Единственной их надеждой был Йэннимур — он уже дважды побеждал Найнер, сначала вытащив его, Вайми, а потом отбив Сарьер. Но разделившая их немыслимая бездна световых лет оказалась слишком широка для какой угодно связи. Теперь они знали, где он находится — но полет потребует восьми или десяти не-пространственных прыжков. С учетом поисков материи для заправки гиперлайнеров и долета до неё в обычном пространстве — год или два. И половина шансов на то, что экспедиция окончится катастрофой или затянется на многие столетия. Слишком далеко. Они скрылись от одной опасности — но их настигла другая, более грозная.
Вайми всё ещё смотрел на экран, когда это случилось. Ни сотрясения, ни звука: просто всё небо затянуло светящейся голубоватой мглой, когда поднялись щиты Йалис.
Найнер пришел.
* * *
Вайми уже больше века не имел сердца — но, тем не менее, у него всё заледенело внутри. Теперь всё зависело от защитных программ, составленных много лет назад. Тогда они сделали всё, что могли — но их силы всё ещё слишком малы...
Экран мигнул. Обычный вид сменило синтезированное изображение гиперсканеров. Битва Реальностей выглядела на нем невинным противоборством различных оттенков — тусклой синевы Культуры Хары, разгоравшейся ослепительными солнцами у её Йалис-генераторов, и темной радуги Найнера, сплетавшейся в неразличимо мерцающий, рябящий шар не-планеты. Для неопытного глаза это ничего не говорило — но Вайми теперь мог точно сказать, какой вид физической реальности означает тот или иной оттенок и даже почувствовать, что он несет. Но то, что исходило от Найнера было... всем сразу.
Цитадель Культуры Хары, со всей её обороной, с верфью гиперлайнеров, которая сама была мощнейшей установкой Сверх-Эвергет, продержалась всего девять секунд. Потом синева её Реальности начала гаснуть, и затопившая экран ядовитая цветная рябь говорила о настоящей буре Йалис, разрушавшей защиту. Её параметры были несовместимы с существованием сарьют. Едва Реальность Хары истает — с ними будет покончено.
Сейчас экран гиперсканера казался Вайми поверхностью моря, на которой бушует ядовитый огонь — а они скрывались под ней, внизу, неглубоко. В море отравных, тускло-радужных оттенков осталось единственное синее солнце — верфь гиперлайнеров — и, где-то у самого периметра защиты — Дом марьют. Если этот, последний бастион падет — их транслайнер разделит общую судьбу. Они могли бежать, уйти в меж-пространство — но Вайми даже не думал об этом. Уйти от Реальности Найнера для него стало бы так же мучительно, как и оказаться в ней.
Он понял, что именно должен сделать. Ещё впервые встретившись с Найнером, он это знал. Тем не менее, какой-то миг Вайми колебался. Он помнил, как в прошлый раз потерпел поражение — и понимал, что если это произойдет вновь, ему останется лишь вечно сожалеть о смерти. Потом ему стало стыдно: судьба Культуры Хары несравненно важнее его собственной жизни.
Вдруг он ощутил присутствие Йэллины: она покинула свое помещение и стремительно сближалась с ним. Для неё в его решении не было ничего драматического: она просто возвращалась в мир, в котором родилась. Найнер никому не хотел зла: он просто забирал у поглощенных им свободу в обмен на счастье. Но её храбрость обрадовала Вайми. Её помощь в задуманном была совершенно необходима ему.
Они ни за что не успели бы долететь до цели — у них оставались, в лучшем случае, минуты — но это уже и не требовалось. Это столетие не прошло зря, и сарьют многое изменили в своих кораблях. Рядом с реакторным отсеком "Анниты" появилась небольшая комнатка, отгороженная полуметровой бронированной дверью — сама по себе, совершенно бесполезная. Но в ней можно было сфокусировать отклоняющее поле столь мощное, что оно могло выстрелить находящийся в ней предмет через меж-пространство, на манер катапульты, на расстояние в несколько миллиардов миль. Вайми не знал, сможет ли она пробить защиту Найнера — но выбора не оставалось. Многотонная бронеплита задвинулась за ними. Они тесно прижались друг к другу, хорошо понимая, что эти их мгновения могут оказаться последними. Вайми чувствовал присутствие Охэйо — тот стоял у пульта корабля, готовясь отправить их к цели, и хорошо понимая, что даже в самом благоприятном случае уже никогда не сможет их увидеть.
Не было никакого отсчета, никакого прощания — на это просто не осталось времени. Вайми вдруг ощутил, как Реальность вокруг стала зыбкой — она прогибалась всё глубже, всё быстрее, словно они оказались на дне стремительно растущей ямы. Пленка Реальности истончилась уже до предела. Вайми понял, что прямо вот сейчас она не выдержит — и...
* * *
Они ворвались в Реальность Найнера вместе, рука в руке. Всё было так же — и, в то же время, иначе, чем раньше. Теперь Вайми мог ощущать бесплотный, аморфный океан захлестнувшей его чуждой яви. Он стремился поглотить, растворить их, и Вайми не сопротивлялся этому: он хотел как можно быстрее оказаться внутри.
Когда это случилось, он ещё теснее сблизился с Йэллиной, слился с ней. Теперь он понимал, чего ему так не хватало. Ни он, ни она по отдельности не были цельными, не были цельными и их творения. Даже вдвоем они оставались бесконечно малой частью той подвижной, разумной среды, что вобрала их. Несмотря на весь свой новый опыт Вайми совсем не понимал её — ни её устройства, ни целей. Он мог подчинить себе какой-то — вовсе не малый — её кусок, сделать его своим миром — но в происходящем это ровно ничего не изменило бы. И сейчас, когда они с Йэллиной стали одним целым — единым и полярным одновременно — с ним произошло нечто новое. Раньше он мог создавать новые образы, даже целые воображаемые миры. Теперь он создавал сознания, подобные себе — разные и совершенно не похожие друг на друга. Эти дерзкие и удивительные создания тоже могли порождать себе подобных — и все они могли творить новые миры. И Найнер захлестнул поток бесчисленных Вселенных, рождавшихся снова и снова.
* * *
Охэйо пришел в себя в консерваторе транслайнера. Вспышка переброса Вайми сожгла его корабль — но он просто вошел в новое, запасное тело. Не одеваясь, нагим, он бросился в резервный пост управления, едва не столкнувшись на бегу с Лэйми, другим своим товарищем.
К их удивлению, битва ещё продолжалась. Тиски Йалис Найнера, уже почти раздавившие их, начали неожиданно разжиматься. И даже без помощи защитных машин: в самой сердцевине, в ядре не-планеты стремительно росло пятно белого, чистейшего света — мириады разноцветных Реальностей, сливавшихся из-за своих крохотных размеров в незамутненную белизну. Вокруг них шла неистовая борьба, и белое пятно то гасло, то вновь разгоралось.
Охэйо закусил губу, его тело вибрировало от напряжения. Он понимал, что происходит — Вайми и Йэллина сейчас сражались за них. Вообще-то это не было сражением: Найнер приобретал новые возможности, а не терял их. Но их огромная масса меняла его: судьба Культуры Хары перестала его интересовать. Охватившая уже всю систему Сеть Найнера вспыхнула и распалась в один миг. Сам он провалился в меж-пространство. Он удалялся очень быстро, чтобы — Охэйо чувствовал это — уже никогда не вернуться. Но и в эти, последние мгновения он менялся. Охэйо почудился прощальный отблеск желтизны — золото Тэйариин, золото Йэннимура, старое и новое, сплавлявшиеся вместе. Теперь это было нечто иное, не такое, как раньше: бесконечное множество и, в то же время, единство. Оно уже не было Найнером, и Охэйо подумал, что знает его новое имя.
Вайми.
* * *
Вайми Йенай и Йэллина оказались не последними из их утрат. Победа далась очень дорого: взорванные защитные станции, поглощенная Хара, почти весь внутрисистемный флот. Кроме материальных, восполнимых потерь, были и невосполнимые: более тридцати сарьют, оказавшихся вне защитной зоны верфи, погибли. И в их числе — Маула Нэркмер.
Узнав об этом, Охэйо не издал ни звука. Он замер, словно изваянный из камня, губы его были плотно сжаты, глаза зажмурены. Лэйми поначалу не замечал этого. Он смотрел на экран, где защитные системы Верфи Хары выжигали последние остатки Реальности Найнера. Когда от неё не осталось никаких следов, он обернулся к Охэйо. Тот сидел на полу, лишившись последних сил. Лицо у него было ничего не выражающее, сонное. Лэйми помог ему встать.
Их ждала печальная победа — ведь он понимал, что все поглощенные Найнером сознания жили бесконечно счастливее, чем в реальном мире. Опасность растаять в море чужих грез больше не грозила Детям Хары. Но это было оплачено многими триллионами смертей и гибелью целой Вселенной фантазий и иллюзий. Теперь Лэйми понимал, ЧТО чувствовал Вайэрси, когда заканчивал Войну Темноты. У него — как и у его брата — просто не осталось выбора. Созданное ими — какая-то его часть — будет жить. И ни Мроо, ни Найнер не будут угрожать им. Никогда больше.
* * *
Когда ослепляющая бесконечность творения, наконец, прервалась, Вайми погрузился в сон, но только иной, чем обычно: он вновь стал тем наивным юношей, что жил в бесконечном лесу. Память о всем, что он пережил после, осталась, но сейчас его сознание не касалось её. Мир вокруг был таким же, как в его детстве, но незнакомым. Он пробирался в душном, жарком полумраке между стволами колоссальных деревьев, понятия не имея, куда идет и что встретится ему в следующий миг. Рыхлый растительный прах подавался под босыми ногами, чуткие уши, внимательные глаза ловили малейшие движения и шорохи, хотя он — непонятно откуда — знал, что опасности здесь нет.
Брезживший далеко впереди смутный свет привлек его. Вайми повернул к нему — и через несколько минут с облегчением выскользнул из-под темного полога зарослей. Здесь они расступались вокруг крошечного, шагов в десять шириной, озера, окруженного замшелыми камнями. Слева, с низкого — ему по пояс — выступа скалы странного, темно-синего цвета стекал небольшой поток воды. Его тихий плеск и вывел Вайми на поляну.
Замерев на берегу, он опустил взгляд. Из зыбкого зеркала воды на него смотрел он сам — такой же, как всегда, только немного растерянный.
Он вздрогнул, заметив неподвижно замершую девушку — она сидела всего в нескольких шагах — и сам замер, глядя на неё. Невысокая, она походила на подростка, с удивительно мягкими, блестящими черными волосами, струившимися по спине. Кожа чудесного темно-коричневого цвета, со слабым золотистым отливом — как пыльца на крыльях бабочки. Небольшое треугольное лицо, — такое красивое, что юноша не мог поверить. Глаза того же удивительного золотисто-карего оттенка, с очень яркими белками. Нос — небольшой и слабо выступавший, губы — пухлые, четко очерченные. Её красота казалась юноше чудом.
Он не сразу заметил, что она обнажена — никаких украшений, ничего, но она не двигалась, глядя на него скорее с удивленным любопытством, чем со страхом. У неё были тонкие руки и плечи, небольшая, высокая, крепкая грудь, подтянутый, поразительно гладкий живот, бедра — сильные, с безупречно круглым, выпуклым изгибом, ноги — длинные и стройные. Вайми не мог отвести от неё глаз, чувствуя, как жар, поначалу охвативший его щеки и уши, мягко расползается по всему телу.
Девушка вдруг улыбнулась, показав очень белые зубы, и подошла к нему. Юноша залюбовался её невесомыми, танцующими движениями, не в силах оторвать глаз от маленьких, поразительно изящных ступней, казалось, порхавших по камням. Он невольно отступил в заросли и она вдруг засмеялась, остановившись всего в шаге от него. Её тяжелые волосы, ровно подрезанные над глазами, скрывали уши и лоб, обрамляя насмешливое лицо.
Вайми поразила её кожа — очень гладкая, без единой складки или морщинки, тускло блестевшая и странно меняющая цвет — в тени она казалась темно-коричневой, на свету отливала темным золотом. Совершенно бездумно он протянул руку, коснувшись этой удивительной прохладной поверхности. Девушка вновь рассмеялась и вдруг заговорила — слова сыпались так быстро, что юноша ничего не мог понять. Он попытался ответить ей, непонятно почему смущаясь и краснея, но она лишь засмеялась ещё громче. Всё, что ему удалось выяснить — её имя. Нэйит. Она же узнала его имя. Вайми даже понравилось это — слова только разрушили бы чудо встречи. И потом, разве они не понимали друг друга?..
Нэйит была невысокой — ростом до плеча юноши — но совсем не боялась его. Осторожно протянув руку, она почти невесомо коснулась его вздрогнувших ресниц. Вайми замер, чувствуя, что его сердце вот-вот остановится. Он едва понимал, что его ладони накрыли её гладкие, неожиданно крепкие плечи — её фигурка, казалось, была и впрямь отлита из живого теплого металла.
Похоже, Нэйит поразили длинные, темно-синие глаза юноши. Она тихонько провела пальцами по его ресницам, потом по его губам. Вайми неожиданно для себя поцеловал её узкую изящную ладонь с короткими, похожими на жемчужины ногтями. Нэйит вновь засмеялась. Стоило Вайми приоткрыть рот, чтобы повторить её имя, её пальцы немедля скользнули туда. Она погладила его язык, потом вдруг тронула нёбо за его передними зубами и хихикнула, когда юноша вздрогнул. Он с удивлением обнаружил, что ласкает её маленькую упругую грудь — с удивлением, потому что у Нэйит это не вызвало ни малейшего протеста. Голова у юноши кружилась. Ему казалось, что всё это происходит во сне.
Нэйит опомнилась первой. Её ладошки соскользнули вниз, освобождая Вайми от наплечной сумки, пояса с кинжалом и набедренной повязки. Юноша не сопротивлялся. Её ничуть не интересовали его вещи — только он сам.
Когда он остался таким же нагим, как она, Нэйит чуть отступила, разглядывая его. Когда она зашла ему за спину, Вайми хотел оглянуться, но Нэйит со смехом помешала ему, запустив ладошки в тяжелую массу его металлически-черных волос. Им явно нравилось там оставаться и Вайми зажмурился от удовольствия, пока Нэйит трепала его волосы. Потом её ладошки скользнули по его спине и вдруг оказались на животе, исследуя на ощупь всю его поверхность. Вайми чувствовал, как её прохладное тело всё сильнее прижимается к нему. Это было на удивление приятно и он замер, перестав дышать. Нэйит неожиданно скользнула вокруг него, ткнувшись губами в его левый сосок, тихонько укусила его, тут же отпрянув. Отбежав на крохотную полянку, она села, увлеченно рассматривая подошву босой ноги и, казалось, потеряв к нему всякий интерес.
Вайми подошел к ней. Она попыталась хмуро взглянуть на него из-под упавших на лицо волос, но тут же засмеялась и потянула за руку, заставляя его лечь. Он с удовольствием растянулся на прохладной траве.
Тут же прохладная, на удивление уютная Нэйит растянулась на нем. Она вновь запустила ладошки в его волосы, лаская уши и попеременно целуя его опущенные ресницы. Поцелуи были долгими и нежными, время от времени она давала ему открыть глаза — чтобы полюбоваться ими — а потом вновь начинала целовать. Ладони Вайми скользили по её идеально круглой гладкой попе, их босые ноги перепутались так, что они сами уже не понимали, где чья ступня.
Как-то незаметно они поменялись местами. Вайми очень понравилось целовать её маленькие изящные ступни, блуждать губами по вздрагивавшим от щекотки подошвам, по всему её гладкому, упругому, на удивление подвижному животу. Нэйит ничуть не возражала: её дыхание прерывалось, тело отзывалось даже на малейшие движения юноши. Но всякий раз, когда он пытался осторожно овладеть ей, Нэйит со смехом ускользала от него.
