Небесная дева

Муж опустил взор. Видно было, что и ему нелегко даётся этот разговор.

— Молоко, так и быть, и то, что из него можно сделать. Яйца — ни в каком виде.

— А мясо? — осторожно спросил он.

Меня вновь начало тошнить. Пришлось нырнуть с головою.

Ощутила, как меня что-то коснулось. Я обернулась под водою. Солнышко уж давно село, поэтому здесь была кромешная темнота.

Меня обвили со всех сторон. Дивно, но страха не было. Просто я оттолкнулась, чтобы выплыть на поверхность. Это, и правда, оказался Ветер.

— Я не буду принуждать тебя есть мясо, а также готовить его. Но ты позволишь хотя бы изредка, если мне сильно захочется, отведать его у матушки? — осторожно спросил он.

Мог бы просто велеть. Правда, тогда я бы его возненавидела, скорее всего. А он идёт на уступки.

— Хорошо.

— Мама сейчас наверняка приготовила что-то мясное.

— Я не буду есть.

— Если совсем откажешься, она обидится.

— Я не буду есть мясо и яйца, — уточнила я.

Ветер вновь задумался.

— Ладно, попробую что-то сделать. Ты не против, если я поговорю с матушкой о твоих предпочтениях?

— Идёт.

— Вода ещё прохладная, вылезаем?

— Она теплее нашей.

— Это тебе так кажется. У нас здесь холоднее, чем в ваших краях. Да и темно. Ты ведь не видишь во мраке. Может быть опасно.

Вспомнила о невидимой угрозе.

— Хорошо. Выведешь меня отсюда?

Супруг поглядел вверх, на светящиеся огоньки. Отплыл немного, удерживая мою руку. Потом обнял за стан, нырнул. Я ощутила толчок, и мы выскочили на поверхность, пролетели немного по воздуху и оказались на нижней ветке.

— Ну как? Выдержишь совместный ужин? — участливо спросил он, так и удерживая меня в объятиях.

— Не знаю. Я постараюсь. Только не говори при мне о еде, ладно? Особенно про мясо.

— Хорошо, Огонёк.

И он понёс меня, перепрыгивая с ветви на ветвь, пока не очутились у его дома, подсвеченного множеством жёлтых огоньков.

Уже оба родителя возились внутри дома. Сейчас у меня была возможность осмотреть дом. Полати были, печь, стол, лавки, сундуки. Всё, как и у нас.

— Дочка, тебе плохо? — подскочил отец.

— Уже лучше, благодарю.

— В холодной воде купались? Ветер,поднимайтесь в твою горницу да в тёплый чан сажай жену.

— Всё в порядке, — попыталась я возразить. — Не стоит беспокоиться.

— Так, пошли мыться и переодеваться, быстро! — прозвучало повеление свёкра.

Перечить расхотелось. Муж отвёл меня наверх.

Горенка выглядела уютно, правда, тесновато. Возле широкой лежанки, примыкающей к одной стене, был узкий проход с трёх сторон. Вот только дышать тут было нечем.

— Душно, — пожаловалась я.

— Сейчас окна открою, — муж подошёл к одному, зажёг свет. Довольно яркий, жёлтый.

А я рассматривала их окна. Прикоснулась к ним даже. Прозрачная твёрдая поверхность, почти не искажающая остальной мир.

— Это стёкла, — пояснил супруг.

— А у тебя братьев и сестёр нет? — спросила осторожно. Просто детей не встретила. Непривычно как-то.

Супруг, меж тем снял с себя мокрую одежду. Задумался, куда деть, положил на небольшой отвесной сундучок с несколькими ручками.

— Моя сестра прошлым летом замуж вышла. А братья разъехались кто куда. Старшие оженились уж давно, живут в этом лесу. А младшие улетели.

— Почему?

— Я ж говорил, все в разные стороны полетели. Невест на стороне искать.

— А маленьких братьев и сестёр у тебя нет? — спросила я, заглядывая за дверь, за которой скрылся муж. Там было ещё одно маленькое помещение, в котором помимо чана имелось что-то похожее на отхожее место.

— Нет. Младшему двадцать. Нас девятеро у родителей. Больше Всевышний не послал.

— Твои родители молодо выглядят.

Я узрела огромный чан, куда влезли бы мы оба. Муж что-то там делал, и вода стала прибывать.

— Это что? — удивилась я.

— То, что я подарил вашему селению. Водопровод. У нас здесь в каждом доме.

— Это ты сделал? — удивилась я.

— Да. Ещё лет пять назад. Вода подогревается.

Я потрогала прозрачную жидкость, поднесла в ладошке к носу. Запаха не было. Хлебнула. Чистая вода, вкусная, но не такая, как роса или дождевая.

— Слишком горячая. У нас даже летом такой нет. Разве что, варим что-то.

— Залезай! — велел супруг.

Я собиралась прямо в одежде влезть. Но меня остановил он:

— Годи!

Раздел, потом опустил в чан. Вода, на диво, была тёплая.

— Что ты сделал?

— Ты ж сказала, что горячо.

— А сейчас нет.

— Я разбавил воду, — пояснил он с улыбкою.

— Благодарю. Своим даром? — полюбопытствовала я.

— Нет. Тут вода подаётся холодная. Горячая отдельно греется. Вот сюда кран поворачиваешь — становится теплее, а в эту сторону — холоднее. Дар я использовал лишь когда проводил водопровод, — терпеливо объяснял Ветер.

— Прости мои причуды, — я обвила его шею. — Я невыносима.

— Пользуешься тем, что тяжела, и я не могу тебе отказать, — пожаловался немного обиженно он. Правда, обида была напускной.

— Так ты только из-за этого согласился?! — возмутилась я.

— Ну, не совсем, но я бы поторговался ещё, прежде чем соглашаться.

— Буду иметь в виду. Надо придумать что ещё выторговать, — задумалась я.

— Я так просто не сдамся, — пообещал он, — придётся расплачиваться тебе чем-то другим.

Он убрал мои руки со своей шеи и ловко перемахнул через бортик.

Его руки заскользили по моим бокам, притягивая меня близко. По телу пробежал жар. Его уста накрыли мои пламенным поцелуем, позволив забыть обо всём.

— А мне здесь нравится! — вылезала я из чана на дрожащих ногах, держась за супруга.

— Я рад это слышать, — супруг улыбнулся, закутал меня в простынь, принялся вытирать. Потом сам одевал. — Обещай, что будешь всё мне говорить. Что нравится, что нет. Особенно, ежели это касается здоровья. Плохо тебе там, болит что.

Подумала, что так будет честно.

— Обещаю. Ты тоже пообещай говорить всё.

Не сразу, но он согласился. Убеждал, что есть вещи, которые в моём положении не принято молвить.

— Обещаю, что ежели будет касаться тебя, то всё буду сказывать честно.

Вниз мы так и не спустились. Точнее муж сходил извинился перед родителями, запихнул что-то себе в рот, и мне плоды принёс. Что именно он жевал, я старалась не думать. А ещё Ветер захватил постельное бельё.

— Тебе хватит на ужин? — спросил заботливо он.

— Да, благодарю.

Поев, вместе стелили постель. Жаль, что моё приданое не удалось взять. Негоже пользоваться бельём его родителей, для меня это сродни позору. Не наткала себе полотна.

— А ты выкинул в море сундучок? — вспомнила о свадебном белье.

— Да, как ты и просила.

— Вот и замечательно!

Мы ещё долго общались, муж сказал, что завтра уйдёт на совет, будет просить о выделении ему места на постройку отдельного жилья. Я застирала на руках нашу одежду, вымокшую в солёной воде, да муж сам развесил на верёвке, протянутой под потолком, запретив мне до родов этим заниматься. Расчесал мои уже высохшие волосы, а я — его. С утра мне полагалось заплести ему косы. Он рассказывал, какие именно нужны, показывающие изменившееся положение Ветра.

Я же остаюсь под заботливым крылом его матушки.

— Она постарается не готовить мясо и яйца, но с молоком тебе надлежит научиться возиться. Как животных кормить, доить... Разберётесь, в общем, — давал указания Ветер.

— Я буду помалкивать да мотать на ус.

— Умничка.

Муж нежно поцеловал да велел спать. А я лежала и думала, что всё не так страшно, как показалось на первый взгляд. Главное, муж понимающий и готовый идти на уступки.

Примечания по главе:

умельня* — мастерская, от слова умелец.

Глава 8

Утром, проводив мужа, я отправилась помогать свекрови по хозяйству. Спросила позволения замесить тесто на хлеб. Свекровь разрешила влезть в ледник да найти то, что мне по душе. Сама же запаривала корм животным. Курам творог, крупы да овощи скотине. Рассказывала всё, пока я резала плоды на овощной пирог.

Старалась всё запомнить.

— Писать умеешь? — спросила мама мужа.

Кивнула.

— Да, матушка.

— Вот и прекрасно, — на стол легла книга, уголёк. — Пиши.

— Что писать? — я раскрыла выданную книгу с чистыми страницами.

— Как кормить скотину.

Я и писала, в перерывах между готовкой, уборкой, когда присяду передохнуть.

Когда завтрак для скотины был готов, отправились кормить вперёд домочадцев. Да и мужчины, не евши, отправились на совет, а стол накрывать не стали.

— Почему? — уточнила я.

— Мурка бегает со своим приплодом, утянет, — ответила свекровь, правда, пришлось пояснять, кто такая Мурка и приплод. Оказалось, кошка с котятами.

— Они по столу лазят?

— Да. И отучить не выходит. Кошка своевольна. Хозяина у неё нет.

Поинтересовалась, зачем тогда её держат. Неужели на еду.

— Нет, что ты! Кошка — хищник. Мы только травоядных едим, — рассмеялась свекровь. — Да и то, только тех, кого сами вырастили. Вы ведь тоже растите растения, а потом едите.

— Да, но...

— И при этом разговариваете с ними тоже... — возразила она.

— Всё так, только растения по-иному разговаривают. Скорее чувствуем их настроение. Хорошо им или нет. И они сами с радостью делятся своими плодами.

— Ну вот и мы не всё едим, оставляем для потомства и яйца, и приплод. Когда человек погибает, душа куда девается?

— Освобождается и уходит на перерождение, — ответила я.

— Так и животное, которого мы едим, оно уже мертво. В отличие от растения.

— Но если человека просто убить, разве душа освободится от тела?

— А мы проводим особый обряд. Освобождаем душу животного. У нас здесь холоднее, чем у вас. И плодов меньше, и родит хуже. Поэтому без животных мы просто не выживем.

Я вздохнула. Она хочет переубедить меня есть мясо, ведь оно уже не разговаривает. Но для меня это сродни тому, что съесть мёртвого человека.

Спорить не было смысла. Каждый останется при своём мнении.

Но когда я попала к живности, отвлеклась, слушая её.

"Это ты та, кто нас понимает?" — спросила одна коза.

Животные разумны, мало того, общаясь мысленно, они понимают друг друга. Всё море-окиян может общаться с птицами или зверями. И с насекомыми. Природа едина. Но при этом хищники едят друг друга. Уничтожая слабых и больных существ.

"Вы что-то хотели?" — вопросом на вопрос ответила я.

"Мы решили, кого из нас первого надо съесть, — сказала коза. — Дашку хозяйка хоть и любит очень, но она стара, и сама помрёт скоро. А умерших они не едят. Вот и передай, чтобы съели, пока не поздно".

У меня на очи слёзы выступили. А когда свекровь увидела, ничего не сказала.

Я же подошла к той козе, которую Дашкой звали. Спросила, правда ли то, что передали.

"Прааавда, прааавда, смерть уж на пороге стоит. Пару дней от силы мне осталось".

"И ты не против того, что тебя съедят?"

"Так все друг друга едят. А коли помру, так без разницы уже. Пусть прок будет. Хозяйка нас любит и заботится, хоть чем-то пригодиться ей".

Я передала слова коз и Дашки свекрови.

— Хорошо, благодарю. Иди, накрывай на стол, я разберусь, — велела она.

Задерживаться не стала. Ушла в дом. Уверена, не просто так меня выгнали из сарая. Правда, обряд освобождения души не дали подсмотреть. Ну да ладно. Ещё вся жизнь впереди.

На завтрак мужчины наши явились. На столе были и мясные яства, но я глядела лишь себе в плошку. Ради меня отдельную посуду выделили каждому.

Свёкр поведал, что нам выделили ветвь под дом и хозяйство.

— Можете сходить поглядеть, прикинуть, какой дом хотите, да подсчитать, сколько брёвен надобно, — наставлял он.

Я старалась не показывать своей печали.

Муж поблагодарил матушку за вкусную стряпню да меня. А как поели, муж ушёл с отцом куда-то.

Я же принялась прибираться со стола. Неужели муж без меня ушёл? Но я молчала, посуду сама помыла. А как закончила, супруг явился.

— Пойдём?

— Куда? — спросила, поборов с трудом обиду.

— Смотреть место для дома.

— Ты ж уже сходил.

— Нет, я к отцу в умельню наведался, пока ты со стола прибирала, чтоб время не терять.

На душе стало приятно. Дождался меня.

— Я матушке только скажу, что ухожу.

Ветер улыбнулся, дождался, когда я вернусь.

Вместе перебрались на другое дерево. Супруг несколько раз сверялся с бумажкой.

— А что у тебя там написано? — осторожно поинтересовалась я.

— Местоположение нашего участка. Улица Цветочная четыре, — задумчиво протянул он. — Дивно. Растительные улочки на этом дереве. Цветочные в верхней части. А раз общее название, значит, какая-то срединная ветвь, — размышлял вслух супруг.

Я же глядела по сторонам. Указатели имелись чёрными надписями, будто выжжеными по дереву. Улица желудника*, дубовая, яблоневая, липовая, шиповника, боярышника, а вот и смородиновая, голубичная. Интересно, а сажать на своём участке можно что-то кроме цветов? А то улицы такие узконаправленные.

Но пусть муж сам разбирается. Давать непрошенные советы — всё равно сказать, что я ему не доверяю. Поэтому помалкиваю да мотаю на ус.

Вскоре муж привёл меня на Цветочную улицу да нашёл нужный участок. Это была новая ветвь. Надежна ли?

Для дома выращенного было бы достаточно такой толщины ветки.

Спросит ли Ветер моё мнение?

— Ты сможешь вырастить наш дом? — спросил супруг, привлекая в объятия. — Только учитывай, что тебе много сил тратить сейчас нельзя. Дитя первичнее.

— Смогу, — пообещала я, едва пряча счастливую улыбку. — Я даже семена захватила.

— А дом любой может быть? Или определённого внешнего вида?

— Любой.

Очи мужа заблестели. А следующие полдня мы обсуждали, что хотим сделать. Мужу нужна умельня, ну а нам ледник, печь, амбар, скотный двор и многое другое.

— Горенки будем делать для детей?

— А потом приделать можно?

— Можно, но надо заранее учесть, где будут сообщаться горенки с домом, и проёмы сделать. Иначе либо забираться через двор, либо пропиливать надо будет, а нельзя.

— Особые условия нужны для роста дома? — уточнил муж.

— Вода нужна и солнышко, — я задумалась, припоминая обряд постройки дома. Детвора обычно прибегала посмотреть на постройку нового дома. И хоть не участвовала, но запоминала. — Ещё нужно удобрение. Много удобрения.

— А ведь если дом живой, он и дальше расти будет?

— Очень медленно. Поскольку усиленный рост поначалу, потом несколько лет отдыхает он, поэтому нужно определиться, что нам нужно в первые пару-тройку лет.

Рассчитав всё, приступили к разметке дома. Внутри дом нужно будет уже своими руками доводить до ума: полы выравнивать, окна вставлять. Зато живому дому не страшна непогода. Вот только мне придётся слиться сознанием с деревом и семенами.

— Ветер, -тихо окликнула его, решив сказать всё на чистоту.

— Да, Огонёк?

— Понимаешь, есть ещё кое-что...

Он не торопил, позволил собраться с мыслями, набраться духу выпалить, как есть.

Запретит? Этого я боялась больше всего. Тем более после того, как он дал надежду на живой дом.