Из щели выглянула Акено, определённо оторванная ото сна. На её лице возникла улыбка, когда она увидела его.
— Ай-яй, Арисато-сан, что это ты делаешь перед моей дверью в такой час? — её тон был поддразнивающим, как он и ожидал.
Он собрался с духом, прекрасно понимая, как прозвучит его просьба.
— Могу я войти?
Улыбка на лице девушки выросла. Она открыла просвет шире, позволяя ему проскользнуть. Щелчок, прозвучавший за его спиной, дал ему знать, что она заперла дверь, как только он вошёл.
Он повернулся, и обнаружил перед собой зрелище, за право увидеть которое многие мужчины были бы готовы убить.
Пижама Акено была столь тонкой, что с тем же успехом могла бы быть прозрачной. Нижнее бельё идеально облегало её манящую фигуру, окутывая её впечатляющую грудь, и демонстрируя обнажённую кожу в соблазнительнейших ракурсах. Было сложно не смотреть, но он справился.
Определённо, дьяволица заметила его напряжённость, поскольку выражение её лица стало откровенно проказливым.
— Что скажет Риас, если она узнает, что ты был в моей комнате так поздно ночью?
Это был хороший вопрос, причём тот, на который он не мог удобно ответить — и не собирался. Его взгляд сфокусировался на бледной коже её живота, пытаясь не дёргаться к тому, что выше.
— Как рана?
Почти рефлекторно рука Акено двинулась к её животу, зависнув над местом, которое пронзил драконий шип.
— Всё прекрасно зажило, но временами есть некий дискомфорт и лёгкая боль.
Он кивнул этому ответу. Сила Сумеречного Исцеления впечатляла, но опыт близости к смерти обладает свойством оставлять раны психики, которые не может полностью исцелить даже оно. В конце концов дискомфорт и боль исчезнут, но в разуме останутся воспоминания, неприятное напоминание о том, как близка была смерть.
Остальные ощущали дискомфорт, повисший на её плечах. В конце концов, они были друзьями, и изо всех сил старались её утешить. Девушка отмахивалась от их усилий, заявляя, что она в порядке, но он ясно видел это, как и другие — ощутимую ауру сомнения, окутывающую её, что бы она ни делала и куда бы ни шла. И поэтому он был здесь. Рассеять её, если сможет, или хотя бы попытаться.
Акено улыбнулась молчанию, решив, что ему нечего сказать, в то время как он на самом деле думал, что ему сказать.
— Асия сказала, что рана была достаточно тяжёлой, чтобы оставить шрам, — его сохраняющееся беспокойство продолжало вызывать у неё веселье — но его не появилось. Хочешь проверить?
Её пальцы начали приподнимать край сорочки, открывая части её тела, которые он не хотел видеть. Её остановила его поднятая рука и сопровождающая её фраза.
— Я здесь не для этого.
— О? — сейчас в голосе девушки было подлинное любопытство. — Тогда почему ты здесь?
Он помедлил, прежде чем ответить, зная, что невозможно сказать это так, чтобы не прозвучало неловко. Всё же он продолжил, предпочитая неловкость тому, чтобы позволить ускользнуть этому шансу.
— Риас и остальные упоминали, что ты испытываешь... противоречивые чувства... относительно твоего отца.
Мгновенно всё веселье исчезло с её лица, вместе с поддразнивающей теплотой.
— Это они тебя послали? — тихо спросила она. Он покачал головой.
— Нет, я пришёл сам.
— Мило с твоей стороны — ответ должен был звучать благодарно, но в голосе полностью отсутствовала признательность. — Могу я спросить, почему?
— Ты не похожа на себя, — просто ответил он — это достаточная причина.
Нечто вроде кривой полуулыбки появилось на её лице. Он уловил в ней отблески страдания и самоосуждения, вспышки сомнения и отчаянья искривили её губы. Это было выражение, которое не должен быть способен демонстрировать кто-то вроде неё.
— Ты действительно можешь так хорошо меня читать?
Он пожал плечами.
— Некоторые эмоции отчётливее других.
Она тихо приняла его объяснение. Дьяволица прошла обратно к своей кровати и уселась на неё, одной рукой рассеянно поглаживая простыню. Она словно тонула в бурлении собственного разума, пытаясь подняться на поверхность с ясной мыслью.
— Я скажу тебе то же, что сказала Риас — наконец, произнесла Акено. — Я не знаю. Я просто не знаю.
Он сохранял молчание, и терпеливо ожидал, понимая, что это не всё.
— Я так долго его ненавидела — пробормотала она. — Я презирала его так долго, что это стало частью меня. Но после того, как увидела, как он почти умер рядом со мной, узнав, что он в одиночку сражался с драконом за меня, я... Я больше не знаю, что думать. Думаю, я всё ещё ненавижу его... но в то же время я боюсь его потерять. Когда я лежала рядом с ним, смотрела, как он истекает кровью, моим самым большим страхом было, что я потеряю его, как потеряла свою мать, и навечно останусь одна.
Девушка повернулась к нему, безупречные черты её лица исказила растерянность.
— Как это вообще возможно? Как можно ненавидеть то, что боишься потерять?
— Иногда эмоции невозможно понять — был его ответ. — Они просто существуют, и в нашей натуре просто чувствовать их, не понимая. Однако это не делает их хоть сколько-то менее реальными.
Акено улыбнулась этим словам, крошечный кусочек веселья на лице, затуманенном неуверенностью.
— Юуто говорил мне, что ты сказал ему, что неразумно так долго ненавидеть что-то — начинаешь ненавидеть вообще всё. Мне тоже собираешься сказать нечто похожее?
Мысль о том, что мечник воспользовался его советом в попытке помочь подруге, была странно трогательной.
— У разных личностей — разные способы преодолеть скорбь, — тихо произнёс он — и ни один из них не является в корне неверным, даже если это ненависть к чему-то, что не следует ненавидеть. Но мы также обладаем свойством представлять всё в дурном свете, когда на нас влияет скорбь. Я не думаю, что твой отец так плох, каким его выставляет твой гнев, и не думаю, что ты единственная, кто его ненавидит.
Девушка недоумевающе глянула на него.
— Что ты имеешь в виду?
Он снова пожал плечами.
— Для тебя он может всегда быть отцом, который не смог спасти твою мать, и был близок к тому, чтобы не суметь спасти тебя. Для него, он всегда будет супругом, который не пришёл, чтобы спасти свою жену, и едва не опоздал спасти свою дочь. Первое изображает его неудачником. Второе выставляет монстром. Я могу предположить, что ненависть, которую ты испытываешь к нему, несравнима с презрением, которое он ощущает к себе.
— Тогда почему он продолжает пытаться связаться со мной? — вырвалось у Акено. — Если он чувствует то, что ты описываешь, то он должен стыдиться встречаться со мной, однако он продолжает пытаться встретиться со мной, пытается заговорить со мной, хотя знает, что я не хочу иметь с ним ничего общего.
— Все хорошие отцы любят своих дочерей, — девушка опустила взгляд и ничего не сказала — и никакое количество стыда или презрения к себе не остановят попытки поступать правильно. И может быть, просто может быть, он пытается связаться с тобой, чтобы у тебя был выход для твоих собственных раздражения и гнева. Чтобы когда ты видишь, как он пытается с тобой заговорить, ты ненавидела его и забывала о собственной скорби, хотя бы ненадолго.
Дьяволица нахмурилась, хотя её выражение было далеко от недовольного — всего лишь задумчивым.
— Хочешь сказать, что он делает всё это намеренно?
— Я не стану притворяться, что знаю, почему кто-то делает то, что делает — улыбнулся он. — Я просто пытаюсь взглянуть на вещи с их точки зрения.
— Ты можешь быть прав — пробормотала Акено. — Глубоко внутри я знаю, что ты прав. Но откуда мне знать, что это я хочу его простить? Откуда мне знать, что это действительно я хочу с ним примириться, а не просто мой страх потерять его? Мне нужен ответ, но я не хочу его от него или кого-то ещё.
Она снова опустила взгляд, и было нечто бесконечно хрупкое в том, как её взгляд замер на полу.
— Он нужен мне от неё.
Он кивнул, принимая её выбор, и понимая, что у него нет права вмешиваться, хотя это, вероятно, и неправильный выбор.
А значит, пришло время для того, зачем он пришёл.
— Если ты ищешь ответ, то я дам его тебе.
Девушка мгновенно подняла голову, глаза по пять копеек. Она медленно встала, её плечи дрожали от эмоций.
— Ты сказал, что не можешь её вернуть — прошептала она.
— Я не могу, — так же тихо ответил он. — Но кое-что я могу сделать.
В следующую секунду последовал прилив силы, он ворвался в его разум, затопив сознание своим доминирующим присутствием.
Ну-ну.
Комнату немедленно наполнил запах кладбищенского тлена, смрад разложения, тяжёлый запах самой смерти.
Ну-ну.
В пространстве между ними из пола поднялась голова. Её лицо было обмотано окровавленными повязками, скрывающими любые черты лица. Один лишённый века глаз выглядывал из дыры в ветхих перевязках, вечно открытый, ядовито-жёлтый. цепи свисали с его тощего тела, похожего на скелет. Они лязгали, пока существо продолжало свой неспешный подъём к потолку, паря вместо того, чтобы стоять, по той просто причине, что у него не было ног. Оно медленно поднялось из пола, словно призрак, поднимающийся из могилы. И в перчатках, покрывающих руки воплощения завершали зловещую картину два револьвера со слишком длинными для практичности стволами, описывающими концентрические круги.
Акено отступила, не от страха или даже удивления, но от инстинктивного трепета всех живых существ перед физическим воплощением смерти. Персона не заметила её беспокойства — или, более вероятно, ей было на это плевать. Её внимание, сфокусированное через немигающий, лишённый века глаз, оставалось на нём.
Это Весьма Разочаровывает. Вот он Я, Ожидаю Противников, с коими Сражаться, Врагов, коих Убивать, Душ, кои следует Пожать и Отправить в Великое После. А Вместо Этого Обнаруживаю Себя Призванным по Куда Более... Приземлённой... Причине.
Револьверы резко перестали крутиться и остановились в руках своего владельца. Длинные тонкие пальцы принялись ласкать спусковые крючки в почти любящей манере.
Я Прощу это Пренебрежение Моим Предназначением, если Ты Пообещаешь Мне, что в Следующий Раз, когда Я буду Призван, это будет по Значительно Более Серьёзному Вопросу.
Он кивнул, принимая требование, считая это честным обменом, и в ответ Персона издал сухой, грубый смешок. Его голова начала поворачиваться, проворачиваться вокруг своей оси, и с неприятным щелчком она повернулась на сто восемьдесят градусов, оказавшись направлена на ту, что была с другой стороны.
Скажи Мне, Девочка. Ты Боишься Смерти?
Акено слегка кивнула, словно зачарованная происходящим перед ней жутковатым действом. Она поморщилась, когда обмотанный череп наконец остановился, сияющий жёлтый глаз загорелся демоническим весельем.
Это Хороший Ответ. Если бы Ты Сказала "Нет", Я бы Заставил Тебя.
Тело фигуры повернулось в ту же сторону, что и голова, провернувшись словно некий безумный волчок. Два револьвера снова начали вращаться в его руках.
Я — Жнец, Собиратель Душ.
Стройная мерцающая фигура поднялась из пола. Человекоподобная. Прозрачная. Мерцающая, словно ртуть. Взгляд Акено оказался прикован к ней, её лицо раскраснелось от эмоций, которые просто невозможно описать.
И Через Меня, Возможно Общаться с Мёртвыми.
Он вышел из комнаты, ибо какие бы слова не будут сказаны, они не предназначались для его ушей.
* * *
К тому времени, как Акено вышла из своей комнаты, уже наступил рассвет. Девушка всё ещё была неглиже, хотя сейчас и не выглядела так соблазнительно, как тогда. Образ портили её глаза. Они были опухшими, красными от слёз, и хотя другие сочли бы это разрушающим её красоту, он так не думал. Эмоции никогда не делают персону менее красивой. А вот попытки их скрывать зачастую делают.
Дьяволица дёрнулась, завидев его сидящим неподалёку, спиной к стене, колени у груди. После секунды нерешительности, оно подошла и присоединилась к нему, и он немного подвинулся, освобождая место. Её тело опустилось рядом с ним, изящное в том, как расслабилось бок о бок с ним, элегантно женственное в том, как её ноги вытянулись рядом с его. Он был слишком уставшим, чтобы считать прошедшие меж ними минуты молчания, да и ему не было до того дела. Он радовался тому, что есть, но знал, что в итоге это состояние будет разрушено, если не им, то уж точно ей. Некоторым вещам предначертано быть разрушенными.
— Ты был прав, когда сказал, что она не будет меня помнить — наконец, произнесла она.
Он понимающе кивнул. У смерти есть способы отнять всё, чем обладала душа при жизни, включая воспоминания. Тот факт, что эта душа была потеряна в пустоте столь долго, только ухудшал дело.
Однако прежде чем он смог выразить своё сочувствие, девушка уже продолжила, спотыкаясь о слова в стремлении рассказать.
— Но я заговорила с ней, стала ей рассказывать. Я рассказала ей о том, что мы когда-то делали, о местах, куда она приводила меня, обо всём, что было особенного, и она начала вспоминать, начала вспоминать, кто она...
Девушка прижала колени к груди неожиданно детским и невинным жестом.
— Она вспомнила меня. Всё. Истории, которые я любила в детстве. Места, где любила играть подростком. То, что мы любили делать вместе. Она вспомнила это. Она всё вспомнила.
На его лице мелькнуло удивление. Состояние Акено не дало ей заметить, но, возможно, это было к лучшему. Когда он наконец сумел скрыть удивление за своим обычным спокойствием, он обнаружил, что в нём поднялась новая эмоция.
Он был рад за неё. Искренне рад за неё.
— Душам требуется огромная концентрация, чтобы вспомнить, кем они были. Должно быть, она очень тебя любила, если смогла вспомнить так много.
Акено опустила взгляд и улыбнулась.
— Да... Да, всё так.
Он решил, что это конец их разговора, и начал вставать. Акено остановила его, положив руку ему на плечо и излучая заботу.
— Ты... Ты сидел здесь? Всю ночь? Ты не ложился спать?
— Если бы я лёг спать, — терпеливо ответил он — то Персона исчезла бы, вместе с тем, что делала.
Должно быть, он был более усталым, чем считал, ибо девушка немедленно уловила скрытое значение.
— Ты не думал, что моя мать меня вспомнит? — выдохнула она. — Ты не ожидал, что это сработает?
— Я много чего не ожидаю, но это всё равно происходит — он вздохнул и решил сказать правду, поскольку был слишком уставшим, чтобы что-то придумывать. — Но да, я ожидал, что будет большой шанс, что не сработает, и маленькая вероятность, что сработает.
— Но ты остался. Ты мог бы уйти в любой момент, но ты остался — Акено снова опустила взгляд. — Мне было бы достаточно просто возможности взглянуть на неё на несколько минут. Но ты ждал, и дал мне достаточно времени, чтобы поговорить с ней, даже несмотря на то, что думал, что это не сработает.
Она приподняла голову и ищуще глянула на него.
— Почему?
— Потому что надежда, насколько бы слабой и хрупкой она ни была, должна быть защищена — тихо произнёс он. — Потому что за мечту, какой бы отдалённой и труднодостижимой она ни была, следует бороться. Если человек не надеется и не мечтает, то ему больше ни до чего нет дела. И если ему не до чего нет дела, то ничто вокруг не имеет значения. Представь мир, где все обитатели такие. Где все не надеются и не мечтают, просто существуют. Это мир, наполненный апатией, и я не хочу жить в таком мире.
