглый мексиканец-официант с подносом и выкрикивал заказы через стойку. Звуки ленивой суеты пробуждающегося от сиесты города плыли над экранами, закрывавшими солнце и пытливый взгляд. Из далекой кухни доносился рев старого французского повара , который гонял, пас и оскорблял своих мексиканских помощников.
Внезапно с улицы вошла вереница мужчин. Они ворвались в бар. Раздались нетерпеливые крики. "Ну же, Фредди, не стой там, как твой портрет. Пошевеливайся!" Напитки разных видов и цветов, янтарные, зеленые, цвета красного дерева, крепкие и легкие, начали роиться в баре со всеми сопутствующими лимонами, сахаром, мятой и льдом. Фредди с мексиканской поддержкой работал, как матрос, снабжая их, иногда говоря с тем презрением к выпивке и восхищением теми, кто пьет, что является атрибутом хорошего бармена.
В конце концов человека поразил приступ игры в кости. Шла геркулесова дискуссия, и он был глубоко в нее вовлечен, но в то же время лениво заигрывал с костями. Иногда он делал отличные комбинации. — Посмотри на это, ладно? — воскликнул он гордо. Остальные мало обращали внимания. Затем яростно тяга взяла их. Это шло по линии, как эпидемия, и охватило их всех. Через мгновение они устроили карнавал игры в кости с денежными штрафами и жидкими призами. Они шумно сделали для Фредди делом чести, что он должен играть и использовать свой шанс, чтобы иногда угощать эту большую группу бесплатными закусками. Склонив головы, как футболисты, они носились над звенящими костями, толкаясь, аплодируя и ожесточенно споря. Кто-то из тихой компании, игравшей в семерку за угловым столиком, нецензурно сказал, что этот ряд напомнил ему соревнование в боулинг на пикнике.
После обычного ливня по гладкой улице проехало множество экипажей, и по Casa Verde пронесся музыкальный грохот. Витрины магазинов загорелись светом, а на улицах толпились юноши, молодые и глазеющие, тщеславно одетые по суеверной моде. Полицейские кутались в свои гномьи плащи и ставили свои фонари как преграды для экипажей посреди улицы. Город Мехико издавал глубокие органные звуки своего вечернего воскресения.
Но все же группа в баре Casa Verde трясла костями. Они перестали трястись за напитки для толпы, за мексиканские доллары, за обеды, за вино за ужином. Они даже позаботились о том, чтобы выделить сигары и сигареты из счета за обед и поручить за них ответственному человеку. Наконец они были ошеломлены. В их сознании не осталось ничего, что хотя бы отдаленно намекало на дальнейшие азартные игры. Повисла пауза для глубокого размышления.
"Что ж-"
"Что ж-"
Человек воззвал к изобилию творения. "Я знаю! Давайте трясемся за ящик сегодня вечером в цирке! Ложа в цирке!" Группа была глубоко назидательна. "Вот и все! Вот и все! Давай же! Коробка в цирке!" Властный голос закричал: "Три рывка — высокий человек вон!" Американец, высокий, с медно-красным лицом от лучей, вспыхивающих среди Сьерра-Мадрес и обжигающих кактусовые пустыни, взял маленькую кожаную чашку и бросил кости на полированное дерево. Очарованная сборище висело на перилах бара. Три короля подняли свои розовые лица вверх. Высокий человек взмахнул чашкой, пародируя, и бросил две другие кости. Из них он в итоге извлек еще одного розового короля. — Вот, — сказал он. "А теперь посмотрим! Четыре короля!" Он начал хвастаться каким-то временным образом.
Следующий человек взял чашку и тихонько подул в нее. Взяв его в руку, он оглядел компанию каменным взглядом и остановился. Они прекрасно знали, что он применяет магию неторопливости и показного равнодушия, но не могли спокойно ждать во время совершения всех этих обрядов. Они начали нетерпеливо звать. — Ну же, поторопитесь. Наконец мужчина необычайно впечатляющим жестом бросил кости. Остальные завопили от радости. "Не пара!" Наступила еще одна торжественная пауза. Мужчины беспокойно двигались. — Давай, давай, давай! В конце концов, человек, которого соблазнили и оскорбили, добился чего-то, что было пустяком в присутствии четырех королей. Высокий человек взобрался на перила и опасно наклонился вперед. "Четыре короля! Мои четыре короля готовы уйти, — проревел он посреди толпы, и хотя через мгновение он действительно перешел в сияющую область освобождения, он продолжал выкрикивать советы и презрение.
Зеркала и промасленные деревянные доски Каса-Верде теперь танцевали голубыми вспышками большой жужжащей электрической лампы. Множество тихих членов англо-саксонской колонии пришли выпить коктейли перед ужином. Любезный человек показывал туристам этот популярный американский салун. Это было очень трезвое и респектабельное время суток. Фредди мужественно упрекал дерущихся в костях скандалистов, а в ответ получил наилучший совет из семи объединенных словарей. Он смеялся; он был вынужден уйти из игры, но продолжал с интересом, хотя и украдкой, следить за ней.
В конце очереди стоял юноша, которого все ругали за его пламенное невезение. При каждой катастрофе Фредди ругался из-за стойки с видом нежного презрения. "Почему же этому парню уже два дня не везет. Вы когда-нибудь видели такое бросание?
Соревнование в конечном итоге сузилось до нью-йоркского ребенка и человека, который безмятежно раскачивался на ногах, которые двигались по гнусным кругам. У него была ухмылка, похожая на резьбу по дереву. Ему пришлось наклониться и быстро моргнуть, чтобы удостовериться в фактах своего предприятия, но судьба подарила ему пять королев. Его улыбка не изменилась, но он тихонько пыхтел, как человек, пробежавший.
Остальные, выйдя невредимыми из этой части конфликта, потешались над ребенком. Они ударили его по плечу. — Мы тебя задержали, малыш! Вы не можете пройти эту игру! Пять королев!"
До сих пор мальчишка проявлял только нрав игрока, но веселые улюлюканья игроков, дополненные теперь кольцом мальчишек-некомбатантов, заставили его глубоко почувствовать, что хорошо бы побить пятерых ферзей. Он адресовал лозунг игрока к внутренней части чашки.
"О, пять белых мышей случая,
Рубашки из шерсти и вельветовые штаны,
Золото и вино, женщины и грех,
Все для тебя, если ты позволишь мне войти —
В дом случая".
Сардонически бросив кости на барную стойку, он показал три туза. Из двух костей в следующем броске он получил еще один туз. Для своего последнего броска он долго гремел одиночными костями. У него уже было четыре туза; если он совершал еще один, пять королев были побеждены, а ящик в цирке достался пьяному мужчине из кармана. Все движения ребенка были медленными и продуманными. Для последнего броска он поставил чашку дном вниз на перекладину, под которой был спрятан один кубик. Затем он повернулся и посмотрел на толпу с видом фокусника или мошенника.
— О, может быть, это туз, — сказал он с хвастливым спокойствием. "Может быть, это туз".
Мгновенно он руководил небольшой драмой, в которую был поглощен каждый мужчина. Малыш прислонился спиной к перилам и оперся на них локтями.
— Может быть, это туз, — повторил он.
Насмешливый голос на заднем фоне сказал: "Да, может быть, это так, малыш!"
Глаза ребенка искали момент среди мужчин. "Ставлю пятьдесят долларов, это туз", — сказал он.
Другой голос спросил: "Американские деньги?"
— Да, — ответил малыш.
"Ой!" Над этим конфузом раздался добродушный смех. Однако никто не откликнулся на вызов парня, и вскоре он повернулся к чашке. — Сейчас я вам покажу. С манерой мэра, открывающего статую, он поднял кубок. Там не было обнаружено ничего, кроме десяти точек. В поднявшемся грохоте было слышно, как каждый высмеивает трусость своего соседа, и над всем этим гамом звучал голос Фредди, ругавшего каждого. — Да ведь на каждые пять человек в отряде приходится не одна печень. Это был величайший холодный блеф, который я когда-либо видел. Он не знал бы, как жульничать с костями, если бы захотел. Не знаю, во-первых, об этом. Я с трудом удержался от смеха, когда увидел, как он тебя тренирует. Почему, говорю вам, у меня были эти пятьдесят долларов прямо в кармане, если я хотел быть болваном. Вы легкомысленный человек...
Тем не менее, группа, выигравшая в театральной ложе, не уступила своему триумфу. Они, как буря, обрушиваются на голову мальчишки, замахиваясь на него кулаками. "Пять белых мышей!" — цитировали они, задыхаясь. "Пять белых мышей!"
— О, они не так уж и плохи, — сказал малыш.
Потом часто случалось, что какой-нибудь человек дразнил мальчишку пальцем и насмешливо говорил: "Пять белых мышей".
По дороге от ужина в цирк другие участники вечеринки часто спрашивали ребенка, действительно ли он намеревался обратиться к мышам. Они предложили других животных — кроликов, собак, ежей, змей, опоссумов. На эту шутку малыш ответил серьезным выражением своей веры в верность и мудрость пяти белых мышей. Он представил весьма красноречивый случай, украшенный красивыми словами и оскорблениями, в котором он доказал, что если уж во что-то верить, то можно выбрать пять белых мышей. Его товарищи, однако, сразу же и единодушно указали ему, что его недавний подвиг не ставит его в свете убедительного защитника.
Малыш различил на улице две фигуры. Они делали ему властные знаки. Он подождал, пока они подойдут, потому что узнал в одном из них другого ребенка — ребенка из Фриско: их было двое. С ребенком из Фриско был Бенсон. Они прибыли почти запыхавшись. "Где ты был?" — воскликнул ребенок из Фриско. Была договоренность, что при встрече тот, кто мог первым задать этот вопрос, имел право использовать тон безграничной обиды. "Что ты делал? Куда ты идешь? Пойдем с нами. У нас с Бенсоном есть небольшой план.
Парень из Нью-Йорка вырвал руку из захвата другого. "Я не могу. Я должен отвести этих прихвостней в цирк. Меня посадили за то, что я тряс кости у Фредди. Я не могу, говорю тебе".
Эти двое сначала не обратили внимания на его замечания. "Ну давай же! У нас есть небольшой план.
"Я не могу. Они застряли меня. Я должен отвести меня в цирк.
На этот раз людей с планом не устраивало признание этих возражений важными. — О, возьми меня в другой раз. Ну, ты не можешь взять меня в другой раз? Пусть идут. К черту цирк. Остыть. Из-за чего ты застрял? Остынь".
Но, несмотря на их ссору, нью-йоркский ребенок оторвался от них. — Я не могу, говорю тебе. Они заткнули меня". Когда он ушел от них, они закричали от ярости. "Ну что ж, встретимся, слышишь? В Casa Verde, как только цирк уйдет! Слышать?" Они бросили проклятия после него.
В городе Мехико человек идет в цирк, никоим образом не опускаясь до детских забав, потому что Circo Teatro Orrin — один из лучших в мире и слишком легко превосходит что-либо подобное в Соединенных Штатах, где он это просто вопрос количества колец, если это возможно, и большого профессионального согласия лгать публике. Более того, американский клоун, который на мексиканской арене гарцует и болтает, — это клоун, которого писатели называют забавой своего детства и оплакивают его смерть. В этом цирке ребенок не падал духом при виде скорбных заключенных слонов и животных в клетках, одиноких и больных. Он сидел в своей ложе допоздна и смеялся и ругался, когда заканчивал смеяться над комическим глупым клоуном.
Когда он вернулся в "Каса-Верде", ни ребенка из Фриско, ни Бенсона там не было. Фредди стоял, прислонившись к барной стойке, и слушал, как четверо мужчин ужасно обсуждают неясный вопрос. Конечно, в углу была карточная игра. Из задних комнат доносились звуки веселья.
Когда ребенок спросил Фредди, видел ли он своего друга и Бенсона, Фредди выглядел скучающим. — О да, они были здесь всего минуту назад, но я не знаю, куда они пошли. На них коньки. Где они были? Пришел сюда, катаясь по полу, как два маленьких позолоченных бога. Какое-то время они колебались, а потом Фриско потребовал, чтобы я отправил шесть бутылок вина в комнаты Бенсона, но мне некого было послать в это время ночи, и поэтому они разозлились и ушли. Где они взяли свои грузы?
В первом глубоком сумраке улицы ребенок сделал паузу в обсуждении. Но вскоре он услышал дрожащие голоса. "О, малыш! ребенок! Иди сюда! Вглядевшись, он узнал две смутные фигуры у противоположной стены. Он перешел улицу, и они сказали: "Привет, малыш".
— Скажи, где ты его взял? — строго спросил он. "Вы, индейцы, лучше идите домой. За что ты хотел, чтобы тебя поцарапали? Его лицо сияло добродетелью.
Раскачиваясь туда-сюда, они гневно отрицали это. "Мы загружаемся! Мы загружаемся. Большой чурбан. Комонангета напиток.
Трезвый юноша обратился тогда к своему другу. — Не лучше ли тебе пойти домой, малыш? Давай, уже поздно. Вам лучше оторваться".
Парень из Фриско решительно покачал головой. — Сначала нужно отвезти Бенсона домой. Он будет валяться вокруг через минуту. Не обращай на меня внимания. Я в порядке."
— Верно, с ним все в порядке, — сказал Бенсон, очнувшись от глубоких раздумий. "Он в порядке. Но лучше отвези меня домой. Это ри-верно. Он загружен". Но он в порядке. Тебе больше не нужно идти домой. Но лучше отвези домой. Он загружен". Он посмотрел на своего спутника с сочувствием. "Малыш, ты загружен".
Трезвый парень резко заговорил со своим другом из Сан-Франциско. — Малыш, возьми себя в руки. Не обманывай. Мы должны держать этого задницу Бенсона всю дорогу домой. Возьми его за другую руку.
Парень из Фриско немедленно подчинился своему товарищу, не говоря ни слова и даже не взглянув на него. Он схватил Бенсона и вытянулся по стойке смирно, как солдат. Правда, позже он кротко осмелился сказать: "А нельзя ли нам взять такси?" Но когда нью-йоркский парень выпалил, что удобных такси нет, он погрузился в бесстрастное молчание. Казалось, он размышлял о своем состоянии без удивления, смятения или каких-либо особых эмоций. Он деревянно подчинился указанию своего друга.
Бенсон запротестовал, когда они схватили его за руки. — Вася делает? — сказал он новым гортанным голосом. "Ваша делает? Я не загружаюсь. Комонангетанапиток. Я-"
"О, пойдем, идиот", — сказал нью-йоркский пацан. Парень из Фриско лишь представил стоическое выражение лица призыву Бенсона и молча утащил его за руку. Ноги Бенсона вышли из этого конкретного места на тротуаре с сопротивлением корней, а также с предельной внезапностью корней. Все трое выскочили на улицу среди грохочущих дымоходов. Тем временем Бенсон шумно призывал остальных назвать какие-либо причины, по которым его забрали домой. Его пальцы ног врезались в бордюр, когда достигли другой стороны улицы, и на мгновение дети потащили его вместе с носками его ботинок, музыкально скрежещущих по тротуару. Он грозно упирался, когда они собирались пройти мимо Каса-Верде. "Нет! Нет! Лешаванотпей! Еще один напиток! Еще один!"
