Граница - новая версия. Часть вторая

Толмач вскочил на ноги, чуть не опрокинув стул.

— Магистр! А как же... — тут он замялся, не зная, как называть Тиселе, — гостья? А её... как его?.. цветок — куда его девать?

Магистр, который уже собирался уходить, затравленно обернулся и посмотрел на ученика. За завтраком он успел задуматься, и совершенно забыть о гостье, тем более, что девушка молчала, не поднимая глаз, и никак о себе не напоминала.

— Куда, куда, — недовольно проворчал Залемран. В этот день они завтракали позже обычного, уже после того, как принесли повестку сегодняшнего заседания. Скоро колокол пробьёт пять раз, и в это время следует быть на месте, а не то старики опять разворчатся. Как самый молодой в совете магистров, Залемран просто обязан был образцом всех добродетелей. — Пусть Кикса о ней позаботится.

Девочка вздрогнула, и магистр тяжело вздохнул.

— Ну, или позовите Фэлис, — предложил он. И чего девочка всего боится? Скорее бы уже её на север сплавить. — Пусть сделает... ну, сами разберётесь.

— А цветок? — вскинулся Танар. — Вы возьмёте его с собой?

— Нет, погоди, — вмешался Ковек, — она же говорила, что он не даётся никому в руки. Вы возьмёте нашу гостью с собой на заседание, магистр Залемран?

Залемран устало прикрыл глаза. Осень, сбор урожая, бесконечные заседания, а теперь ещё и это!

— Отлично! — засмеялся Танар и перешёл на имперский. — Так себе и представляю. Магистры решают какую-нибудь нудятину, про снаряжение караванов, и тут входит магистр Залемран, а с ним — дикое чудо из южных степей! И начинается всё сначала — поклоны, церемонии, потом Браннит ей ещё ноги вымоет... Ах, да! Тебе придётся идти с ними. Как же в таком деле без переводчика?

— Цыц! — не столько прикрикнул, сколько попросил Залемран. — Совсем от рук отбились. Цветок останется тут до вечера, ничего не случится.

— Но, магистр! — запротестовал Ковек. — Он же волшебный! Такие находки необходимо...

— Прежде всего необходимо работать! — прикрикнул Залемран, и сам поразился, как непохоже на самого себя он это сказал. — Вот что. Отнесите его в лабораторию. Ни в коем случае не нарушайте его целостность. Осторожно исследуйте магию, которую он распространяет вокруг себя, попытайтесь заставить её изменить окрас и направленность. Но чтобы к моему возвращению цветок остался целым, слышите?

— Но мы же должны сегодня... — снова запротестовал Ковек, но тут же сник под суровым взглядом учителя.

— Скажете — я велел. Займитесь цветком, и к моему возвращению сделайте чёткую схему, как я вас учил.

— А гостья? — пискнула Кикса и заработала свою долю неодобрительных взглядов учителя.

— А гостью займёшь ты. Только не вздумай выводить её из дома и уж тем более вести к Ланике! Одну тоже не оставляй. Сидите дома.

Он покосился на Тиселе. Та спокойно сидела и доедала поданный к завтраку поджаренный хлеб. Под взглядом волшебника ведьма встала из-за стола (есть, сидя на полу, ей запретили), поклонилась и сказала на своём степном наречии:

— Добрый хозяин, заглуши тревогу в своём сердце. Я останусь под пологом твоего шатра, пока ты не вернёшься с битвы. Благодарю тебя за привет, и ласку, и угощение. Воспоминание о дне нашей встречи никогда не покинет моё сердце.

Ковек добросовестно перевёл эту речь, и Танар сдавленно хрюкнул, пытаясь подавить рвущийся наружу смех.

— Лучше уж в битву, чем на заседание, — проворчал Залемран, поклонился гостье, кивнул ученикам, и стремительно вышел из столовой. Ученики переглянулись.

— Давай свой цветок, что ли, — грубовато обратился к ведьме Танар.

— Его ж только она может касаться, — напомнил Ковек.

— Ерунда! — безапелляционно заявил Танар. — Выдумки всё это суеверных дикарей, а этнографам думать неохота, что в степи, что в Элойзе. Небось не...

Он, не договорив, протянул руку к цветку, но почувствовал странное сопротивление и остановился.

— Ерунда какая, — пробормотал он.

— Что, не получается? — хмыкнул Ковек.

— Да ты сам попробуй! — предложил его приятель.

— Делать мне больше нечего, — отказался Ковек и повернулся к Тиселе.

— Я поняла ваш разговор, смелые витязи, — на степном наречии сообщила она юношам и поклонилась. — Укажите мне путь, и я принесу дар земли туда, куда вы пожелаете!

— Это она о чём? — ошалел Танар, выслушав перевод.

— Предлагает отнести цветок в лабораторию, если мы её туда отведём, — предположил Ковек.

— А сразу нельзя переводить по-человечески? — раздражённо спросил Танар.

— Сам бы попробовал, — обиделся Ковек, повернувшись к Тиселе, предложил ей следовать за ним и направился к двери. Ведьма ещё раз поклонилась, взяла цветок со стола, где он лежал в течение завтрака, и последовала за юношей.

— Где уж нам, мы в степях не воспитывались, — не остался в долгу Танар, и следом за другом покинул столовую. Кикса на всякий случай огляделась и стащила с тарелки кусочек поджаренного хлеба.

Едва Тиселе положила цветок на лабораторный стол, как Танар поспешил выставить её и Киксу из лаборатории. Ведьма нашла это решение правильным: в тесной комнате было неуютно уже втроём, а вчетвером там было попросту невозможно находиться. Кикса обиделась, запротестовала, но Ковек поддержал друга и девушкам пришлось уйти.

За дверями Кикса испустила тоскливый вздох, так похожий на завывание, что Тиселе чуть было не ответила ей на языке леса.

— Буду рада занять вас, леди, — уныло сообщила девочка. — Вы... не знаю там... Отдохнуть хотите? С дороги?

Ведьма принюхалась. Хозяин дома ушёл, толмач и его друг всё своё внимание уделили "чуду", а стоящая перед ней девочка могла воспользоваться только малой частью своей природной силы. Облегчённо выдохнув, Тиселе слегка распустила своё волшебство, и почувствовала привычный тоскливый голод вместе с пьянящим ощущением могущества. Могущества ведьмы.

— Я... нет... — осторожно начала она. Теперь Тиселе намного лучше могла говорить на языке тесных стен, но не хотела пугать девочку внезапной переменой. — Дева... отдых... радость... нет... новое... разговор... прошу...

— Ничего не понимаю, — отозвалась девочка, в самом деле не заметившая никаких изменений. — Ты, что, не хочешь отдыхать? Или что? Предлагаешь поговорить?

— Да, — радостно закивала ведьма. — Поговорить! Понимаю... сложно... попробую... прошу...

Кикса снова вздохнула.

— О чём мне с тобой говорить? — тоскливо спросила она и тут же уточнила: — У вас там в степях правда все так одеваются?

— Так? — переспросила в замешательстве Тиселе. — Нет. Не так. Тука.

Девочка недоуменно моргнула и повела гостью в свою комнату.

— Тука — это ты о своей тряпочке? У вас действительно так жарко? Или ты не мёрзнешь?

— Тряпочке? Нет. Не тряпочка. Тука! Да. Летом — жарко. Зимой — не мёрзнем. Стойкость, смелость, отвага. Презираем холод, боль, голод, жажду, страдания.

— Полоумные, — заключила Кикса и с внезапным интересом спросила: — а у вас правда девушки наравне с мужчинами себя держат? Что, и за кого идти замуж сами выбирают?

— Правда... — подтвердила уязвлённая пренебрежительным тоном девочки ведьма. — Нет. Муж — нет. Выбирает отец. Друга выбирают сами. Девушки выбирают. Отцу, матери — говорят.

— И, что же, они ни капельки не ругаются? — поинтересовалась девочка, открывая дверь своей комнаты. Несмотря на щедрую плату, поступающую от Огненного ордена, особой роскошью её комната не отличалась. Широкая и длинная каменная скамья заменяла кровать, лежащий на ней тюфяк был довольно тонкий, но подушка — мягкая, а одеяло тёплое и уютное даже на вид. Кроме скамьи в углу комнаты, в комнате стоял ещё плетёный ларь с пожитками девочки, грубо вырезанный каменный же стульчик. Да на полу лежала овчина.

Тиселе пожала плечами.

— Они не решают, кто будет другом, — уже совсем внятно объяснила она, переступая порог комнаты. Кикса закрыла дверь, прошла и села на стульчик, а ведьма опустилась на пол и уселась на овчине. Девочка завистливо подумала, что неизвестно ещё, кто из них удобней устроился, но располагаться на полу посчитала ниже достоинства цивилизованного человека.

— Здорово! — вздохнула Кикса. — А то, что Ковек говорил — вы правда ведёте себя наравне с мужчинами, пока вас не выдадут замуж?

— А вы? — спросила Тиселе, в упор посмотрев на девочку своими жёлтыми глазами. — У нас в степях я видела женщин в мужской одежде. Они говорили, что изучают нас.

— Это этнографы, — отмахнулась Кикса и снова вздохнула. Перемены с речью "варварки" она не заметила. — У них всё иначе. Ну, так как?

— Девушки — нет, — пояснила Тиселе. — Девушка выбирает друга, девушка может прийти в гости. Но — рядом мужчина, и девушка опускает взгляд. Нельзя спорить, нельзя кричать, нельзя возражать, нельзя сражаться.

— А если мужчины нет — что, и сражаться можно? — аж поддалась вперёд от азарта Кикса.

— Девушке — нет, — покачала головой Тиселе. — Зачем? С мужчинами нельзя, с женщинами ненужно.

— А... — разочарованно потянула девочка. — Ну, да. Этому ж учиться надо ещё, вон, Ковека с детства учили, и то...

— Меня тоже, — отозвалась Тиселе, догадавшись, что интересует девочку. — С детства учили. И мне можно. Я ведь не девушка. Не взрослая. На мне детский наряд.

— Эта твоя тука, да? А когда будет нельзя?

— Когда надену взрослое платье, — усмехнулась Тиселе. Под влиянием разговора в ней проснулась тоска по тем временам, когда она знала всего один язык, и мир был простым и понятным... пусть туда и входила смерть за день до совершеннолетия. Обычно ведьмы ничего не рассказывают о себе, но это оттого, что их попросту никто не слушает. А сейчас Тиселе было всё равно, насколько она раскроется перед своей случайной собеседницей. Ведьма устроилась поудобней, чуть запрокинула голову и затянула старую-старую песню-причитание, которую в степях пели девочки перед праздником совершеннолетия. Её хриплое пение, чужие, тягучие слова, странный ритм и отрешённое выражение лица так заворожили Киксу, что девочка сползла со стула на пол и, как заколдованная, слушала ведьму. Когда Тиселе замолчала, девочка вздрогнула.

— Какая красивая песня... А что это значит?

— Так поют у меня на родине, — ответила ведьма, сама подпавшая под очарования старой песни. — О том, стоит ли становиться взрослой.

— Жаль, я не говорю по-вашему, — вздохнула девочка. — Я бы тоже хотела знать...

Тиселе на миг задумалась. Даже лесной страж не слишком интересовался песнями её народа... Не стоит рисковать и раскрывать себя, но... кто узнает?

— Был... был один человек... из ваших. Эт-ног-раф. Перевёл. Мне мать пела. Она запомнила, как звучит. Языка не знала, звуки запомнила. Мне спела.

— Спой мне, — попросила Кикса. Тиселе прищурилась, по-кошачьи из-за едва разомкнутых век поглядела на девочку. Не зря она расспрашивает, не просто так. Но почему? — Спой.

Ведьма кивнула и снова тягуче запела, вспоминая слова, подобранные когда-то её отцом:

Уходи, уходи, моё детство,

Приходи, приходи, моя юность!

Я надену платье, платье белое,

Платье белое, подпоясанное.

Пойду в платье том на людское сборище,

А на сборище встречу витязя.

Опущу глаза, поклонюсь к земле,

Пусть возьмёт меня он в седло

Пусть умчит меня на заре.

Уходи, уходи, моё детство,

Приходи, приходи, моя юность!

Отдам брату коня, брату старшему,

Отдам братцу конька, братцу младшему.

Придут враги — не вступить мне в бой,

Не вступить мне в бой, не скакать верхом,

Не нестись на коне по степи.

Как придут враги — уведут в полон,

Уведут в полон — буду слёзы лить.

Уходи, уходи, моё детство

Приходи, приходи, моя юность!

Отдам сестре ножницы, сестре маленькой,

Ножницы острые, далеко куплены.

Пусть стрижёт волосы, да пусть жжёт в огне,

Пусть стрижёт волосы, детству радуется.

Мне не стричь волос, мне растить косу,

Отращу косу — замуж выдадут,

Замуж выдадут, я детей рожу.

Так постой-погоди, моё детство,

Не спеши, не спеши моя юность!

Состригу я волосы, не расти коса,

Не надену платья, платья белого,

Платья белого, подпоясанного.

Не отдам коня брату старшему,

Не отдам конька братцу младшему

Сама сяду в седло и поеду вдаль.

Зачем замуж спешить умной девушке?

— Да, — тяжело вздохнула Кикса. — А если девушку никто не спрашивает?

Тиселе ничего не ответила. Она полусидела, полулежала на старой пыльной овчине, и сонно щурилась на свет свечи. Тепло, еда, собственное пение... после всего этого ведьме не хотелось шевельнуть ни единым мускулом, а уж говорить... но внезапно в воздухе повеяло опасностью и в комнату ворвался запах — тяжёлый, удушливый запах огромного количества волшебной силы, вырвавшейся на свободу.

— Ты чего? — испугалась Кикса, увидев, как "варварка" внезапно приникла к полу и зарычала. Предостерегающих ноток девочка в её рычании не услышала. — Как там тебя... Тиселе? Что с тобой?!

Ведьма не ответила, и Кикса бросилась к двери, напуганная до дрожи мерцающим жёлтым огнём в глазах своей гостьи, странным изменением контуров её тела и жутким рычанием. Девочка выскочила из комнаты прежде, чем Тиселе опомнилась и закричала, чтобы волшебница сидела на месте, что за дверью опасно. Ведьма уменьшилась в размерах, вскочила на четыре лапы, и бросилась за девочкой.

Танар и Ковек послушно трудились над изучением цветка. Играли векторами, вносили изменения в рисунок магии. Осторожно, стараясь затронуть не само растение, а воздух вокруг него. Загадочный цветок не собирался расставаться со своими тайнами. Рисунок мало напоминал привычные схемы, и создавалось впечатление, будто неведомый озорник просто взял в руки кисть и нарисовал все изгибы и завитушки. А потом вдохнул в них магическую силу.

— Так не бывает, — решил Танар после того, как пятая аналитическая схема не дала никаких результатов. — Он не похож ни на растение, ни на талисман, вообще ни на что. По-моему, над нами кто-то подшутил, и это иллюзия.

— На иллюзорность мы его уже проверяли, — напомнил Ковек.

— Значит, это какая-то новая иллюзия, — гнул своё Танар. — Говорю тебе — такой дряни быть на свете не может! Ты посмотри, у него даже фона нет!

— Правда нет? — удивился Ковек.

— Только сейчас заметил? — раздражённо спросил Танар, но его злость пропала втуне: приятелю было попросту не до неё.

— Если нет фона, значит, это чистая магия, — предположил Ковек. — Но цветок же материален!

— Это новая иллюзия, только и всего, — не унимался Танар.

— Ерунда! Откуда в степи мастера иллюзий?

— А ты сразу этой пигалице поверил? — хмыкнул Танар. — Может, на ней тоже иллюзия, мы ж не проверяли.

— И степной язык она знает совершенно случайно? — возразил Ковек.