Биография Толкина

Райт был женат на своей студентке. У них родилось двое детей, но оба умерли в младенчестве. И все же Райты не унывали и весело жили в большом доме, выстроенном на Бенбери-род по проекту Джо. В 1912 году Рональд Толкин пришел к Райту домой в качестве студента и долгие годы спустя вспоминал "громаднейший обеденный стол Джо Райта, а я сидел в одиночестве у одного края и слушал элементы греческой филологии от мерцающих во тьме стаканов'. Не мог забыть он и грандиозные йоркширские чаи, которые Райты устраивали по воскресеньям днем. Джо делил огромный пирог со сливами на куски, достойные Гаргантюа, а абердинский терьер Джек демонстрировал свой коронный фокус: звучно облизывался, когда хозяин произносил smakka-bagms, что по-готски означает "смоковница".

В качестве педагога Райт передал Толкину свой неиссякаемый филологический энтузиазм: ведь именно филология вытащила его из непроглядной нищеты. Райт всегда был требовательным преподавателем, а Рональду как раз это и было нужно: он уже начал было ощущать некоторое превосходство над товарищами-классицистами, имея столь широкую эрудицию в лингвистике. Очень кстати нашелся тот, кто мог бы ясно показать, что долог путь до Типперери20. В то же время Джо отнюдь не сковывал инициативу. Узнав, что Толкин начал проявлять интерес к валлийскому языку, он посоветовал идти именно в этом направлении, хотя совет был дан в характерной йоркширской манере: "Вдаряй-ка, парень, и дальше по кельтским: это самое то, что надо'.

Толкин последовал этой рекомендации, хотя и не совсем так, как предполагал Джо Райт. Юноше удалось раздобыть учебники средневекового валлийского, и он начал читать на том самом языке, который покорил его давным-давно несколькими словами на бортах угольных вагонов. Разочарования не было; напротив, все ожидания красоты оправдались. Однажды Толкин заметил: "Большинство англофонов, например, согласятся, что слова "дверь камеры" звучат "красиво", если только отвлечься от их смысла (и написания). Красивее, чем, скажем, "небосвод", и куда красивее, чем "красивый". Так вот, в валлийском двери камеры встречались в высшей степени часто'. Толкин стал таким энтузиастом валлийского, что просто удивительно, как это он не съездил в Уэльс в студенческие годы. Но это как раз было для него характерно. Несмотря на то, что он изучал древнюю литературу многих стран, побывать случилось в немногих. Причиной тому иногда были внешние обстоятельства, но, вероятно основной причиной была нехватка желания. Пожалуй, страница средневековой рукописи могла иметь над ним большую власть, чем современная реальность страны, в которой этот текст появился на свет.

В течение первых студенческих лет Толкин дал волю своей проявившейся еще в детстве склонности к живописи и рисованию. Он уже приобрел в этом некоторый навык, особенно в части пейзажных этюдов. Существенную долю его времени занимала каллиграфия. Спустя некоторое время он освоил множество вариантов почерка. Это увлечение объединяло в себе энтузиазм в отношении слов и зрение художника. И в этом тоже отражалась многогранность его натуры. Один из его знакомых по тем годам заметил: "Для каждого из друзей у него был свой вариант почерка'. Если это и преувеличение, то очень небольшое.

Свои первые студенческие каникулы Толкин провел в любимых краях. Ч.К.О.Б. выжил после его ухода из школы короля Эдуарда, и теперь клуб готовился к величайшему событию в своей короткой истории: постановке шеридановских21 "Соперников". Начал дело Р.К. Джилсон, энтузиаст во всем, что касалось XVIII века, а поскольку он был сыном директора, то получить разрешение было нетрудно, хотя до этого в школе еще ни разу не ставились пьесы английских драматургов. Все еще учившиеся там Джилсон и Кристофер Уайзмен раскидали роли среди друзей. Для чтения пролога очевидным кандидатом был Дж.Б. Смит, любимый всеми, хотя он и не был пока что полноправным членом Ч.К.О.Б. А кому отдать главную комическую роль миссис Малапроп? Кому же, как не самому Джону-Рональду? И поэтому, закончив свой первый триместр в Оксфорде, Толкин приехал в Бирмингем, дабы участвовать в последних репетициях.

Предполагалось только одно представление. Получилось так, что генеральная репетиция окончилась задолго до начала спектакля, и скорее по этой причине, чем от желания приятно побездельничать, Ч.К.О.Б. принял решение выпить чаю в магазине "Барроу" (том самом, который добавил в название клуба букву "Б"). Юноши накинули пальто поверх театральных костюмов. Когда они пришли в магазин, "пассажирский вагон" был пуст, так что они сняли пальто. Воспоминания о потрясении, которое это зрелище вызвало у официантки и продавцов, сохранились у членов клуба до конца жизни.

Подошло время начинать представление. Издававшийся школой журнал сообщал: "Миссис Малапроп в исполнении Дж.Р.Р. Толкина была как настоящая. Роль была сыграна великолепно во всех отношениях. Достоин особого упоминания грим. Самым привлекательным героем был Р.К. Джилсон в роли капитана Абсолюта. Он нес груз исполнения очень трудной роли с удивительным воодушевлением и искусством. В высшей степени эффектен был старый холерик сэр Энтони (в исполнении К.Л. Уайзмена). Что касается второстепенных действующих лиц, то достойно высокой похвалы исполнение Дж.Б. Смитом трудной и неблагодарной роли Фолкленда'. Этот случай укрепил дружбу Толкина с Дж.Б. Смитом, которая оказалась продолжительной и продуктивной. С этого дня Смит сделался полноправным членом Ч.К.О.Б.

На летние каникулы 1912 года Толкин поехал в лагерь на две недели с территориальным Конным полком короля Эдуарда, в который его только что записали. Ему очень нравилось мчаться галопом по кентским равнинам (лагерь был вблизи Фолкстоуна), но эти две недели выдались сырыми и ветреными; по ночам палатки частенько падали. Попробовав жить на коне и под брезентом, он счел, что с него довольно, и через несколько месяцев подал в отставку. Когда с лагерем было покончено, он продолжил каникулы пешим походом по Беркширу. При этом он зарисовывал деревни, покорял вершины холмов, а затем, и очень скоро, завершился его первый студенческий год.

Работал он очень мало и потихоньку погружался в ничегонеделание. В Бирмингеме он несколько раз ходил к мессе, но в отсутствие стоявшего над душой отца Фрэнсиса обнаружил, что очень приятно провести утро в постели, особенно если накануне засиделся допоздна у камина с друзьями и трубочкой. С грустью он записал в дневнике, что его первые триместры в Оксфорде прошли "при очень малом внимании к религии или даже вовсе без него". Он пытался исправиться и вел дневник для Эдит, в котором фиксировал все свои ошибки и прегрешения. Но хоть и была она сверкающим идеалом (Разве они не поклялись друг другу в любви? Разве это их не связывало?), запрет писать ей или видеться с ней все еще действовал пока ему не исполнится двадцать один. До счастья оставалось еще много месяцев. А пока что беспечно тратилось время на дорогие обеды, дискуссии заполночь, долгие труды над средневековым валлийским и искусственными языками.

Примерно в это время Рональд открыл для себя финский язык. Он надеялся узнать что-то о нем еще с тех пор, как прочитал "Калевалу" в английском переводе, и вот в Эксетеровском колледже он разыскал финскую грамматику. С ее помощью он принялся штурмовать оригинал. Позднее он сказал: "Это было все равно как открыть винный погреб с бутылями потрясающего вина незнакомого доселе вкуса и аромата. Я был совершенно околдован'.

Толкин выучил финский настолько, чтобы этого хватило на проработку части "Калевалы" в оригинале, но до более высокого уровня так никогда и не добрался. Тем не менее воздействие этого языка на искусственные было принципиальным и удивительным. Толкин отправил новоготский язык в отставку и начал создавать язык с явными признаками влияния финского. Это был тот самый язык, который со временем появился в произведениях Толкина под названием "куэниа" (язык Высших эльфов). До этого должны были пройти еще долгие годы, но уже в его мыслях появился росток, который начал понемногу укореняться. Толкин прочел доклад о "Калевале" в клубе колледжа и при этом, в частности, отстаивал тезис о важности того типа мифологии, который содержался в финских поэмах. "Эти мифологические баллады, говорил он, полны того самого примитивного фона, который во всей европейской литературе различных народов постоянно выкидывался и вырезался в течение столетий с различной степенью полноты, и чем древнее вещь, тем меньше его осталось'. И добавлял: "Мне хотелось, чтобы его осталось больше чтонибудь в том же роде, но английское'. Очень важное признание! Вероятно, он уже подумывал о том, чтобы самому создать такую мифологию для Англии.

Рождество 1912 года он провел у своих родственников Инклдонов в Барнт-грин, вблизи от Бирмингема. По обычаю этой семьи, сезон украшался театральными представлениями, и на этот раз Рональд сам написал пьесу, которую и поставили. Она именовалась "Ищейка, повар и суффражистка". Позднее он публично заявлял о своем презрении к драме вообще, но на сей раз он был не только драматургом, но и исполнителем ведущей роли профессора, магистра гуманитарных наук Джозефа Килтера, Ч.Б.А.Н., А.Б.В.Г.22, он же всемирно известный сыщик Секстон К. Блейк-Холмс, он же Ищейка. В пьесе он разыскивал потерявшуюся наследницу по имени Гвендолен Добродочерс, которая тем временем полюбила студента без гроша за душой. Эти двое познакомились, когда снимали комнаты в одном доме. И решила она не открываться отцу, пока (через два дня) ей не исполнится двадцать один год и она не сможет выйти замуж.

Этот образчик чепухи на семейные темы был исполнен куда более глубокого смысла, чем думали Инклдоны. Рональд не только собирался отметить свое совершеннолетие через несколько дней после представления, но также и воссоединиться с Эдит Бретт, которую он ждал почти три года и которая, как он был совершенно уверен, ждет его. Как только часы отзвонили полночь, и наступило 3 января 1913 года, то есть его совершеннолетие, он сел в кровати и написал ей письмо, в котором еще раз объяснялся ей в любви и спрашивал, когда же, наконец, они смогут соединиться перед Богом и людьми.

Но в ответе Эдит Бретт было сказано, что она помолвлена с Джорджем Филдом, братом ее школьной подруги Молли.

ГЛАВА 6. ВОССОЕДИНЕНИЕ

Он мог бы решиться и вовсе забыть о ней. Его друзья не знали о существовании Эдит; он ничего не говорил о ней своим дядьям, теткам, двоюродным братьям и сестрам. Отец Фрэнсис был в курсе всего, но отнюдь не жаждал возобновления их романа, хотя формально уже не был опекуном молодого человека. Итак, Рональд мог бы порвать письмо Эдит, и пусть она выходит за Джорджа Филда!

Но были же в дни на Датчис-род и объяснения, и клятвы; и Рональд чувствовал, что отбросить их не так-то просто. А кроме того, в последние три года Эдит была его идеалом, вдохновением, надеждой на будущее. Он в глубокой тайне растил и пестовал свою любовь к ней, хотя питалась она лишь воспоминаниями об юношеском ухаживании да несколькими ее детскими фотографиями. И тогда он понял, что остается только одно: ехать в Челтенхэм, убедить ее отказать Джорджу Филду и просить ее руки.

Вообще-то Рональд подозревал, что согласие будет. Эдит об этом намекнула, насколько могла, в своем письме, объяснив, что обручилась с Джорджем только лишь потому, что он был с ней добр, она чувствовала себя "покинутой", а рядом не было ни единого знакомого молодого человека. И она отчаялась верить в то, что Рональд захочет снова ее видеть после трехлетней разлуки. "Я начала сомневаться в тебе, Рональд, — писала она, — и думала, что тебе уже дела до меня нет'. Но сейчас, после того, как он написал о своей готовности подтвердить любовные клятвы, она дала понять, что дело может обернуться к его пользе.

И вот в среду 8 января он приехал на поезде в Челтенхэм, и на платформе его встречала Эдит. Они пошли пешком за город, и там, усевшись под железнодорожным мостом, долго говорили друг с другом. Вечером этого дня Эдит объявила, что откажет Джорджу Филду и выйдет за Рональда Толкина.

Она написала Джорджу и вернула ему кольцо. Сначала бедняга ужасно расстроился, а его семья оскорбилась и разгневалась. Но со временем все уладилось, и они снова стали друзьями. Эдит с Рональдом не оглашали свою помолвку, несколько опасаясь реакции родственников и желая дождаться момента, когда будущее Рональда станет более определенным. Но к началу очередного триместра Рональд вернулся в Оксфорд в состоянии "обжигающего счастья".

Чуть ли не первое, что он сделал по приезде — написал отцу Фрэнсису, что они с Эдит намерены пожениться. Рональд очень нервничал, но ответ отца Фрэнсиса, хотя совершенно не был исполнен энтузиазма, оказался холодным и безропотным. Но и то было хорошо; хотя священник уже не был по закону опекуном Рональда, но все еще предоставлял ему в высшей степени необходимую финансовую помощь. Поэтому его терпимость в отношении помолвки была существенным фактором.

Теперь, когда Рональд мог воссоединиться с Эдит, все свое внимание он должен был обратить на Первый экзамен на бакалавра23, то есть первый из двух экзаменов, которые должны были дать ему ученую степень по гуманитарным наукам (на этом экзамене оценки варьировали от единицы до четверки, причем единица была высшим баллом). Он пытался в шесть недель провернуть работу, на которую полагалось четыре триместра, однако не так-то просто было отказаться от привычки засиживаться допоздна за дружеской беседой. Толкин обнаружил, что нелегко вставать рано утром, но, подобно многим своим предшественникам, обвинял в этом гнетущий оксфордский климат, а не ночные бдения. Когда в конце февраля начался Первый экзамен, Рональд все еще не подготовил до конца множество бумаг. Он вздохнул с облегчением, когда понял, что, на самый худой конец, на двойку-то (по-оксфордски) он сдаст. Но он знал, что обязан достичь большего. Получить единицу на "первом баке" было непросто, но в пределах возможностей способного студента, посвятившего себя работе. И уж определенно такая оценка ожидалась от того, кто решил сделать академическую карьеру, а Толкин для себя именно это и предполагал.

В конце концов он получил "чистое альфа" (то есть работа была принята практически без замечаний) по своей специальности: сравнительной филологии. Частично причина лежала в блестящем преподавании Джо Райта, но еще такая оценка указывала, что именно в этой области лежит основной талант Толкина. В Эксетеровском колледже это заметили. Хотя там досадовали, что один из лучших студентов не дотянул до единицы, но решили, что коль скоро он заслужил "альфу" в филологии, то и должен стать филологом. Ректор Эксетеровского колледжа д-р Фарнелл знал, что студент Толкин интересуется древнеанглийским, средневековым английским и другими германскими языками, так разве не разумно было бы перевести его на английскую специализацию? Студент согласился, и в начале летнего триместра 1913 года ушел из классического отделения и стал слушателем английского.

Почтенное отделение английского языка и литературы было еще новым (по оксфордским меркам). Оно было разделено на два потока. К первому причислялись филологи и медиевисты, полагавшие, что вся литература после Чосера слишком проста, чтобы на ее основе сделать учебный курс. На другом царили энтузиасты "современной" литературы (что означало: от Чосера до девятнадцатого века), считавшие, что изучение филологии, древнего и средневекового английского это "коверкание слов и педантизм". До некоторой степени было ошибкой свести приверженцев этих двух точек зрения в одно отделение. В результате студенты, выбравшие языковую специализацию (то есть филологию, древний и средневековый английский языки), тем не менее были обязаны прослушать немалый курс современной литературы, а студенты, желавшие изучать литературу, должны были зубрить тексты из "Хрестоматии англо-саксонского языка" Свита и пройти порядочный курс филологии. Оба курса были компромиссом, и обе стороны не были полностью удовлетворены.