— Это парящее крыло, с его помощью можно летать по воздуху. Но оно ещё в разработке, мы его испытываем и вносим исправления в его устройство...
— А что это они делают? — полюбопытствовала девушка, имея в виду женщин-кошек у летательного приспособления.
— Чинят крыло после... гм, последнего испытательного полёта, — усмехнулась княжна. — Он вышел не очень удачным.
— А как на нём летают? — ощущая в груди свежий, волнующий холодок восторга, пожелала узнать Дарёна. Вновь приникнув к трубе, она предположила: — Этими крыльями надо махать, как птица, да?
— Нет, крыло просто парит в воздухе, — прозвучал голос Светолики в щекотно-тёплой близости от её уха. — Говоря в двух словах, надо взобраться на возвышенное место — гору, холм или обрыв — и позволить ветру подхватить крыло. С помощью руля — вот эта треугольная рама и есть он — можно управлять полётом. Ветер, само собою, должен быть хорошим.
— Ну и ну, — восторженно пробормотала Дарёна. — Удивительно!
— И довольно опасно, — заметила княжна. — Ежели упадёшь на землю, можно все кости себе переломать или вовсе до смерти убиться. Нужна большая сноровка, чтобы управляться с крылом.
— Ох, — вздрогнула Дарёна и отпрянула от трубы с захолонувшим сердцем.
Руки Светолики с затаённой лаской опустились на её плечи.
— Да. Поэтому даже не проси меня дать тебе попробовать полетать на нём. Я скорее сама разобьюсь в лепёшку, чем позволю, чтобы с тобою что-нибудь стряслось... Особенно теперь.
Дарёна несколько мгновений выдерживала тёплое прикосновение ладоней Светолики, а потом смущённо высвободила плечи.
— А эти твои изобретения... — начала она.
— Нельзя сказать, что они в полной мере мои, — перебила княжна. — Как ты, быть может, помнишь, я вылавливаю их... в мутной реке времени. Я только читаю их там и пытаюсь воплотить в жизнь. В тех временах, откуда они приплывают ко мне, люди уже не прибегают к помощи волшбы: её им заменяет наука — достижение человеческого ума, дерзкого, беспокойного, ищущего... Да и самих богов, кажется, уже нет.
Крепкий высотный ветер трепал волосы Светолики и концы её кушака, а в её глазах, устремлённых в солнечную безмятежную даль, Дарёна увидела тень той же тревоги, которая омрачала лоб Млады.
— Как это — нет? — прошептала она.
— Боги засыпают, — вздохнула княжна. — Отец всех наших богов, Род, заснул уже так давно, что никто не может сказать, когда именно... Хотя знаешь, я не совсем уверена, что образы этих изобретений приходят мне из нашего мира. Порой мне кажется, что это какой-то иной мир.
— Иной? А разве их много? — ощущая холод мурашек от этих откровений, едва слышно спросила Дарёна.
— Кто знает, — молвила Светолика, задумчиво прикусив губу и ловя в прищур ресниц летний простор, залитый жарким солнцем. — Это не исключено... Есть же, к примеру, Навь, созданная сама знаешь кем. — По-видимому, Светолика не стала произносить имя тёмной богини, чтобы оно не вторгалось в этот светлый и ласковый день своим леденящим присутствием. — Может, есть и другие миры... Впрочем, всё это лишь догадки.
Жутковато-холодной тайной веяло от её слов, и Дарёна невольно поёжилась среди густой летней жары. Далее последовала долгая прогулка по владениям княжны: Дарёна увидела зелёные нивы, обещающие дать изобильный урожай огороды, привольные пастбища... Всюду княжну приветствовали почтительно, но с искренними улыбками, а она не заносилась перед простыми работницами, держась со всеми просто и дружески. Судя по тем разговорам, которые она заводила, Светолика была сведуща во многих областях: с земледельцами она могла со знанием дела беседовать о посевах, погодных приметах, тонкостях хозяйствования на земле, со скотоводами — о заготовке кормов, о болезнях скота, о молоке, мясе и шерсти, а кузни были предметом её особого внимания. Княжна собрала у себя много молодых мастериц, открытых ко всему новому и готовых на дерзкие опыты; они ковали составные части к загадочным устройствам, не столько повинуясь приказу госпожи, сколько из неподдельной пытливости ума и жажды познания. Будучи сама увлечённой и деятельной, Светолика умела увлечь и других. Чистый голубой хрусталь её взгляда обладал свойством зажигать свет воодушевления в глазах всех, кто с нею говорил: этот огонёк передавался им и уже не угасал.
— Ты столько всего делаешь, госпожа, — сказала Дарёна, поражаясь размаху этой кипучей деятельности. — Как тебя на всё это хватает?
— На самом деле не хватает, — со смехом ответила та. — Как бы я желала, чтобы день длился в три раза дольше! Сколько бы тогда можно было успевать! Неизмеримо больше...
В круговерти впечатлений Дарёна забыла обо всём на свете. Этот день обрушил на неё такую яркую мощь солнца, ветра и неба, что она мучительно захлебнулась в ней и пошла ко дну. Её словно завалило ослепительно сверкающими глыбами льда, под которыми не было сил двигаться и дышать; ещё несколько мгновений назад она склонялась к бутонам роз в цветнике, чтобы их понюхать, и вдруг очутилась в незнакомой комнате, расписанной по стенам и потолку золотыми жар-птицами. Её ослабевшее тело тонуло в мягких просторах роскошной постели, а над нею склонилось встревоженное лицо Светолики.
— Ох, Дарёнушка, прости! Я увлеклась и совсем запамятовала, что тебя следует беречь. Ты, должно быть, утомилась.
Несколько глотков родниковой воды с горем пополам привели Дарёну в чувство, а пробившие три часа пополудни колокола на башне гулко ошарашили её: ужин! Млада! Ей давно следовало быть дома и хлопотать у печки, чтобы к возвращению супруги успеть всё приготовить.
— Благодарю тебя за ягоды, княжна, и за твоё гостеприимство, — пробормотала она. — Задержалась я у тебя, а о том и забыла, что домашних дел невпроворот... Пора мне.
— Отдыхать тебе сейчас нужно, а не по хозяйству надрываться, — серьёзно покачав головой, сказала Светолика.
От её взгляда Дарёну накрыло звенящей лихорадкой.
— Я вовсе не надрываюсь, мне это в радость, госпожа, — поспешила заверить она. — Счастье и любовь сил придают. Это я на солнышке, видать, перегрелась, вот и нехорошо стало... Я воду из реки Тишь пью, с ней я горы своротить могу!
— А... Ну, это другое дело, — улыбнулась Светолика. — Тишь — великая сила. Ну что ж, спасибо, что заглянула в гости, Дарёнушка... Рада была с тобою повидаться. Завтра будет сбор черешни, приходи с корзинкой, ежели захочешь. Всё, что соберёшь — твоё.
На прощанье она хотела подарить Дарёне охапку роз из цветника, но та отказалась: что могла подумать Млада, увидев цветы?
На кухонном столе лежала свежая рыбина, уже почищенная и выпотрошенная. В животе у Дарёны нехорошо ёкнуло: значит, Млада заглядывала в обеденное время, а её не было дома... Чувство вины мягкой, но беспощадной лапой сдавило сердце. Ничего дурного она как будто не сделала, но дышать стало так трудно, словно она втягивала в лёгкие не воздух, а тесто. Нельзя было потакать бессовестному лакомке, сидевшему у неё внутри, не следовало так много времени проводить со Светоликой. Как двусмысленно это выглядело со стороны!
Кромсая рыбину на пласты, Дарёна выронила нож. Усталость давила на плечи и виски, поясница и ноги гудели. Несколько глотков чудесной воды стали бы её спасением, но она отчего-то боялась идти в Кузнечное... Ей мерещился осуждающий взор матушки Крылинки, от которой, как и от её супруги Твердяны, ничего нельзя было скрыть. Уж наверняка она скажет: «Ты теперь не свободная девица, а жена. Нельзя вести себя подобно легкомысленной ветрогонке и бросать тень на себя и супругу такими встречами!» Пахнущими рыбой пальцами Дарёна смахнула слезинку. Надломно ныла переносица, словно тая в себе ядовитый зародыш воспаления, а дыхание вырывалось лихорадочным бредом, суша губы.
Порванными бусами остатки сил раскатились по полу, но Дарёна собрала их в горсть и кое-как испекла пирог.
...Ей виделся черешневый сад, полный бегающих детей. Солнце заливало его косыми лучами, играя на багряных и янтарно-жёлтых гроздьях ягод, и детские руки тянулись к этим сверкающим сокровищам. Озорные кошки-подростки с перемазанными соком ртами носились, играя в догонялки, юные белогорские девы чинно собирали ягоды в маленькие туески, чтобы потом медленно и вдумчиво смаковать их, стоя в сторонке, а среди всего этого весёлого беспорядка смеялась княжна Светолика. Окружённая детьми, она сияла им вечерним теплом ясного взора, соревновалась с ними в стрельбе косточками, а самых маленьких катала на себе и кружила, подбрасывая в воздух. Такая Светолика нравилась Дарёне куда больше той загадочно-задумчивой, недосягаемо умной изобретательницы, сыпавшей мудрёными словами — простая, весёлая, тёплая, обожаемая детьми за этот ежегодный праздник урожая, который она устраивала в своём саду. И всё-таки странным образом похожая на Цветанку...
Дождливый сумрак влажно шелестел, а попытка пошевелиться на печной лежанке вызвала у Дарёны тоскливый тошнотный отклик внутри, словно её с позором изгнали из черешневого сада... Горьковато-сладкое, ягодно-солнечное послевкусие внезапно кончившегося сна наложилось на явь с её серыми мокрыми сумерками, запахом рыбного пирога и... забытым снаружи на верёвке бельём.
Дарёна выскочила во двор, шатаясь от слабости. Слишком поздно: развешанные для просушки вещи намокли до нитки и отяжелели от воды, к чему их уже снимать? Пусть уж теперь полощутся... На несколько мгновений растерянность задержала её под струями дождя, и Дарёна едва сама не вымокла, но пересилила неподатливую заторможенность тела и укрылась под навесом, прилаженным над дверью. Блестящие от влаги доски настила скрипнули под шагами, и она вздрогнула всем сердцем, увидев вымазанные грязью носки сапогов и полы плаща травянисто-болотного цвета.
— Ладушка, ты чего тут стоишь? Меня, что ли, встречаешь?
Стальные щитки на груди Млады обожгли оружейным холодом ладони Дарёны, а глаза острыми сапфировыми гранями взрезали набухший, раздувшийся нарыв с виной. Обвив руками плечи женщины-кошки, покрытые сырой тканью плаща, она забормотала шершавыми, пересохшими губами:
— Младушка... прости меня. Помнишь, я тебя про сладкую вишню спрашивала? Очень мне её хотелось... И я нашла её с помощью кольца. Черешнею она зовётся, а растёт в саду у княжны Светолики. Я в гостях у неё побывала... Она мне всё показала... Часы башенные, трубу дальнего видения, парящее крыло, на котором человек может летать в поднебесье... Цветник с розами. Поля и огороды свои... Словом, все владения... Мы гуляли долго, разговаривали... Я черешни наелась. Долго я там пробыла, но ты не беспокойся, ужин состряпать я успела! Пирог ждёт тебя... Прости, Младушка, я не должна была с княжной видеться... но очень уж мне ягод хотелось! Так хотелось, что я не... мо... гу...
Последние слова, прерывистые от слёз, почти слились с шёпотом дождливого леса. Влажный холод порождал дрожь, челюсти сводило, щёки лихорадочно горели, а пальцы сковало ледяной невыносимостью... И невозможным, непостижимым спокойствием глаз Млады.
— Давай-ка в дом. Ну-ну, шагай, нечего здесь мокнуть...
Домашнее тепло казалось преувеличенным, рыбно-клейким, душным, но Дарёна считала себя недостойной его: уж лучше бы ей мокнуть снаружи, как забытое ею бельё. Млада снимала воинское облачение, а в её взгляде звенело суровое поднебесное спокойствие снежных шапок на вершинах гор.
— Вкусные ягоды? — только и спросила она, вешая промокший плащ к тёплой печке.
Дарёна смогла ответить лишь дрожащим от слёз кивком.
— Ну и на здоровье. А свобода — это испытание, ладушка... Не каждому она по плечу.
Смысл слов ускользал от ума Дарёны, но сердце смутно чуяло его подоплёку и мучительно болело. А Млада, переобувшись в домашние чуни, устало оперлась на колени руками.
— Где-то принято держать жену в строгости и каждый её шаг проверять, а мы даём ей волю и доверяем, — молвила она. — Я тебе верю.
— А я подвела тебя, — сорвалось с губ Дарёны, подёрнутых плёнкой сухой горечи.
Млада поднялась и положила ладони на печной бок, греясь теплом домашнего очага.
— Ты рассказала всё или что-то утаила? Что-то ещё было? — спросила она через плечо.
— Ничего больше, — проронила Дарёна.
— Значит, не подвела. Ну, давай пирог, что ли.
Сжавшееся в холодный плачущий комочек сердце медленно оживало... Ставя пирог на стол, Дарёна едва не уронила его на пол — к счастью, Млада успела подхватить.
— Но-но! Не надо ронять наш ужин! — воскликнула она. И усмехнулась: — Не ела ты, что ли, целый день, что руки ничего не держат?
— Да так, слабость немножко, — пролепетала Дарёна, у которой от усилий по переноске пирога дыхание превратилось в беспорядочно-мучительную ловлю ртом воздуха.
— Воду-то пила? — озабоченно сдвинулись брови Млады.
— Сегодня — ещё нет, — чуть слышно ответила девушка. — Некогда было...
— Так, кушай — и на печку.
Дарёна не смогла до конца осилить огромный кусок, который Млада ей отрезала. Бельё так и осталось мокнуть под дождём, а её окутал уют жаркой печной лежанки; Млада после ужина куда-то исчезла, закутавшись в плащ, но у Дарёны не осталось сил даже на тревогу. Впрочем, скоро женщина-кошка вернулась и поднесла к её губам ковшик.
— Матушка Крылинка беспокоилась, оттого что ты не пришла сегодня испить воды из Тиши. Я сказала ей, что у тебя дел было много, так она взялась меня стыдить — мол, не берегу тебя, не помогаю, всю работу по дому на твои плечи взвалила, а сама пальца о палец не ударю, — с усмешкой сообщила Млада, поддерживая ковшик в руке Дарёны, пока та пила. — Завтра мне в ночной дозор, а день свободный выходит, так что отдыхать будешь, а я уж как-нибудь сама управлюсь по хозяйству.
О Светолике и черешне не было сказано больше ни слова.
Утро сияло умытым, расчистившимся небом, солнечные лучи густо струились меж сосновых стволов. Дарёна снимала с верёвки бельё, которое она вчера проворонила, а Млада, сидя на ступеньках босиком и с закатанными рукавами, надраивала до блеска горшки: мочалка и озёрный песок были ей в помощь. Уже начищенные пять горшков гордо стояли ровным рядком, оставалось почистить ещё три.
— Ты что, опять голодная? Недавно ж завтракали вроде, — хмыкнула Дарёна, заметив хищный блеск в косом взгляде Млады на пташку, беспечно севшую на перила. — Там ещё полпирога есть.
— И то правда... Пойду-ка, ополовиню эту половину, — согласилась женщина-кошка, поднялась и прошлёпала босыми ногами в дом.
