Предсказать дальнейшее было нетрудно: как только выяснилось, что симайа вовсе не рвутся никого убивать, война быстро превратилась в "недоразумение". Инсаана отступили — и больше не создавали проблем. Впрочем, и Йэннимур не обрел желанного могущества. Почти абсолютное оружие, Йалис-порталы не могли использовать не-пространственный привод и в случае разрыва связи с машиной Кунха становились совершенно бесполезными. Их производство оказалось чрезвычайно сложно, и, несмотря на исключительную важность проекта, их удалось построить всего семьсот штук.
Сам Малла посвятил жизнь улучшению марьют. Он имел основания полагать, что последние выпущенные им серии смогут передать дар сарьют своим детям. Охэйо по-прежнему занимался воссозданной им Харой. Теперь уже не единственной: за тысячу лет им удалось отправить тридцать девять ядер, и шесть дали о себе знать, как новые Хары. Но в общем, опыт был не слишком удачный. Они смогли повторить Хару — но не поняли, как она работает.
Сейчас лицо Охэйо было хмурым — он с тоской вспоминал Лэйми, своего первого друга. Тот "вырос" из биологического тела и сейчас был только частью разумной сверхструктуры транслайнера — вот уже более восьмисот лет, как и Вайэрси, миновавший критическую черту. Они вовсе не умерли и могли свободно общаться — но без них Охэйо стало очень одиноко, особенно когда он думал о своем втором и лучшем друге, исчезнувшем навсегда. Создать Вайми заново они не смогли: есть вещи, которые удаются только раз.
* * *
Малла вздохнул. Его тоже не миновали потери: самые первые из воспитанных им марьют, близкие ему, словно дети, улетели с первым же построенным ими гиперлайнером, и всякие их следы затерялись. Сейчас они могли править могущественной цивилизацией — и с тем же успехом могли быть уже тысячу лет как мертвы. Далеко не все области Вселенной оказались безопасны для сарьют. Неуязвимые физически, они были иногда более чувствительны к Йалис, чем обычные живые существа.
— Какие новости? — спросил наконец Малла. Его до сих пор не оставляло чувство вины: он занял место Лэйми в душе Охэйо, и тот не смог принять этого. Но что он мог изменить?
Аннит хмуро покосился на него.
— Всё кончено. Только что прекратил связь последний гиперлайнер. Все следы стерты. Новой Тании те не получат.
Малла вспомнил их последнюю потерю. Тания. Один из ведущих миров Культуры Хары. Прекрасная планета в системе двойной звезды. Более трех миллиардов населения, пять миллионов сарьют, четырнадцать гиперлайнеров. И всё это походя уничтожено какой-то сверхрасой — Мроо, Йэннимуром, Инсаана, решившей затоптать разгорающийся пожар. Возможно, сарьют и выжили, но у них уйдут века, чтобы достичь ближайшей планеты с органической жизнью.
Что ж, вполне ожидаемый финал: так должно было случиться, рано или поздно. Всё, что в человеческих силах, они уже сделали. Теперь им оставалось только ждать, пока их транслайнер зарядит накопители для не-пространственного прыжка. Для них уже были отмечены опорные точки. Первую отделяло от Хары семнадцать световых лет, но они никогда не вернутся. Ни одного корабля — кроме бывшего транслайнера Хеннат — не осталось здесь, так же, как не осталось ни одного марьют. Защитные станции были разобраны, и даже сама Хара давно мертва — все души давно оставили её и перебрались в другие Хары. Культуры Хары также не существовало: её миры сохранились, но все люди уже их покинули. Однажды начавшись, великое расселение разошлось далеко — ещё не настолько далеко, чтобы достичь Йэннимура, и даже перестать быть единым целым — но сарьют Старой Хары расставались навсегда. Около сотни их кораблей, уже в других системах, ожидали последнего акта. Здесь, в старом транслайнере, осталась дюжина сарьют из первой Хары и две сотни марьют — слишком мало, чтобы начать всё заново.
Аннит невозмутимо повернулся к стоявшему сбоку небольшому пульту. На гладкой панели был только неярко светящийся круглый экран с фрактальными цветными узорами. Его ладонь порхала, касаясь то одного, то другого его участка, и узор с коротким писком изменялся. Вдруг он быстро замерцал и на миг вспыхнул ослепительно ярко. Что-то резко щелкнуло. Экран раскрылся, распавшись на восемь сегментов. Из-под него поднялся блестящий стальной цилиндр, увенчанный звездой, тоже с восемью лучами. Охэйо быстро взглянул на Маллу — и с заметным усилием вдавил её.
— Всё кончено, — повторил Малла, глядя в пустоту, окружающую равнодушное, туманно-красное солнце. Рядом с ним вспыхнуло другое солнце — маленькое, но злое, бело-синее. Силы, которыми они когда-то управляли, сейчас вырвались на свободу, пожирая друг друга. Через час от верфи гиперлайнеров и Дома Марьют останется лишь бледное туманное облако, растянувшееся на половину системы.
— Всё только начато, — ответил Охэйо. — Наше Рассеяние стало больше, чем мы могли представить. Они пойдут туда, куда мы и заглянуть-то не сможем. Только Йэллина и Вайми не вернутся никогда.
— И Маула...
— Малла, мы жили вместе восемь тысяч лет. У нас было всё, что только может быть у разумных существ. На самом деле ведь сарьют не умирают. Они просто лишаются способности общаться с нами, превращаются в обычные души. Смерти нет, Малла — кроме смерти мира. Мы все умрем — рано или поздно. Когда-нибудь я отыщу её — когда придет мой срок.
— А Вайми? У симайа ведь нет души.
Лицо Охэйо стало хмурым.
— Я знаю, он считал себя одним из Золотого Народа, но это неправда: он был человеком. Благодаря ему наш труд завершен, завершен навсегда. Нам остается лишь наблюдать за ростом того, что мы посеяли. А Маула... увы, я отношусь к тем, кто может полюбить по-настоящему лишь раз. Я всё ещё люблю её, и она живет во мне. Мы живы, пока живы наши мечты.
Исход
Вайми беззвучно парил в центре своей комнаты, — пустой металлической коробки, усеянной изнутри множеством антенн и волноводов. Экранов не было, но не было и необходимости в них: симайа и без приборов могли превращать поток сигналов в изображение.
Потом Вайми принял свою обычную форму, и, когда часть стены беззвучно ушла в сторону, выплыл в коридор. Это получилось у него естественно-бездумно: он был симайа уже четыре тысячи лет, не считая прожитых в Найнере. Удивительное время, — лучшее в его жизни, — но он сам положил ему конец. Его дети не должны были жить в иллюзиях. Он и Йэллина дали им свободу, — но, когда это случилось, Найнер просто исчез. Сама его плоть стала плотью мириадов Детей Найнера, — таких же симайа, как и он сам. Их было невообразимо много. Цивилизация, которую они создали, вобрала в себя Йэннимур, как океан вбирает в себя каплю, и Йэллина, Создательница, вела их. Но для Вайми в этом прекрасном будущем не нашлось места: не золотой айа, не сарьют, не человек, он с каждым годом всё острее чувствовал, что не принадлежит к этой Реальности, — и это, в конечном счете, привело его сюда, в единственное место, которое он по праву мог называть домом. Так он и Охэйо нашли друг друга, — две потерянных души, изменивших мир более всех прочих, но потерявших слишком много, чтобы жизнь сохранила для них какой-то смысл. У них не было никакого желания оставаться в ней, — а вскоре появилась и возможность её покинуть.
За тысячу лет Культуры Хары Хеннат усовершенствовали транслайнер: теперь он мог прыгать не только в пространстве, но и во времени, выпадая из его хода. Правда, лишь в одну сторону: в будущее.
Они мчались вниз по реке времени. Вначале было трудно отыскать следы совершенных ими изменений, потом они стали более заметными. Дети Хары находили друг друга и росли, и Вайми видел ступени этого роста: сначала города, потом орбитальные станции, потом не-планеты.
Они так и не узнали, как далеко распространились их творения. Дети Хары не стали сверхрасой, какой был Йэннимур, запертый в своем Объеме. Они свободно проникали из Объема в Объем, не изменяя их реальности, а приспосабливаясь к ней. Уже никто из них не помнил самого Начала. Никто не помнил, что их породило отчаяние одного существа, его желание исправить допущенную не им ошибку.
Через двести тысяч лет Дети Хары были везде, — рядом с любой разумной жизнью жили марьют и сарьют. Они иногда воевали, — с другими расами и их Реальностями, — но это не могло замедлить их роста. Основа их жизни, заложенный Охэйо фундамент был неколебим: нельзя было стать сарьют, живя бесчестно, и это определяло всё. Вселенная отныне принадлежала людям, и так предначертанное было исполнено.
Конец
