Крысолов. Фантастика. Детектив.

Кларисса внимательно, немного склонив на бок голову, слушала мою речь. Она стояла совсем близко. Ее красивое овальное лицо обрамляли густые тёмные волосы, яркие влажные губы были чуть приоткрыты, выразительные серые глаза широко распахнуты. Вряд ли её так интересовали способности крыс, как она старалась это показать. Понял я и то, что она бы не возражала, если бы обнял её. Что, собственно, я и сделал. В ответ она покорно прильнула ко мне, положив руки на мою талию. На мгновение мы замерли в этой неподвижной позе, затем я звонко чмокнул её в горячую щеку.

— Простите, Кларисса, мне очень захотелось вас поцеловать, — отступив на шаг, пояснил я.

— Вам бы не следовало вести себя подобным образом, — осевшим голосом произнесла она.

— Возможно, но я получил большое удовольствие. Я вовсе не ко всем испытываю такие чувства.

— Хорошо, Хэнк, я вас прощаю, — сказала Кларисса. — Может, отдохнете сейчас, после работы? Выпьете со мной бокал вина?

— Спасибо, не откажусь.

Я прошёл за ней в просторную, сверкающую чистотой гостиную, где мы, посоревновавшись в изысканности манер, расположились на крохотном диванчике. Оказалось, что в этой скупо обставленной гостиной было множество укромных уголков: порывшись где-то внизу, за спинкой диванчика, Кларисса выудила на свет божий бутылку вина с яркой этикеткой, штопор и два бокала. Честное слово, я бы сейчас нисколько не удивился, если бы оттуда следом за всем этим вылез мой разъярённый соперник.

— Из довоенных погребов? — вежливо осведомился я, силясь вытащить винную пробку.

— Разумеется.

— Кстати, вас не смущает, как выразился бы один мой знакомый, род моей деятельности?

— Отчасти, — улыбнулась Кларисса. — Признаться, ваша профессия не несёт романтического ореола. Но, смотря правде в глаза, в наше время всё перемешалось, и нельзя ни о ком судить только по роду его занятий. Никакой четкой закономерности между человеком и его профессией сейчас не прослеживается. Я нередко сталкиваюсь с этим в своей врачебной практике, — говорила она, словно роняя камешки в ручеёк.

От тесно прижатого округлого бедра Клариссы мне передавалось тепло её холёного тела. Искушение, конечно, было непомерным — и я уже знал, как, по её выражению, на практике она поведет себя, какие совершит движения и что скажет. Но нет, для сегодняшнего дня это было бы очевидным перебором. Впечатлений мне и без того хватало.

— Ой, Кларисса, вспомнил! — отхлебнув глоток вина из бокала, воскликнул я.

— О чём же?

— Я ведь читал о вас в газете.

— Да?

— Точно-точно. С вами, пардон, приключилась одна неприятная история.

— Разве? — поинтересовалась Кларисса, тотчас переменившись в лице. Видно было, что это воспоминание не доставляло ей ни малейшего удовольствия. Она стала серьёзной, распрямилась, поправила платье на коленях — и следа не осталось от её былого доверительного тона и расслабленной позы, будто бы рядом со мной сидела совсем другая женщина. Излучая безразличие и холод, она отстранилась на диванчике от меня, насколько позволяли его крохотные размеры.

— Я уверен в этом, — настаивал я.

— Но стоит ли ворошить прошлое? Та злополучная история произошла уже так давно. Вот не думала, что вы держите в памяти газетные заметки, написанные пять лет назад.

— Принимаю все ваши обвинения, — произнёс я и приложил ладонь к груди. — Но, скажу по секрету, помимо основной работы наша служба выполняет ещё и другие дополнительные функции. Например, мы выясняем во всех подробностях обстоятельства тех старых случаев, когда на людей нападали больные крысиным синдромом. Нам до сих пор неизвестны истинные причины возникновения этой болезни, а её нужно научиться лечить и предупреждать.

На лбу у Клариссы появились две глубокие складки — она размышляла, вероятно, то, что она услышала, вызвало у неё некоторые сомнения.

— Вы это серьёзно?

— Конечно.

— Выходит, Хэнк, что вы сегодня пожаловали ко мне выполнять эти свои другие функции? — спросила она. — То есть снимать мои показания?

— Что вы, Кларисса?! Вовсе нет! — замахал я руками столь возмущённо и энергично, что даже диванчик под нами своим скрипом проявил солидарность со мной. — Боже упаси! Во-первых, я посетил вас, потому что обещал. И, во-вторых, потому что испытывал страстное желание вас посетить. Но на моей работе этими нашими дополнительными функциями начальство заморочило нам всю голову. Сами видите: сижу с вами, пребываю, без всякой иронии, в совершенном блаженстве, а с языка слетает разная чушь, связанная со службой. Извините, и не сердитесь, — сказал я, плеснул ей вина в бокал и пододвинулся ближе.

— Я вам не верю, вы меня обманываете. Ну да ладно, я слабая женщина, о чём вам надо рассказать? Что вас интересует?

— То, как именно всё это произошло, но не в газетном изложении, — попросил я.

— Хорошо, Хэнк. Только это весьма банальная история. Однажды вечером, вскоре после смерти моего мужа, ко мне приехал его друг — правда, теперь мне трудно называть его другом. Мы сидели с ним, почти как с вами, — Кларисса бросила на меня быстрый взгляд, поколебалась и продолжала: — Не вообразите, пожалуйста, себе ничего дурного, мы просто сидели и вспоминали покойного, говорили о жизни и наших насущных проблемах. Но немного погодя его речь приняла странный характер: стала отрывистой, двусмысленной, с какими-то недомолвками. Потом ему начало сводить судорогой шею и я, в порядке вещей, хотела помочь человеку, а он — о, ужас! — набросился на меня, нет, не с той целью, о которой вы подумали. Он укусил меня вот сюда, — дотронулась она пальчиками до плеча и смущённо улыбнулась, — разрешите, я не буду вам показывать?

— Ну, конечно.

— Я очень испугалась — это случилось так внезапно. А лицо! Какое у него было страшное лицо: совсем безумные глаза, вылезающие из орбит, и зубы, измазанные в крови. Непередаваемая картина! Таким он часто снится мне в кошмарных снах, брр. У меня крепкие сильные руки — профессия обязывает — и мне удалось вырваться. Я запёрлась в соседней комнате и вызвала по телефону кого следует.

— Службу безопасности?

— Да. Приехал даже её начальник с подчинёнными.

— Шехнер?

— Не знаю. Может быть, Шехнер.

— От всего сердца сочувствую вам, вы пережили страшные минуты, — после паузы, негромко произнёс я. — Как я понимаю, в суд вы решили не обращаться?

— Нет. К чему мне лишняя огласка? Это антиреклама. К тому же он не причинил мне серьёзного урона.

— А что стало с тем знакомым вашего мужа?

— Ничего. По понятным причинам я не пыталась поддерживать с ним связь. Слышала лишь краем уха, что он лечился. Где он сейчас, мне неизвестно. Мало того, с тех пор я боюсь оставаться с кем-либо наедине, — замолчала она и посмотрела на меня. — Простите, не совсем точно, бывают исключения. С некоторыми людьми меня не охватывает страх. Например, с вами. Мне сложно это объяснить. Но по человеку сразу заметно, что можно от него ожидать. Скажем, с вашим напарником, у него ещё чудные волосы пепельного цвета, я бы ни за что не осталась с глазу на глаз.

— Однако вы обратились к нему за помощью. Там, у входа в центральное бомбоубежище, — напомнил я.

— Меня вынудили к этому крысы. Я бы отдала ему ключи от дома, а сама бы посидела на улице в автомобиле. Подождала бы, пока он не завершит работу.

Здесь Кларисса лукавила, наверное, хотела лишний раз подчеркнуть, каким безграничным расположением прониклась ко мне. Как же, доверит она ключи первому встречному, тем более сомнительной внешности, а сама будет трястись на улице в автомобиле от холода и гадать, что тот утащит или сломает в её доме. Как бы ни так! Такое поведение не в её характере! Гораздо естественнее было представить, как она по-хозяйски расхаживает по комнатам и небрежно указывает, где и сколько разместить ловушек да каким слоем посыпать отпугивающий порошок.

— Извините, я немного не понимаю, — сказал я. — По специфике своей работы вы часто встречаетесь с различными людьми, и наверняка среди них попадаются те, кто вызывает у вас антипатию. Но вы остаетесь с ними наедине и лечите их.

— Ах, Хэнк, если бы вы знали, как мне надоела моя работа! Но, к сожалению, без неё я просто не проживу, — вздохнула Кларисса. — Вы абсолютно правы, порой попадаются совершенно несносные пациенты — с ума с ними сойдешь. Все нервы выматывают своими капризами. Но приходится терпеть. Что касается неприятных людей? В моем кабинете, сидя в анатомическом кресле с открытым ртом, каждый человек ведет себя иначе, чем в обычной обстановке. Находясь в таком положении, они мне ничем не угрожают. Случается, правда, прикусывают пальцы, но это редко.

— Мой вопрос прозвучит неожиданно. Но, ответьте, долго ли ваши предки пробыли в бомбоубежище после окончания войны?

— Отчего же, он не неожиданный. Мне уже задавали этот вопрос, когда я была в закрытой лечебнице. Вам, разумеется, известен ответ, но я повторю его для вас. Долго, по-моему, лет семнадцать. Они покинули бомбоубежище одними из самых последних его обитателей. Помню, мама, бывало, мне жаловалась, что, выйдя из бункера, они никак не могли приспособиться к жизни на поверхности. Всё лежало в руинах, и свирепствовал дикий холод. Она была тогда совсем ребенком, но всё прекрасно запомнила. Они ведь ничего не имели: ни дома, ни работы, им не хватало денег на продукты и очищенную воду. А вокруг была разруха и озверевшие от нищенского существования люди. Да и отец рассказывал то же самое. Но у его семьи ещё оставались некоторые средства.

С затуманенным взором и приняв отрешённую позу, Кларисса отправилась было путешествовать в прошлое своих родителей, но я поспешил вернуть её оттуда.

— Да, сложно им всем пришлось, мои родственники тоже это пережили. Кстати, как сейчас ваше здоровье? Укусы знакомого мужа на нём не отразились?

— Да нет, не отразились. Мое здоровье, по большому счету, никогда не доставляло мне причин для беспокойства. И в лечебницу, я считаю, меня положили по недоразумению. Сказали, что на обследование. Слава Богу, быстро разобрались и отпустили домой, обязали только иногда появляться у них для осмотра. А то сначала всё приставали с глупыми вопросами. Извините, я не имела вас в виду. Странноватое, между прочим, место, скажу я вам. Что-то витает там, в воздухе, нехорошее — пугающее и необъяснимое.

Исчерпав все темы для разговора, перед уходом мне хотелось бы взглянуть на укушенное плечо Клариссы. Но меня удержала здравая мысль, что предложение показать плечо она может истолковать превратно и что вполне реально при определённой настойчивости с моей стороны примет его и начнет раздеваться. Отказаться тогда от близости с ней мне будет сложно. Да и стану ли я отказываться? Интересный вопрос.

Я попрощался с Клариссой, поцеловал её в подставленную щеку и пообещал скоро снова прийти. Ну, прийти, чтобы проверить ловушки.

13

Моя голова гудела от полученных сведений. Все-таки я слишком многое узнал за последние часы, и мне требовалось время, чтобы всё обдумать. Чтобы разрозненные факты сложились в целостную картину. После домашнего тепла и мягкого приглушённого света, красного вина и близкого соседства на диванчике с Клариссой, на длинной, как кишка, улице, казалось, было особенно мрачно и неуютно. На фоне тёмного неба вырисовывались неясные очертания низких зданий, ограждённых толстыми стенами от внешнего мира. Холодный злой ветер мел по обледенелой мостовой снег, перемешанный с мусором.

На дороге возле дома Клариссы, почти вплотную к моей машине, стоял мощный чёрный автомобиль Шехнера. Вот уж кого я не ожидал здесь и сейчас увидеть! Любопытно, зачем он сюда пожаловал? Совершать прогулки по вечернему городу после окончания рабочего дня было совсем не в его характере.

Заметив меня, Шехнер выбрался из автомобиля и с улыбочкой бодро зашагал мне навстречу.

— Привет, Хэнк! Проезжал мимо, и вдруг вижу твоя колымага. Э-э, думаю, наш главный окружной крысолов затеял что-то нечистое в этом укромном местечке. Короче, признавайся, в чём дело?

— Не радуйся прежде времени, я никого не обворовывал. Никого не убивал. Никого не насиловал. Просто поставил позавчера в этом доме ловушки, а сегодня заходил их посмотреть, — сказал я, кивнув на прорезиненный мешок с мёртвыми крысами, который держал в руках, и только сейчас вспомнил, что позабыл попросить Клариссу расписаться в регистрационной книге. Какая досадная промашка! Впрочем, промашка — простительная. Сидишь рядом с красивой женщиной, ведешь с ней проникновенные разговоры, пьешь вино, а потом, как обухом по голове, распишитесь, мол, в регистрационной книге за проделанную работу по уничтожению крыс. Ладно, шут с ней, с подписью. Хорошо хоть, что свой мешок с дохлятиной прихватил с собой.

— Взгляни, у меня действительно в нем крысы, — настаивал я.

Поигрывая желваками, Шехнер окинул меня с ног до головы оценивающим взглядом. Чувствовалось, что он по-своему истолковывал все мои движения и взвешивал каждое моё слово. Нет, но каков субчик! В пору мне было спрашивать, почему он здесь и чем занимается, а не наоборот.

— Значит, говоришь, проверял ловушки? Заливай больше. Меня не проведёшь. Наверное, любовницу навещал. Как она из себя?

— Браво, Шехнер, угадал. Любовница у меня — высший сорт, исключительная красавица. Вот мешок мертвятины в подарок ей приносил, но она отчего-то его не взяла, отказалась, — усмехнулся я. — Богатая у тебя, однако, фантазия. Не по средствам мне содержать любовницу, мне бы свою семью прокормить.

— Не прибедняйся, Хэнк. И прибереги свое красноречие для другого случая, не то я заплачу от жалости к тебе. А с любовницей можно прекрасно развлекаться и за ловлей крыс — у людей бывают разные слабости. Но я тебя не осуждаю — у меня самые прогрессивные взгляды. Слушай, что-то я замёрз, — зябко поёжился он, — положи куда-нибудь эту мерзость — носишься с ней, как с писаной торбой — и пойдем ко мне в машину.

Разместившись на водительском сиденье своего автомобиля, Шехнер зажёг в салоне свет, расправил широкие плечи и довольно хмыкнул — теперь мы сравнялись с ним в росте, и ему не требовалось в разговоре со мной задирать кверху голову.

— Шутки шутками, но нам необходимо с тобой серьезно потолковать, — сказал он.

— Не возражаю. Но прежде скажи, что там с Венкой?

— Откуда мне знать, что там с твоей Венкой? Я посылал к ней сегодня своего парня. Дверь ему не открыли. Без постановления суда ломать дверь мы не имеем права. Он поговорил с соседями из ближайших домов — ничего подозрительного в последнее время они не замечали.

— Ясно, — протянул я. — Что же теперь делать?

— Ждать. Может быть, она ещё объявится.

— А как с Куртом?

— Да никак. Пройдет несколько месяцев, и мы официально объявим об его исчезновении.

— Да, неприятно.

— Между прочим, вина за это лежит и на тебе. Плохо следил за своими людьми, — усмехнулся он. — Хотел спросить, тебе хватает казённого горючего на твои разъезды по городу?

— Пока хватает.

— Это — для автофургона. А для личной машины?

— Тоже, — ответил я, пытаясь догадаться, куда это Шехнер клонит: не ради скуки же он принялся за эти расспросы. Ведь я тоже не без задней мысли задавал недавно вопросы Клариссе.