Граница - новая версия. Часть вторая

События, ни в одни записки не вошедшие

Глава первая

о том, как воспитывать ведьму

Тиселе сидела на дереве. Эта фраза не имеет никакого значения в городах, но глубоко удивила бы народ её матери: степняки привыкли держаться подальше от деревьев. Но их обычаи давно не волновали девушку. Что ей до степняков? Убить ребёнка беды у них не получилось и не получится никогда.

Вот новые её сёстры будут страшно злиться, если поймают. Ибо Тиселе — ведьма и не должна касаться ничего живого. Ничего и никого. Но, чтоб наказать ослушницу, её нужно для начала найти. Потом поймать и не дать вырваться, да ещё и защищаться при этом от ведьминских проклятий. Кому охота? Вот поэтому она сидела на дереве и никого не боялась.

Тиселе была ребёнок беды, дитя раздора. В ночь, когда она была зачата, погиб её отец, и в день, когда она родилась, потерпел поражение дед. После таких предзнаменований родное племя только и ждало, когда девочка вырастет. Тогда казнить её будет не стыдно. Доживи она до своих лет в степях, её мог бы убить первый встречный.

Людям тесных стен — народу её отца, попросту не было дела до случайного потомка. В лесу же её тайком побаивались и открыто не любили.

— Ти-и-иселе!

Зов прозвучал треском сучьев в ненастный день и шелестом сухой листвы под ногами. Лицо девушки осветилось улыбкой.

Ни в племени её матери, ни среди людей тесных стен, ни в потаённых лесных общинах не было ни одного человека, который любил бы девушку — или мог бы полюбить. И не было ни одного, которого любила бы она. За что ей любить людей? Она ведьма, ребёнок беды.

— Тиселе, я знаю, где ты прячешься! Слезай оттуда!

Но, как говорит единственное живое существо, не отдёргивающее руки при её прикосновении, потомок — это не предок, чего бояться?

Девушка ловко скользнула вниз и прыгнула прямо под ноги того, кого непосвящённые приняли бы за высокого юношу в старинной зелёной одежде. Но непосвящённые в этом лесу не появлялись.

— Два сучка хрустнули, — отметил юноша.

— Неправда, — обиделась Тиселе и бросилась к нему. В прыжке она уменьшилась, а юноша увеличился и привычным движением подхватил Тиселе. Устроил поудобней у себя на руках и почесал за ухом. Ведьма заурчала, как довольный котёнок.

— Мне лучше знать, — возразил юноша и осторожно придерживая девушку, уселся на землю.

— Угу... мр-р-р-р...

Не торопясь и вдумчиво, как будто это было делом высочайшей важности, лесной великан почёсывал ведьму, как люди чешут домашних любимцев. И ведьма урчала и извивалась, как кошка, и даже выпустила из подушечек пальцев острые коготки, которыми легонько била по ласкающим её рукам.

"Ещё одна вещь, которой не стоит учить маленькую ведьму" — мелькнула мысль у лесного стража, ибо это был именно он. А ещё не стоило учить менять своё тело и лазить по деревьям. Узнай тётушка, пришла бы в ярость, но... Страж, посмеиваясь, почёсывал девушку под подбородком, то и дело уворачиваясь от когтей.

— Голодная?

— Ум-р-р-р... — проурчала девушка.

— Ну, так ешь, не стесняйся.

На этот раз страж не стал одёргивать руку, и когти Тиселе прочертили четыре царапины на его ладони. Девушка поспешно прижалась к ним ртом и принялась слизывать кровь — золотистую, как древесный сок, сладкую, бесконечно заманчивую, всю пронизанную магической силой, да такой, что дух захватывало.

— Мр-р-р-р...

Пристроив девушку так, чтобы свободной рукой её и придерживать, и гладить вдоль хребта, страж уселся поудобнее и принялся ждать, пока ведьма насытит свой голод. Тот самый голод, из-за которого все живые существа и шарахаются от её протянутой руки. Ему бы шарахаться первым, убегать с проклятиями на устах, или хотя бы гнать как можно дальше. Чтобы не смела и носа показать из-за границ мёртвого леса. Здесь не жил ни один страж, и потому, никому не мешая, прятался Дом Заклятых. Вместе с ведьмой.

Но прогнать девочку, однажды появившуюся на полянке с венком белоцвета на голове, не поднималась не рука, ни ветви, ни корни.

— Было ли новое в Доме? — спросил страж.

— Ум-р-р-м-м-р... — отозвалась ведьмочка, украдкой, как будто страж мог этого не почувствовать, расширяя царапину.

Страж стиснул зубы. Сегодня питомица ещё голоднее обычного, видно, её не слишком баловали в его отсутствие. Когда девочка появилась на полянке (с тех пор там не выросло ни травинки), он сразу понял, в кого она может превратиться, но...

— Кто ты, дитя? — голос раздавался отовсюду, и девочка в диковинном степном наряде заозиралась по сторонам, зыркая из-под спутанных жёлтых волос янтарными глазами. Лес говорил на своём языке, языке шелестов, шёпота, воя, свиста и топота, но кто носит венок из белоцвета, тот поймёт любого, обладающего волшебной силой.

— Я — дитя беды, Тиселе, — просто ответила девочка. — Завтра я войду в силу и меня побьют камнями.

— Зачем? — В голосе послышалось негодование. Зачем люди убивают своих детёнышей?

— Потому что я не должна жить, — объяснила девочка без всякой горечи. Для неё всё было понятно и естественно, и, если странный голос из неоткуда так не считает — тем хуже для него. — Я дитя беды и приношу одни несчастья.

— А ты хочешь умереть?

— Нет, — ответила девочка и села, обнимая худые коленки. — Но я должна. Если они меня поймают. Среди деревьев не бывал никто из наших, тут меня не найти.

И она запрокинула голову и засмеялась. Венок съехал на затылок, а после упал на землю. Лес засмеялся вместе с ней, но Тиселе больше не понимала слов и испугалась. Она вскочила на ноги и оглянулась по сторонам, выискивая нору, в которую можно было бы убежать.

Вот хрустнул сучок. Она подскочила, как ужаленная, но бежать было поздно: на плечо опустилась тяжёлая и жёсткая рука. А вторая рука подняла с земли венок и бережно, как короной, увенчала голову будущей ведьмы.

— Они никогда тебя не поймают, — обещал лесной страж.

— М-м-м-р-р-р-у-у-у-м-м-р-р-р, — продолжала урчать ведьма, когтями раздирая беспечно подставленную ей ладонь — чтобы кровь не капала по капельки, а наполняла рот и стекала по коже. Страж поморщился и отвесил девушке подзатыльник. Жадничать её учить было не нужно, а отучивать бесполезно. — У-р-р-р...

— Тебе хватит, Тиселе, — мягко произнёс страж, когда ведьма перемазалась в золотистой крови с головы до ног. В тот же самый миг все раны закрылись, будто их никогда и не было, и высохли медовые подтёки на руке стража. Тиселе по-человечески пожала плечами, устроилась поудобнее и принялась по-кошачьи слизывать с себя кровь.

— Ты вернулся? — спросила она, приведя себя в порядок.

— Вернулся, Тиселе, — улыбнулся страж и, опрокинув девушку на спину, принялся чесать ей живот.

— Теперь будешь спать? — рассеянно спросила она, как будто ответ ничего не значил.

— Подрёмывать, — уточнил страж. — Спать в наше время нельзя, зазеваешься — в тебе просеку прорубят и спасибо не скажут.

— Хорошо, — отозвалась девушка и перевернулась на бок.

— Тебя не обижали? — небрежно спросил страж.

Он привёл девочку к тётке, Судье Заклятых. А куда её ещё было вести? Ни один человек не принял бы у себя ребёнка, пришедшего из леса, закидали бы камнями. Заклятые хотя бы не прогоняли ведьм, терпели их возле себя — но и только. Для сестёр ведьма — это палач, живое орудие Судьи, существо, которому не положены человеческие чувства. Отнять магическую силу и жизнь у жертвы, замести следы, разрушить чары городских пришельцев, укротить нежить — всё это стали требовать с Тиселе, едва она вошла в силу.

Если бы племянник Судьи не чувствовал что-то вроде ответственности за судьбу девочки... Если бы Заклятые чуть больше любили бы детей и не радовались возможности сбыть ведьмочку — хоть бы и лесному стражу... Страшно представить, что тогда бы выросло из Тиселе. Впрочем, и сейчас хорошего было мало.

— Нет, — равнодушно ответила ведьма. — Боятся.

"Ещё одна вещь, которой не стоило учить маленькую ведьму" — снова подумал страж. Умение постоять за себя очень ценно, но когда ведьма бросается на обидчицу выпустив когти, норовя вцепиться в горло или перегрызть сонную артерию... Зато в Доме поубавилось любителей указывать младшим их место.

— Хорошо, — отметил страж и почесал девушке основание хвоста... вернее, то место, откуда у Тиселе рос бы хвост, если бы он у неё был. Ведьмочка совсем разомлела. — Ты знаешь, я нашёл себе невесту.

— М-м-м-р-р-р-м-м... — отозвалась Тиселе, глядя перед собой бездумными глазами. — М-р-р-р-р-р...

— Я женюсь на ней, как только сойдёт снег, — сообщил страж.

— Ум-р-р-р-м-м-м...

— А что мне с тобой делать? — грустно спросил страж и убрал руки. Ведьма перестала урчать и перевернулась на спину. Во взгляде её медовых глаз не было ни капли разума, и отвечать на вопрос она не собиралась. — Затравят ведь или голодом заморят.

Тиселе оскалила зубы, среди которых выделялись острые кошачьи клыки и зашипела. Страж вздохнул — грустно и по-человечески. Ни одна хозяйка леса не потерпит у себя в хозяйстве ведьму, как женщины в людских селениях не терпят в своих кроватях клопов. И не станешь объяснять, какие эти клопы милые и одинокие создания, как им без тебя плохо и страшно.

— Да и выросла ты уже, — отметил страж, проводя рукой по груди лежащей у него на коленях девушки. Под той тряпкой, которую в степи считали подходящей одеждой для девочки-подростка, явственно прощупывались холмики грудей. — Пора тебе пару искать.

Ведьма оттолкнула его руку и свернулась клубком.

— Среди моих людей тебе делать нечего, — размышлял вслух страж. — Ты даже если захочешь, счастья им не подаришь. А в деревнях у дороги народ суеверный, на тебя спустят собак.

Тиселе глухо зарычала.

— С большой сворой ты не справишься, — строго сказал страж. — А в одиночку они и сами не полезут. Убежать-убежишь, но зачем тебе соваться?

Ведьма закрыла глаза и как будто потеряла всякий интерес к разговору.

— В город ведьмам и Заклятым вовсе дороги нет, — продолжал прикидывать страж. — Я и сам-то с трудом пробился, а тебе... Тиселе!

— А? — отозвалась девушка, открывая глаза. Совершенно нормальные, разумные человеческие глаза.

— Ты можешь сделать для меня одно дело?

— Могу, — немедля ответила ведьма и села прямо. — Говори.

— Я хочу отправить тебя на север, к огненным магам.

На лице девушки не дрогнул ни единый мускул, но страж поторопился прижать её к себе.

— Не навсегда, Тиселе, — заверил он. — Ты должна вызнать, в чём секрет их магии.

— Сделаю, — безо всякого выражения обещала ведьма. — Ты укажешь мне путь?

— Укажу, — заверил страж. — Но так просто туда не проникнуть. Сначала тебе придётся отправиться на северо-восток, где стоит город магов — тех самых, которые придумали заклятья от нежити. Разведай там, как попасть в замок огненного ордена, и возвращайся сюда.

— Сделаю, — повторила Тиселе. — Когда отправляться?

— Как можно скорее, — проворчал страж. Тиселе вскочила на ноги. — Стой! Вот торопыга. В город магов тоже не проникнуть так просто, а если и войдёшь — будешь прятаться по углам и уворачиваться от чужих башмаков.

— Пусть только попробуют, — хмуро усмехнулась ведьма.

— Ты там будешь одна, — напомнил страж. — Я ничем не смогу тебе помочь... и моей силы с тобой не будет. Здесь, в лесу, ты можешь изменяться как хочешь. Уменьшиться, вырастить шерсть, выпустить когти. В стране тесных стен так не будет. Как только тебя увидят, ты вернёшься в естественный облик...

Ведьма вопросительно взглянула на стража, и он пояснил:

— Станешь такой, какая ты есть. Нет, Тиселе, мы поступим иначе. Я научу тебя, что говорить и как себя вести, покажу тебе записи, которые украл в их архивах — там они хранят свою память обо всём...

— Я не умею читать, — прервала его речь Тиселе. — В лесу это не нужно.

— Зато понадобится в городе, — помрачнел страж. — Хорошо. Ты отправишься как только прочтёшь все архивы городских людей. Я отправлю тебя через круг белоцветов, и ты успеешь дойти до начала снегопадов. Зато обратно сможешь вернуться верхом на вьюге.

— Хорошо, — легко согласилась Тиселе. Из всех живых существ в мире только одно заслужило её беспрекословное подчинение. И это была не Судья Заклятых.

— Нет, нет, и нет! — повторяла почтенная Биро Итель, нервно расхаживая по своим покоям, которые в городе непременно назвали бы кабинетом. — Мальчик, ты сошёл с ума!

— Ты старше меня всего на четверть столетия, тётушка, — отметил лесной страж. Сейчас он мало походил на дикое чудовище из леса, куда больше — на воспитанного в глуши сына образованных родителей.

— Да, но я человек, — проворчала Судья. Её племянник скептически хмыкнул, но Заклинательница предпочла это проигнорировать. — А по вашему счёту ты сущий мальчишка.

— Будь я мальчишкой, матушка бы не заговорила о женитьбе, — возразил страж.

— А будь ты взрослым, ты бы не возился с этим желтоглазым отродьем! — огрызнулась тётка.

— Должен же кто-то возиться с ребёнком, — безо всякого выражения ответил страж. — Помнится, ни одна из вас не пожелала взять на себя это бремя.

— Ты бы ещё бешеную рысь притащил, — проворчала Судья. — Надо же додуматься — подобрать в лесу малолетнюю ведьму и подкинуть мне на воспитание!

— Тогда ты говорили иначе, тётушка, — напомнил страж.

— Тогда я надеялась вырастить из девчонки толковую ведьму, — вспылила Заклинательница.

— Растить надо было, — пожал страж плечами. — А не морить ребёнка голодом.

— Детёныша, — зло поправила Судья.

— Детёныша, — согласился страж. — Ну и что же?

— А то, что ты сбил девчонку с толку. В кого она превратилась твоими стараниями?

— Какая разница? — отмахнулся страж. — Тебе не было до неё дела, а теперь вдруг взялась за воспитание. Прикажи её выпустить, она не твоя больше.

— И ты думаешь, я отдам её тебе? — Заклинательница остановилась, скрестила руки на груди и строго посмотрела на племянника. — Ты хотя бы представляешь, во что ты превратил девочку?

— Меня это не волнует, — солгал лесной страж. — Она моя. Прикажи её выпустить.

Дверь "кабинета" была открыта и проходившие мимо стражи и Заклятые с любопытством заглядывали внутрь. Задержаться и послушать они не осмеливались: каждый наталкивался на злобный взгляд зелёных глаз и поспешно отступал. Племянник Судьи рыкнул, и его младшие братья — Волк-всех-волков и Медведь-всех-медведей — поторопились увести своих подопечных подальше. Остальные разбежались сами.

— Она не твоя, — резко ответила Заклинательница. — Пойми, Орсег, она — человек. Человек не может принадлежать...

— Нечисти, — подхватил лесной страж. — Нас ведь так называют в городах, на твоей родине, тётушка?

— Не говори так, Ор...

— И не называй меня по имени! — рыкнул страж. — Дурная человеческая привычка! За сто с лишним лет могла бы и отучиться!

— Сколько мне лет, не твоё дело! — резко ответила Биро Итель. Страж засмеялся: городские женщины скрывали возраст, стыдились прожитых лет. Лесные сначала убавляли, а потом, когда жизнь переваливала за середину прибавляли, чтобы вызвать почтение к мудрости опыта. В глубине души тётушка оставалась той молоденькой городской девочкой, которая бросилась в незнакомый лес на поиски пропавшей сестры.

— Не моё, тётушка, — согласился он. — Итак? Человек не может служить нечисти, а нечисть может служить человеку? Так выходит по-вашему?

— Дорогой мой мальчик, — начала Судья, но племянник перебил её.

— Ты ведь не находишь странным, что мои братья служат твоим сёстрам, тётушка. Заклятые разъезжают по лесам на оленях, волках и рысях, и это никого не возмущает. Они кутаются в меховые шкуры, они питаются свежим мясом, они всегда и везде чувствуют себя в безопасности. А почему? Неужто Олень, Волк или Рысь глупее твоих сестёр? Или, может, слабее? А, тётушка?

— Дорогой мой мальчик, — защищаясь от обвинений, Биро Итель протянула к племяннику руки, но Орсег остался холоден к проявлению родственной любви. — Не мне менять порядки, которые сложились задолго...

— Но ведь это ты их укрепила, тётушка, — перебил страж. — Ты собрала всех Заклятых здесь, в одном Доме, и ты следишь за каждой из них вот уже...

— Замолчи! — крикнула Заклинательница. Страж пожал плечами. Ему не было дела до унижений его братьев, среди которых лишь немногие были детьми его родителей: ему достались владения деда, убитого и едва не уничтоженного огненными магами. Духи-покровители населявших лес животных — стражи, как говорили балованные Заклятые, — приходились ему двоюродными дедушками, и лишь по традиции считались младшими братьями. Настоящих же братьев, сыновей его отца и матери, было немного. Волк-всех-волков, Медведь-всех медведей, Олень-всех-оленей, как их называли жители спрятанных в лесах поселений. Новые стражи пришли на смену тем, кого истребили люди во время нападения огненных магов и строительства королевской дороги. Попадись Орсегу дух-покровитель людей, допустивший такое, тому бы не поздоровилось, но именно этого существа нигде не было видно. Даже в главном городе молились не ему, а выдуманным богам, а в каменном капище — так Орсег называл храмы — не было никаких следов божественного присутствия.

— Вы равняете нас с животными, — вежливо, будто речь шла не о нём, заметил страж. — Страшно подумать, кем твои сёстры считают меня. Но почему? В тебе только одна жизнь, в любой Заклятой только одна жизнь, и даже в Тиселе только одна жизнь, к тому же отвратительно короткая. В любом из нас таится без счёта жизней. За что же вам презирать нас?

— Мальчик мой! — всплеснула руками Биро Итель. — Никто не презирает вас! И уж тем более не презирают тебя!

Орсег хмыкнул. Братья передавали ему, как называют его их подопечные. Дуб-всех-дубов. Было бы лестно, не придавай девушки этому имени уничижительный смысл. И чем им не угодило такое прекрасное дерево?

— Потому что я твой племянник, — вслух сказал страж. — Оставим этот спор. Верни мне мою ведьму и не стой больше у меня на пути.

— Ведьму ему верни, — проворчала Заклинательница. — Мальчик мой дорогой, ты напрасно хвастаешься своими жизнями, если собираешься и дальше возиться с этой девчонкой. Твоя мать...

— Ага! — воскликнул страж. — Теперь-то мы подошли к сути дела. Тётушка, ты не можешь уморить Тиселе только потому, что тебя об этом просила моя мать! Оставь ребёнка в покое!

— Это ты оставь ребёнка в покое! — топнула ногой Заклинательница. — В кого ты превратил девчонку? Что ты с ней сделал?! Почему она который день ничего не говорит, только шипит и отмахивается когтями?!

— Есть хочет, — спокойно ответил страж. — Вы её, небось, не покормили.

— Ведьма не должна получать магии вдоволь! Ведьма вообще не должна получать магию! Она отбирает её у врагов Дома!

— Что-то вам враги редко попадаются, — отстранёно отметил страж. — На такой кормёжке долго не протянешь.

— Не твоё дело!

— Ведьма моя, и дело моё, — возразил страж. — Тётушка, я всё ещё прошу. Вежливо. Отдай Тиселе, пока не случилось беды.

— Тебе жениться пора, а ты всё с ведьмой возишься, — проворчала Биро Итель. — Пожалел бы девчонку. Она и так из-за тебя малость с придурью, а женишься — последние остатки разума растеряет.

— Я собираюсь о ней позаботиться, — упрямо ответил страж. — Сам. Без твоей помощи.

— Сам, без моей помощи, — не унималась Заклинательница. — Это твоя забота — отправить девчонку на край света? Одну, разбирайся как знаешь?

— Она сама согласилась.

— Она бы и в костёр прыгнула, если бы ты приказал, — отрезала тётушка.

— Тогда это тем более не твоё дело.

Судья махнула рукой.

— Сбил с толку девчонку, теперь она у тебя вовсе на человека не похожа...

— Прикажи отпустить её и привести ко мне, — потребовал страж.

— Делай что хочешь, — устало ответила Заклинательница. — Хочешь сломать девчонке жизнь — ломай, я мешать не стану.

— Да с чего ты взяла... — оскорблённо начал страж, но тут в покои вбежала Тиселе. — Проклятье, чтоб я ещё раз её вам доверил!

Неделя, которую ведьма провела под замком в Доме Заклятых (Тиселе заперли сразу же, как стало известно о намерении девушки отправиться в город магов), не прошла для неё даром. И без того худая, теперь она казалась умирающей от голода, и в жёлтых глазах не было ни капли разума.

— Она упорствовала в непослушании, — надулась Судья. — И, кроме того, среди сестёр ни одна не готова делить магическую силу с этим чудовищем.

Орсег не ответил, ему было некогда. Вбежавшая девушка уменьшилась до размеров кошки, прыгнула и повисла на его руке вниз головой, цепляясь руками и ногами. Страж поморщился.

— Ешь, Тиселе, — разрешил он и скривился, когда ведьма принялась когтями и зубами рвать его руку. — Ешь вволю.

Лицо его тётки исказило крайнее отвращение.

— Это — твоя доброта?! — вскричала Заклинательница. — Это?!

— Я её кормлю, — упрямо произнёс страж. — А вы морите голодом.

— Ты превратил её в животное!

Страж засмеялся.

— Все твои сёстры, тётушка, давно потеряли человеческий облик. У одной птичьи когти, у другой вибриссы, как у кошки, у третьей язык как у змеи. Тебе ли меня упрекать?

— У них остались человеческие глаза! И человеческий разум. А Тиселе...

— А Тиселе хочет быть вот такой, — огрызнулся страж, сам признающий справедливость тёткиных слов. — Оставь её в покое, пока не поздно.

— Делайте что хотите, — вспылила Судья. — Но смотри — женишься, прогонишь девчонку, кормить её за тебя никто не будет.

— Значит, я не женюсь, — неожиданно мирно ответил страж и вышел из тётушкиных покоев. Ведьма так и осталась висеть на его руке.

Отобрав у Заклятых ведьму, лесной страж недолго думал, куда её нести. Кроме как к себе, в свой лес, чьим воплощением и душой являлся он сам, идти было некуда. Но на первых же шагах Орсег понял, как опрометчиво поступил, разрешив ведьме пить его кровь уже в покоях Судьи. Сам он в любой момент мог вернуться к себе с той же лёгкостью, с которой люди пробуждаются от дрёмы, но вот девушку надо было донести до границы, проходящей между мёртвым лесом и его собственным. Отнести, не обращая внимания, как она с каждым глотком пьёт его кровь и тянет силы. Будь страж у себя, он мог бы отдать и вдесятеро больше, будь он в гостях, одолжил бы у любого из бесчисленных родственников. Но здесь, в ничейных землях, он не мог потратить слишком много. Вернее, мог, но тогда бы проснулся бы у себя, бросив ведьму на полдороге. Чтобы перенестись вместе с ним, Тиселе была слишком материальна.

Пришлось стискивать зубы и идти, придерживая кусающуюся и царапающуюся ношу. С каждым шагом страж становился всё прозрачнее и мог вот-вот исчезнуть из "мёртвого леса". Если бы ведьма не пила его кровь, можно было бы принять "дикий" облик, так напугавший в столице леди Элесит, и протянуть лишние сто шагов. Но с открытой раной о таких фокусах можно было и не мечтать.

На беду из-за деревьев тварь за тварью выходила, жадно облизываясь, нежить. Её привлекала кровь стража, до которой эти создания были не менее падки, чем ведьма. А страж, опять же, не мог шугануть обнаглевших хищников иначе, чем угрожающим рычанием. Твари взвизгивали, отступали, и снова возвращались на тропинку. Орсег оскалил зубы. Если они нападут, его на драку не хватит. Убить стража у нежити не выйдет, потреплют изрядно, но рано или поздно он проснётся у себя как ни в чём ни бывало. А вот девушка останется на тропинке, и больше никогда с неё не поднимется. Стражу останется потом только подобрать косточки, чтобы закопать у себя и вырастить из них новое дерево в память о ведьме, которую не смог донести до дома. Нелепое утешение. Он снова зарычал, и перешёл на бег. Нежить не отставала, хоть и не торопилась нападать. А до границы ещё далеко. Страж побежал быстрее. Нежить всё не нападала, видно, ждала, пока он уберётся отсюда, оставив им насосавшеюся крови и сил ведьму.

— Не дождётесь, — по-человечески процедил Орсег. Нежить не отвечала. Эти твари не умели говорить, только преследовать и рвать добычу. Среди Заклятых считалось, что ведьмы занимают место духов-покровителей нежити, и могут заставить этих тварей повиноваться. Так и было, но, в отличие от стражей, ведьмы не могли вселиться в стаю нежити, стать её душой, разумом и чувствами. Не могли ведьмы и вселяться в отдельных тварей, как это иногда делали духи-покровители животных. Но самое главное: потерявший силы страж возвращается к своим истокам, так, Орсег, устав, на время сливался с лесом. Потерявшая силы ведьма пожиралась неблагодарными подопечными. И всё же она могла им приказывать — если бы находилась в сознании.

— Тиселе! — позвал Орсег и встряхнул девушку. — Очнись!

Ответа не последовало. Страж зашипел от бессильной злобы на тётушку и её "сестёр", которые довели ведьму до подобного состояния, но толку от этого не было. На бегу Орсег с размаху налетел на кочку и едва не покатился кубарем. Нежить радостно взвыла и подобралась ближе, но страж злобно ощерился и выровнял бег. Он бы никогда не споткнулся, если бы не впившаяся в руку ведьма, но, если бы не она, ему бы вовсе не пришлось бы бежать.

— Замкнутый круг, — произнёс вслух Орсег. Кочка на тропинке была ровно посередине пути, но сил у стража больше не оставалось. Похоже, пришло время отдирать от руки Тиселе и принимать бой. Там, за поворотом, должна быть удобная полянка, а ведьму можно будет подсадить на дерево. Плохо только, что нежить прекрасно лазает по деревьям...

Когда на тропинку перед Орсегом легла новая тень, до полянки оставалось всего несколько прыжков. Но их-то он и не успевал сделать. Сгорбившись так, чтобы прикрывать девушку от обнаглевшей нежити, лесной страж приготовился броситься на ближайшего противника. Человеческий череп на зверином теле — отвратительное сочетание. Люди не успокаиваются даже после смерти.

Бой был бы последним до самой весны, и всю зиму Орсег едва бы смог пошевелить хоть веточкой, но тут пришла помощь. Волчье тело (и только глаза у него были человеческие) проскользнуло между деревьями, и младший брат, не останавливаясь, схватил преграждавшую путь тварь за горло. Встряхнул и, мотнув головой, отбросил в сторону. На землю нежить осыпалась серой пылью. Волк чихнул, моргнул и поднялся на задние лапы, возвращая себе человеческий облик. Последними поменялись глаза, из людских сделавшись звериными.

— Балбес ты, братец, — непринуждённо, будто их не окружала стая нежити, заметил Волк и протяжно завыл. Твари отозвались — кто визгом, кто и вовсе жалобным скулежом, но убираться не собирались. Убить нежить можно было только волшебным огнём, который несли с собой люди. От всего остального они только рассыпались пылью, чтобы следующей ночью вновь воскреснуть. А в мёртвом лесу появлялись и днём. — Ишь! Обнаглели!

Орсег в ответ только оскалился. Поддержка брата была как нельзя кстати, и оба это знали.

— Балбес, — повторил младший брат и отломил нависавший над тропинкой сук. Прикинул по руке и с размаху опустил на хребет ближайшей твари — скелету, у которого руки росли на месте ног и наоборот. Тварь взвизгнула и рассыпалась пылью, как до того её предшественница. Это послужило сигналом: монстры помельче бросились наутёк, а оставшиеся кинулись на Волка, полагая необходимым разделаться прежде с ним. Младший страж рассмеялся и сбил первого ударом дубинки. — Упрямый дурак.

— Я уже побеседовал с тётушкой, — огрызнулся Орсег, отпрыгнув к ближайшему дереву. Тиселе не сознавала происходящее и не отцепить от его руки её не удавалось. Поэтому лесной страж завёл руку за спину, прижимая ведьму к стволу, чтобы нежить не могла добраться до девушки, и щёлкнул пальцами. В левой руке сама собой выросла дубина, не уступавшая размерами дубине брата. Будь он один, дрался бы клыками и когтями, но хрупкую, как все люди, девушку приходилось прикрывать оружием. Вовремя: к нему уже начали подбираться.

— Можешь же! — с завистью хмыкнул Волк, опуская свою дубину на морду очередного монстра.

— Могу, — не стал спорить Орсег, расправляясь с тварью, подбиравшейся к нему справа. — А ты мог бы и обойтись.

— Чтобы твари меня потрепали? — засмеялся Волк, ловя на дубинку прыжок крупной нежити, похожей на поросший шерстью скелет. — Это ж ты у нас деревянный, а я... сзади, братец!

— Спасибо, — рыкнул Орсег и отпрыгнул. Кинувшаяся на него тварь потеряла равновесие и распласталась на земле. Волк шагнул и ударом ноги сломал ей хребет.

— Кажется, всё, — огляделся он по сторонам.

— Убрались, — согласился лесной страж. — Заклятым стоило бы хоть иногда высовывать носы за двери своего Дома! Ни в одном лесу столько нежити нет, как здесь.

— Зачем им рисковать своими хорошенькими носиками? — засмеялся Волк. В отличие от большинства стражей, он не пошёл на службу ни к одной из сестёр и потому позволял себе не меньше вольностей, чем его старший брат. Сейчас он пестовал не вошедшую в силу молоденькую Заклятую, которой предстояло или вызвать его на поединок воли или распроститься со стражем, едва закончатся годы ученичества. Но дурочек вызывать Волка на поединок воли в Доме не находилось. — У себя они в безопасности, а за порогом... Есть мы, есть договор. Есть ведьмочка, которую всегда можно выдрать за уши.

— Им не стоило запирать Тиселе без пищи, — отозвался страж. Всё это время ведьма продолжала тянуть из него кровь и жизненную силу, хотя выпила столько, сколько хватило бы и на четырых.

— Да, нежить без неё распоясалась, — согласился Волк. — А ты всё-таки балбес.

— А ты слишком много времени проводишь возле людских поселений, — рыкнул Орсег, и, выпустив дубину (она немедленно исчезла), направился в сторону своего леса.

— Ты мог бы позвать меня, — настаивал Волк. — Или Медведя. Или Кабана. А пошёл один.

— Не подумал, — буркнул лесной страж. Его привязанность к подобранной ведьме была предметом многолетнего семейного обсуждения и осуждения.

— Зачем ты возишься с этой девчонкой? — непринуждённо спросил Волк, закидывая дубину на плечо и устремляясь за братом крадущейся походкой. — Подобрал бы волчонка. Его бы съела нежить, а я бы собрал обратно из косточек. Капелька крови, и вот опять бегает.

— Знаю, — угрюмо отозвался страж. После каждой охоты люди заваливали его лес костями, и приходилось ждать, пока братья соберут останки и вернут погибших животных к жизни. А человеческие кости не оживают, сколько над ними не колдуй. Не оживают совсем или становятся нежитью. Тиселе тоже станет нежитью, когда умрёт, если только перед смертью её не запоют сёстры-Заклятые. А умрёт девочка скоро: ни одной ведьме не суждено прожить больше одной человеческой жизни, это вам не Заклинательница.

— А знаешь — не подставлялся бы, — наставительно заметил Волк.

— И когда успел к человечьей дороге завернуть? — проворчал Орсег. — Так не у нас, так за каменными стенами разговаривают.

— Их стоит послушать, — отозвался младший брат. — Если б собаки не выли, я бы и в гости наведался.

— Лесных девушек мало? — хмыкнул Орсег.

— В лесу они все одинаковые, — по-человечески залихватски подмигнул Волк. — Русые, зеленоглазые и скучные. А в городах, говорят, всякие водятся, и все весёлые, как зяблики.

Лесной страж засмеялся. Они уже почти дошли, и он был благодарен младшему брату и за помощь, и за компанию, и за то, что не пришлось в который раз выслушивать, сколько вреда может принести лесу одна маленькая ведьма.

— Меня бы спросил, а не обозников слушал.

— Неужто соврали? — хохотнул Волк.

— Ни одной весёлой не видел, — заверил Орсег, переступая границу своего леса. Его тело побледнело больше прежнего, а после страж растворился в воздухе вместе с девушкой, которую нёс на руках. Младший брат прыгнул следом, и вскоре в лесу завыла волчья стая.

Глава вторая

о том, как путешествовать по чужим дорогам

В путь Тиселе тронулась в самом конце осени, когда до зимы оставались считанные дни. Сколько-то времени ведьма отъедалась и набиралась сил, сколько-то — послушно усваивала городскую науку. Сколько-то просто ждала, когда сделается достаточно холодно, чтобы грязь на дорогах превратилась в твёрдую землю. Снега дожидаться не стали: невысокой худенькой девушке было бы непросто пробираться сквозь сугробы.

— Да она к тому же у тебя замёрзнет, — заметил Волк-всех-волков, который последнее время частенько захаживал к старшему брату. — Кто ж зимой ходит в таких-то тряпочках?

Тиселе обиженно зашипела. По обычаю степей она носила одежду подрастающей девочки — шнурованные штаны и туку — полотно, прикрывающее грудь и живот, и на спине также стянутое шнуровкой. Свой наряд на взрослый Тиселе сменила бы лишь после праздника совершеннолетия, но ребёнка беды за день до праздника побивали камнями и девичье платье надели бы уже после смерти. Став Заклятой, Тиселе не согласилась признать себя взрослой без обряда, и со своими "тряпочками" не расставалась.

— Другая одежда на ней истлевает за пару вздохов, — отозвался Орсег и ласково погладил девушку по голой спине, зацепив шнуровку. Тиселе довольно заурчала и потёрлась щекой о руку лесного стража.

— Ведьма, — по-человечески вздохнул Волк и повёл плечами, как будто сбрасывая накинутый на них плащ. Был он, как и старший брат, одет в старинную одежду, сшитую их матерью — камзол и шоссы, только не зелёные, а серые, и ничего сверх того, ведь стражи не боялись холода. Но на землю упал настоящий плащ на волчьем меху. — Пусть наденет. Там её никто подкармливать не станет, замёрзнет.

Тиселе по-девчоночьи взвизгнула и бросилась к подарку. О таком даре она и не мечтала, не у всякой Заклятой был такой плащ. Тяжёлый и тёплый, он хранил едва ощутимый запах прежнего владельца — не тот, который чуют носом, но тот, который может уловить только страж, ведьма или нежить. Запах его магии.

— Зачем? — спросил Орсег, в упор глядя на брата. Тот пожал плечами.

— А ты разве об одном себе заботишься?

— Я не просил о помощи.

— Но не откажешься, — ощерился Волк. Орсег взглянул на подопечную, которая успела закутаться в плащ и сейчас блаженно мурлыкала.

— Не откажусь. Пойдём, Тиселе, я выведу тебя к кругу цветов. — И, оглянувшись через плечо, брату: — Я видел в их бумагах: есть один недалеко от города магов, у подножья восточных гор. Дня два, и она будет у цели, короче дороги не сыскать.

— А как ей в город попасть? — поинтересовался Волк. — Я слышал, ведьмы даже дороги к воротам не видят, а на стенах обжигаются.

— Пойдёт за заклинанием, — раздражённо пояснил страж.

— А как?..

— Это уж её забота, — огрызнулся страж. — Найдёт себе жертву, ведьму учить не надо. Ну, иди, Тиселе. От круга пойдёшь на запад, найдёшь рядом деревню, а от неё держись большой дороги, прямо в город приведёт. Там уж решишь, что делать.

Девушка кивнула. В последний раз прижалась к своему воспитателю, куснула на прощание и, чувствуя на губах сладкий вкус его крови, шагнула в круг белых цветов, вянущих не зимой и не летом, а только когда кто-то перешагивал с их помощью через дни и недели дороги. В нос ударил горьковатый запах, голова закружилась, а перед глазами всё сделалось белым-бело. А после Тиселе оказалась совсем одна, и за спиной её высились горы.

Ведьму и впрямь не надо учить, как искать человеческие поселения: столько жизней разом не могут не издавать сильнейший запах, по которому людей найдёт даже глупейшая нежить. А уж Тиселе немало переняла от лесных стражей и сейчас легко учуяла, где находится ближайшая деревня. Тиселе направилась туда напрямик, не тратя времени на поиски дороги или хотя бы протоптанной тропинки. При приближении к ограждающему деревню каменному забору она уловила и другой запах, доступный даже человеческому нюху. Дым, кислые похлёбки, нечистоты. Ведьма подняла верхнюю губу и тихонько зарычала. Когда она подошла ближе, в деревне завыли собаки, но люди нисколько не встревожились и не собрались проверить, чей приход встревожил животных.

Входа в селение ведьма не видела, мешали защитные заклятья. Будь они направлены на кого-то другого, ведьма легко бы их разрушила, но против этих оказалась бессильна. Не было видно даже идущей к деревне дороги. Ведьме оставалось только ходить вокруг и ждать. Рано или поздно появится кто-нибудь, на кого она наложит проклятье. А дальше просто. Дальше Тиселе знала, что делать.

К отвратительному запаху дыма примешивались и другие ароматы. Из нескольких домов пахло мясом, откуда-то тянуло свежим хлебом. У Тиселе требовательно заурчало в животе.

Тиселе обошла деревню, но никого не встретила, зато нашла подвешенный к забору ящик. Оттуда вкусно пахло, и девушка заглянула внутрь. Ловушек она не опасалась, лесной страж научил чуять любую за десять шагов. Этот же ящик был совершенно безопасен и открывался легко. Внутри лежала лепёшка, свежая и вкусная. Съев её, Тиселе утолила начинающийся голод, и даже не задумалась о том, кто и зачем спрятал здесь еду. К чему?

Теперь можно свернуться где-нибудь клубочком и уснуть, а волчий плащ надёжно защитит от осенних холодов. Ведьма уже принялась выискивать укромное местечка, но тут почуяла нечто такое, от чего забыла обо всём на свете. Повеяло волшебной силой. Не той, сладкой, как древесная смола, полной вековой жизни, какую Тиселе привыкла получать от лесного стража. Но совершенно незнакомой, хрустящей, яркой, богатой вкусами и красками. Такой силы ведьма ещё не видела, хоть и было в ней сходство с теми заклинаниями, которыми люди тесных стен ограждались от нежити и лесной жизни. Но те заклинания были словно бледное подобие приближающегося чуда. Запах доносился откуда-то издалека, откуда до гор ещё дальше, чем от деревни, и быстро приближался к ведьме.

Тиселе аж дрожала от неодолимого желания отщипнуть хоть немного из приближающегося лакомства. Орсег, конечно, предупреждал её. Это не чудо, не божество, это всего лишь маг, волшебник из числа людей тесных стен, и подобные ему ненавидят ведьм ещё больше, чем простые люди. И нельзя ставить под угрозу всю экспедицию (лесной страж любил блеснуть сложными городскими словечками), приближаясь к подобному человеку. Будь здесь сам Орсег, ему хватило бы и слова, чтобы остановить подопечную. Но Тиселе была одна. Вся во власти сладостного предвкушения, ведьма притаилась в тени забора, ожидая, когда человек подойдёт поближе. Подобраться на подходящее расстояние и прыгнуть на спину, перекусить горло и выпить всю кровь вместе с бурлящей в маге волшебной силой. Всей, без остатка.

Нет. Орсег сказал — не убивать. Мертвецы привлекают не меньше внимания, чем живые свидетели.

Тиселе выбрала заклинание. Маленькое, почти незаметное заклинание, которое в Доме Заклятых называли "полая тростинка". Как и все ведьминские заклинания, "тростинка" несла в себе и сколько-то "пользы", и сколько-то и "вреда". Судья и страж говорили о созидании и разрушении и ещё что-то совсем непонятное насчёт положительного и отрицательного векторов магический силы, но Тиселе их не понимала. "Вред" отнимал силу у законного владельца, а "польза" не давала ей раствориться в воздухе и по чему-то вроде трубочки переправляла к ведьме. Обнаружить это заклинание можно было только по крайнему опустошению, которое возникало, если отобрать слишком много. Но Тиселе не собиралась жадничать, она хотела только попробовать. Совсем немного.

На вкус городская магия оказалась ещё вкуснее, чем на вид и запах, и Тиселе, привязанная "тростинкой" как верёвкой, пошла за волшебником. Шаг за шагом, след в след, не глядя по сторонам и упиваясь дивным вкусом чужеродной магии. Ведьме едва хватало осторожности, чтобы не урчать от восторга.

Маг, казалось, ничего и не подозревал, и, потом, ведьма была аккуратна, и тянула волшебную силу очень медленно, стараясь скорее насладиться вкусом, нежели насытиться. Хотя магия человека казалась ярче и сильнее, чем магия леса, Тиселе видела, насколько её меньше, чем у стража. Ведь у людей не бывает больше одной жизни, даже у самых могущественных.

Вскоре ведьма обрадовалась, что Орсег запретил убивать в стране тесных стен. Едва человек прошёл через ворота, их увидела и Тиселе и поняла, что теперь может войти следом за ним. Только зачем? Страж не советовал заходить в деревни. Там тесно, все друг друга знают и слишком много собак. Гораздо умнее найти большую дорогу в город магов, и пойти по ней. Тиселе собралась оборвать "тростинку" и отправиться восвояси, но не тут-то было. Не успела ведьма развеять своё заклинание, как "тростинка" вдруг превратилась в верёвку, которая накрепко связала Тиселе и мага. Волшебник дёрнул заклинание на себя, девушка упала, и её потащило к воротам.

Против каждого волшебства есть своё средство, и есть способ победить любого человека. Это относится и к ведьмам, которые, хотя и могут отобрать магию или жизненные силы у кого угодно, совершенно беспомощны против хорошего отношения. Волшебная сила, отданная добровольно, на время лишает ведьму самой способности причинять вред (по этому поводу Судья обычно начинала совсем уж непонятное объяснение про изменение направленности векторов). А сила, взятая с бою или украденная, только делает ведьму опаснее. Именно по этой причине Орсег никогда не одаривал Тиселе своей магией, а всегда позволял ей рвать себя когтями, и именно потому ни одна Заклятая никогда не соглашалась "накормить" ведьму, как бы она ни страдала от голода.

Волшебник, из которого Тиселе тянула такую вкусную силу, недолго оставался пассивной жертвой. Вместо того, чтобы попытаться разорвать связь, он усилил её, пустив по "тростинке" больше магической силы, чем собиралась взять девушка. Это и превратило "тростинку" в поводок, разорвать который было не во власти ведьмы. Ворота деревни никак не охранялись, ночью на улице никого не было, и Тиселе, визжа и безуспешно хватаясь за всё подряд, очень скоро оказалась перед магом, который наматывал "тростинку", будто верёвку, на руку.

Тиселе увидела перед собой высокого человека в серой одежде: широких штанах и смешной короткой курточке, застёгнутой на блестящие металлические пуговицы. Ростом и телосложением он не уступал лесным стражам, и голова ведьмы едва бы достала ему до сердца, встань они рядом. Тиселе не умела бояться, но под пристальным взглядом мага ощутила беспокойство. Волшебник оказался совершенно не подходящей жертвой для её ведьминской охоты. В нём было больше сходства с хищником, сейчас слишком сытым и усталым, чтобы убивать.

— Ба! — воскликнул волшебник. — Степной ребёнок, это что-то новое! Как тебя угораздило забраться так далеко на север, малютка?

Тиселе ответила только злобным шипением. "Тростинка" не только удерживала её от бегства, она ещё и не давала напасть, и ведьма впервые в жизни оказалась совершенно беспомощной перед властью человека.

Волшебник шагнул к ней, собираясь поднять за шиворот и рассмотреть находку поближе, но волчий плащ от соприкосновения с враждебной магией просто-напросто исчез. Пальцы мага невольно соскользнули ниже, ухватили не туго затянутую шнуровку и сдёрнули с девушки туку. Обнажённая до пояса, Тиселе шлёпнулась на четвереньки и по-звериному ощерилась. Вийник (а мага звали именно так) опешил. Признав по виду и одежде уроженку степей, притом не достигшую принятого на её родине совершеннолетия, он вовсе не ждал и не мог ожидать произошедшего. Странная ведьма не ответила на вопрос, заданный на её родном языке, и как будто даже не поняла смысла. Он шагнул к ней, но она отпрянула от протянутой руки, метнулась в сторону и скрылась в тени ближайшего дома, оставив в руках победителя стянутую шнуровкой тряпку. Вийник вгляделся в темноту, но девушки нигде не было видно, и искать её не было смысла. К ночи холодало. Следовало позаботиться о ночлеге, благо, в этой деревне странствующие маги были не редкостью, и Вийника ждали.

На туке оставались прелюбопытные следы магии, которые кое-что напомнили Вийнику, и он взял с собой "трофей", чтобы снять слепок и изучить на досуге. Помахивая отобранной у ведьмы тряпкой, волшебник пошёл вниз по улице, в направлении, противоположном тому, в котором убежала странная девочка. Маг не сомневался в том, что она вернётся за своими вещами, и был полон решимости не отпустить одичавшего ребёнка без подробного расспроса и тщательного исследования. Все известные Вийнику ведьмы определённо владели человеческой речью и передвигались на двух, а не на четырёх конечностях. И ни одна не нападала на волшебников с такой обескураживавшей наглостью, как будто не имела ни малейшего представления о возможном отпоре. Это было странно, и это требовало изучения. Но в первую очередь самому Вийнику требовался отдых.

Тиселе со злостью смотрела в спину удаляющемуся волшебнику. Едва скрывшись с его глаз, она изменила облик, как учил её лесной страж, и сделалась покрытым коричневой шерстью существом, размерами не превышающим кошку. Только лицо у неё оставалось человеческим, и, пожалуй, очень не хватало хвоста. Зато были по-звериному цепкие пальцы, прекрасно подходящие для лазанья хоть по деревьям, хоть по стенам, как сейчас. В этом виде ведьме было спокойнее, чем в своём настоящем облике, и она меньше нуждалась в одежде. Тиселе по степной привычке не обращала внимания на такую "мелочь", как осенний холод, но обычай требовал прикрывать грудь. Лишившись и туки, и подарка волчьего стража, ведьма чувствовала себя ужасно несчастной и, сидя на сводчатой крыше ближайшего к забору дома, напряжённо думала, что делать дальше.

Будь она в лесу, ей ничего бы не стоило уменьшиться до размеров крысы, прошмыгнуть мимо человека и уволочь свою одежду, когда волшебник отвернётся. Но тут, в стране тесных стен, сбылось предупреждение воспитателя: ведьма потеряла значительную часть подаренных лесом способностей.

Тиселе внезапно сообразила, что не смогла бы перегрызть магу горло, даже если бы и попыталась. Теперь она всего лишь человек, с ногтями вместо когтей и с тупыми человеческими зубами вместо острых звериных. Ведьма зарычала от злости, а после перепрыгнула на крышу соседнего дома. Надо выследить мага, а после подобраться к его вещам, украсть туку и скрыться. В волшебстве людей тесных стен Тиселе разочаровалась. Вкусно, но слишком уж опасная добыча.

Маг тем временем спокойно прошёл по улице и постучался в один из домов. Ему открыли дверь, прозвучал тихий вопрос, ответ, и Вийник скрылся с глаз Тиселе. Тука скрылось в доме вместе с магом. Там же оказался и волчий плащ, который по нечаянности "приклеился" не к владелице, а к её одежде. Тиселе пробралась на нужную крышу, стороной обошла отверстие дымохода, откуда невыносимо тянуло пожаром. По стене спустилась к затянутому бычьим пузырём окну. Жилище людей тесных стен не слишком отличалось от виденных прежде, возле леса, разве что было более добротным и крепким. Ведьма замерла у окна и прислушалась.

Разговоры людей были для Тиселе слишком сложны и от того непонятны, но всё же она разобрала, что маг не собирался надолго задерживаться в деревне. На рассвете он уйдёт на несколько дней, а, может, и больше, потом вернётся, переночует и пойдёт по большой дороге в Карвийн. Это означало одно: туку необходимо украсть сегодня же. Маг же не расставался со своим трофеем, а нападать на него ведьма уже боялась. Надо отвлечь его, но как?

Ведьма вернулась на крышу, перепрыгнула на соседний дом, оттуда на следующий и остановила свой выбор на третьем, самом большом. Принюхалась и она убедилась, что попала туда, куда ей нужно. Уменьшилась до размеров крысы и принялась искать подходящую нору.

Попав внутрь дома, Тиселе притаилась в сенях и стала ждать.

Ждать ведьме пришлось не так уж и долго. В сенях появился хозяйский сынок, великовозрастный балбес, о котором родители не раз сокрушались, что толку от парня нет и, похоже, не будет. Наступил на что-то мягкое, пискнувшее под его ногой, выругал расплодившихся крыс и, разумеется, посмотрел на пол. От его взгляда ведьма, сжавшаяся на полу в комочек, внезапно выросла и перед ошарашенным парнем во всей красе предстала молоденькая девушка в одних только штанах. Парень отшатнулся, сглотнул, резким тоном сказал нечто непонятное, а после зло произнёс:

— Никакого житья от вас нет!

Тиселе зашипела, отвечая на чужую злость.

— Значит, оттуда? — спросил парень и ткнул пальцем в направлении Карвийна. — С гор выбралась?

Эта догадка смутила девушку, и она сама отступила на шаг. Откуда он может знать?

— Хоть бы оделась сначала! — продолжал ругаться парень. — Или приспичило? Так торопилась, что и платья было не натянуть?

Из глубины дома послышался мужской голос, спрашивающий, что случилось.

— Да тут одна... — дальше шло непонятное слово. — Опять с белоцветом напутала.

— Гони в шею! — последовал категоричный ответ. — Нам постояльцы без надобности.

— Слышала? — спросил парень ведьму. — Выметайся отсюда!

Тиселе заволновалась. Надо заставить людей позвать волшебника к себе, но как? Наслать проклятие, да так, чтобы они испугались. Тиселе смутно сознавала, что волшебник согласится лечить не всякую болезнь. Чем же его выманить?..

— Выметайся! — настаивал парень.

— Подожди... — взмолилась девушка с чудовищным акцентом, в котором смешался степной говор и произношение прошлого века. Она шагнула ближе, молитвенно протягивая к нему руки. Проклятие нельзя наслать вот так сразу, и ведьма тянула время перед прыжком. — Не гони... прошу... благодарность... много... что хочешь...

— Нам тут ваши ворованные деревяшки ни к чему, — отрезал парень и воровато оглянулся на дверь внутрь дома. Выражение лица Тиселе при свете лучины разглядеть было невозможно, и юноша видел только полуголую девушку, обещавшую отблагодарить его чем угодно. Ведьма уже почти вцепилась в смертного ногтями и зубами, когда парень заключил её в объятья. Прежде, чем Тиселе успела отпрянуть, её рот был закрыт поцелуем, и чужие руки легли на обнажённую грудь. Ведьма рванулась на волю, но не тут-то было. Мгновение ещё Тиселе пыталась высвободиться, а после ответила на поцелуй, вкладывая в него всю свою злую силу. Глаза девушки загорелись жёлтым огнём, и вскоре парень разжал объятия и схватился за голову. Она кружилась и одновременно разламывалась от невыносимой боли, руки горели, как будто парень хватался за раскалённую кочергу, губы, казалось, распухли вдвое.

Тиселе заставила парня наклониться к своему лицу и прошипела:

— Теперь ты знаешь, как целовать ведьму!

И отвесила оплеуху, даже без когтей прочертив четыре царапины на его щеке. После чего развернулась и выскочила за дверь так быстро, что прибежавшие на крик хозяева дома увидели только корчащегося от боли сына.

Тиселе повезло. Поднялся крик, и приехавшего из Карвийна волшебника осмелились побеспокоить, ведь болезнь "бедного мальчика" усиливалась с каждым мгновением. Вскоре начался озноб, а боль распространилась по всему телу: любое ведьминское заклинание питается силами самой жертвы и может длиться покуда она жива. Тиселе наградила парня только болью и лихорадкой, однако прикосновение колдующей ведьмы обжигает любое живое существо, и наказание получилось чрезмерно жестоким. Но к жалости ведьма была ещё менее способна, чем к страху.

Засев подальше от дома своей жертвы, Тиселе снова приняла облик маленького зверька и теперь ждала, когда проведать парня явится городской маг. Вийник явился не сразу. Он не был лекарем, ничего не смыслил в исцелении, и вовсе не хотел на ночь глядя идти осматривать больного. Но жители деревни почитали врачом каждого грамотного человека, а уж волшебника — любого — и вовсе принимали за великого целителя. Маг всё же сумел бы отделаться от настойчивых крестьян, но мать больного заявила, что "бедный мальчик" твердит о какой-то голой ведьме, которая напала на него прямо в сенях. Это решило дело. С проклятьями Вийник умел работать.

Тиселе не интересовалась ни спорами людей, ни судьбой проклятого ею парня. Она только ждала, когда разговоры закончатся, и можно будет без опаски забрать своё. Едва волшебник подошёл к дому жертвы, ведьма метнулась в оставленный им дом и вскоре выбралась наружу, сжимая в острых зубках свою туку.

О том, как Вийник разбирался в природе болезни и как полночи сражался с заклинанием, а после пытался отыскать в деревне следы злоумышленницы, Тиселе никогда не узнала. Она выбралась за ворота, поспешно оделась, приняла облик зверька размером с собаку и побежала по дороге на запад. Ведьма торопилась и убежать подальше от мага, и поскорее добраться до Карвийна.

Когда рассвело, Тиселе ещё бежала, и даже не чувствовала усталости, вернее, не обращала на неё внимания. Из осторожности ведьма вернула себе настоящий облик и дальше пошла на двух ногах, тщательно кутаясь в плащ. Впереди, на самом горизонте, виднелся город, и в утренней тишине раздался колокольный звон — два удара, разнесшиеся да тысячу шагов вокруг.

Страна тесных стен была не такой уж голой, как казалось ведьме по рассказом Заклятых. Вокруг расстилались поля, пастбища, в отдалении виднелись сады, а вдоль дороги росли деревья, но не те, к которым привыкла девушка — не могучие высокие стволы, каждый из которых пережил не одно людское поколение. Нет, деревья в стране тесных стен были скромные, как будто прирученные, и так же мало походили на южные леса, как комнатные собачки походят на волков. Никакой могущественный дух не жил здесь, и несчастные растения были предоставлены милости людей, которые при всём желании не могли бы позаботиться о деревьях так, как нужно. Вскоре этим печальным мыслям нашлось доказательство: Тиселе увидела поваленный ветром ствол, возле которого мирным сном спал одетый во всё грязное мужчина. От человека исходил сильный и неприятный запах.

При виде подобной картины Тиселе разъярённо зашипела. Выросшая в лесу девушка испытала ничуть не меньше негодования, чем благородная леди, узнай та, что какой-то пьяница вздумал спать на могиле её любимой бабушки. Ведьма не убила смертного только потому, что судьба дерева занимала её больше: сначала следовало оказать помощь или отдать последний долг погибшему. Ведьма подошла к дереву и внимательно его осмотрела. Оно было уже мертво, и мертво окончательно, однако никто и не подумал обеспечить несчастному достойное захоронение. Мысль о том, что дерево будет разрублено топорами, распилено пилами и сожжено в огне, наполнила Заклятую ужасом и отвращением. Но предотвратить это было в её власти. Ведьма обняла поваленный ствол, закрыла глаза и как последнее милосердие подарила дереву гниль и разрушение. Двумя мгновениями спустя ветер унёс труху, в которую превратился ещё недавно крепкий ствол.

— Покойся с миром, — прошептала девушка на языке степей и покосилась на спящего смертного. Он не проснулся, даже не шелохнулся во время колдовства, только развалился поудобнее и громко захрапел. Тиселе презрительно скривилась. Нет доблести расправиться с беспомощным врагом, и ведьме расхотелось убивать. К тому же столь крепкий сон пробудил любопытство девушки. Тиселе решила разведать, откуда он берётся. В этот ранний час на дороге никого не было; ведьма могла без помех разобраться в новой загадке.

Присев на корточки возле спящего, девушка осторожно положила руку ему на лоб. Умение насылать сильный и безмятежный сон могло пригодиться как в городах, так и в Доме Заклятых. Быстро ухватив причину, ведьма выдернула её, желая рассмотреть поближе. Спящий зашевелился и застонал. Ведьма отпрыгнула от него, изменила облик, взбежала-взлетела на ближайшее дерево и укрылась в его ветвях. А лежащий на земле мужчина произнёс резким тоном что-то непонятное и, схватившись за голову, вопрошал семерых богов, кто же наградил его таким жестоким похмельем и за какие грехи.

На дереве Тиселе разглядела свою добычу. Странный сон, после которого начинаются странные мучения, был вызван каким-то напитком. Неприятный запах был вызван им же. Ведьма досадливо сморщила нос, но всё же вытащила из смертного и его загадочную хворь, и неприятный запах. Внизу наступила тишина, сменившаяся благодарными воплями. Ведьма презрительно фыркнула и обнаружила, что к её находкам привязано ещё что-то и, потянув, вытащила из пьяницы неотвязное желание напиться. Находка Тиселе понравилась. Если загадочный напиток тут хорошо известен, то болезнь не вызовет никаких вопросов у жителей тесных стен. Удобно.

Пока смертный восхвалял семерых богов и клялся пожертвовать на их храм всё своё недельное жалование, ведьма спустилась с дерева, отбежала подальше и вернула себе человеческий облик. Едва она выпрямилась и огляделась, как на дороге появились первые путники — нагруженная телега, которую с трудом тащила пара волов. Девушка только успела отступить — по неопытности, она шагнула не на обочину, а на середину дороги, — как её чуть не сбили встречные всадники — двое мужчин в серых костюмах, которые торопились, чего Тиселе не знала, на инспекцию окрестных деревень.

— Прочь с дороги, замухрышка! — крикнул один из них, а второй добавил:

— Середина дороги не для таких, как ты, малютка! — и обидно хохотнул.

Они подстегнули коней, и ускакали быстрее, чем ведьма успела кинуть им в спины заклятья. Однако вняла уроку и от следующей телеги отскочила к обочине.

За первыми двумя телегами последовала третья, а там и четвёртая — окрестные жители свозили в Карвийн плоды последнего урожая. Стены города становились всё ближе и ближе, и ведьма уже ждала, что под её ногами вот-вот пропадёт дорога. Карвийн наверняка защищён не хуже, чем деревня. Девушка начала присматриваться к телегам, выбирая, на какую из них ей обрушить свои чары, чтобы потом пройти вслед за заклятьем. Но тут с ней поравнялась пятая, нагруженная не так сильно, как другие.

— Эй, малютка! — весело крикнул возница — пожилой усатый мужчина в потрёпанной старой одежде. — Не к чему тебе сбивать на дороге ножки, залезай-ка сюда. Э, да ты совсем босая! Куда смотрит твоя матушка — шубу справили, а обувки не нашлось! Да чего молчишь, язык проглотила?

Ведьма подавила желание отпрыгнуть и зашипеть и поспешно залезла на телегу.

— Ты... по-мог... доб-ро... та... м-но... го... бла-года... рю... — с трудом выговорила на чужом языке девушка. Она не столько испытывала настоящую благодарность, сколько не хотела оставить без ответа неожиданное доброе дело. Ведьмы вообще старались держаться подальше от бескорыстных людей, но сейчас Тиселе боялась привлечь к себе внимание. Смертный явно не ждал от неё отказа.

— Да ты совсем дурочка! — засмеялся возница, выслушав её сбивчивый ответ и приписав плохое произношение отсутствию ума. — И как тебя на дорогу-то занесло? Кто за тобой смотрит?

— Никто, — вполне внятно ответила ведьма и, подумав, пояснила, указывая на плащ: — по-да... рок.

— Шубу подарили, обувку нет, — изумился возница. — Видать, лишняя у кого-то была. Ну, показывай, куда тебя везти. До города точно доставим, а там видно будет.

— Даль-ше не на-до, — так же с запинкой ответила ведьма. — Най-ду са-ма. Бла-го-да...

— Не торопись, давай сначала доедем, — оборвал её возница. — Экая незадача — и поговорить с тобой не о чем, бедная крошка. Может, ты хоть свистеть умеешь, всё веселее, коли уж беседа не ладится.

Свистеть Тиселе умела отлично и, не желая оставаться в долгу у смертного, поторопилась исполнить его желание.

Глава третья

о том, как воспитывать волшебников

Магистр Залемран отлично помнил своё обещание до весны разобраться с болезнью леди Элесит, будь у него свободное время, конечно, занялся бы добытым у леди любопытным образцом магии сразу же по приезду. Однако именно времени у магистра и не было, так как его более старшие коллеги, вынужденные отдуваться за молодого коллегу во время его столичной поездки, сейчас поспешили нагрузить Залемрана обязанностями.

Теперь в доме у мага жило два юных балбеса, его личных ученика, которым он каждый день после обеда и до времени зажигания огней должен был преподавать своё искусство самым подробным образом. Зажигание вечерних огней магистр приветствовал едва ли не с большим восторгом, чем его ученики, которые отправлялись развлекаться и возвращались домой уже под утро. А утром Залемран должен был препроводить оболтусов на общие занятия, и затем самому приступить к обучению юнцов, ещё не выбравших наставников, азам всё того же искусства. Его собственные ученики тем временем получали знания у других магистров, чтобы по получении звания мастера иметь представления о самых разных сторонах волшебства.

Вечер, которого магистр ждал с таким нетерпением, увы, тоже не принадлежал ему. Коллегия сбыла ему самую непопулярную ученицу во всём Карвийне — юную Киксу, несколько лет назад обнаружившую способности к огненному волшебству и потому увезённую на север. Теперь Огненный Орден вернул девочку Коллегии, чтобы маги закончили магическое образование Киксы. И хотя старшие братья и сёстры Ордена пресекли саму способность волшебницы к огненному волшебству, среди магистров Коллегии не было желающих взять на себя заботу о ходячем источнике опасности. Девочки в отроческих летах весьма подвержены частой смене настроений, и никто не поручится, что печати на её способностях выдержат припадок бурного гнева или радости. Поэтому Киксу против всех обычаев и приличий поселили в доме холостяка-магистра, вместе с двумя уже взрослыми юношами и каждый день предоставляли самой себе. Обучение её проходило по вечерам, когда усталый Залемран уже был не в состоянии переносить вялость, с которой ученица встречала даже самые интересные разделы магии, и тупость, с которой она выслушивала самые простые объяснения. Однако же приходилось не роптать, а торопиться: в середине зимы девочка вернётся на север и вряд ли ей предоставят возможность второй раз пополнить своё образование.

Вообще говоря, своего дома у Залемрана не было. В Карвийне жилось лучше, чем в других городах королевства, здания не лепились друг на друга, на главных улицах могли в ряд проехать три повозки, и даже на самых узких не застревали широкие деревенские телеги с товарами, но всё же не каждый магистр мог позволит себе обзавестись собственным домом. Залемран снимал квартиру, в которой ученикам отводились комнаты для слуг, и жил на полном пансионе у владельца дома. Владелец, в свою очередь, арендовал землю у Коллегии и потому не мог брать с магистров больше трёх дубовых дощечек в неделю, а ученики и вовсе расплачивались работой. На юную Киксу всё это не распространялось: за неё платил Огненный Орден, и девочка жила едва ли не лучше самого магистра.

Так Залемран и жил, каждый день обещая себе выкроить время и заняться лесными чарами, пока в один прекрасный день его ученики не соизволили пропустить завтрак. Магистр пожал плечами: в это утро он, как назло, опаздывал, и не мог тратить время на поиски опаздывающих балбесов.

— Когда они появятся, передайте, что я ими очень недоволен, — бросил он владельцу дома на прощание. — И пусть пройдут к пятой беседке в центральном парке, занятия у них сегодня будут именно там.

— Не извольте сомневаться, магистр, всё передам, — поклонился владелец, и Залемран поморщился. Он так и не привык к своему новому званию, и до сих пор вздрагивал, когда к нему обращались "магистр".

Когда он вернулся к обеду, дома было так холодно, словно не топили с самого утра, а вскоре в гостиной квартиры, которую снимал Залемран, появился владелец дома и принялся за что-то многословно извиняться.

— В чём дело, милейший? — оборвал его магистр, и снова поморщился — из-за своего барственного тона. Эдак он вскоре станет похожим на столичных дворян, которые готовы отказывать себе во всём, лишь бы иметь возможность оскорблять две трети человечества. — почему в доме так холодно? Когда будет обед? И где эта пара балбесов?

— Не явились, магистр Залемран, — развёл руками владелец. — Воды не натаскали, печку не растопили, мы и обеда не готовили. Двор не метен, полы не вымыты, трубы не чищены...

— Хватит! — оборвал его излияния магистр, и владелец дома скомкал свою речь:

— Вот уж и не знаю, что теперь делать.

Залемрану захотелось схватиться за голову, и он с трудом подавил этот порыв.

— Почему вы не послали за мной сразу же? — спросил он.

— Я думал, они вернутся, — промямлил владелец дома, и его пухлые щёки трагически обвисли.

— Прекрасно, — процедил волшебник и хлопнул в ладоши. Звук хлопка, едва прозвучавший в гостиной, отчётливо раздался в самой дальней комнате квартиры, и вскоре перед магистром стояла юная Кикса. Девочка выглядела растрёпанной и испуганной, и Залемран с трудом подавил раздражение.

— Вы звали, магистр? — пролепетала она, опустив глаза к полу. Наверняка вместо учёбы, молитв или, на худой конец, рукоделия, спала или сплетничала со служанками. А то ещё они принесли последний роман про странствующих рыцарей, и весь день читали по ролям.

— Подойди сюда, дитя моё, — приказал Залемран. — В доме кошмарно холодно, ты не заметила?

— Нет, магистр, — пролепетала девочка.

Значит, весь день она провела в доме напротив, болтала с дочкой аптекаря, и вернулась только к обеду. Чего удивляться, что все его наставления оказываются забытыми к следующему уроку?

— Отлично, — заставил себя улыбнуться магистр. — А вот я заметил. Ты не видела с утра Танара или Ковека?

— Нет, магистр, — ответила Кикса и, кажется, приготовилась заплакать.

— И я нет, — подытожил Залемран. — Подождите-ка меня.

Владелец дома и девочка — один с надеждой, а другая с плохо скрываемым испугом — смотрели друг на друга и на магистра, а он подошёл к стоящему в углу гостиной бюро и быстро составил записку для коменданта Коллегии. Потом выдвинул ящичек, вытащил оттуда связку липовых дощечек и повернулся к ученице.

— Вот что, Кикса, — нарочито весело произнёс он. — Беги-ка сейчас на двор Коллегии, там всегда кто-нибудь околач... хм, сидит без дела. Выберешь троих и приведи сюда. Отдашь в распоряжение почтенного Борака, пусть сделают всё по дому. И — проследи, чтобы их покормили. Всё поняла?

Кикса кивнула и сделала шаг ко входу, но потом остановилась и обратила на магистра несчастный взгляд.

— Что ещё? — раздражённо спросил Залемран.

— А если они... — промямлила девочка.

— Что "они"? — поторопил её магистр.

— А если они откажутся? — выпалила Кикса.

— Откажутся поработать на магистра Коллегии? — хмыкнул Залемран. — Не думаю. А если тебя встретит комендант, передашь ему эту записку.

— А если он всё равно запретит их брать? — потянула девочка, и магистр едва не взвыл.

— Если он запретит, скажешь, что Огненный Орден будет очень удивлён, почему Коллегия не обеспечивает его ученице подобающие условия. А будет и дальше возражать — вот, возьми.

Девочка послушно взяла и записку, и связку дощечек, и магистр небрежно заметил:

— Если что-то останется — купишь себе сласти.

Он надеялся хоть так подбодрить ученицу, но вместо этого у девочки на глазах появились слёзы, и она бегом выбежала из гостиной.

— Что это с ней? — удивился Залемран.

— Так она же полненькая, — жалостливо отозвался владелец дома. — У них ведь как, у женщин, заведено: в девках худеют, а в браке толстеют, вот, она и расстраивается.

Магистр пожал плечами.

— Дикость, — пробормотал он. — Вот что, милейший, если меня будут искать — я в харчевне за углом. Надеюсь, вы накормите прислужников Коллегии, когда они сделают всю работу. Если Танар и Ковек не вернутся к вечеру, устройте где-нибудь прислужников, но чтобы с утра был завтрак. До вечера.

Залемран вернулся уже после зажигания вечерних огней. Учеников по-прежнему не было дома, и это уже заставляло тревожиться. Магистр дал себе твёрдое обещание завтра с самого утра начать поиски остолопов. Проще всего, конечно, было обратиться к коменданту и попросить выделить стражников, но Залемрану меньше всего хотелось признаваться, что он не в состоянии уследить за парой молодых балбесов. В конце концов, есть и магический поиск, и вряд ли Ковек и Танар так тщательно прячутся, чтобы их вовсе нельзя было отыскать.

К утру ученики не нашлись, и Залемран перестал верить в чудеса. Во всяком случае, такие, которые случаются без помощи волшебников. Завтракали втроём: сам магистр, юная Кикса и владелец дома, который уже который день неодобрительно косился на девушку. Сам почтенный Борак строго соблюдал старинный обычай, и женщины его дома садились за стол не раньше, чем мужчины из-за него встанут, но волшебницы по всей стране давно уже усвоили замашки дворянок, и спокойно позволяли себе сидеть за одним столом с представителями сильного пола, ездить верхом и — подумать страшно! — первыми проходить в дверь. Впрочем, Залемран подозревал, что отсутствие дочерей Борака за завтраками объясняется желанием того уберечь девиц на выданье от встречи с постояльцами. Жена же, напротив, всегда оставалась и, как велел обычай, прислуживала мужу и гостям за столом, сколько её ни просили не утруждать себя и сесть со всеми.

— Итак, — мрачно начал магистр, прикидывая, начать ему с магии поиска или отправить людей поискать тела учеников баграми на дне городского пруда, — они не объявились?

— Не объявились, магистр Залемран, — с тяжким вздохом, будто речь шла о его собственных детях, подтвердил владелец дома.

— Прекрасно, — процедил волшебник, и тут Кикса, и без того бледная и несчастная, поперхнулась. Борак взглядом указал на девочку подошедшей жене, и та от души хлопнула Киксу по спине. Та стукнулась грудью о стол, но кашлять перестала.

— Благодарю, — кивнул Залемран и перевёл взгляд на ученицу. — Дитя моё, ты хотела что-то сказать?

Девочка заёрзала на лавке и опустила взгляд.

— Говори, — приказал магистр. — Ты знаешь, где Танар и Ковек?

— Я... — выдавила девочка, вскинула глаза на учителя и снова потупилась. — Они...

— Говори, — с нажимом повторил Залемран. — Не бойся.

— Они у храма, милостыню просят! — выпалила Кикса. — Мне вчера Ланика рассказывала! Весь квартал знает, смеются все!

Ланикой звали дочку аптекаря, болтать с которой вовсе не следовало ученице Огненного Ордена. Но Залемран решил на этом не останавливаться: Кикса и без того боялась его до дрожи в коленях, хотя, видят семь богов (и особенно бог знания), он не подал к этому ни малейшего повода.

Вместо нравоучения он перевёл взгляд на Борака.

— Слыхом не слыхивал! — стукнул владелец дома по столу. — Некогда мне сплетни собирать, женское это дело!

— Тогда, может, ваша жена... или дочери... — предположил магистр.

— Они у меня не из таких, — густо засмеялся Борак, и Залемран понял: знают. Знают и не стали говорить, чтобы не злить постояльца. Думали: пусть сам догадается или кто другой скажет, а мы не при чём останемся.

— Превосходно, — прошипел он, и Кикса втянула голову в плечи. — И почему это мои ученики просят милостыню у храма?

— Так у них же денег мало, — удивился владелец дома, сам не заметив, как проговорился. — На что их в тюрьме содержать будут? Вот, с утречка отвели, в колодки заковали, и сидят, болезные.

— Ещё лучше, — мысленно схватился за голову Залемран. — А каким образом мои ученики оказались в тюрьме?

— Так позавчера же драка была на площади, — снова удивился его неосведомлённости Борак и переглянулся с женой. Дескать, вот они, волшебники-то, пока носом не ткнут, и не заметят, что у них под боком творится.

— Превосходно, — подытожил магистр. Встал из-за стола, не глядя принял у жены Борака полотенце, вытер руки и бросил полотенце на стол. — Кикса, пойдёшь сейчас в Коллегию, найдёшь магистра Браннита, скажешь, что я уступаю ему утренние занятия, он вчера просил.

— А если он?.. — тут же начала девочка, и Залемран едва сдержался.

— Хорошо, я напишу записку, — пообещал он. — Как доешь, пойдёшь в гостиную и возьмёшь на бюро. И, кстати, Кикса, если ты не любишь сладкое, это не причина плакать и убегать, когда тебе дают деньги. Купи себе ленты или бусы, или что там девушки любят. Зеркальце на худой конец или нитки для вышивания.

От этого совета Кикса почему-то насупилась и явно приготовилась расплакаться ещё горше вчерашнего. Магистр почувствовал, как его охватывает отчаяние. Что такого сделать с этой девчонкой, чтобы она перестала вздрагивать от одного звука его голоса, чуть что, заливаться слезами и начала, наконец, учиться?!

— Магистр Залемран, — поспешил вмешаться Борак. — Не стоит девочке ходить одной. Моя жена её проводит, если вы не возражаете.

— Не возражаю, — кивнул волшебник. Почтенная Фэлис слыла в квартале как самая рассудительная жена и добрая мать, и доверять её заботам молоденькую девочку было более чем разумно. Может, ей удастся внушить Киксе хотя бы немного здравого смысла.

Танар и Ковек в самом деле сидели у ступеней храма в обществе ещё пятерых типов самого разбойного вида. Судя по одежде, те были из ремесленного квартала, и потому колодки были надеты им на шею. Ученики Залемрана, в соответствии со своим положением, обошлись колодками на ногах, и могли сидеть более или менее удобно — особенно по сравнению с товарищами по несчастью. Рядом с узниками стоял стражник, а возле ремесленников а коленях рыдали скверно одетые женщины. Что до молодых волшебников, то они сохраняли неунывающий вид, пользуясь свободой рук, хватали прохожих за полы редингтонов и тянули на одной ноте:

— Смилуйтесь над убогими сиротинушками, подайте, ибо горек хлеб отчаяния и не утолит жажды вода позора. Подайте, люди добрые, смилуйтесь...

Прохожие смеялись, кое-кто хватался за тяжёлые трости, а женщины с визгом отпрыгивали: паршивцы норовили задрать им юбки. Но всё же перед учениками Залемрана лежали две солидные кучки липовых дощечек, и валялись обглоданные кости. На камнях можно было также заметить красные пятна: очевидно, волшебники угощались вином.

При виде учителя балбесы ничуть не смутились. Залемран частенько думал, что из его учеников Кикса, похоже, взяла себе почтение — за них за всех, а Тенар с Ковеком делят между собой способность учиться. Правда, последней им досталось не более одной порции на троих, но уж как есть.

— Добрый день, почтенный, — сухо поздоровался со стражником магистр, игнорируя учеников. — По какому праву вы позорите Коллегию магов?

Стражник тоскливо огляделся по сторонам, не увидел ничего утешительного и даже перевёл взгляд на небо, будто ожидая там поддержки, раз уж не нашёл её на земле. Он принадлежал к городскому ополчению, подотчётному только совету Карвийна, а последний, в свою очередь, руководился собранием магистров. Настаивая на выполнении закона, бедняга рисковал своим местом, дающим немалую прибыль к его доходам (которые целиком оставались на совести жены, удачливой и наглой базарной торговки). Хуже того: поссорившись с магистром, стражник вполне мог заменить на ступенях храма своих недавних подопечных.

— Я жду ответа, — напомнил Залемран.

— Выполняю распоряжение пристава! — отрапортовал стражник. — Охраняю заключённых! Собираю на содержание!

— Превосходно, — процедил Залемран. — Вам, конечно, известно, что учеников Коллегии может судить только их наставник или, в особых случаях, совет магистров?

Стражник сглотнул.

— Распоряжение пристава, — тоскливо повторил он.

— Меня не интересует мнение пристава, — отчеканил Залемран. — Немедленно освободите учеников Коллегии и препроводите их в мой дом до дальнейшего разбирательства.

Стражник шагнул с ноги на ногу, но с места не сдвинулся.

— Поторопитесь, почтеннейший, — посоветовал Залемран. — У меня мало времени.

— Не имею возможности, магистр Залемран! — отрапортовал стражник, по-прежнему глядя в небо. — Распоряжение пристава!

— Так пошлите кого-нибудь за приставом! — разозлился волшебник. — Вы понимаете, какой урон нанесён репутации Коллегии тем, что её ученики вынуждены просить милостыню, как обычные преступники?!

— Понимаю, магистр Залемран! — согласился стражник. — Виноват, магистр Залемран! Не имею права беспокоить пристава, магистр Залемран!

— Прекрасно, — прокомментировал волшебник и огляделся по сторонам. Его вмешательство заставило прохожих бросить свои дела и остановиться наблюдать, как одна власть ссорится с другой. У храма собиралась нешуточная толпа. — Эй, мальчик! Да, ты, в синей шапке! Беги в суд, найди там пристава и приведи сюда. Скажешь — магистр Залемран требует. Очень гневается.

Мальчишка колебался, и Залемран, пошарив за поясом, вытащил связку липовых планок. Отцепил одну, вторую, глянул на разочарованное лицо ребёнка и добавил третью.

— Вот, беги, — кинул он деньги мальчишке. Тот ловко поймал и кинулся бежать. Залемран строго посмотрел на непрошеную публику. — А вы расходитесь, уважаемые, расходитесь. Нечего вам тут делать. Эти несчастные в вашем внимании не нуждаются.

Пристав прибыл не раньше, чем Залемран потерял всякое терпение и устал стоять на одном месте. За ним, в некотором отдалении, бежал давешний мальчишка, уже без шапки и с распухшим ухом. Видно, пристав сперва не соизволил поверить в слова ребёнка. Магистр машинально отметил, что надо будет дать посланнику ещё пару дощечек — в качестве компенсации, и повернулся к приставу.

— Добрый день, почтеннейший, — обратился он так же, как и к стражнику. Барственная манера не упоминать в обращении с низшими их имена — дескать, магистру недосуг запоминать каждую мелкую сошку, — в случае с Залемраном была следствием его плохой памяти. Заклинания он выучивал куда легче, чем лица и имена. — Я желаю знать, по какому праву вы позорите Коллегию магов, заставляя её учеников просить милостыню наравне с обычными преступниками.

— Решение суда, магистр Залемран, — поклонился пристав. Был он по крайней мере вдвое старше волшебника и держался с тем достоинством, которое даётся многолетняя привычка приказывать. — Эти достойные юноши были задержаны позавчера вечером за драку на площади. Ремесленники, которых вы видите рядом, принимали участие в той же потасовке.

— Превосходно, — в который раз за день процедил магистр. — По какому праву суд берётся решать судьбу учеников Коллегии, не ставя в известность их наставника?

— Я выполняю распоряжение судьи, магистр, — вежливо поклонился пристав.

— Превосходно, — повторил Залемран. — В таком случае, не будете ли вы столь любезны привести его сюда?

Пристав опешил.

— Прошу прощения, магистр Залемран, я уже не так хорошо слышу... — осторожно начал он.

— Я сказал, — отчеканил волшебник, — что мне недосуг бегать за каждым жителем города, который считает возможным воспитывать моих учеников вместо меня. Поэтому приведите сюда судью, если не считаете возможным самостоятельно разрешить данное недоразумение.

Судебный пристав был не тем человеком, которого можно было напугать до дрожи угрозой пожаловаться его начальству. Однако он знал, когда следует отступить, а когда — написать жалобу в собрание магистров на самочинство самого младшего из его членов.

— Думаю, в этом нет необходимости, — вежливо улыбнулся пристав. — Я обладаю достаточной властью...

— Чтобы приказать немедленно расковать моих учеников и препроводить их в мой дом, — закончил за него Залемран.

— Боюсь, это ошибка, — вежливо возразил пристав. — Ваши ученики были задержаны на площади...

— За драку, я знаю, — оборвал его Залемран. — В их возрасте случается, знаете ли. Но это в любом случае не в юрисдикции гражданского суда.

— Боюсь, вы недостаточно осведомлены в подробностях этого дела, магистр Залемран, — вкрадчиво произнёс пристав. — Вам, вероятно, не сказали, что юноши были задержаны с ножами, и кое-кто из их противников тяжело ранен...

— Прекрасно, — прокомментировал волшебник. — Значит, толпа ремесленников побоялась двух юношей с ножами? Приятно видеть, какое уважение коллегия внушает простому народу. Не так ли, милейшие? — повернулся он к товарищам своих учеников.

— Неправда ваша! — возмутился один из них, патлатый верзила с разбойной физиономией, которая от пережитого унижения казалась ещё порочнее, чем обычно. — Никто их не боялся. Если б не стражники, ещё неизвестно, кому потом бы пришлось отлёживаться! И ножи у всех были, какая ж драка без ножей?

— Никакой, — согласился Залемран, за всю свою жизнь не принявший участия ни в одной поножовщине, и соглашавшийся разве что на магические поединки. — Итак, почтеннейший, я узнаю, что мои ученики только следовали за мнением большинства. В чём же состав преступления?

Пристав насупился: Залемран намеренно оскорблял его, не принимая во внимание очевидные вещи.

— Согласно королевскому указу, — торжественно произнёс он, — меру вины учеников в драке определяет их учитель, но, буде их захватят на месте преступления с оружием в руках, лишаются они защиты наставника и подлежат гражданскому суду, как обычные преступники.

— Этот закон старше Карвийна, почтеннейший, — поморщился Залемран.

— Вот именно! — провозгласил судебный пристав, после цитирования указа вернувший себе уверенность.

— Когда он создавался, и Коллегии-то не было, — развил свою мысль волшебник. — Каждый маг учил кого хотел, чему хотел и как хотел, и законы защищали нас не больше, чем башмачников. А здесь, в Карвийне, позвольте напомнить, вы служите Коллегии, и подчиняетесь приказам собрания магистров. Я ценю вашу преданность порядку, но вряд ли мои товарищи одобрят, что вы сравняли волшебников с простыми плотниками.

— Рыбниками, — буркнул разбойный ремесленник, и стражник поспешил на него цыкнуть.

— Совершенно верно, рыбниками, — не стал спорить волшебник. — Итак, я в последний раз прошу — освободите моих учеников.

Приведённые Залемраном аргументы перебили желание пристава писать кляузу в собрание магистров. Мальчишка был совершенно прав, хоть и не по годам нагл, но волшебники и впрямь могут возмутиться.

— Или вы желаете пригласить ко мне для разговора судью? — уточнил магистр, и пристав покачал головой. Начальство не любит излишней инициативы, но оно и не любит, когда его приводят специально для того, чтобы опозорить перед всем городом.

— Всё будет сделано, как вы скажете, магистр Залемран, — поклонился пристав.

— Отлично, — кивнул волшебник. — В таком случае уведите отсюда этих несчастных.

Он указал на прикованных ремесленников, которые встрепенулись, услышав эти слова.

— Но, позвольте, — вскинулся пристав. — Эти люди участвовали в драке и должны быть наказаны!

— Не сомневаюсь, — согласился волшебник. — Но я пекусь о репутации Коллегии. — возьмите деньги, которые насобирали мои ученики, прибавьте к ним вот эти, и уведите заключённых в тюрьму. Здесь должно хватить на приличное содержание, а, если не хватит, пошлите за мной. И, пожалуйста, себе возьмите не слишком много. Я проверю.

— Да благословят вас боги, — простонала одна из женщин, плачущих возле арестованных ремесленников. Остальные подхватили её слова, и Залемран поморщился. Возможно, ему стоило бы позаботиться скорее о жёнах, нежели о мужьях.

— Это ещё зачем? — проворчал разбойного вида рыбник. — Идите своей дорогой, магистр, нам ни к чему подачки.

После таких слов рыбника его жена разрыдалась, стражник угрожающе шикнул, а товарищи по несчастью разразились угрозами и бранью. Залемран тяжело вздохнул.

— Это не подачка, милейший, а восстановление справедливости, — пояснил он, чувствуя себя на редкость глупо. — Я не могу допустить, чтобы мои ученики наслаждались свободой, пока вы, которые виноваты ничуть не больше, остаётесь здесь.

— Не дворяне, перебьёмся, — не унимался рыбник. — Семьям бы лучше помогли, не то хороши же мы будем: сами в тюрьме, на всём готовеньком, а дома дети кормильцев ждут. Уж лучше здесь сидеть, чем на ваших харчах отъедаться.

— Не слушайте его! — взмолилась жена разбойного рыбника, не вставая с колен и протягивая к волшебнику руки. Рукава слегка опустились, и Залемран увидел на запястьях свежие синяки, да и одежда у мужчин была лучше, хоть и с пятнами вина, а на женских платьях заплата была на заплате. — Мы уж как-нибудь, только избавьте от позора, смилуйтесь!

Залемран оглянулся на учеников, и с удовлетворением отметил, что балбесы стыдливо потупились.

— Замолчите, — резко ответил он и вытащил из-за пояса связку дубовых планок. Собравшаяся вокруг толпа, на которую волшебник подчёркнуто не обращал внимания, притихла при виде такой противоестественной щедрости. — Вот, возьмите каждая. И... да благословят вас боги. Позаботьтесь, почтеннейший, — кивнул Залемран приставу и вручил тому последнюю дубовую планку. Толпа ахнула, а Залемран, спохватившись, кинул три липовых дощечки давешнему мальчишке, который отирался поблизости, так и не решаясь снова надеть свою синюю шапку.

Закончив на этом с благотворительностью, магистр круто развернулся и ушёл, чувствуя себя самым последним из самых последних дураков.

— Так-то вы изучаете магию, молодые люди, — начал выволочку Залемран, когда, две стражи спустя, они собрались в его гостиной после обеда. Юная Кикса краснела, бледнела и упорно смотрела себе под ноги, хотя уж её-то эти упрёки никоим образом не касались. Или, может, она хотела убежать в аптеку, к подружке, но не смела отлучиться, пока учитель сердится? Танар и Ковек, в свою очередь, не слишком старались изобразить раскаяние, и Залемран почувствовал себя очень глупо. — Кикса, дитя моё, сегодня занятий не будет. Ты можешь отдохнуть, а завтра мы приступим к новому разделу. Можешь идти, если хочешь.

Девочка сглотнула, перевела испуганный взгляд с Залемрана на его учеников и покачала головой.

— Как хочешь, — пожал плечами магистр. — Но я определённо рекомендую тебе отдохнуть.

— Я посижу здесь, магистр, — выдавила из себя девочка. Залемран, отчаявшись понять логику ученицы, обратил своё внимание на Танара с Ковеком.

— Итак, молодые люди, вы, я так понимаю, отличились. Небось и собой гордитесь, не так ли?

Танар и Ковек переглянулись и неуверенно запротестовали. Судя по довольному выражению их физиономий, которое они даже не пытались скрыть, именно так всё и обстояло. Не будь балбесы его учениками, их стоило бы не только оставить на площади, но и заковать в колодки как простолюдинов, а не как волшебников.

— Превосходно, — заключил магистр. — В таком случае вы освобождаетесь от занятий, и поступаете в распоряжение коменданта Коллегии. Я занял у него людей на время вашего отсутствия, будет справедливо, если вы вернёте долг.

— Но, магистр Залемран! — взвыл Танар. Мальчишка был магом в пятом уже поколении, хотя никто из его предков не поднимались выше звания мастера, и труд слуги полагал для себя позором. Здесь, в доме наставника он соглашался работать исключительно в знак уважения к магистру, но мести двор Коллегии...

Ковек, чей отец служил в ополчении какого-то мелкого дворянина на западе страны, угрюмо молчал.

— Я всё сказал, — отмахнулся наставник. — Завтра с утра можете приступать к своим новым обязанностям, а до того чтобы не смели выходить из дому.

Дождавшись, когда угрюмые ученики покинут гостиную, Залемран поманил к себе Киксу.

— Пойдёшь сейчас же к коменданту, — тихо приказал он, — отнесёшь ему мою записку и на словах передашь, мол, магистр Залемран просит учеников принять, но работой не обеспечить. Пусть скажет, мол, нет для них подходящих дел, но со двора не отпускает. Дня три пусть продержит, а потом скажет больше не приходить. Я дам денег, пусть их кормят наравне с прислужниками. Поняла?

В кои-то веки на лице ученицы отразилось нечто иное, нежели отупляющий страх перед наказанием. Она даже не стала уточнять, как ей поступить, если комендант откажется её слушать, и Залемран остался доволен.

— Никому, кроме коменданта ничего не говори, — приказал он. — Я проверю.

Кикса поклонилась, всем своим видом выказываю покорность, и Залемран усомнился, можно ли ей доверять. С другой стороны, он в самом деле легко мог проверить! Девочка вскоре убежала, оставив наставника в убеждении, что день прожит не зря. Теперь хотя бы три дня (а, насколько он их знал, и все пять) ученики не будут его беспокоить, и можно будет спокойно заняться лесными чарами...

В этот момент, однако, в дверь постучали, и в гостиную зашёл посыльный.

Залемран поблагодарил его, вручил липовую дощечку и принял запечатанный конверт. И взвыл, когда прочёл, что с завтрашнего дня ему предписывается отложить все прочие дела для заседаний в собрании магистров по поводу осеннего урожая.

Через несколько дней Залемран проклял тот день, когда принял решение добиваться магистерского звания — и тот день, когда его добился. По всей коллегии прекратились занятия, учеников поделили на группы, каждой назначили старшего из числа учеников и приставили надзирателя. Надзиратели следили за порядком, а старшие — за ходом самостоятельных занятий, и обе партии то и дело доносили друг на друга. Магистры же в это время проводили целые дни на заседаниях, и Залемран вскоре запутался в бесконечных рассуждениях относительно урожая, цен на пшеницу, вино и мясо, состояния дорог в подвластных Карвийну землях и в неподвластных, ожидаемого количества разбойных нападений и размеров охраны, которую можно будет выделить обозам, и, конечно, какой залог потребовать от купцов и какую долю взыскать с них потом. А затем начали пребывать груженные товаром телеги, и пошли бесконечные пересуды относительно количества и качества продуктов, и ссоры между крестьянами, и жалобы на инспекторов, и хитрости купцов, пытающихся уменьшить залог, но увеличить долю в прибыли, и, потом, необходимо было решить, сколько продуктов останется в Карвийне, и учесть длительность действия консервирующих заклинаний.

Залемран не понимал во всём этом ровным счётом ничего, и потому его мнение не принималось во внимание, даже когда молодой магистр его имел. Но беднягу не отпускали с заседаний, и даже сняли с дежурных обходов учеников, на которые по очереди выходили остальные магистры. Но: "Тебе жить в этом городе, вот и учись, как им управлять" — говорили Залемрану, и он покорно приходил на заседания, и вникал в урожай, дороги, погоду и разбойников, а лесные чары оставались дома неразобранными. Зима же неотвратимо приближалась.

Единственной светлой стороной заседаний было то, что они начинались не раньше, чем колокол бил пять раз, иными словами, в полдень, и можно было не бежать, сломя голову, сразу же после завтрака. Эта светлая сторона уравновешивалась тёмной: именно после завтрака магистрам разносили письма с перечнем основных вопросов, которые сегодня рассмотрит собрание.

В одно прекрасное утро Залемран сидел в своём кабинете и готовился к заседанию, напрасно вникая в вопросы фуража, к которым непонятно примешивались тяжбы деревень по поводу спорного пастбища. Не успел магистр признаться себе — в который раз! — что ничего не понимает в хозяйственных вопросах, и не лучше ли было бы совершить преступление, как его друг, и уйти во флот служить короне за еду, чем каждый день так убиваться, как в его кабинет вбежали ворвались ученики.

— Магистр! — нетерпеливо заговорил Танар. — Там вас спрашивают.

— Девушка! — дополнил Ковек, и оба выжидательно уставились на учителя. Вслед за парнями в кабинет проскользнула Кикса и по своей привычки забилась в дальний угол.

— Если это Леани, гоните её в шею, — категорично отозвался Залемран, не успев усомниться, с чего бы его ребят так взбудоражил визит этой девушки. Леани была дочерью магистра Браннита, и пребывала в раздражающей уверенности, что друг, ученик и младший коллега отца просто обязан достаться ей в мужья.

— Это не Леани, — запротестовал Танар. — Совсем другая девушка.

— Всё равно гоните, — не менее категорично ответил Залемран. — Я не подаю милостыни.

— Она к тому же... — Ковек многозначительно покрутил у головы, — дикая. Босиком пришла, представляете?

— Ну, так отведите её в дом для душевнобольных, — раздражённо ответил Залемран. — Зачем вы мне об этом рассказываете?

— Так она вас спрашивает, — как будто даже удивились ученики.

— Я не подаю милостыню, — повторил свой недавний ответ магистр и покраснел, вспоминая недавнее недавнюю историю.

Ученики переглянулись между собой и многозначительно хмыкнули.

— В тот раз было совсем другое дело, — вышел из себя магистр. — Я действовал в интересах Коллегии, её престижа, и меньше всего думал...

— Магистр Залемран, — прервал его излияния вошедший в кабинет владелец дома. — Там, внизу, вас спрашивает какая-то девушка.

— Знаю, — процедил волшебник. — И уже велел её...

— Она говорит, пришла из столицы, из Этнографического Ведомства, — продолжал Борак, — и что вы её непременно примете. Так велите прогнать?..

— Почему вы не сказали об этом раньше? — оглянулся Залемран на учеников.

— Магистр! — обиделись балбесы. — Мы сразу сказали, что она дикая!

— Велите прогнать?.. — повторил вопрос Борак.

— О, боги, — простонал магистр Залемран. — Только дикой девушки из Этнографического Ведомства мне сейчас и не хватало. Впустите её.

Владелец дома удалился, и вскоре в кабинет крадучись вошла невысокая хрупкая девушка в странном, если не сказать больше, наряде. Она откинула с лица прядь жёлтых, как солома, волос и зыркнула на магистра янтарными глазами.

Глава четвёртая

о том, как втираться в доверие

Тиселе так и не сумела выбрать, кого проклясть для того, чтобы проникнуть в Карвийн. Чужая доброта как нельзя лучше мешала проявиться способностям ведьмы, оставляя в душе девушки беспокойство и смутное чувство вины. Нельзя, чтобы в городе был человек, который знает, какой дорогой она пришла! Но именно ему — единственному во всей стране — Тиселе не могла причинить никакого вреда.

— Откуда идёшь хоть? — прервал возница мелодичное насвистывание. Тиселе махнула рукой, безошибочно указывая в сторону столицы.

— Совсем запуталась девочка, — засмеялся возница. — Как же ты идёшь с запада, если я встретил тебя на восточной дороге. Подумай-ка ещё раз.

— Не запу-та-лась, — немного более внятно, чем раньше, ответила ведьма. — Заб-лу-дилась. Шла нап-ря-мик, спус-ти-ли со-бак, убе-гала, пря-талась, поте-рялась. Наш-ла доро-гу, иду.

— Бедолага, — посочувствовал возница. Тиселе благодарно кивнула, радуясь не столько сочувствию, сколько своей хитрости, которая помогла избежать возможных неприятностей в будущем. — Где ж тебя так?

Ведьма пожала плечами, а возница с сомнением оглядел её фигуру. Шуба на девчонке была совершенно новая, не запылённая, и тем более не порванная собачьими зубами. Но обдумывать эту загадку вознице было недосуг: они как раз подъезжали к Восточным воротам, самым широким в городе. Сюда приезжали на телегах крестьяне и отсюда верхом выезжали инспектора, объезжающие округу с проверками.

Волы прошли в ворота, протащили переднюю часть телеги и встали. Тиселе тоскливо огляделась по сторонам: она так и не нашла проклятия, и теперь город отвергает её, как перед тем отвергала деревня. Странно только, что дорога никуда не делась, и ворота были ясно видно. Сзади доносились возмущённые крики, стражники на воротах недовольно хмурились. Сейчас её разоблачат.

Возница подхлестнул животных бичом.

— От проклятые, — посетовал он, ударами заставляя волов двигаться вперёд. — Всякий раз такой номер вытворяют. Войдут и встанут, им хоть трава не расти. А, ну, пошли, кому говорят?!

Тиселе от удивления открыла рот: волы, недовольно взревев, действительно пошли и потянули за собой телегу. Шаг за шагом, словно делая одолжение хозяину, животные вступали в город, и ведьма безо всяких заклинаний оказалась внутри. Внутри!

— Всякий раз такой номер вытворяют, — повторил возница, обращаясь к девушке. — И то сказать, вези мы товар не в Карвийн, а в Кетор, скажем, или в Хатхет, вдвое бы выручили. Но чего уж тут...

— А за-чем в Кар-вийн? — спросила Тиселе и тут же выругала себя за неуместное любопытство: возница посмотрел на неё с большим удивлением и жалостью.

— Совсем дурочка, — пробормотал он и объяснять ничего не стал.

В городе Тиселе хотела спрыгнуть с телеги, но не успела. Их никто не остановил, никто ни о чём не спрашивал, только один стражник на воротах махнул рукой, и возница направил волов по узкой улочке, где от стены до стены с трудом помещалась его телега. И перед ним, и за ним уже ехали другие, и бежать было поздно. Откуда-то спереди тянуло волшебной силой, очень похожей на ту, ночную, но как будто немного послабее.

— Не бойся, — засмеялся возница, глядя на встревоженное лицо девушки. — Сейчас на Складскую площадь едем. Там груз весь разберут и запишут за каждым, кому сколько полагается. Глядишь, и денег дадут. Задаток. Лишь бы с голоду не померли. Остальное-то когда ждать, пока со всей торговли прибыль придёт, да пока её магистры поделят, да пока до нас очередь дойдёт...

— Го-ло-д? — удивилась ведьма. Жители тесных стен были ей не понятны. Те, что жили возле дороги в лесу, вовсе ничего не выращивали, им с севера шли телеги, вот так же, запряжённые волами. А здесь наоборот. Выращивают, но не едят. Удивление заставило девушку забыть об осторожности, к тому же она прибыла сюда узнавать, как живут в стране тесных стен, а не прятаться по углам. — Ты сам съешь своё, за-чем сюда вез-ти?

Возница невесело засмеялся.

— Вроде взрослая девка, а ума, как у моей внучки. Так магистры в Карвийне велят. Мы выращиваем, добываем, потом привозим сюда, и они делят. Что сами проедают, что на продажу вывозят.

— За-чем? — ещё больше удивилась Тиселе. — Вы рас-тите, они не рас-тят. Не вези-те ни-чего. Са-ми быс-т-ро по-м-рут.

— Ишь, какая! — шикнул на девушку возница. — Сама пойди, поспорь с магами.

Тиселе открыла рот спросить, как тогда живут другие города, в которых маги не правят, но возница замахал на неё руками. Передняя телега уже входила на площадь, и следующая была их очередь. Теперь нужно было придержать волов, дождаться, когда к телеге подойдёт специальный человек и встать на предложенное место.

Когда человек подошёл, возница обомлел и протёр глаза — вместо писаря в казённой форме перед ним стояла красивая девушка в дорогой одежде. Девушка ласково, с оттенком снисхождения улыбнулась.

— Добро пожаловать в Карвийн, добрый человек. Я — мастер магии Леани, отец мой — магистр магии Браннит. Товары у тебя и твоих товарищей сегодня приму я.

Тиселе во все глаза глядела на девушку. Высокая, стройная, она была одета в тяжёлое платье с длинными рукавами. Платье было ярко-синее, с тонкой белой оторочкой по подолу, из-под которого виднелись носки голубых сапожков. Узкий пояс обвивал стан волшебницы, перехватывая платье под грудью, скрещиваясь на спине пониже лопаток и завязывался спереди чуть ниже талии. Светлые волосы были уложены в замысловатую причёску, защищающую голову от осеннего холода не хуже шапки. Ничего подобного ведьма никогда в жизни не видела. Заклятые носили волосы распущенными и одевались в свободные балахоны, жительницы придорожных деревень плели косы и носили юбки и рубахи, застёгиваемые спереди, лесные женщины наряжались похоже, но юбки у них были запашные, и рубахи надевались через голову. В степях, как Тиселе помнила из своего детства, были балахоны, как у Заклятых, только покороче, и не сшитые, а шнурованные на боках. Замужние женщины носили поверх передники. По-разному одевались виденные Тиселе женщины, но всегда — просто. А тут...

Наряд городской волшебницы показался молодой ведьме прекрасней всего на свете.

— А это твоя дочь? — заметила её Леани. — Ей не скучно ли будет с нами на Складской площади?

— Нет, — отказался возница от родства с неизвестной побродяжкой. — На дороге встретил, подвезти предложил. Говорит, дело есть в городе.

— Понимаю, — кивнула волшебница. Она протянула руку к Тиселе, и ведьма едва не отпрыгнула прочь, ожидая удара. Но нет, Леани всего лишь собиралась погладить её по плечу. — Мне очень жаль, моя милая, но тебе придётся подождать. По правилам я не могу никого отпустить со Складской площади, пока не закончится разгрузка. Зато потом я смогу лично тебя проводить туда, куда ты скажешь. Хорошо?

— Да, — кивнула и Тиселе. Она заметила следы магии на въезде на площадь, и догадалась, почему их встречала именно волшебница. Впрочем, ведьма в силу воспитания у Заклятых была уверена, что важные поручения должны выполнять только женщины, и только обученные колдовству. А вот возница так не считал и, когда Леани, ещё раз улыбнувшись ведьме, указала, куда поставить телегу, всё же не выдержал.

— Но, дев... мастер! — запротестовал он. — Пристало ли вам заниматься такими делами?

— Какими, добрый человек? — удивлённо нахмурилась волшебница. — Меня направил сюда совет магистров как человека достойного и верного городу. Пусть вас не смущает моя молодость: я сумею справедливо оценить товар не хуже любого другого. А теперь, пожалуйста, поставьте телегу куда я указала. Мне нужно встретить ваших товарищей.

Возница послушно взялся за кнут, бормоча на ходу что-то о волшебниковых бабах, которые совершенно распоясались и отбились от рук.

Несмотря на своё обещание справедливо оценивать привезённый крестьянами товар, Леани не стала лично заниматься делами. Она только встречала телеги и, как сообразила глядевшая во все глаза Тиселе, проводила их через волшебную черту. Товар описывали другие люди, мужчины, лишённые магической силы и одетые точно так же, как вчерашний волшебник, только похуже. Ведьма вскоре заскучала и проголодалась, но убегать с площади не стала. Ей ничего не стоило разрушить чары, но её отсутствие сразу было бы замечено, и неизвестно, что потом расскажет магистрам "достойная и верная городу" волшебница.

Складская площадь была большая, но тесная от телег и невысоких строений, куда сносили описываемый товар. Было шумно, люди кричали, клялись, божились, ругались, угрожали. Плохо пахло.

Город был не слишком похож на королевский форт в степи, куда Тиселе ещё маленькой девочкой водил дед. В форте было больше порядка и дис-цип-лины — так объяснил творившееся там воинский начальник, служивший степнякам и экскортом, и провожатым. Тиселе впервые со своего бегства в леса подумала, как бы сложилась её жизнь, женись отец на её матери и забери их к себе, как обещал. Дед, правда, говорил, что всё это ложь. А мать не любила деда и не верила ему. Но — подчинялась. Дед, в свою очередь, души не чаял в младшей дочери и ради неё терпел проклятую внучку. Даже водил в форт, просить завоевателей позаботиться о потомке их собрата, забрать к себе на воспитание. Но те брезгливо ответили, что у погибшего на родине осталась "настоящая, законная невеста", и никто не собирается оскорблять её чувства, равно как и чувства родных, навязывая им в родню варварское отродье. Как будто девочка виновата была в том, что молодой этнограф соблазнил её мать, наобещал ей чего только можно и в ту злую, последнюю свою ночь на земле зачал ребёнка. Как будто это Тиселе провинилась перед отцом своим. Дед уверял потом, что, останься в живых, отец бы всё равно не признал дитя, и жила бы мать Тиселе опозоренная, да и сама девочка через то. Как будто ребёнку беды легче.

Люди тесных стен, пришедшие тогда в степи, долгое время хотели мира. Построили форт, прислали людей, но их оружие не пугало степняков, лишь внушало уважение. Страшная война, приведшая сюда чужаков, казалась легендой, сказкой из прошлого, почти забытой и упоминаемой только в связи с одним жестоким, но необходимым обычаем. В форте жили и этнографы. Несколько зрелых, умудрённых, они вели переговоры, изучали язык, расспрашивали об обычаях. Раз в год появлялись и молодые. Юноши и девушки, одетые точно так же, как и мужчины. Они ездили в степь, настаивали на допуске на самые тайные обряды, вмешивались в ссоры между племенами и убирались до начала засухи. Когда одного из них, молодого красивого юношу, нашли мёртвым в степи, вдалеке от человеческого жилья, никто не мог сказать, как и от чего погиб несчастный. Ясно было только — от людских рук. Да не там, где его нашли, а в другом месте, а туда кинули уже мёртвого. Ближе всего было становище деда Тиселе, и от него и потребовали найти виноватого и выдать его форту живым, но связанным. В форте, дескать, накажут преступника, покусившегося на королевского подданного, личного дворянина, сэра этнографа. Дед тогда ещё был не стар, но уже давно не молод. Сильный, умный, коварный и смелый вождь своего племени, как шептались у костров, своей рукой пресёк позор дочери. Нет, в степи не царили строгие нравы, и девушки могли встречаться с избранниками и без обряда, но вот так вот, тайком пробираться ночью, не поднять в седло прилюдно на празднике, не поклониться отцу и матери... да ещё и чужак, который уедет прежде, чем солнце выжжет степные травы.

Королевские войска девять долгих месяцев гонялись за племенем по всей степи. Куда им было! Чужак потеряется в степи скорее, чем в лесу, там хоть деревья приметные есть, а тут — простор, только небо над головой, да облака плывут. Всё же — перехитрили. Чего не делали никогда на этой земле — разыскав, окружили все водопои и колодцы. Дед пометался, покланялся соседям, да тем не с руки было пускать к себе целое племя: самим бы хватило пастбищ. Пытались копать новые колодцы, но всё без толку. Как по волшебству, уходила из них вода. Пришлось выходить к реке, а там уж и ждали. У жителей тесных стен было больше людей, и ещё на их стороне были страшные люди — королевские маги, а с ними и огненные, которые грозились со всех сторон поджечь степь. И показали даже, как легко им это будет сделать.

В тот день на женской половине отцовского шатра, опозоренная дочь вождя родила ребёнка. Девочку, которую нарекли Тиселе и постановили убить, едва позврослеет. Ведь в ночь, когда она была зачата, убили её отца, а в день, когда родилась — потерпел поражение дед. Страшное проклятие на таком ребёнке. Дай только войти в силу — степь от края до края загорится огнём, племя пойдёт войной на племя, высохнут источники, помрёт скот, женщины начнут рожать мёртвых младенцев. Ну, как такую не убить? Пусть только вырастет, чтобы не осквернять землю смертью ребёнка. Пусть только повзрослеет...

Завоеватели больше не требовали виноватого. Довольствовались клятвой деда, что никто из его подданных не убийца. Взяли скот, взяли шерсть, покорили и поставили условием на деревни больше набегов не делать, королевским войскам через степь дорогу показывать и охрану обеспечивать, если понадобится. На том дело и успокоилось.

— Как тебя звать, девочка? — подошла к задумавшейся ведьме Леани.

Тиселе помедлила, засомневалась, говорить ли правду или солгать, но сообразила, что её слова могут позже сравнивать разные люди.

— Тиселе, — без запинки произнесла ведьма. Общество людей, которые не подозревали о её проклятьи, важное поручение лесного стража — это заставило разум девушки проснуться, и Тиселе уже не чувствовала себя испуганным зверьком, попавшим в человеческое жилище.

— Ты голодная? — приветливо спросила волшебница. — Сейчас как раз время завтрака. Если хочешь, я скажу писарям, тебя накормят...

Ведьма отшатнулась. Она в самом деле не ела с ночи, но второй раз попадаться на удочку чужой доброты не хотела.

— Нет, не хо-чу, но... благо-дар-ность... мно-го, — всё так же ломанно, с трудом выговорила она. В лесу ведьма могла говорить на языке страны тесных стен вполне внятно — половина Заклятых была оттуда, и в Доме они пользовались родной речью. Но воспитатели Тиселе так щедро вплетали в обучение волшебство, что без него чужие слова на язык не ложились. — Спе-шу. Ну-жен ма-гистр. Тот... был... сто-ли-ца... осень. Моло-дой.

— Магистр Залемран? — насторожилась девушка, разобравшись в невнятном бормотании. Ведьма радостно закивала. — Зачем он тебе?

— По-ру-чение. Важ-но. Сто-лица. Эт-но-гра... этна...

— Этнографы, что ли? — перебила Леани, растерявшая свою доброжелательность и невозмутимость. — А почему тебя прислали? Почему не послали человека из Ведомства? Или это ты — из Ведомства?

Подозрительный взгляд девушку скользнул по босым ногам, грубому волчьему плащу, таких уж точно не носят в столице, и видневшейся под плащом тряпице, не похожей ни на какую одежду.

— Нет, — честно ответила ведьма. — Не из ве-дом-ства. Но... важ-но. Так... на-до. Веле-ли. Вес-ти от ле-ди. Про-во-ди.

Она положила руку на рукав волшебницы и просительно заглянула в глаза. Леани поморщилась, но отстраняться не стала. На самом деле ведьме не так уж был нужен провожатый: страж передал ей тот особый запах волшебства, по которому магистра Залемрана можно было найти даже в переполненном магами Карвийне. Но явиться к тому нужно было, не вызывая подозрений, воспитатель на этом особенно настаивал. А что до Леани, то её расспросы и настороженность не понравились Тиселе, и ведьме захотелось испытать на ней загадочную хворь, изученную только утром. Проспавшись и промучившись волшебница не вспомнит о своих подозрениях, и не нашепчет их потом своему магистру.

Леани всё-таки отняла руку, но сделала это слишком поздно — ведьма уже впустила в девушку заклинание. Ещё немного — и волшебнице неудержимо захочется выпить того напитка, а, выпив, она впадёт в беспамятство и забудет обо всём. Упоминание о некой столичной леди, которая передаёт вести магистру Залемрану, в самом деле омрачили настроение волшебницы. Это было так естественно, что Леани не пришло в голову приписывать испорченное настроение колдовству. Но возиться с неизвестной варваркой, невесть с чего присланной Этнографическим Ведомством, уже не хотелось.

— Тебя проводит писарь, — сухо сообщила она девушке и кивнула подчинённому. — Прости, моя милая, мне ещё нужно отчитаться перед советом магистров.

Тиселе крадучись вошла в длинную комнату, в дальнем конце которой стоял широкий стол. За столом сидел тот самый волшебник, который был ей нужен — худой усталый мужчина, в котором пряталась огромная магическая сила. Рядом со столом стояли двое юношей — тощий, длинный, взъерошенный, в мятой одежде и второй, пониже, поплотнее, более аккуратно одетый и причёсанный. Они тоже были сильны, но уступали сидящему за столом мужчине. В углу спряталась пухленькая девочка-подросток, но её волшебство было как будто нарочно придавлено. Зачем? Заклинательница рассказывала, так в старину создавали ведьм из обычных волшебниц, но зачем это жителям тесных стен? Они же ведьм не выносят!

Сама Тиселе перемешала своё волшебство так, чтобы никто не увидел ни всплесков силы, ни голодных пустот. В таком состоянии ведьма не могла колдовать, с трудом произносила слова чужого языка, но зато могла оставаться неузнанной, даже если волшебники захотят её изучить, как она утром изучала заклинание.

Тиселе подошла ближе к столу и поклонилась по степному обычаю.

— Доброе утро. — Волшебник говорил раздражённо, но без злости. — Я — магистр Залемран, которого ты искала, а это мои ученики — Танар и Ковек. Мне передали, что тебя прислало Этнографическое Ведомство. Зачем?

Ведьма ещё раз поклонилась.

— Моё имя — Тиселе, — внятно произнесла она. — Дом — сте-пи. Да-ле-ко на юг.

Волшебники переглянулись и заговорили между собой, да не на языке тесных стен, а так, как говорят в большой стране на северо-западе от степей, куда соплеменники Тиселе очень любили совершать набеги: люди там были изнеженные, неспособные к сопротивлению, места богатые. Степняки не знали, что "страна слабых людей" была богатой, но потихоньку разваливающейся империей, колыбелью цивилизации. "Люди тесных стен" перенимали у них науки, язык — как целиком, для серьёзных тем, так и отдельные слова, — и культуру. Та же этнография пришла с запада, только в империи это было учение, далёкое от практического применения, а в королевстве её заставили служить короне.

— Только из степи нам гостей не хватало! — внешне спокойно проговорил Залемран. — Что за нелепая выдумка Ведомства, хотел бы я знать? Посылать ко мне такого ребёнка...

— Очень странная девушка, — ответил ему Ковек. Языком империи он владел хуже учителя, и потому говорил медленно, думая над каждым словом.

— А то мы не видим! — хмыкнул более образованный Танар. — Одно слово — варварка!

— Нет, не то, — терпеливо возразил Ковек. — Её одежда... девушки её возраста носят платья. Когда я был маленьким, отец служил в форте у степи, тамошние жители подходили к стенам — поторговать и узнать новости.

— Её возраста? — удивился Залемран. — Она же совершенное дитя! Сколько ей, лет, тринадцать, четырнадцать?

— Нет, степняки просто так выглядят, — покачал головой Ковек. Когда дело не касалось разного рода шалостей, он становился серьёзным и обстоятельным. — Точно не скажу, но она уже взрослая. И имя у ней... где-то я слышал такое... нехорошее это имя.

Тиселе напряжённо прислушивалась к мужчинам. Язык "слабых людей" она слышала в детстве от захваченных рабов (королевские воины приходили после каждого набега и, угрозами и посулами вынуждали отпустить) и некоторые слова ещё помнила. Волшебники обсуждали её

— Я шла... — запинаясь, выговорила девушка. — Дол-го... мно-го... доро-га, доро-га, го-рода, го-рода. Сю-да приш-ла. От Ве-дом-с-т-в. Этно-гра-фии. При-шла.

Волшебники снова переглянулись.

— По-моему, она намекает, что ей пора завтракать! — предположил Танар. — Я бы тоже, кстати, не отказался.

Залемран нахмурился.

— Мы ничего не сможем понять, если она так и будет спотыкаться на каждом слове. Ковек, ты можешь говорить на её языке?

— Не знаю, — растерялся юноша. — Попробую... Вот в детстве...

Он повернулся к Тиселе и, к её изумлению, поклонился ей так, как в степи взрослые мужчин кланялись незамужним девушкам. Опасный человек, поняла ведьма. Очень опасный!

— Рады... — с трудом вспоминал слова степного языка Ковек. — Дева... в нашем шатре найдёшь отдых...

— Не надо, витязь, — остановила его на степном языке Тиселе. — Говори со мной на языке тесных стен — я пойму.

Она снова поклонилась и сообщила всем присутствующим, как того требовал обычай:

— Долог был путь мой сюда, и полон опасностей, но я пришла, и рада видеть друзей в этом шатре. Позвольте мне сесть и омыть ноги.

— Что она говорит? — спохватился Танар, возвращаясь к родной речи. — Ну и язык — ничего не поймёшь!

— Говори на имперском, — отозвался Ковек, подавая пример. — Она нас прекрасно понимает.

— Нет, тогда как раз не надо имперского, — возразил Залемран. — Это невежливо — обсуждать гостью в её присутствии. И всё-таки, Ковек, что она сказала?

— Да поздоровалась, — отмахнулся ученик. — Сказала, что пришла издалека, и теперь хочет сесть и вымыть ноги.

Залемран невольно покосился на босые пятки гостьи.

— Сказать Фэлис, чтобы приготовила воду? — с сомнением спросил он.

— Не надо, магистр, — засмеялся Ковек. — Это просто оборот речи. Малышка и не ждёт ничего подобного от горожанина. А в степи ей мыл бы ноги сам хозяин или его дочь, и никто не счёл это зазорным. Вы же не станете, верно? Вот сесть ей надо позволить, вроде как вы должны оценить её усталость.

— А ты ещё не предложил? — спохватился Залемран.

— Неоттёсаный ты чурбан, приятель! Не умеешь с девушками обращаться! — заявил Танар и поклонился Тиселе, имитируя недавний поклон Ковека. — Юная леди, позвольте предложить вам сесть.

Он хотел подвинуть девушке стул, но Тиселе благодарно кивнула и уселась там же, где стояла, прямо на пол. Залемран и Танар оторопели от неожиданности, Кикса в своём углу нервно захихикала.

— И что теперь? — растерянно спросил ученика магистр.

— Теперь, — припомнил Ковек степной этикет, — ей надо преподнести воды.

— Ноги мыть? — поддразнил Танар.

— Нет, для питья, — серьёзно пояснил Ковек. — А потом предложить разделить трапезу.

— Кикса, — окликнул Залемран ученицу. — Сбегай, скажи, чтобы принесли стакан воды и накрывали на стол.

Девочка послушно выбежала, а магистр повернулся к ученикам.

— И что теперь? Долго мы будем изображать из себя этнографов? Ковек, спроси её прямо, зачем она пришла сюда.

Тиселе вскочила на ноги и поклонилась старшему из волшебников, как кланяются большому вождю. Потом повернулась к меньшему ростом из его учеников и приветствовала как привечают толмача. На Танара она внимания почти не обратила.

— Скажи вождю, что меня послали из главного вашего стана, что стоит далеко на севере. Я пришла туда с юга, из степей, и принесла чудо, подобного которому никто никогда не видел.

Цветок она достала как будто из-под плаща, но на самом деле — из тайников своей волшебной силы, куда прятала все известные ей заклятья. "Чудо" не было настоящим растением, оно было сотворено из лесного волшебства, которое лишь смертным казалось волшебством, но на самом деле было основой жизни природы. Цветок, похожий и на белоцвет, и на розу, благоухал горьковатым, но неожиданно приятным ароматом, и испускал желтоватое сияние. В отличие от белоцвета, он не помогал отражать заклинания, но, напротив, усиливал любое волшебство. Разумеется, держать его в руках могла только Заклятая, пусть даже и ведьма.

— Мы нашли его в степи, — продолжала рассказывать Тиселе, — посреди травы, где не рос ни один другой цветок. Он светился в ночи, и никому не давался в руки. Лишь я одна сумела сорвать. Мы отнесли цветок воинам вашего большого вождя, и среди них мудрые люди, что думают о племенах (так Тиселе обозначила этнографов) сказали, что показать надо его тем, кто творит чудеса, но среди них не было таких. Тогда мудрые люди не взялись сами решать, но послали меня в ваш главный стан, где живёт ваш большой вождь. Вождя я не видела, а мудрые люди, что думают о племенах, послали меня к вам, чтобы вы разгадали это чудо.

— Дикость какая-то! — раздражённо сказал Залемран на имперском, когда ученик перевёл для них напевную речь гостьи. Как это похоже на Ведомство — послать сюда эту варварку без всякого сопровождения. У них людей, видите ли, не хватает, и денег нет!

— А почему именно к вам, магистр? — спросил посерьёзневший Танар. — И почему без письма хотя бы?

— Она бы не взяла, — вмешался Ковек. — В степи считают, что письмена священны, и прикасаться к ним простой человек не может. Особенно женщина.

— На них и это похоже, — не обращая внимания на Ковека, ответил Танару магистр. — Наверное, считают, что я их должник, после того, что было в Элойзе...

— А что было в Элойзе? — тут же спросили ученики. Залемран только рукой махнул.

В дверь проскользнула Кикса со стаканом воды в руках, остановилась, не зная, к кому подойти, потом решилась и протянула стакан Ковеку. Он еле кивнул девочке и преподнёс воду гостье в полагавшимся по случаю поклоном.

Тиселе благодарно приняла стакан, сделала глоток.

— Вода в твоём шатре, вождь, свежее и слаще, чем в моём, — сообщила она Залемрану. — Радостно мне будет пировать рядом с тобой и с твоими слугами.

Ковек добросовестно перевёл эту речь, и Танар, не сдержавшись, расхохотался.

— Хорошие у них обычаи! — заявил он. — Магистр, не пора ли завтракать? Гостья просит, надо уважить.

— Тихо! — прикрикнул Залемран. — Ковек, она в самом деле голодная?

— Не знаю, — пожал плечами ученик. — У них так принято говорить, даже если гость сыт. То есть считается, что мы всё равно её накормим, так что она не напрашивается, а просто... Ну, события предвосхищает, что ли?

— А так все говорят? — полюбопытствовал Залемран. — И мужчины, и женщины?

— Женщины — нет, — припомнил Ковек. — А пока замуж не выйдут, девушки считают себя во всём равным мужчинам, и ведут соответственно.

— Да ты прямо этнограф! — хлопнул приятеля по плечу Танар. — Что у нас забыл — непонятно.

— В форте об этом каждый знает, — пожал плечами Ковек, стараясь не показывать, как его задело замечание друга. — Поневоле учишься.

— Да ладно тебе! — засмеялся Танар. — Магистр, а вы её "чудо" изучать не будете?

— Буду, — твёрдо ответил Залемран. — Я отсюда вижу странный рисунок магии вокруг цветка. И отсветы у неё тоже необычные. С чем-то таким я сталкивался в начале осени в Элойзе, очень похоже. Но сначала — завтрак.

— Но, магистр! — запротестовал более дисциплинированный Ковек. — Вы же не знаете, что она такое принесла. Оно может быть опасно!

— Так опасно, что с девушкой ничего не случилось? — хмыкнул Залемран.

— Мы не знаем, что случилось с её спутниками! — настаивал Ковек.

— Я бы заметил, если бы из цветка на нас что-то выливалось, — раздражённо оборвал опасения ученика Залемран. — Да и ты тоже, если я тебя не зря учил.

Магистр поднялся из-за стола и подошёл к гостье.

— Очень жаль, что мы не можем поговорить на одном языке, леди, — вежливо произнёс он, даже не пытаясь повторить степные поклоны. — Позвольте проводить вас в столовую, там мы будем завтракать.

Тиселе поклонилась. Она в самом деле устала с дороги и проголодалась, и к тому же не отказалась бы от возможности вымыть ноги. Но в этом доме ей приходилось рассчитывать только на завтрак... Сущие невежи живут за тесными стенами!

Глава пятая

о том, как принимать гостей

Тиселе везло, везло, как один только раз в жизни — когда она набрела на круг белоцветов посреди степи. Эти растения не только росли такими вот кругами, не только защищали от чужого волшебства и переносили на большие расстояния, как думали о них в стране тесных стен. Они ещё и вызывали желание их нарвать. Цветок за цветком, и человек пробирался в самый центр круга... А после кружилась от запаха голова, и весь мир становился ослепительно белым, и вот вы стоите неведомо где, иногда в самом центре такого же круга, иногда рядом с ним, иногда подальше, так, что и круга уже не видно. Но удержаться было невозможно. Тогда Тиселе была спасена, ведь волшебные цветы перенесли её в живой лес, подальше от родных степей.

Сегодня повезло во второй раз. Волшебник не стал её расспрашивать, не стал рассматривать её "подарок". После завтрака он поднялся и сообщил, что идёт на совет магистров, и что вернётся, как обычно, к вечеру. Тиселе сидела тихо, помалкивала: гостю не пристало расспрашивать хозяина, а не то он подумает, что вы боитесь, как бы он о вас не забыл. А хозяин разве забудет о госте? Да он о себе скорее забудет! В стране тесных стен не так, и ведьма знала это, но...

Толмач вскочил на ноги, чуть не опрокинув стул.

— Магистр! А как же... — тут он замялся, не зная, как называть Тиселе, — гостья? А её... как его?.. цветок — куда его девать?

Магистр, который уже собирался уходить, затравленно обернулся и посмотрел на ученика. За завтраком он успел задуматься, и совершенно забыть о гостье, тем более, что девушка молчала, не поднимая глаз, и никак о себе не напоминала.

— Куда, куда, — недовольно проворчал Залемран. В этот день они завтракали позже обычного, уже после того, как принесли повестку сегодняшнего заседания. Скоро колокол пробьёт пять раз, и в это время следует быть на месте, а не то старики опять разворчатся. Как самый молодой в совете магистров, Залемран просто обязан был образцом всех добродетелей. — Пусть Кикса о ней позаботится.

Девочка вздрогнула, и магистр тяжело вздохнул.

— Ну, или позовите Фэлис, — предложил он. И чего девочка всего боится? Скорее бы уже её на север сплавить. — Пусть сделает... ну, сами разберётесь.

— А цветок? — вскинулся Танар. — Вы возьмёте его с собой?

— Нет, погоди, — вмешался Ковек, — она же говорила, что он не даётся никому в руки. Вы возьмёте нашу гостью с собой на заседание, магистр Залемран?

Залемран устало прикрыл глаза. Осень, сбор урожая, бесконечные заседания, а теперь ещё и это!

— Отлично! — засмеялся Танар и перешёл на имперский. — Так себе и представляю. Магистры решают какую-нибудь нудятину, про снаряжение караванов, и тут входит магистр Залемран, а с ним — дикое чудо из южных степей! И начинается всё сначала — поклоны, церемонии, потом Браннит ей ещё ноги вымоет... Ах, да! Тебе придётся идти с ними. Как же в таком деле без переводчика?

— Цыц! — не столько прикрикнул, сколько попросил Залемран. — Совсем от рук отбились. Цветок останется тут до вечера, ничего не случится.

— Но, магистр! — запротестовал Ковек. — Он же волшебный! Такие находки необходимо...

— Прежде всего необходимо работать! — прикрикнул Залемран, и сам поразился, как непохоже на самого себя он это сказал. — Вот что. Отнесите его в лабораторию. Ни в коем случае не нарушайте его целостность. Осторожно исследуйте магию, которую он распространяет вокруг себя, попытайтесь заставить её изменить окрас и направленность. Но чтобы к моему возвращению цветок остался целым, слышите?

— Но мы же должны сегодня... — снова запротестовал Ковек, но тут же сник под суровым взглядом учителя.

— Скажете — я велел. Займитесь цветком, и к моему возвращению сделайте чёткую схему, как я вас учил.

— А гостья? — пискнула Кикса и заработала свою долю неодобрительных взглядов учителя.

— А гостью займёшь ты. Только не вздумай выводить её из дома и уж тем более вести к Ланике! Одну тоже не оставляй. Сидите дома.

Он покосился на Тиселе. Та спокойно сидела и доедала поданный к завтраку поджаренный хлеб. Под взглядом волшебника ведьма встала из-за стола (есть, сидя на полу, ей запретили), поклонилась и сказала на своём степном наречии:

— Добрый хозяин, заглуши тревогу в своём сердце. Я останусь под пологом твоего шатра, пока ты не вернёшься с битвы. Благодарю тебя за привет, и ласку, и угощение. Воспоминание о дне нашей встречи никогда не покинет моё сердце.

Ковек добросовестно перевёл эту речь, и Танар сдавленно хрюкнул, пытаясь подавить рвущийся наружу смех.

— Лучше уж в битву, чем на заседание, — проворчал Залемран, поклонился гостье, кивнул ученикам, и стремительно вышел из столовой. Ученики переглянулись.

— Давай свой цветок, что ли, — грубовато обратился к ведьме Танар.

— Его ж только она может касаться, — напомнил Ковек.

— Ерунда! — безапелляционно заявил Танар. — Выдумки всё это суеверных дикарей, а этнографам думать неохота, что в степи, что в Элойзе. Небось не...

Он, не договорив, протянул руку к цветку, но почувствовал странное сопротивление и остановился.

— Ерунда какая, — пробормотал он.

— Что, не получается? — хмыкнул Ковек.

— Да ты сам попробуй! — предложил его приятель.

— Делать мне больше нечего, — отказался Ковек и повернулся к Тиселе.

— Я поняла ваш разговор, смелые витязи, — на степном наречии сообщила она юношам и поклонилась. — Укажите мне путь, и я принесу дар земли туда, куда вы пожелаете!

— Это она о чём? — ошалел Танар, выслушав перевод.

— Предлагает отнести цветок в лабораторию, если мы её туда отведём, — предположил Ковек.

— А сразу нельзя переводить по-человечески? — раздражённо спросил Танар.

— Сам бы попробовал, — обиделся Ковек, повернувшись к Тиселе, предложил ей следовать за ним и направился к двери. Ведьма ещё раз поклонилась, взяла цветок со стола, где он лежал в течение завтрака, и последовала за юношей.

— Где уж нам, мы в степях не воспитывались, — не остался в долгу Танар, и следом за другом покинул столовую. Кикса на всякий случай огляделась и стащила с тарелки кусочек поджаренного хлеба.

Едва Тиселе положила цветок на лабораторный стол, как Танар поспешил выставить её и Киксу из лаборатории. Ведьма нашла это решение правильным: в тесной комнате было неуютно уже втроём, а вчетвером там было попросту невозможно находиться. Кикса обиделась, запротестовала, но Ковек поддержал друга и девушкам пришлось уйти.

За дверями Кикса испустила тоскливый вздох, так похожий на завывание, что Тиселе чуть было не ответила ей на языке леса.

— Буду рада занять вас, леди, — уныло сообщила девочка. — Вы... не знаю там... Отдохнуть хотите? С дороги?

Ведьма принюхалась. Хозяин дома ушёл, толмач и его друг всё своё внимание уделили "чуду", а стоящая перед ней девочка могла воспользоваться только малой частью своей природной силы. Облегчённо выдохнув, Тиселе слегка распустила своё волшебство, и почувствовала привычный тоскливый голод вместе с пьянящим ощущением могущества. Могущества ведьмы.

— Я... нет... — осторожно начала она. Теперь Тиселе намного лучше могла говорить на языке тесных стен, но не хотела пугать девочку внезапной переменой. — Дева... отдых... радость... нет... новое... разговор... прошу...

— Ничего не понимаю, — отозвалась девочка, в самом деле не заметившая никаких изменений. — Ты, что, не хочешь отдыхать? Или что? Предлагаешь поговорить?

— Да, — радостно закивала ведьма. — Поговорить! Понимаю... сложно... попробую... прошу...

Кикса снова вздохнула.

— О чём мне с тобой говорить? — тоскливо спросила она и тут же уточнила: — У вас там в степях правда все так одеваются?

— Так? — переспросила в замешательстве Тиселе. — Нет. Не так. Тука.

Девочка недоуменно моргнула и повела гостью в свою комнату.

— Тука — это ты о своей тряпочке? У вас действительно так жарко? Или ты не мёрзнешь?

— Тряпочке? Нет. Не тряпочка. Тука! Да. Летом — жарко. Зимой — не мёрзнем. Стойкость, смелость, отвага. Презираем холод, боль, голод, жажду, страдания.

— Полоумные, — заключила Кикса и с внезапным интересом спросила: — а у вас правда девушки наравне с мужчинами себя держат? Что, и за кого идти замуж сами выбирают?

— Правда... — подтвердила уязвлённая пренебрежительным тоном девочки ведьма. — Нет. Муж — нет. Выбирает отец. Друга выбирают сами. Девушки выбирают. Отцу, матери — говорят.

— И, что же, они ни капельки не ругаются? — поинтересовалась девочка, открывая дверь своей комнаты. Несмотря на щедрую плату, поступающую от Огненного ордена, особой роскошью её комната не отличалась. Широкая и длинная каменная скамья заменяла кровать, лежащий на ней тюфяк был довольно тонкий, но подушка — мягкая, а одеяло тёплое и уютное даже на вид. Кроме скамьи в углу комнаты, в комнате стоял ещё плетёный ларь с пожитками девочки, грубо вырезанный каменный же стульчик. Да на полу лежала овчина.

Тиселе пожала плечами.

— Они не решают, кто будет другом, — уже совсем внятно объяснила она, переступая порог комнаты. Кикса закрыла дверь, прошла и села на стульчик, а ведьма опустилась на пол и уселась на овчине. Девочка завистливо подумала, что неизвестно ещё, кто из них удобней устроился, но располагаться на полу посчитала ниже достоинства цивилизованного человека.

— Здорово! — вздохнула Кикса. — А то, что Ковек говорил — вы правда ведёте себя наравне с мужчинами, пока вас не выдадут замуж?

— А вы? — спросила Тиселе, в упор посмотрев на девочку своими жёлтыми глазами. — У нас в степях я видела женщин в мужской одежде. Они говорили, что изучают нас.

— Это этнографы, — отмахнулась Кикса и снова вздохнула. Перемены с речью "варварки" она не заметила. — У них всё иначе. Ну, так как?

— Девушки — нет, — пояснила Тиселе. — Девушка выбирает друга, девушка может прийти в гости. Но — рядом мужчина, и девушка опускает взгляд. Нельзя спорить, нельзя кричать, нельзя возражать, нельзя сражаться.

— А если мужчины нет — что, и сражаться можно? — аж поддалась вперёд от азарта Кикса.

— Девушке — нет, — покачала головой Тиселе. — Зачем? С мужчинами нельзя, с женщинами ненужно.

— А... — разочарованно потянула девочка. — Ну, да. Этому ж учиться надо ещё, вон, Ковека с детства учили, и то...

— Меня тоже, — отозвалась Тиселе, догадавшись, что интересует девочку. — С детства учили. И мне можно. Я ведь не девушка. Не взрослая. На мне детский наряд.

— Эта твоя тука, да? А когда будет нельзя?

— Когда надену взрослое платье, — усмехнулась Тиселе. Под влиянием разговора в ней проснулась тоска по тем временам, когда она знала всего один язык, и мир был простым и понятным... пусть туда и входила смерть за день до совершеннолетия. Обычно ведьмы ничего не рассказывают о себе, но это оттого, что их попросту никто не слушает. А сейчас Тиселе было всё равно, насколько она раскроется перед своей случайной собеседницей. Ведьма устроилась поудобней, чуть запрокинула голову и затянула старую-старую песню-причитание, которую в степях пели девочки перед праздником совершеннолетия. Её хриплое пение, чужие, тягучие слова, странный ритм и отрешённое выражение лица так заворожили Киксу, что девочка сползла со стула на пол и, как заколдованная, слушала ведьму. Когда Тиселе замолчала, девочка вздрогнула.

— Какая красивая песня... А что это значит?

— Так поют у меня на родине, — ответила ведьма, сама подпавшая под очарования старой песни. — О том, стоит ли становиться взрослой.

— Жаль, я не говорю по-вашему, — вздохнула девочка. — Я бы тоже хотела знать...

Тиселе на миг задумалась. Даже лесной страж не слишком интересовался песнями её народа... Не стоит рисковать и раскрывать себя, но... кто узнает?

— Был... был один человек... из ваших. Эт-ног-раф. Перевёл. Мне мать пела. Она запомнила, как звучит. Языка не знала, звуки запомнила. Мне спела.

— Спой мне, — попросила Кикса. Тиселе прищурилась, по-кошачьи из-за едва разомкнутых век поглядела на девочку. Не зря она расспрашивает, не просто так. Но почему? — Спой.

Ведьма кивнула и снова тягуче запела, вспоминая слова, подобранные когда-то её отцом:

Уходи, уходи, моё детство,

Приходи, приходи, моя юность!

Я надену платье, платье белое,

Платье белое, подпоясанное.

Пойду в платье том на людское сборище,

А на сборище встречу витязя.

Опущу глаза, поклонюсь к земле,

Пусть возьмёт меня он в седло

Пусть умчит меня на заре.

Уходи, уходи, моё детство,

Приходи, приходи, моя юность!

Отдам брату коня, брату старшему,

Отдам братцу конька, братцу младшему.

Придут враги — не вступить мне в бой,

Не вступить мне в бой, не скакать верхом,

Не нестись на коне по степи.

Как придут враги — уведут в полон,

Уведут в полон — буду слёзы лить.

Уходи, уходи, моё детство

Приходи, приходи, моя юность!

Отдам сестре ножницы, сестре маленькой,

Ножницы острые, далеко куплены.

Пусть стрижёт волосы, да пусть жжёт в огне,

Пусть стрижёт волосы, детству радуется.

Мне не стричь волос, мне растить косу,

Отращу косу — замуж выдадут,

Замуж выдадут, я детей рожу.

Так постой-погоди, моё детство,

Не спеши, не спеши моя юность!

Состригу я волосы, не расти коса,

Не надену платья, платья белого,

Платья белого, подпоясанного.

Не отдам коня брату старшему,

Не отдам конька братцу младшему

Сама сяду в седло и поеду вдаль.

Зачем замуж спешить умной девушке?

— Да, — тяжело вздохнула Кикса. — А если девушку никто не спрашивает?

Тиселе ничего не ответила. Она полусидела, полулежала на старой пыльной овчине, и сонно щурилась на свет свечи. Тепло, еда, собственное пение... после всего этого ведьме не хотелось шевельнуть ни единым мускулом, а уж говорить... но внезапно в воздухе повеяло опасностью и в комнату ворвался запах — тяжёлый, удушливый запах огромного количества волшебной силы, вырвавшейся на свободу.

— Ты чего? — испугалась Кикса, увидев, как "варварка" внезапно приникла к полу и зарычала. Предостерегающих ноток девочка в её рычании не услышала. — Как там тебя... Тиселе? Что с тобой?!

Ведьма не ответила, и Кикса бросилась к двери, напуганная до дрожи мерцающим жёлтым огнём в глазах своей гостьи, странным изменением контуров её тела и жутким рычанием. Девочка выскочила из комнаты прежде, чем Тиселе опомнилась и закричала, чтобы волшебница сидела на месте, что за дверью опасно. Ведьма уменьшилась в размерах, вскочила на четыре лапы, и бросилась за девочкой.

Танар и Ковек послушно трудились над изучением цветка. Играли векторами, вносили изменения в рисунок магии. Осторожно, стараясь затронуть не само растение, а воздух вокруг него. Загадочный цветок не собирался расставаться со своими тайнами. Рисунок мало напоминал привычные схемы, и создавалось впечатление, будто неведомый озорник просто взял в руки кисть и нарисовал все изгибы и завитушки. А потом вдохнул в них магическую силу.

— Так не бывает, — решил Танар после того, как пятая аналитическая схема не дала никаких результатов. — Он не похож ни на растение, ни на талисман, вообще ни на что. По-моему, над нами кто-то подшутил, и это иллюзия.

— На иллюзорность мы его уже проверяли, — напомнил Ковек.

— Значит, это какая-то новая иллюзия, — гнул своё Танар. — Говорю тебе — такой дряни быть на свете не может! Ты посмотри, у него даже фона нет!

— Правда нет? — удивился Ковек.

— Только сейчас заметил? — раздражённо спросил Танар, но его злость пропала втуне: приятелю было попросту не до неё.

— Если нет фона, значит, это чистая магия, — предположил Ковек. — Но цветок же материален!

— Это новая иллюзия, только и всего, — не унимался Танар.

— Ерунда! Откуда в степи мастера иллюзий?

— А ты сразу этой пигалице поверил? — хмыкнул Танар. — Может, на ней тоже иллюзия, мы ж не проверяли.

— И степной язык она знает совершенно случайно? — возразил Ковек.

— Или воздействует на твою память, — настаивал Танар.

— А почему не на твою? — обиделся Ковек. — Не на магистра?

— Мы ж из Карвийна никуда и не выбирались особо, — ухмыльнулся Танар. — Магистр только в Элойзу, я вообще никуда. А ты у нас человек бывалый!

Ковек насупился. Он не очень любил, когда ему напоминали о провинциальном происхождении. Потомки многих поколений магов считали это своей заслугой, и в первые годы обучения сыну ополченца не раз напоминали, что он тут случайно и долго не задержится. Даже об успехах говорили так, будто, родись юноша в Карвийне, учился бы в сотни раз быстрее, а так, глядишь, к старости сумеет достигнуть того уровня, который уроженец добивается к окончанию учёбы.

— Попробуем каскадное воздействие, — предложил он. — Если это иллюзия...

— Разлетится как дым! — закончил вместо него Танар. — А потом магистр нам...

— Магистр? — издевательски хмыкнул всё ещё уязвлённый Ковек. — Да небось только спасибо скажет, что мы его от дальнейшего представления избавили. Больно надо ему ритуальные пляски дикарей устраивать!

Танара долго уговаривать не пришлось.

Каскадное воздействие по традиции следовало проводить только и исключительно помолясь. Молитва проводилась на языке, никогда не звучавшем за стенами Карвийна, и забытом даже в древнем городе волшебства. Её приходилось затверживать наизусть; ученики магистра магии понимали в ней всего несколько слов. Знающие люди уверяли, что молитва — всего лишь способ достичь нужной степени сосредоточенности, тем более, что никаких богов в молитве не упоминалось. Танар и Ковек дружно считали, что всегда сумеют сосредоточиться во время работы, и ещё ни разу не влипли настолько, чтобы разувериться в этом.

Сперва всё шло как полагается, то есть, вернее, почти никак. Каскадное воздействие поначалу не даёт внешних изменений в объекте, лишь к концу процедуры накапливаясь настолько, что магический рисунок сам собой начинал производить тот эффект, для которого он был создан. В случае с цветком, сплетённым из волшебной силы леса, это было равносильно катастрофе.

Лесной страж был почти всемогущ у себя дома, но даже он не мог взять настоящий цветок и придать ему магические свойства, для этого пришлось бы выводить целую породу. Зачем она ему? Чтобы ведьма донесла его целым до Карвийна, цветок пришлось бы сделать настолько живучим, что он захватил бы весь лес, вытеснив остальные растения, и пришлось бы звать огненных магов, лишь бы избавиться от подобной заразы. Ничего подобного Орсег не хотел, и потому попросту слепил некое подобие цветка из собственной жизненной силы, наделив единственным свойством — служить катализатором магических процессов, как сказали бы учёные Карвийна. Каскадное воздействие было возвращено с утроенной силой, снова направленно на цветок и вновь усиленно. Увидев, как из ручейка поток силы превращается в реку, как закручиваются водовороты магии, Ковек забеспокоился. "Прекращаем" — просигналил он другу, но Танар ответил растерянным взглядом. Ах, да. Каскадное воздействие начинается и заканчивается молитвой. И, если для начала молитва была совершенно не нужна, то для резкого обрыва она просто необходима. Вот только молитву с конца не читают.

— Постарайся удержать, — выдохнул Танар. Магия не связывала тех, кто колдует, друг с другом, но зато она безжалостно сковывала их собой. Ковек кивнул и принял на себя одного всю нагрузку растущего прямо на глазах потока. Танар забормотал молитву благословения — спутано, запинаясь и подбирая слова. За благословением работы следовала молитва начала испытаний, и после предписанных традицией медитативных вдохов можно было начинать работу над заклинанием. Если же что-то прошло не так, или вы просто узнали всё, что хотели, то нужно было прочитать молитву завершения, и только после неё постепенно прекратить вливание силы в каскад. Без подобного ритуала остановиться было невозможно — до тех пор, пока заклинание не исчерпает само себя. Судя по происходящему, это произойдёт не раньше, чем из обоих магов будет вычерпана вся сила без остатка.

Танар закончил бормотать слова молитвы начала испытаний. Его дыхание вместо размеренного было прерывистым, и никак не желало попадать в ритм. Каскад тянул силы и из Танара, и круговорот сверкающей силы уже едва помещался в лаборатории.

— Не тяни! — не выдержал Ковек. Его силы были уже на исходе.

— А я и не... — начал по привычке огрызаться Танар... и внезапно всё кончилось. Заклинание освободилось от создателей, перестало вливаться в волшебный цветок, и круговорот силы остановился. Неиспользованная магия собралась в огромный шар и, покачиваясь, повисла над лабораторным столом. Ковек сглотнул. Танар выругался.

— Что теперь? — хрипло спросил он. Ковек нахмурился, напрягая память.

— Вроде магия должна найти, куда излиться. Магистр что-то говорил, что противоположности сходятся...

— А! — поспешно кивнул Танар. Он никогда не слушал ничьих объяснений, считая, что сумеет разобраться на практике. И до сих пор разбирался. Ковек зато обладал раздражающей привычкой пересказывать чужие слова практически дословно, вместо того, чтобы сразу перейти к делу. — И с чем это сойдётся?

Танар кивнул на сверкающий шар, и тот покачнулся, заставив обоих волшебников замереть на месте. Вопреки мнению обывателей, волшебная сила не причиняла вреда материальным предметам, и этот шар мог спокойно пройти через стены лаборатории, дома и даже города, не разрушив ничего на своём пути. Для обычных людей шар тоже не представлял опасности. Но если ему встретятся маги...

— По непроверенным данным, способностью притягивать излишки силы обладают круги запрещённого в королевстве белоцвета, — процитировал магистра Ковек. Танар зарычал. — И совершенно точно, что ведьмы, причём это не приносит им ни малейшего вреда.

— Да раз плюнуть! Сейчас мы с тобой поедем за город, отыщем где-нибудь бродячую ведьму и вежливо ей предложим, мол, леди, не желаете ли угоститься? У нас в лаборатории ничейная сила образовалась! — саркастически предложил Танар. — Где мы сейчас ведьму возьмём?

— А ещё сила притягивается к магам с заблокированными способностями, — довёл свою речь до конца Ковек. — Причём, если её много, то все блоки будут сорваны и способности придут в действие немедленно.

— А понятней? — огрызнулся Танар, слишком усталый, чтобы соображать.

— Ну, вот, к примеру, у нашей Киксы слетят все блоки, и она тут же воспламенится, — охотно пояснил не менее усталый Ковек, и только тут понял, что сказал. Шар покачивался, и как будто склонялся к какому-то одному направлению. Волшебники в ужасе переглянулись. Шар медленно поплыл к двери, постепенно набирая скорость.

— Кикса!!!

Девочка и огромный шар магии неумолимо сближались. Сначала Кикса бежала по коридору к лаборатории, а шар неспешно плыл ей навстречу. Потом огненная волшебница увидела опасность и замерла на месте, не зная, кидаться ли ей обратно, в лапы сумасшедшей варварки или ждать неминуемой смерти здесь. В отличие от учеников магистра Залемрана, она хорошо знала, чем закончится столкновение: наставники из Огненного Ордена подробно объяснили всё, запечатывая её дар. Шар замедлился, остановился, закачался на месте, и снова поплыл в сторону девочки. Выскочившие из лаборатории Танар и Ковек с округлившимися глазами ждали катастрофы. Кикса вскинула руки, словно надеясь оттолкнуть опасность. Шар набирал скорость, и столкновения уже было не избежать.

И вдруг всё закончилось. Из тёмного коридора позади девочки метнулась какая-то тень, толкнула Киксу так, что огненная волшебница ударилась о стену, и бросилась прямо в сияющий шар. Шар окрасился грязновато-жёлтым цветом, потускнел и... растаял в воздухе, не оставив ни следа. Между волшебниками и девочкой оставался совершенно пустой коридор, только одна из прежде запертых дверей теперь была открыта нараспашку.

— Кикса! — спохватился Ковек и бросился к девочке. Танар последовал за другом, и вместе они поставили Киксу на ноги. Девочка была в сознании, только ничуть не менее ошарашена, чем они сами.

— А где... варварка? — растерянно спросила Кикса, оглядываясь по сторонам. — Как её... Тиселе!

— А где ты её оставила? — изумился Танар.

— Дева... — услышали они сбивчивый говор дикарки. — Тревога... грызёт... сердце... Рада... вспомнила... грозный... миг...

Ковек оглянулся: девушка выходила из распахнутой двери у него за спиной. Как она там оказалась? И что за тень прыгнула в шар?

— Говори с нами на своём языке! — потребовал он. — Как ты сюда вошла?

Тиселе поклонилась.

— Не гневайся, витязь, — перешла она на степной язык, — что без спросу хожу по твоему дому! Узрела я эту юную деву, и вас, и стояли вы, будто грозила деве беда. Не видела я ничего, но знала: в мудрости своей не можете вы ошибаться. Тогда я поспешила оттолкнуть деву, чтобы изменился путь и не нашла её беда. И тут одолел меня страх, ведь только страшная опасность могла заморозить ваши ноги и замкнуть ваши уста. Спряталась я и переждала беду. Вижу теперь по вашим лицам, что прошла она стороной.

Ковек моргнул. Сквозь светящийся шар коридор было плохо видно, и, может быть, той странной тенью была действительно девушка, и бросилась она не к магии, а в открытую дверь? Он перевёл эту речь остальным, и точно такое же задумчивое выражение появилось на лице Танара.

Кикса встрепенулась и пристально вгляделась в спасительницу.

— Передайте ей, что я очень благодарна, — попросила девочка. — И можно мне...

— Отдохнуть? — предположил Ковек.

— Выпить? — спросил Танар. Ковек пронзил друга укоризненным взглядом. — Ну, а что? После такого потрясения не помешает! Представь, что ей ещё будет теперь сниться?

— Может, лучше позвать Фэлис? — осведомился Ковек. Кикса бросила на него затравленный взгляд.

— Нет-нет. Я... мне уже лучше.

— Я побуду с девой, — предложила Тиселе, сверля подозрительным взглядом всех троих собеседников. Ковек пристально на неё посмотрел. — Я буду петь песни, танцевать пляски, и дева утешится.

— Ну у вас и утешения! — проворчал Танар, когда ему перевели предложение девушки. Но Кикса внезапно согласилась. С некоторой опаской она подошла к варварке и протянула ей руку. Тиселе ответила удивлённым взглядом, как будто не понимая, чего от неё хотят. Потом как будто сообразила и взяла девочку за руку.

— Зря мы их отпустили, — вполголоса произнёс Ковек на имперском языке, глядя вслед Тиселе и Киксе. Самый пристальный взгляд не мог заметить никаких изменений. Всё так же была заблокирована огненная магия Киксы, всё также не обладала никакими способностями варварка. И всё же...

— Тебе так хотелось с ними возиться? — удивился Танар. — Пошли лучше, посмотрим, что осталось от лаборатории.

— Дикарка неспроста кинулась к Киксе, — задумчиво ответил Ковек. — И имя её мне не нравится. Нехорошее оно у ней.

— Фуу! — с отвращением выдохнул Танар. — Ты говоришь как этнограф. Имена, девицы из диких народов, тайные знания...

— Она врёт, — настаивал Ковек. — Она прыгнула в самый центр шара, не в комнату. Двери были заперты магией, наверное, выброс снёс замок.

— Ерунда! — безапелляционно заявил Танар, но дверь всё-таки проверил. Она была полностью лишена всякой магии, но и скрывалась за ней не лаборатория, не кабинет, а малая гостиная для приёма особо важных гостей — если бы в доме Залемрана они бывали. — Тут просто не было никогда никаких замков, ни обычных, ни волшебных. Вот девчонка сюда и кинулась.

— Она прыгнула в самый центр, — не унимался Ковек, — и магия исчезла.

— Ерун... — начал было Танар, но осёкся. Ковек посмотрел на друга, удовлетворённо кивнул, но тут же помрачнел. — Магия исчезла, говоришь... Получается, она ведьма?

— Вот-вот, — поддакнул Ковек. — И опытная, если сумела скрыть поглощённый заряд за считанные мгновения.

— Но ведьма не может пробраться в город! — запротестовал Танар. Ковек пожал плечами.

— Мы мало знаем о ведьмах.

— Но она же вела себя совершенно...

Волшебники переглянулись.

— Кикса!

Дверь в комнату девочки была приоткрыта, и из-за неё доносились ритмические шлепки и хрипловатое пение.

— Ты просто сошёл с ума, — прошептал Танар, подкрадываясь к двери.

— А если это заклинание? — не унимался Ковек.

— Я ничего не чувствую, никаких потоков, — отмахнулся Танар.

— Я тоже, — признал Ковек. — Но в комнате не один маг, а два.

— Ты с ума сош...

— Присмотрись.

Танар последовал совету друга и осторожно заглянул в комнату. Увиденное отвлекло его от мыслей о ведьмах, заклинаниях и ритуалах, хотя именно о них, говоря по совести, и стоило подумать в первую очередь.

Кикса сидела на своей лавке, подобрав под себя ноги, и во все глаза смотрела на Тиселе. Странная варварка, похоже, наполовину распустила шнуровку на штанах, обнажая бёдра, и сейчас танцевала самый дикий танец, который только можно себе представить. Стоя босыми ногами на волчьей шкуре, она опустила руки вдоль тела и качала бёдрами так, чтобы они бились о раскрытые ладони. Верхняя часть тела при этом была совершенно неподвижна, голова запрокинута, а лицо смотрело в потолок. Бёдра качались быстрее и быстрее, пение становилось всё пронзительней и злее, пока не перешло в протяжный вой. Тиселе подпрыгнула, хлопнула в ладоши и перекувырнулась в воздухе.

— Красиво, — услышали волшебники мягкий голос девочки. — Так у вас поют в минуту опасности?

— Так поют девушки, — без малейшего акцента возразила варварка на языке королевства. — Когда-то... очень давно эту песню спела девушка, которую звали также, как и меня. А после этого мой народ пришёл с юга на север и запад, и превратил в пастбища селения слабых людей.

— Слабые люди — это имперцы? — уточнила Кикса. Тиселе помедлила и кивнула.

— Да. Люди тесных стен называли их именно так.

— Мне говорили, что когда-то империя была очень сильна, — неуверенно сообщила девочка. Ведьма — а теперь не было в этом сомнений — беззаботно отмахнулась.

— Это было давно. Сейчас они так слабы, что никогда не дерутся сами, а зовут на помощь твоих соплеменников.

— Во шпарит! — не удержался Танар. — А перед-нами-то притворялась!

— Тш-ш! — шикнул Ковек. — Смотри! Она вся светится от магии, пока говорит.

— Никогда о таком не слышал!

— Тш-ш!

Тиселе, казалось, ничего не услышала, а Кикса быстро потеряла интерес к истории.

— Эту песню тоже перевёл этнограф? — спросила она. На этот раз Тиселе молчала долго. Потом кивнула. — Спой.

— Он пел эту песню моей матери, — хрипло призналась ведьма. — Много песен. Переводил и пел словами своего народа. Она запомнила.

— Да, ты уже говорила! — отмахнулась Кикса. — Споёшь?

Тиселе ответила на степном языке.

"Хоть звезду с неба, маленькая сестричка" — перевёл Ковек. Он не знал, что так отвечают капризным детям старшие братья и сёстры. Он не знал, что братьев и сестёр у Тиселе не было.

Медленные покачивания бёдрами, тихий голос, сплетающий понятные слова и чужеродный ритм. Тиселе начала негромко, мечтательно, как будто описывала своё самое заветное желание. Но после первого же куплета голос сделался громким пронзительным, ритм сломался, казалось, девушка кого-то обвиняет.

— Женская радость — растить детей;

Детская радость — встречать гостей;

Девушка друга сердечного ждёт,

Юноша ворога смело убьёт.

Взрослый мужчина, седлай коня!

Взрослый мужчина, поймай меня!

Нет покоя ни днём, ни ночью,

Меня найти и убить ты хочешь!

Но ветер ходит под седлом,

Тебе ль тягаться с таким скакуном?

Загонишь коня, загонишь другого,

Из шкуры выйдет ветру попона!

У водопоя меня лови,

От хитрого слова смерть прими!

Враги окружают, враги крадутся,

Враги твоей алой крови напьются!

Перекувырнувшись, как и в прошлый раз, ведьма как будто зависла в воздухе вниз головой, и посмотрела в глаза подглядывающим в щёлку волшебникам. Тяжело посмотрела, словно угрожала. Но миг пропал, и девушка приземлилась на волчью шкуру.

Широко зевнула, по-кошачьи демонстрируя клыки и узкий, гибкий язык. Сонно сощурила глаза.

— Я устала, маленькая сестричка, — объявила ведьма. "Маленькая сестричка" было произнесено на степном языке. — Чтобы попасть сюда, я шла день и ночь, забыв про усталость, не надеясь на отдых. Ты позволишь мне спать в твоём присутствии?

Кикса растерянно кивнула. Она во все глаза смотрела на девушку, и в её взгляде было очень мало страха, но очень много раздумий и какой-то странной, плохо скрываемой надежды. Ведьма снова зевнула и свернулась клубком.

— Ты очень добра, — пробормотала она и как будто в самом деле уснула.

Глава шестая

о том, как спасаться бегством

— Во-первых, — рассудительно сообщил Ковек по дороге обратно в лабораторию, — ничего эта ведьма Киксе не сделает.

В подобном успокоении нуждались оба юноши, так как капризная девчонка сделала вид, что не понимает подаваемых ей от дверей знаков, и покидать комнату отказалась. Звать её вслух волшебники не рискнули: побоялись разбудить ведьму. Вдруг она первым делом набросится на Киксу?

— И вообще она спит, — мрачно поддержал Танар. Обстоятельства заставляли его чувствовать себя дураком, и это было крайне неприятное чувство.

— И вообще она спит, — подтвердил Ковек, не замечая иронии приятеля. — Слушай, Танар, ты раньше ведьму когда-нибудь видел?

Танар поморщился.

— Ну, видел. Раз в детстве. Старуха свихнувшаяся. Бормотала всё время и скалилась.

— И я видел. Раза три, наверное.

— Ну, и что? — грубо спросил Танар. — Кончай говорить загадками, что есть, скажи прямо.

— Ну, так непохожи они на эту варварку, — пояснил свою мысль Ковек.

— Ну да, — пожал плечами Танар. — Варварка — она и есть варварка, а те — наши, из королевства.

— В степях нет колдунов, — покачал головой Ковек. — И ведьм нет.

— А ты прямо все степи исходил? — огрызнулся Танар. — На границе нет, а ещё где-нибудь есть. Какая разница?

— В степях нет ведьм, — упрямо повторил Ковек, не обращая внимания на раздражение друга. — А эта жила возле границы: она знает наш язык, забыл?

— Ну, знает, — неохотно признал Танар. — К чему клонишь, не пойму никак.

— Да странно всё это, — развёл руками Ковек. — Если варварка сумела впитать столько силы, она должна была учиться это делать. И имя её...

— Сэр этнограф! — поддразнил друга Танар, но увлечённый своей идеей Ковек не обиделся. — Что не так с её именем?

— Ты же слышал.

— Да, — скептически подтвердил Танар. — Так звали одну девушку, а потом степняки завоевали империю! Очень содержательно!

— Нет, — настаивал Ковек. — Я вспомнил. Это проклятое имя. Всех, кто его носил, побивали камнями.

— Для побитой камнями она очень быстро двигается, — проворчал Танар. — Бред какой-то! Проклятая дикарка из мест, где не знают о магии, оказывается могущественной ведьмой и приносит к нам какой-то волшебный цветок, который взрывается силой на лабораторном столе! Потом дикарка спасает Киксу, пляшет перед ней свои дикие пляски и, в довершении всего, мирно засыпает прямо на полу!

— Ну да, — подтвердил Ковек. — Так и есть.

Они давно уже дошли до лаборатории и сейчас стояли перед дверями, за спором забыв войти внутрь. Услышав спокойный ответ приятеля Танар пожал плечами и шагнул через порог. Ковек последовал за ним.

— Ну, и что мы тут видим? — потянул Танар, внимательно оглядевшись по сторонам.

Волшебный цветок лежал, как ни в чём ни бывало, на лабораторном столе, и по прежнему испускал видимое только магам свечение — признак заключённой в нём силы. С установленных в шкафах рамок на этот свет отзывались собственным светом снятые с изученных заклинаний структуры. Так быть не могло, и всё-таки так было.

— Похоже, эта штуковина, — кивнул Ковек на цветок, — повышает силу заклинаний. — Потому каскад дал такой результат.

— Похоже, — согласился Танар. — Надеюсь, повторения не будет.

— Не должно, — неуверенно отозвался Ковек и покосился на шкафы. То ли ему показалось, то ли свет немного усилился. Особенно вон тех, зеленоватых, которые магистр Залемран привёз из столицы и всё никак не собрался изучить. Кстати, с чего это вдруг заклинания отливают не белым, а зелёным светом? А вот варварка, когда говорила без акцента, отсвечивала грязно-жёлтым цветом... и шар тоже...

— Поиграем со спектром? — предложил Танар, проследив взгляд друга. — Проверим, с чего он так выглядит. Всё равно никуда уже не пойдём: не стоит рисковать с этим "подарочком".

Вопреки обыкновению последних дней, магистр вернулся домой к обеду. Одновременно весёлый и обескураженный, он велел подавать в столовой как можно скорее и ничего не хотел знать про цветок, эксперимент и странное поведение гостьи.

— Потом, потом, — отмахивался магистр. — Не взорвался же цветок до моего прихода, подождёт и сейчас.

Требование подавать обед немедля значило, что почтенный Борак уступит своё место за общим столом жильцу, потому что не успеет разогреть недостающую порцию (обычно магистр возвращался к ужину), но Залемрана это не взволновало.

— Совещания закончились, магистр? — осторожно спросил Ковек, когда все (включая Киксу и растрёпанную со сна Тиселе) уселись обедать. Полдня провозившись над цветком, ученики успели прийти к выводу, что варварка, конечно, шпионка, и страшно подумать, кто её послал. Не степи — это точно. Степи подкупили бы местных, слишком уж бросалась в глаза Тиселе, чтобы шпионить на свою родину. А вот кто? Империя? Там, правда, магов не больше, чем в степях, но ведь это они так говорят... Мало ли какие знания могут хранить хитрые имперцы в своих заплесневелых от времени манускриптах?

— Совещания? — растерянно переспросил магистр. — А, нет.

Он отщипнул кусочек хлеба, и покатал между пальцами. Удивлённо посмотрел на свои руки и внезапно усмехнулся.

— Чудеса сегодня у нас в Карвийне, — как бы между прочим сказал он, и не заметил, как от его слов насторожились все присутствующие в комнате. — Леани вдрызг напилась. И не дома, а в каком-то сомнительном трактире. Потом пыталась полезть в драку, но охотников не нашлось даже в той дыре. Песни орала, пьяная шаталась по городу. Насилу её магистр Браннит домой увёл.

Тиселе выслушала всё это, не моргнув и глазом, но про себя подумала, что ошиблась она со своим проклятием. Не похоже, чтобы для такой девушки, как Леани, было нормально драться в "сомнительных трактирах". Наверняка так поступал тот человек, который спал возле погибшего дерева. Не разобравшись, Тиселе подарила Леани именно его способ напиваться, и это только привлекло внимание.

— Она сошла с ума? — в ужасе спросил Танар, который, как и все уроженцы Карвийна, знал Леани, дочь одного из отцов города, с самого детства. Девушка не уступала своими манерами столичным леди — так все говорили в один голос.

— Не похоже, — пожал плечами Залемран. — Она всё твердила обо мне и о моей поездке в Элойзу, поэтому магистр Браннит позвал меня с собой.

Кикса перевела огромные, широко раскрытые глаза с Залемрана на его учеников, потом на Тиселе и опять на Залемрана. Внезапно поперхнулась и опустила взгляд.

— Вы что-то увидели? — азартно спросил Танар, пока Кикса прокашливалась и пила воду. — Что-то по вашей части?

— Почти, — хмыкнул Залемран. — На Леани было наложено заклинание. Очень хитрое, и почти незаметное, я бы не догадался, если бы не истлевший рукав.

— Рукав? — не понял Танар. — Почему истлевший?

— Чему я вас только учил, — проворчал магистр. — Запомните хоть сейчас, пожалуйста, вещи не истлевают ни с того, ни с сего. Или их долго и неправильно хранили, или...

— Ведьма! — торжествующе перебил наставника Ковек. Кикса снова поперхнулась.

— Хоть кто-то из вас соображает, — кивнул Залемран. — Да, ведьминские чары по сути противоположны привычной нам магии, и от их применения материя разрушается. Потому-то и говорят, что ведьмы колдуют голые: иначе им бы пришлось всё время покупать новые платья.

— Так это Леани колдовала? — поразился Танар.

— Тогда бы на ней истлело всё платье, а не один только рукав, — возразил Ковек. Залемран кивнул.

— Что-то вроде этого. Нет, похоже, заклинание запустили в руку. И, знаете, что-то знакомое есть в этом заклинании... какие-то цветные отсветы...

— Как в тех, которые вы привезли из Элойзы, магистр? — уточнил Ковек. Залемран удивлённо кивнул и подозрительно посмотрел на учеников.

— Я вас, помнится, с ними не знакомил, — медленно произнёс он. — Шарили по лаборатории, а?

— Но, магистр! — вступился за друга Танар. — Вы же сами пустили нас туда работать!

— Пустил на свою голову, — проворчал Залемран. Он вовсе не собирался привлекать внимание к слепкам с чар, наложенных лесным чудовищем на леди Элесит. — Лаборатория хоть цела?

— Да мы только с цветком и работали! — обиделся Ковек. — И, кстати...

— Про цветок потом, — замахал руками магистр. — Дайте хоть немного отдохнуть! Вот поедим и пойдём в лабораторию, там и доложитесь, и покажите, что и как делали.

— Магистр... — тихонько спросила Кикса, по своему обыкновению пряча глаза и чуть только не заикаясь. — А разве в Карвийн может войти ведьма?

— В том-то и дело, что не может, — развёл руками волшебник. — В прошлом веке ещё все города зачаровали от нежити, ведьм и Заклятых, и с тех пор для них входа сюда просто не существует.

— Заклятых? — удивился Ковек. — Это же детские сказки!

— Да не детские сказки, — покачал головой Залемран. — Вполне реальная секта, очень активно действовала ещё сто лет назад. В неё, кстати, очень охотно принимали ведьм, особенно когда в королевстве по отношению к ним ужесточились законы.

— Что за секта такая? — поинтересовался Танар.

— Страшные ведьмы, которые пляшут голые под луной, убивают мужчин и воруют женщин, — пояснил Ковек. — Правильно я говорю, магистр?

Тиселе невольно прыснула со смеху, но, к счастью, увлечённые разговором мужчины не обратили на неё внимания. А вот Кикса настороженно покосилась.

— Примерно, — сухо ответил Залемран. — По имеющимся данным, они появились на юге королевства, постепенно продвинулись на север, но в городах не селились, только иногда наведывались.

— И кому они мешали? — тихонько буркнула Кикса, но Залемран её услышал.

— Да никому, собственно, они бы и не мешали, только вот время от времени им непременно надо было устраивать свои обряды. И если в такие ночи кто-нибудь из горожан не успевал укрыться под крышей, утром его находили зверски замученного. А девушки пропадали прямо из городов, и их потом никогда никто не видел. Неприятное соседство, знаешь ли.

Кикса снова поперхнулась и потупилась.

— Их огненные маги потом прогнали, магистр? — уточнил Ковек.

— Больше сказки слушай, — усмехнулся Залемран. — От них сумели защитить города... и они просто исчезли. Взяли — и исчезли, и никаких следов. Только в южных лесах иногда страшные сказки рассказывают, но там мужчины не пропадают.

— Девушки там пропадают, — внезапно сказала Тиселе. Все посмотрели на неё, и ведьма ответила волшебникам своим лишённым и тени разума взглядом.

— Я слышала в вашем большом городе, — пояснила она на степном языке, глядя прямо на Ковека. — Там гадали... искали... узнавали... как сказать ваше слово? Почему пропадают девушки.

Ковек покорно перевёл эти слова, и Залемран кивнул.

— Да, — подтвердил он. — В столице действительно начали расследование пропаж девушек в южных лесах. Но, сколько я знаю, его уже закончили.

Тиселе подтвердила это спокойным кивком. Ученики магистра обменялись беспокойными взглядами. Может, дикарка и впрямь прибыла из Элойзы? А разве это что-то меняет?

Кикса перехватила эти взгляды, и снова вмешалась в разговор мужчин.

— А как становятся ведьмами? — тихо спросила она, глядя прямо в свою тарелку. — Они ведь не маги, верно? Чем они от нас отличаются?

Залемран ненадолго задумался. Его ученики насторожились.

— Как бы тебе объяснить... — начал он. — Всё дело в векторах силы. У магии он положительный, поэтому она может лечить и созидать. У обычного человека заряда нет никакого. А ведьмы...

— У них заряд отрицательный, верно? — уточнил Ковек.

— Да нет, — поморщился Залемран. — Тогда бы они не могли жить. Они всё-таки тоже люди. Просто ведьмами становятся неправильно воспитанные волшебницы. Или такие, которые вовсе не проходили обучения. Открытие способностей ударяет им в голову, они начинают испытывать их, пытаются решить свои мелкие проблемы... в итоге заряд сил разбалансируется, и образуется что-то вроде дырок. Они, соответственно, уравновешиваются равными областями положительного заряда. В сумме у ведьмы заряд практически нейтральный, но эти дыры или пустоты... Они всё время требуют заполнения, и поэтому ведьма постоянно нуждается в магической подпитке извне. Создавая заклинание, ведьма всегда сплетает отрицательную и положительную стороны волшебной силы, из-за чего её магия питается силой жертвы. Таким образом, ведьму практически невозможно победить, а сама она может колдовать, не уставая, очень долго.

Танар и Ковек переглянулись, здорово встревоженные вердиктом учителя. Всё это они слышали и раньше, но наивно верили, что магистр должен знать средство. Только вот спрашивать его они собирались не в присутствии варварки.

— И как тогда с ними бороться?! — выпалил более нервный Танар. — Ведь должен же быть метод!

— Метод есть, — сухо произнёс удивлённый горячностью ученика Залемран. — Но позвольте напомнить, юноша, что я не преподаю боевой магии, и, если вы желаете получить подобные навыки, вы ошиблись наставником.

Танар покраснел, получив выговор, и Ковек поспешил вмешаться:

— А разве не про вас говорили, магистр, что вы выиграли пять магических поединков подряд, и ничуть не устали?

Залемран усмехнулся воспоминанию.

— Во-первых, это были не поединки, а дуэли с секундантами, которые прикрывали наши горячие головы. И без моего... хм... в общем, мне туго пришлось бы, будь это поединки. А во-вторых, умение расплетать чужие заклинания очень далеко от настоящих боевых навыков... и, в то же время, всегда пригождается на практике. Предваряя ваши вопросу — именно ему я вас и учу, молодые люди...

— А мужчины не становятся ведьмами? — перебила его Кикса. Залемран, уж на что был рассеянным человеком, а всё же обратил внимание на необычное поведение ученицы. Это на неё так день, проведённый дома, повлиял? Не стоило отпускать девчонку гулять, ей, видно, забивают голову всякими глупостями такие же, как она, пустые девицы. А тут никуда не ходила, и даже расспрашивать начала. А там, глядишь, и уроки понимать будет...

— Нет, дитя моё, — мягко ответил магистр. — Только не спрашивай, с чем это связанно — я не знаю. Может, мужчины реже отвлекаются на жизненные мелочи, и чаще ставят перед собой великие цели, когда открывают в себе волшебную силу. А, может, для нас меньше значат душевные невзгоды. Но мужчины ведьмами не становятся никогда.

— А говорят, женщины вообще не должны становиться магами, — вспомнил Ковек. — Женщины-маги — ошибка природы, верно, магистр Залемран?

Кикса бросила на него негодующий взгляд, но не решилась спорить. Танар рассмеялся так, что даже поперхнулся.

— Ты это Леани пойди расскажи, — весело посоветовал он. — Ей как раз сегодня было не с кем подраться!

Залемран строго посмотрел на шутника, но, увлечённый своей идеей, Танар даже не заметил укоризненного взгляда наставника.

— Не совсем, — ответил Залемран Ковеку. — И уж точно это не относится к огненным магам.

— А к обычным? — спросила ободрённая этим ответом Кикса. Залемран виновато развёл руками.

— Ну, как тебе сказать... В древности, ещё до основания Карвийна, магу наследовал не его сын, а сын сестры или дочери. Вместе с волшебной силой он получал и имущество, тогда как родные дети должны были осваивать другое ремесло. Сегодня мы предполагаем, что магия передаётся по женской линии, женщины наследуют её и передают своим сыновьям, но сами не могут овладеть спящим в них могуществом. А мужчины — передать его по наследству. Наверное, природа так рассудила, чтобы человечество не уничтожило её на заре своего существования.

— Если женщина не может воспользоваться своим могуществом, — рассудительно произнёс Ковек, — волшебниц вовсе не должно быть. А они есть. Та же Леани. Заклятые, опять же. Ведьмы.

— Что касается Заклятых, тут нам ничего не известно, — сообщил Залемран. — Считается, что они нашли способ как-то пробуждать дремлющую в них силу... но сто лет назад их изучением никто всерьёз не занимался, хватило того, что отогнали от городов. А Леани... Когда маги построили Карвийн, они стали жить в своём окружении, и жениться на сёстрах своих товарищах. Это позволило магам установить ту же систему наследования, какой придерживалось остальное королевство. Однако пришлось отказаться от древних предрассудков о женской бездарности. Мать, в чьей крови дремлет могущество, и отец, в чьей крови оно бурлит — такая пара может породить волшебницу точно так же, как и волшебника, вот и всё.

— Кстати, говорят, у такой девочки не может быть детей, — заметил Танар и покосился на наставника. Не потому ли тот отказывается жениться на дочери Браннита, а?

— Вздор! — отрезал Залемран. — Та же Леани — маг уже не помню в каком поколении, по обеим линиям причём. Но вот предположения, что такой девочки родится только девочка, и у той только девочка, и так далее, — оно не лишено оснований. Во всяком случае, опровержений этого факта я пока не встречал.

Разговор сам собой затих, и больше уже не возобновлялся. Танар и Ковек переглядывались с таким азартом, что магистр мысленно прощался с мечтой отдохнуть после обеда. Тиселе смотрела вокруг безо всякого выражения. Смертные мальчишки раскусили её. Она оказалась недостаточно хороша для того, чтобы прятаться среди тесных стен. Плохо. Очень плохо. Что скажет страж, когда питомица вернётся в леса ни с чем? Кикса опасливо поглядывала на ведьму и как будто собиралась что-то сказать. Наконец, Залемран доел поданный к столу сыр, допил вино и поднялся. Это послужило сигналом и для остальных.

— Магистр! — наперебой закричали ученики. — Вы должны нас выслушать! Пойдёмте в лабораторию!

Залемран вздохнул, смиряясь со своей участью. Тем временем Кикса нагнулась к Тиселе и, пользуясь тем, что мужчины на них не смотрят, тихонько шепнула:

— Скажи, что все ещё хочешь спать. Пожалуйста! Это важно!

Тиселе с трудом удержалась, чтобы не шарахнуться, когда чужие зубы оказались так близко от её уха, но сумела взять себя в руки, и кивнула. Сразу же за этим Залемран перевёл на неё пристальный взгляд.

— Прошу прощения, я не был к вам внимателен, леди, — вежливо, но ничуть не пытаясь подделываться под степные обычаи, произнёс он. — Быть может, вы захотите поговорить со мной — сейчас или чуть позже?

Тиселе покосилась на Киксу — и увидела напряжённые, чего-то ждущие серо-голубые глаза девочки.

— Благодарю тебя, добрый хозяин, — ответила она на языке степей. — Рада буду я говорить с тобой под твоим шатром, но одолела меня усталость, и как милости прошу я у тебя — отпусти меня продолжить мой отдых!

Залемран вопросительно взглянул на Ковека, и ученик перевёл ему слова ведьмы. Похоже, странная варварка не собирается нападать... может, и правда пришла из степей, и даже не знает, что в королевстве такие, как она — вне закона. Их гонят от стен городов, и только на окружающих деревни частоколах вешают ящики с едой, чтобы ведьмы не вовсе помирали с голоду. Когда лепёшка исчезает, крестьяне кладут на её место ещё еду и что-то из одежды, но если пропадёт ещё и это подношение — две недели не будут ничего класть, чтобы ведьма здесь не задерживалась. Их щадят, потому что ведьмовство — это болезнь, от которой нет лекарства, но не терпят рядом с людьми. А эта и впрямь как будто только из степей вылезла. Потому и колдует, не скрываясь, небось.

Магистр, выслушав перевод, благодарно кивнул. Возиться с дикаркой ему не хотелось.

— Кикса, — позвал он. — Могу я надеяться, что ты позаботишься о гостье?

Девочка буркнула что-то вроде согласия, и магистр ушёл в лабораторию, увлекаемый возбуждёнными своими открытиями учениками.

— Маленькая сестричка?.. — спросила на степном языке Тиселе, как только девушки вернулись в комнату Киксы, и тут же перешла на язык королевства. — Ты хотела поговорить со мной? О чём же?

Кикса плотно прикрыла дверь, села на кровать и потянула за собой Тиселе. Едва гостья уселась, как девочка обхватила её за шею и шёпотом выпалила в самое ухо:

— Они тебя разоблачили! Убегай скорее!

Тиселе со свистом втянула воздух и прошипела самую злую угрозу на языке леса. Ведьме она заменяла человеческие ругательства. Кикса отпрянула, но рук не разжала. Это... удивляло. Ни один человек ещё не относился к Тиселе по-доброму, если знал, кто она такая. А если и не знал.

— Зачем ты говоришь мне это, сестрица? — спросила ведьма. Ей в самом деле было интересно. Девочка из страны тесных стен предупреждает её — зачем? И что за искра тлеет под оковами, наложенными на душу и волшебную силу девочки?

— Ты ведьма! Заклятая! — всё так же шёпотом воскликнула Кикса. — Они убьют тебя, если сумеют!

Ведьма оскалилась, показывая нечеловеческие клыки, и зарычала. Странная девочка и тогда не отстранилась, только напряглась в предчувствии удара. Тиселе медленно выдохнула.

— Маленькая сестричка, — со всей мягкостью, на которую была способна, выговорила она. — Какая беда гложет твоё сердце? Откройся мне. Зачем ты помогаешь врагу своего народа? Ведь я враг для таких, как ты, маленькая сестричка.

Кикса разжала руки и судорожно вздохнула.

— Я их ненавижу! — призналась она. — Всех их ненавижу! Их города, и их магию, и магистра нашего, и всех! Добренький такой! Учит! А сам только и мечтает, чтобы от меня отделаться! Вздыхает, что я медленно учусь! Нельзя, мол, меня до срока отправить на север! Не хочу! Не поеду!

— На север, маленькая сестричка? — прошептала Тиселе. Перед глазами ведьмы встала нарисованная людьми тесных стен картина королевства. Дорога, рассекающая его с севера на юг. И самая верхняя точка — ярко-алый замок. Замок огненного ордена. Север королевства. Его оплот и защита.

— Ну да, на север! — подтвердила девочка, в запале забыв, что никто не рассказывал гостье, откуда взялась в доме магистра ученица ордена. — Ты знаешь, какие у нас там порядки? Нет? Они только и ждут, когда я созрею! Не учат ничему почти, только чтобы не сгореть самой случайно, и всё! Им не нужно это, им нужна моя кровь!

— Кровь? — медленно спросила ведьма и скривилась от отвращения. Заклятые научили её уважать дар жизни, особенно в юных. Особенно в девушках. Люди безжалостного пламени собирались убить Киксу, как когда-то люди бескрайних степей — Тиселе? Они убивают девушек и так получают свою страшную силу?

— Ну да, кровь! — подтвердила девочка, не заметившая гримасы собеседницы. — Свежая кровь, которую сольют с застоявшейся кровью тамошних магистров, и получат здоровых и сильных детей. Так поступают со всеми девушками, родившимися вне ордена. А тем, кто родился в нём, наоборот, запрещают вступать в брак. Но зато учат!

— А ты хочешь?.. — медленно спросила Тиселе, разобравшись в речах собеседницы. — Учиться? Владеть той страшной силой, которая сжигает живое и неживое?

— Да нет же! — раздражённо отмахнулась Кикса. — Зачем она мне? Я хотела стать магом! Обычным магом! Учиться здесь, в Карвийне! Магистр всё ругается, что я к Ланике бегаю поболтать, а ведь это моя родная сестра! Меня увезли всего пять лет назад, а никто и не помнит, в каком доме я жила, пока не пришла к воротам Коллегии! Я хотела учиться здесь, но сначала случился пожар, потом я протянула к нему руку, и он погас! Это случилось случайно, семью богами клянусь, случайно! Я не хотела этого! Но все видели, и с севера приехали огненные маги. Они что-то делали, колдовали, и сказали, что видят во мне искру этого паршивого их дара! И увезли сразу же! Я даже с мамой не попрощалась! Я ненавижу их! Ненавижу! Почему они не хотят оставить меня в покое?

Девочка уткнулась лицом в ладони, и разрыдалась. Тиселе в растерянности посмотрела на неё. Слёзы. Детские слёзы. Она никогда не видела, чтобы люди плакали.

— Тебя не тронут ни клыки, ни когти, спи спокойно, моё дитя, — прошипела-прошелестела она на языке лесов, осторожно погладив девочку по плечу. Эту колыбельную не раз пел маленькой ведьмочке страж. — Бури пройдут над твоей головой, но ветки мои защитят тебя. Реки пройдут у ножек твоих, но корни мои защитят тебя. Страшная нежить, и злые враги — мимо пройдут, мимо пройдут. Боль, и усталость, и тяжесть пути — нас не найдут, нас не найдут...

Нечеловеческий, даже и не звериный шёпот ведьмы в самом деле подействовал успокаивающе, и рыдания постепенно стихли. Кикса вопросительно посмотрела на Тиселе.

— Ты что-то говорила, да? Это на твоём языке? Я не поняла тебя.

— Да, — вздохнула ведьма, внезапно почувствовав себя очень-очень старой. И, почему-то — человеком. Человеком, который может помочь другому человеку. И хочет. Это было очень странное чувство. — На одном из моих языков. Не спрашивай, маленькая сестричка. Лучше ответь — ты примешь помощь от Заклятой, или нет? От ведьмы?

Кикса недоверчиво покосилась на собеседницу.

— Мне нельзя помочь, — убеждённо заявила она. — Ты ведь не возьмёшь меня в леса, верно? Вы ведь в лесах прячетесь, я правильно поняла?

— Нет, — покачала головой ведьма. — Тебе нечего делать в лесах. Твой дар проснулся уже, и он слишком страшный для нас. Но я могу тебе помочь. Не сейчас, потом.

На зарёванной мордашке девочке постепенно стала проявляться надежда.

— Я не понимаю тебя, — неуверенно произнесла Кикса.

— Ты отдашь мне свой дар? — прямо спросила ведьма. — Не сейчас, пока я не готова его принять. Но — потом? Если ты потеряешь дар, тебя ведь отпустят?

— Не знаю, — нахмурилась девочка. — Если не поймут, как это сделано... Но ты ведь...

— Никто ничего не заметит! — поспешно заверила Тиселе. — Я всё сделаю так, чтобы...

Она осеклась, глядя как с недетской серьёзностью Кикса качает головой.

— Ты ведь видела, твои заклинания тут все узнают, — грустно сказала девочка. — Убегай в свои леса, ты не сможешь ничего сделать для меня.

— Я всё сделаю! — с жаром заявила Тиселе и по-матерински поцеловала девочку в лоб. Вместе с поцелуем она впустила в девочку заклинание-метку. Такая метка растворялась в собственной магии волшебника, и никак себя не проявляла, пока её не позовёт создатель. Только вот прежде её ставить не приходилось: это было единственное из известных Тиселе заклинаний, которые требовали взаимной приязни. Она и не хотела учиться этому волшебству, да Судья настояла. А ведь, казалось бы, к кому Тиселе чувствовать приязнь?

Девушки до самой темноты просидели в полном молчании, взявшись за руки, как разлучённые в детстве и нашедшие друг друга сёстры. Говорить больше было не о чем. Кикса боялась, что сейчас эта странная, пожалевшая её ведьма, гостья из чужого и загадочного мира встанет и уйдёт навсегда, унося с собой невозможное, невероятное обещание помочь. Тиселе просто не хотела повторять свои заверения, если в них не поверили с первого раза. Она дала слово, и выполнит его, а сейчас остаётся молча прощаться. Так ни и сидели в тишине и спокойствии, когда вдруг с улицы донёсся знакомый запах. Ведьма оскалила зубы. Тот человек! Тот самый! Который поймал её в селении у гор! Тот человек!

В это время вернувшийся с гор Вийник как раз подходил к дому своего друга. Он отказался от всех своих планов, едва поспал и поспешил в Карвийн. Не столько благодарить за помощь, сколько делиться сделанными за десять лет открытиями. Их явная связь с нелепым нападением степной девочки тревожила больше всего.

— Ты чего? — испуганно позвала Кикса.

— А?.. — очнулась Тиселе. — Прости меня, маленькая сестричка. Я чую зло, которое входит в дом.

— Чуешь зло? — недоверчиво сморщилась девочка. — Ты и это умеешь?

— Волшебство имеет запах, — пояснила Тиселе. — В лесу все умеют его чуять, но только... из людей — только я так хорошо. Только ведьма. Я чуяла волшебство, которое сорвалось с поводка твоих юных собратьев. Прости, маленькая сестричка, что напугала тебя тогда.

— А сейчас ты что чувствуешь? — заинтересовалась Кикса.

— Сюда идёт человек... — медленно проговорила ведьма втягивая воздух сквозь расширенные ноздри. — Очень сильный. Смелый. Безжалостный. Но... он не враг этому дому. Я слышу его шаги — в них ожидание приюта.

— А, — догадалась Кикса. — Я знаю. Это друг магистра, наверное. Он говорил, что к нему придёт его друг, только не сегодня, я через два дня или позже.

Она с любопытством поглядела на ведьму.

— Говоришь, безжалостный? Я слышала, он преступник. Его поймали и на десять лет отправили на корабль, короне служить. Вместо тюрьмы.

Тиселе это ни о чём не говорило.

— Он входит в дом, — объявила она. — Маленькая сестричка! Никому — ни сестре, ни матери, ни отцу, ни брату, ни жениху, ни возлюбленному, ни учителю, ни ученику, ни врагу, ни другу — не говори обо мне! Клянёшься?

— Клянусь, — послушно кивнула девочка. — Я тебя не выдам. Но магистр и Танар с Ковеком...

— Ничего, — отмахнулась ведьма и весело усмехнулась. — Я убегу, они не поймают.

Кикса с сомнением посмотрела на девушку, которая была меньше её ростом и вдвое худее. Если магистр захочет её найти, найдёт обязательно, где бы ведьма ни пряталась. Но спорить девочка не стала. Иногда хочется поверить чудо. Тиселе подошла к окну, высунулась из него и пронзительно засвистела. Обратно сможешь вернуться верхом на вьюге, сказал ей страж. А что такое вьюга, как не ветер со снегом? И ветер, и снег умела высвистывать любая Заклятая, но погоде нужно время, чтобы разгуляться.

— Что ты делаешь? — испугалась Кикса. Она не умела чуять, как Тиселе, но не носом — кожей почувствовала пришедшие в движение силы.

— Убегаю, — засмеялась Тиселе. — Но не сразу, маленькая сестричка. Ложись спать. Когда ты проснёшься, скажешь, что я уснула вечером, а утром ты меня не нашла на месте.

— А ты? — настороженно спросила Кикса. Тиселе втянула воздух и хищно оскалилась. Тот человек! Он победил её, отобрал туку и плащ, потерял их, а теперь пришёл следом за ней. Совпадение? Ведьма верила в волю людей и в веления судьбы. Случайностям не было место в её мире. Она должна знать, что тот человек скажет усталому волшебнику!

— Я не причиню вреда этому дому, — заверила она девочку. — Не бойся. Спи.

Когда ведьма, уменьшившись до размеров крысы, пробралась в нужную комнату, в ней вёлся разговор, вовсе Тиселе не понятный. Она спряталась в тенях и пробралась под небольшой столик, возле которого сидели волшебники.

— Да ладно тебе, Заль, не оправдывайся, — проговорил знакомый голос того самого человека. Сытого и усталого хищника, как решила ведьма в первую встречу, сейчас, пожалуй, скорее усталого.

— Нет, я должен был вмешаться намного раньше! — упрямо повторял Залемран. Магистр Залемран, то есть один из старейшин в этом селении. Не слишком ли он молод?

— Вздор! — отрубил тот самый человек. Молодой старейшина вздохнул.

— Ты не должен был отдуваться за всё один, — пробурчал он.

— Стоило возвращаться через десять лет, чтобы вернуться к тому же разговору, на котором простились, — раздражённо ответил тот самый. — Ты был прав тогда, когда говорил, что докладывать о круге — глупость. И когда остался по эту сторону — тоже прав. Мы смогли изучить его действие, а не соваться наобум, как остальные. Кто бы ещё, кроме тебя, сохранил рассудок и не полез в самое сердце? Доволен?

Маги, кажется, говорили о белоцвете. Страж рассказывал, что люди тесных стен ненавидят его и выжигают своим страшным огнём. Тот самый человек был наказан за то, что вошёл в круг и был перенесён... Тиселе знала — новички попадают за горы, в волшебный край, куда нет дороги ни одной ведьме. Если здесь, среди людей тесных стен, их просто ненавидят, там, за горами, ведьма не может жить и умирает. Поэтому она попала в лес. А тот самый человек, значит, оказался в волшебном краю. И корона (что бы это ни значило) рассердилась на него?

— Конечно, докладывать было глупостью, — подтвердил молодой старейшина. — Абсурдно предполагать, будто совет магистров с интересом отнесётся к первому случаю полноценного исследования белоцвета. Как будто совет интересуется такими "пустяками"! И всё-таки — если отвечать, то вместе. Зря ты заставил меня молчать.

— Вздор! — снова отрубил тот самый человек. — Ты ведь смог меня вытащить. Хорошо мы были бы, если бы вместе прокуковали во флоте всю жизнь за одни харчи.

— Вийник, я в самом деле спешил, но звание магистра... — пробормотал молодой старейшина, но друг сделал отстраняющий жест, и Залемран замолчал.

— Я ж не в тюрьме просидел эти десять лет, — заметил Вийник. — Работать за харчи — не сахар, но я не жалею. Может, ещё вернусь туда, меня вроде звали.

— Интересно? — вежливо поинтересовался молодой старейшина. — В твоём духе, наверное. Риск, новизна, свежий воздух...

Тот самый человек расхохотался.

— О, риска хватало, и свежего воздуха тоже! А вот с новизной ты ошибся, приятель. За десять лет любая новизна выветривается. Но кое-что интересное я для тебя достал.

— Надеюсь, не ракушки? — уточнил Залемран. — В столице зашёл в лавку сувениров, так некуда деться от "подлинных сокровищ моря". И всё ракушки-ракушки-ракушки... по двадцать дубовых связок каждая. Так ни с чем и уехал. Подумал, проще улиток в саду наловить, они у нас крупные, заразы, убирать не успеваем.

— О, нет! — усмехнулся Вийник. — Сувениры я для Леани припас, хоть она меня и не слишком жалует, но дай, думаю, привезу для дочки Браннита. Не ракушки, конечно.

— Жемчуг? — уточнил Залемран. — Я что-то слышал такое, на него вроде немалый спрос, но всё отбирает королевская береговая служба.

— Жемчуг, выдумал! — фыркнул Вийник. — Жемчуг... В общем, есть кому подарить. А для Леани коралла хватит, мне их нанизали в ожерелье, а девать некуда.

— Вижу, ты её тоже не жалуешь, — заключил Залемран.

— Да ну её, нашли тему, — поморщился Вийник. — Давай я лучше подарок покажу, давно хотел послушать, что скажешь.

— А у тебя там что-то интересное? — уточнил Залемран. — Неужто образцов насобирал?

— А как же! — кивнул Вийник. — Я, конечно, не то, что некоторые, но времени наловчиться у меня хватало.

— Тогда показывай, — решительно кивнул Залемран, но тут же как будто смутился. — А потом я тебе кое-что покажу. Я тут в Элойзе, пока хлопотал, столкнулся... увидишь.

— С чем это ты там столкнулся? — удивился Вийник.

— Потом, — отмахнулся Залемран, но старый друг заупрямился.

— Нет уж, Заль, рассказывай. Чтобы потом ничего не отвлекало.

— Глупости, — поморщился молодой старейшина. — Но, если настаиваешь... что ты знаешь о южных лесах?

— Богатейшие дубравы, — немедленно откликнулся Вийник, и Тиселе насторожилась. Говорили о том краю, который дал ей приют. — Но места совершенно дикие. Люди — варвары в чаще и неграмотные рабочие в посёлках при дороге. Тоже одичали в этих лесах. Когда ехал там, в посёлках все рыдали: пришёл приказ от короны всё сворачивать и убираться.

— Это почему же? — удивился Залемран. Тиселе тоже заинтересовалась: до стражей новость или не дошла, или ею не сочли нужным поделиться с ведьмой. Селения на дороге исчезнут! Чего ждать теперь? Покоя — или огненные маги придут уничтожать непокорный лес?

— Во-первых, короне надоело кормить дармоедов, — спокойно, и не подозревая о важности своего ответа, отозвался Вийник. — Как я понял, они за сто лет не поставили в столицу ни одного брёвнышка, а паёк переводили охотно. А во-вторых, их перебрасывают за море, будет им работа, и короне выгода.

— За море? — поднял брови Залемран. — Корона начала продавать свою рабочую силу?

— А, ты не знаешь, — ухмыльнулся Вийник. — Мы добыли для короны лес на корабли, недавно совсем, в этот штормовой сезон.

— Даже так? — покачал головой Залемран. — Ничейный, что ли?

— Ничейного леса не бывает, — поправил Вийник. — Но империя не станет возражать.

— Империя никогда не возражает, — пробормотал Залемран. — Если бы корона захотела...

— Зачем королю империя? — трезво заметил Вийник. — Пока она есть, баронам есть куда девать свои силы, и степняки предпочитают искать там добычу для своих набегов. А так их проблемы стали бы нашими — зачем?

— Так вы напали на империю? — осведомился Залемран.

— Не так грубо, — заявил Вийник. — Есть неподалёку очаровательный островок, где прорва корабельных сосен. Нас загнал туда шторм... а было нас — десяток кораблей, не меньше. Учения проводили, а тут такая незадача. Пока пережидали, местным что-то не понравилось... ты же знаешь имперцев. Чуть что — осквернили святыню! А нам, знаешь, тоже не нравится, когда с нами грубо разговаривают.

Залемран расхохотался, перебивая друга.

— Представляю себе, как это выглядело! Вы их там всех положили?

— Обижаешь! — ухмыльнулся Вийник. — Мы просто взяли этот паршивый островок в осаду. У берегов море стихло, как по заказу, так что у нас проблем не было. А дальше — имперцы пакуют вещи и радуются, что до дома подвезли, корона в гневе, но от леса не отказывается... а что все капитаны вдруг получили награду — так это совпадения, просто срок подошёл.

— Море стихло, как по заказу, — повторил Залемран, внезапно уловив новые нотки в словах друга.

— Да, — кивнул на невысказанный вопрос Вийник. — Вот и собирался тебе рассказать.

— Это и будет твой подарок? — уточнил Залемран, и Вийник кивнул.

— И это тоже, — пояснил он. — Но ты рассказывай.

— Нет, всё-таки ты, — выбрал Залемран, и Вийник не заставил себя упрашивать.

— В море не берут женщин, — выпалил он вместо вступления. — то есть берут, если это пассажиры, и корабль берёт пассажиров. Или если это родственники капитана. А если нет — не берут. Года четыре назад... или пять... приезжала одна. Из столицы. Этнограф. Размахивала королевским указом, предписаниями и планом работы. Мой капитан — вскоре я сменил корабль, я их там всё время менял, волшебник везде нужен — согласился, но море — нет. Она просидела на берегу всю свою практику и капитан на ней потом женился, а из этнографов её выгнали.

— Совпадение, — предположил Залемран.

— Почти, — ухмыльнулся Вийник. — Капитану повезло, но я не об этом. Все знают, что море не примет женщины, и никто не пытается. Но иногда...

Он замолчал и сделал странное движение пальцами. У Тиселе встала дыбом шерсть на загривке (она была в животном обличье, ведь её никто не видел). Из рук волшебника выплывало... море. Не само море, а то, что представляло собой суть, основу жизни этой огромной стихии. Море. Тиселе никогда не видела моря, но она видела лес и видела горы, и могла узнать основу жизни стихии, когда встречалась с ней. Конечно, это была не сама жизнь моря, а только его рисунок. Синий с отблесками света, но была в нём и глубина, и непроглядная темень, и ветер, сильнее любого, что ведьма видела за свою жизнь.

— Я знал её, — заговорил Вийник и снова умолк. — Я был тогда сопляком. И всё-таки, клянусь тебе, я не дал бы случиться этому, если бы...

Он вновь замолчал, и молчал долго, пока его друг не сделал нетерпеливое движение.

— Она сама хотела этого. Сама, понимаешь? Мы с ней говорили всего раз — она была дочерью китобоя — и она не раз говорила, что у неё есть долг, и ещё, что она ждёт зова. Зова моря.

Голос волшебника прервался, потом он сделал большой глоток из стоящего перед ним кубка. Тиселе по запаху узнала ту странную жидкость, от которой люди дерутся, кричат, ругаются, а потом засыпают. Зачем они это делают?

— Всего раз на берегу, — продолжил Вийник. — И ещё раз, когда я поднялся на корабль, и увидел её. У неё глаза всё время менялись. Как море. И все знали, что это значит, а я не знал. Я был тогда совсем мальчишкой! Капитан сказал мне оставить её в покое. Она простояла на палубе всё время, пока мы плыли, и это был первый раз, чтобы капитан совсем не смотрел, куда идёт его судно. Мы шли и шли, полным ходом, и ветер наполнял паруса, а потом он стал слабеть и стих совсем. И тогда капитан сказал "пора". Клянусь тебе, если бы я знал!

— Знал о чём? — тихо спросил Залемран.

Вийник снова глотнул вина.

— Капитан велел всем убраться в трюм. И не оставил даже дежурного на палубе. А когда я его спросил, приказал мне молчать и тоже лезть в трюм. Сказал, что я волшебник, и хороший волшебник, но он не собирается из-за моего своеволия... — Вийник пожал плечами, не закончив фразы. — Её мы оставили на палубе. Просто лежать на палубе, в одной сорочке, не более того. Она казалась испуганной, но не возражала. И её глаза в самом деле были как море.

— И? — подтолкнул рассказ Залемран, когда тишина сделалась нестерпимой.

— Они были простые люди, но я-то чувствовал, как море затопило корабль. Залило палубу, а потом как будто бы всё море осталось на небольшом её участке. Я раньше не замечал, что оно живое.

— На том участке, где девушка? — деловито спросил Залемран, и Вийник вздрогнул.

— Откуда ты знаешь?

— Догадываюсь, — сухо ответил молодой старейшина. — А что было дальше?

— Мы поднялись на палубу утром, — неожиданно спокойно ответил Вийник. — Она лежала там, где её оставили. Ничего не изменилось, будто она за ночь не шевельнулась ни разу. Только сорочка задрана. Капитан ещё раз велел мне ни о чём не спрашивать, и направил корабль к ближайшему острову. Он откуда-то возник из ничего, этот остров. Совершенно пустой. Крохотный. Мы высадили девушку — совершенно одну, она просто спрыгнула на него с корабля, — а после подул ветер, и мы убрались.

Тишина сделалась особенно звонкой.

— И всё?

— Нет, — покачал головой Вийник. — Мы вернулись через три года. Она сидела там — такая же, как и раньше. И играла на берегу с китёнком. Как только мы подошли, оттолкнула его, встала и взобралась к нам. Пришлось кинуть трап. Мы вернулись домой. Тоже очень быстро. Я спросил, что за питомиц у неё тут был, и не жаль ли ей его оставлять, а она ответила, что это был её сын, но о нём позаботится отец. Ещё добавила, что вернула долг морю. И ещё, мол, ей тут было хорошо, но уже надоело. И её глаза больше не менялись, но на ней самой был вот такой вот странный след. Точно такой же, какой был на палубе той ночью. Я скопировал его, чтобы показать тебе... и чтобы разобраться.

Залемран кивнул.

— Понимаешь, — медленно произнёс Вийник. — Это звучит... Для всех в море это обычное дело. Они возвращают долг — и всё. И девушки почти всегда возвращаются. И выходят замуж, и никто их потом не чурается. Но, семь богов, мы же современные люди! Они же отдали девушку этому! А оно и не человек вовсе!

— Но ведь девушка-то не против, — спокойно ответил Залемран. — И она вернулась.

Вийник пристально посмотрел на друга.

— Да, — кивнул Залемран и сделал то же странное движение пальцами, что и перед тем Вийник. Комната наполнилась шорохом, свистом, рычанием и воем. Шумом ветра в кронах деревьев, пением птиц, шелестом упавшей листвы. Тёмной ночью в самой глухой чаще и солнечным утром на полянке. Запахами, звуками и картинами леса. Тиселе с трудом подавила рычание. Откуда у него это?

— Откуда? — вслух повторил непроизнесённый вопрос ведьмы Вийник.

— В лесу, — вместо ответа произнёс Залемран, — никто не спрашивает девушек, чего они хотят. И они никогда не возвращаются, а если вдруг вернутся — их забивают камнями. Но это случается редко, потому что кроме этого у них водится нежить. А если не нежить...

Он помолчал и в свою очередь нашарил на столе кубок.

— Жертву ломают страхом, болью и смертью, — жёстко произнёс он слова, которые говорила ему в столице леди Элесит. — Считается, что они сочетаются с этим браком. А если им удаётся оттянуть момент...

— Тогда что? — спросил Вийник во внезапно вязкой тишине, наполненной непонятной Тиселе горечью. Почему молодой старейшина так говорит? Стражи всегда так поступали, и ещё ни одна их женщина не пожалела...

— Тогда они угасают, — устало ответил Залемран. — Прикосновение этого остаётся с ними навсегда, оно — как смертельная болезнь. И ещё. Они могут её ускорить.

— Нечисть, — спокойно произнёс Вийник, и Тиселе зарычала. Волшебник как будто прислушался, но вскоре продолжил как ни в чём ни бывало. — Ведьмы, Заклятые и это. Мы не пускаем их в города, и не говорим о них, но они есть. То, что принёс я, и то, что принёс ты, не слишком похожи на обычные образцы заклинаний. Мы сняли их, как всегда снимаем схемы, но они выглядят так...

— Как будто кто-то просто взял кисточку, и нарисовал всё, — закончил вместо друга Залемран. Вийник кивнул. — Не магия, но нечто такое, что мы можем понять только если будем работать с этим как с магией.

— Да, — сказал Вийник. — И вот что странно. По дороге сюда я видел девочку... ведьму. Очень странную девочку. Она не говорила по-человечески, только рычала, и её магия тоже была... нарисованной. И она была одета...

— Как носят девочки в степи? — предположил Залемран. Вийник выглядел удивлённым. — Ученики рассказывали мне о ней. У неё грязно-жёлтая магия, она давно с ней справляется, но при этом не умеет скрываться, так?

— И ты молчал? — вскочил Вийник на ноги. — Она в твоём доме? Заль, эта девчонка очень опасна! Она сыпет проклятьями, как... как...

Тиселе на самом деле только думала, будто отлично умеет прятаться. В лесу, где любое дерево могло укрыть её в своей кроне, она действительно была хороша, но в стране тесных стен то и дело давала промашку. Так и сейчас, услышав гневное восклицание того самого человека, она рванулась в сторону, и выскочила прямо под взгляд молодого старейшины. На мгновение мир замер, а после как будто уменьшился... или это она прибавила в росте?.. Никогда прежде превращение не было настолько ошеломляющим, сбивающим с толку. Когда ведьма оправилась от недолгого замешательства, тот самый человек уже стоял, прислонившись к двери а молодой старейшина так и не покинул своего места и теперь с любопытством посматривал на растерявшуюся девушку.

Тиселе раздумала подниматься с четверенек и зашипела. Она знала теперь очень много про этих людей и, главное — они ненавидели лес и Заклятых. Они называли их нечистью! Внутри ведьмы клокотали обида и ярость, и чувства эти словно раскалывали душу девушки пополам. Сила и слабость, любовь и ненависть, добро и зло. Плюс и минус, что бы эти слова ни значили. Именно так ведьмы создавали самые чёрные свои проклятия. Молодой старейшина приподнялся с места и, казалось, выглядел испуганным. На него стоит прыгнуть первым, тогда и второй не решится напасть, а когда сила первого будет выпита до дна, второй сделается уже не страшен. Тиселе напрягла мышцы, готовая к прыжку, но тут Вийник заговорил, и от звуков его спокойного голоса боевая ярость девушки стихла.

— Беда с этими ведьмами, — хладнокровно заявил Вийник. — Невозможно бороться, не так ли?

— Так считается, — мягко ответил Залемран. Он не был напуган, но встревожен — был, и ещё как. Эта девушка была самой странной ведьмой, которую только можно себе представить. И в ней не только виднелась грязно-жёлтая магия, ещё были следы от чего-то... лесного. Как же он сразу не сообразил... как же он был слеп!

— Ну, так вот, метод есть, — зловеще усмехнулся Вийник и сделал шаг к ведьме. В его рукаж оказалось что-то, очень похожее на верёвку, вот только оно не было верёвкой, и Тиселе это знала лучше, чем кто бы то ни было другой. — Надо всего лишь дать им то, чего они желают. А чего у нас желают ведьмы?

— Чего? — послушно спросил Залемран.

— Магии, — жёстко ответил Вийник, приближаясь к замершей на полу девушке. — Внимания. Любви. Заботы. Хотят так сильно, что уже разучились получать. Верно, ведьмочка?

Взбешённая издёвкой, Тиселе зарычала и бросилась на обидчика. Именно этого Вийник и ждал. Верёвка взметнулась в воздух, захлестнула шею девушки, и ведьма напрасно рванулась назад с поводка, сплетённого ею самой так недавно. Поводка, который ей не дано было порвать. Это была "полая тростинка", и волшебник немедленно погнал по ней силу. То, о чём мечтает каждая ведьма. То, что ведьма не способна принять. Добровольно отданную силу.

Тиселе заскулила, завыла, заметалась. Вийник не дрогнул. Он стоял перед ведьмой с в поводком в руках, и его ненужный дар заполнял голодную дыру в волшебстве девушки. Заполнял до тех пор, пока Тиселе не насытилась и не превратилась в самую обычную девушку, лишённую шерсти, зубов, когтей и злой силы.

— Вот и всё, — подытожил Вийник. Тиселе завыла в голос, но на волшебника это произвело очень мало впечатления.

— Отлично! — выдохнул Залемран. — И что теперь?

— Для начала её стоит связать, — практично предложил Вийник. — Тогда эффект заклинания продлится столько, сколько я хочу.

Тиселе всё-таки рванулась вперёд, к горлу волшебника и два взрослых мужчины с большим трудом смогли связать отчаянно кусающуюся и царапающуюся девушку. Вместо верёвки они воспользовались всё тем же магическим поводком, который, на беду ведьмы, мог становиться такой длины, какой пожелает хозяин. Связанная, вернее, опутанная целиком, с головы до ног, как личинка в коконе, ведьма бесполезно рвала зубами свои путы и злобно шипела.

— Очень странное дитя, — задыхаясь, проговорил Залемран и налил себе и другу ещё вина. — Ты прав, её магия такая же... нарисованная. Лес?

— Или Заклятая, — предположил Вийник.

— А, может, Заклятые и впускают в себя магию леса, — осенило Залемрана.

— Жизнь леса, — негромко поправил Вийник и покосился на девушку, которая почему-то перестала брыкаться и кусаться.

— Очень странное дитя, — повторил Залемран. — Я расспросил Ковека, он в детстве жил в степях.

— И? — уточнил Вийник.

— Они так себя не ведут, — коротко ответил Залемран.

— Ты знал, что она ведьма, и позволил ей расхаживать по твоему дому? — спросил Вийник.

— Но она собиралась спать! — запротестовал Залемран, сам понимания, как глупо звучат такие оправдания. — И ученики сказали, что она защищала Киксу!

— Заклятая, — повторил Вийник и снова покосился на пленницу. Она сидела подозрительно тихо, запрокинув голову назад... и ждала... звала?.. — Заль! Не спрашивай ни о чём! Быстро! Ответь! Она что-нибудь приносила с собой?

— Да, — ответил удивлённый магистр. — Лесной цветок, который оказался вовсе...

— Быстро! — вскочил на ноги Вийник. — Остановим её!

И опоздал.

Тиселе прекратила бессмысленно метаться как только поняла: это не поможет. Ей подарили слишком много силы, чтобы она могла колдовать, но волшебники забыли... забыли о чём-то очень важном.

Для этого не нужна была магия — та магия, которую применяют люди. Только понимание... единение. Цветок представлял часть её самой, и Тиселе смогла бы позвать его, даже лежи она на смертном одре. Впрочем, на смертном одре это получилось бы лучше всего. Цветок не был настоящим растением, он был лишь кусочком могущества стража, и теперь прилетел на зов его любимицы. Помедлив на мгновение, он врезался Тиселе между лопаток — обжигающе жаркий, сияющий как полуденное солнце. Ведьма выгнулась, завыла от невыносимой боли...

А после количество поглощённой силы превысило её возможности. Тиселе просто-напросто вырвало съеденной магией, и никто не мог бы этому помешать.

Волшебники теперь стояли у противоположной стены, не столько напуганные, сколько осторожные. От верёвки не осталось и следа. Ведьма билась в мучительных судорогах, исторгая из себя всю съеденную, но ещё не усвоенную магия. Сила собиралась в комнате в огромный светящийся шар, который, как знали все, в любой момент мог сорваться. Тиселе не сможет его принять, и тогда он найдёт другую жертву. Киксу. И высвободит на свободу её огненный дар, и весь дом сгорит в волшебном пламени. И поделать с этим было ничего нельзя. Но сказанное не означает, что Залемран и Вийник не станут пытаться.

Агония закончилась. Тиселе с трудом поднялась на четвереньки и посмотрела на шар. Под взглядом девушки магия завертелась ещё быстрее. Ведьма знала, что волшебство ищет, в кого бы спрятаться, и ещё знала, что оно может — и всё-таки не сорвётся без её разрешения. Ведь это была её магия, не так ли?

Тиселе пролаяла несколько слов на лесном языке. Шар остановился, покачался на месте и рванулся в сторону окна. Сквозь стекло он прошёл беззвучно, и ударил в сыплющийся с неба снег. Тиселе уйти без шума не удалось — она разбила окно. Мужчины вскрикнули, но девушка, не замечая крови, не чувствуя порезов, бросилась в ночь. Шар как будто распался и вплёлся во вьюгу. Ведьма пронзительно засвистела, и магические жгуты стегнули по снежинкам. Всё засветилось — тем светом, который видят лишь волшебники, а после пустырь за окном огласило громкое ржание.

— Заль... — выдохнул Вийник. — Ты тоже видишь?

— Да, — кивнул Залемран, не веря своим глазам. — Вижу.

Из вьюги соткалась белая лошадь и остановилась перед девушкой. Наклонила шею, словно приветствуя ведьму, подставила спину. Тиселе одним прыжком запрыгнула на снежное животное, вцепилась пальцами в гриву и пятками ударила по бокам. Лошадь поскакала — не прочь отсюда, а по спирали, с каждым новым витком набирая высоту. Свист вьюги сделался нестерпимым. Девушка оглянулась на дом, в котором к разбитому стеклу прямо-таки приклеились два мага. Закричала, но ветер унёс слова. Ударила пятками по бокам, и снежная лошадь унесла её прочь. Вьюга стихла.

— Вижу, — повторил Залемран внезапно севшим голосом. — Видел.

— У лошади не было головы! — почему-то шёпотом произнёс Вийник.

— Да, — хрипло подтвердил Залемран. — Не было.