Чужой Среди Своих, Главы 1-11

"А так, весьма неплохо. Сорок пять тысяч рублей. 22 золотые царские десятки".

Какое-то время я мучился вопросом, как оправдать траты, пока не наткнулся в газете на объявление "1-й Московский ипподром. Ленинградское шоссе, 25. Бега. Трамваи ? 1, 6, 7, 13, 23, 25. Автобусы ? 4,6,8,19,21. Начало....".

"Вот и решение проблемы".

Я две недели, по субботам и воскресеньям ходил на ипподром. Один раз ходили с Костиком. Как и все, делал ставки. И дважды выиграл по-крупному. Теперь в случае необходимости даже мог предъявить выигрышные билеты, которые купил у настоящих счастливчиков. Выигрыши составили шесть и восемь тысяч.

Жизнь в стране Советов налаживалась. Отменили карточки, и в магазинах появилась колбаса, мясо, копчености, сыр, конфеты. В магазинах — товары. Людей тянуло к красивой и хорошей жизни, которую они выстрадали, омываясь, где потом, где кровью. Вот только была одна проблема — очереди. Тратить время впустую не входило в мои интересы. Надо было срочно решать проблему. Только как? Тут мне помог, в какой-то степени, Костик, который, время от времени, встречался с отцом и кроме денег, иногда приносил кое-что вкусное из продуктов. Обычно я его о таких вещах не спрашивал, принес и принес, а тут поинтересовался.

— Что у нас там сегодня?

— Папаша банку икры дал и полпалки колбасы.

Развернул упаковку, покрутил колбасу, понюхал: — Сервелат?

— Да. Он в буфете взял, у себя в распределителе.

— Погоди. Буфет. Так там за деньги купить можно?

— Конечно, можно. Он от жадности две палки взял. Ему буфетчица на ухо шепнула, что такая колбаса, идет исключительно по кремлевским заказам, вот он и решил вкусненькое прикупить. Заодно и сына порадовал.

— А тебе он может купить?

— Может, но по талонам там одна цена, а по деньгам другая. Папаша, купив эту колбасу, талоны дня за три, наверно, ухнул.

— Деньги есть. В чем проблема? Ты что забыл про ипподром?

— Точно. Почему бы и нет? Завтра поговорю с ним.

— М-м-м.... Ты можешь его заинтересовать, чтобы ему было выгодно нам покупать в своем буфете.

— Ты просто моего папашу не знаешь. Он если на Северном полюсе окажется, то даже там себе и бабу и выгоду найдет.

Я пошел в свою комнату и принес пачку денег.

— Отдай ему, но только не забудь объяснить, откуда они у меня. Чтобы лишнего не думал. Пусть, время от времени, подкидывает нам продукты.

Спустя пару дней Костик пришел нагруженный продуктами. Колбаса, икра, сыр, севрюга горячего копчения, белый хлеб, несколько пачек отличного печенья, в довершение всего — большая подарочная коробка шоколадных конфет.

— Конфеты зачем?

— Брось, тезка. К нам девочки ходят! Почему не угостить?

— Ну-ну.

Как-то вечером я сидел дома, читая конспект, который взял у Сашки Воровского, при этом делая для себя пометки, как услышал — хлопнула входная дверь. По звукам, раздававшимся из прихожей, было ясно, что Костик пришел один. Войдя ко мне в комнату, он поставил на стол портфель, в котором носил продукты.

— Что вкусного принес? — поинтересовался я.

— Балык. Папаша сказал, что очень вкусный. Колбаса.... А! Потом сам посмотришь. Кстати, у меня для тебя новость есть.

— Какая?

— Он с тобой встретиться хочет.

— Кто? — не понял я.

— Павел Терентьевич Сафронов.

— Деньги на буфет закончились?

— Нет, не в этом дело. Ректору или проректору института, где трудится мой папаша, скоро должно стукнуть 50 лет, а тот, как оказалось, большой любитель живописи....

Я перебил его: — Поэтому твой отец хочет подарить ему нечто необычное, чтобы тот его не забывал при раздаче должностей и премий. Вот только откуда Павел Терентьевич знает, что я немного увлекаюсь живописью. А?

— Откуда? От Олечки. Вот она откуда знает? — и он хитро посмотрел на меня.

"Прокол. Женский язык — это нечто".

— Когда мы были на дне рождения твоей мачехи, я немного рассказал ей о своем увлечении. Причем, только в общих словах. Даже не думал хвастаться.

— Брось! — беспечно махнул рукой Костик. — Все нормально. Вот только она, похоже, представила папаше тебя как знатока живописи. Так что тебя завтра, в семь часов вечера, ждут в семье Сафроновых.

— А ты что не пойдешь?

— Я сегодня там был. Хватит. Иди один.

Следующим вечером после ужина, состоявшего из вкусных котлет с макаронами, а к ним выставленной закуски из квашеной капусты, грибочков и соленых огурчиков, которая была выставлена не просто так, а к водочке. Хорошо покушав, мы сели пить чай, во время которого и состоялся разговор, ради которого меня пригласили.

— Константин, мне сказали, что вы весьма неплохо разбираетесь в живописи.

— Извините, Павел Терентьевич, я неплохо разбираюсь лишь в отдельных областях направлений живописи. И заметьте. Не хорошо, а только неплохо. Я не эксперт, которым меня изобразила ваша супруга.

— Ладно-ладно, пусть так, но вы в отличие от меня в этом деле хоть разбираетесь. Мне нужно выбрать в подарок миниатюру. Желательно действительно старинную вещь. Понимаете меня?

— Понимаю. Вот только я о миниатюрах знаю, как вам сказать, понаслышке. Не занимался ими вплотную.

— Но вы можете хотя бы определить ее подлинность? Век там? Художника?

— Вы еще не сказали, какие миниатюры вам нужны? Книжные, портретные или камеи?

— Точно! Портретная. Оленька, душа моя, тебе в комиссионном магазине как сказали?

— Мне оценщица сказала, что у них появилась портретная миниатюра. Вроде 18 век. Только, Паша, — она повернулась к мужу, — надо решить все завтра, до закрытия магазина, потому что Клавдия Петровна сказала: только сутки будет держать, а потом выставит на продажу.

— Хорошо. Так как вы, Константин?

— Ничего обещать не буду. Завтра подъеду в комиссионный магазин и посмотрю на вещь, а затем — в институт, в библиотеку. Там посмотрю литературу и каталоги. Когда вы собираетесь за покупкой, Павел Терентьевич?

— Я освобожусь к пяти часам. Минут 40-45 на дорогу, поэтому давайте встретимся в магазине в 18 часов.

— Договорились.

Спустя неделю состоялся юбилей, а через пару дней профессор Сафронов был приглашен в кабинет ректора, где тот еще раз поблагодарил его за подарок. Павел Терентьевич после этого был на седьмом небе от счастья, так мне сказала Олечка, когда мы лежали с ней в постели.

— Мы тебе оба благодарны, милый.

— Оба? Пока я чувствую благодарность только с твоей стороны, солнышко.

— Я постараюсь, мой хороший мальчик, и за него. Ты не будешь в обиде.

Новый 1941 год в отличие от Костика, у которого было несколько приглашений, я отметил солидно и спокойно. Отдаться безрассудному пылу молодости мешали несколько десятилетий прошлой жизни, но я провел время не хуже своего тезки, заранее зарезервировав на новогодний вечер столик в ресторане. Мне хотелось пожить хоть пару дней, как взрослому человеку, которым я и был по своей сути, а не изображать молодого повесу-студента. Компанию мне составила деловая подруга Олечки, Светлана Рябинина, живая, смешливая женщина 28 лет.

Когда мы ехали в такси, она все косилась на пакет у меня в руках. В ее взгляде было недоумение и любопытство. Загадка разрешилась только тогда, когда мы подошли к нашему столику. Я снял бумагу и поставил на середину стола миниатюрного Деда Мороза. Посетители за ближайшими столиками с интересом наблюдали за моими манипуляциями, а когда увидели игрушечного Деда Мороза, даже захлопали. После чего я, несколько театрально, под завистливые взгляды женщин, сидевших за соседними столиками, подарил Светлане кулон. Она захотела сразу его надеть. После того как я помог застегнуть цепочку на ее шее, сразу был вознагражден горячим поцелуем, теперь уже под завистливые взгляды мужчин.

Люди, сидевшие за столиками, были веселые, красивые, нарядные. Многие из них были в масках и бумажных карнавальных шляпах. Радостный гул голосов изредка прерывался бабаханьем хлопушек и вылетающими пробками из бутылок шампанского.

Над головами летали цветные бумажные ленты и сыпались конфетти. Весело и задорно пела певица под музыку джазового оркестра. Пять часов пролетели почти незаметно, а потом мы взяли такси и поехали ко мне. Костик мне клятвенно обещал, что появиться только к вечеру следующего дня, поэтому я рассчитывал провести время, как говориться в одной классической комедии, "с чувством, с толком, с расстановкой". Тезка оказался человеком слова (он появился только 3-го числа утром), а я не обманул ожиданий Светы.

Не успел я закрыть дверь и снять пальто с женщины, как она прижалась ко мне всем телом. В штанах сразу стало тесно. Она почувствовала это и лукаво улыбаясь, спросила:

— Нравлюсь я тебе, Костик?

— Нравишься, Светик, — в тон ответил ей я.

Она весело рассмеялась, потом мы целовались, как подростки, горячо и жадно. Мои руки бесстыдно шарили по ее телу до тех пор, пока она не начала тихонечко постанывать. В какой-то момент она оторвалась от меня и быстро сказала: — Идем, миленький. Идем скорее. Я больше не могу.

Раздевались мы в какой-то лихорадке. Оказавшись в кровати, я только успел обнять ее, как Светлана застонала и изогнулась всем телом. Жгучее желание охватило меня, взвело тело, как тугую пружину. Женщина оказалась резвой, чувствительной и весьма любвеобильной особой: она вскрикивала, стонала, содрогалась всем телом на пике получаемого удовольствия, тем самым невольно подстегивая меня. Из кровати мы выползли, уставшие и довольные друг другом, только к обеду.

Спустя пару недель, уже со слов Костика, я узнал, что чета Сафроновых были приглашены, с подачи ректора института, в один из ресторанов, где новый год праздновала московская полуэлита. Новые знакомства скоро дали о себе знать. Неожиданно вечером к нам заехала супружеская пара Сафроновых. Костик и я вечерами сидели дома и готовились к экзаменам. Стоило нам открыть дверь, как мы удивленно переглянулись, а затем уставились на нежданных гостей.

— Может, пригласите, или мы так и будем через порог говорить, — несколько ворчливо нарушил общее молчание Павел Терентьевич.

— Здравствуйте. Извините. Проходите, пожалуйста, — я отступил в сторону. — Тезка, давай чайник ставь!

— Нет. Не надо! — махнул рукою профессор, проходя в прихожую. — Мы буквально на пять минут. Нас ждет такси.

— Мы ненадолго, — подтвердила его слова супруга. — Павел и так уступил моей просьбе, когда мы проезжали мимо. Дело в том, что я познакомилась на званом вечере с прелестной девушкой. Мы разговорились, обменялись телефонами, и вот сегодня она мне позвонила с просьбой помочь. Мне очень не хочется тебя напрягать, Костя, но, к сожалению, другого выхода у меня нет. Во всем виноват только мой длинный язык. Извини меня. Я знаю, что у тебя сессия, экзамены.... Извини.

— Ох, эти женщины, — нарочито тяжело вздохнул профессор. — Вечно их язык на полкорпуса голову обгоняет.

— Объясните мне толком, что от меня требуется? — недоуменно спросил я.

— Ты еще не понял?! — влез в разговор тезка. — Так ты теперь в семье Сафроновых числишься официальным экспертом в области искусства!

— Мы как-нибудь обойдемся без твоих ехидных замечаний, Константин! — тут же осадил сына "папаша". — Олечка, а ты не молчи. Излагай свою просьбу, а то мы так до ночи здесь простоим.

— Этой девушке надо помочь в выборе картины. Поможешь?

— Когда?

— Завтра, Костя.

— С утра у меня зачет. Освобожусь, если пойду одним из первых, к одиннадцати. Не раньше.

— Ой, как хорошо! Тогда давай подъезжай к двенадцати часам. Вот адрес, — и она подала мне бумажку. — Мы тебя там будем ждать! Только очень прошу тебя: не опаздывай!

Я подошел к комиссионному магазину за десять минут до назначенного времени. Магазин должен был работать, но на входной двери висела табличка "Спецобслуживание".

"Что это значит?".

Оглянулся по сторонам. Чуть дальше по улице стояла большая черная машина, в кабине которой сидел водитель. Я усмехнулся.

"Партократия приехала".

Постучал в дверь. На стук выглянул продавец. Быстро оглядел меня и, посчитав за обычного посетителя, ткнул пальцем в табличку:

— Гражданин, вы читать умеете? Вот табличка висит!

— Я могу уйти, вот только тебе потом за мной вдогонку придется бежать! — я нагло усмехнулся ему прямо в лицо.

Он сразу в лице изменился. В глазах заплескался испуг.

— Извините, товарищ! Я не знал! Мне просто ничего....

— Веди, давай!

— Проходите, пожалуйста, товарищ!

Войдя, сделал несколько шагов и невольно остановился. В большом зале, где среди старинной мебели, напольных часов и напольных китайских ваз, на полках и витринах стояли фарфоровые фигурки людей и животных, шкатулки, медальоны. Я стоял и крутил головой, рассматривая эти осколки семейного счастья и признаки былой роскоши.

"Эх! Выставить бы это на современный аукцион и денежки лопатой грести....".

Голос Оленьки оторвал меня от грез и вернул в действительность.

— Костя! Иди сюда! Быстрее!

Я повернулся на голос. Она стояла в глубине зала и призывно махала мне рукой. Я подошел. Увидев на ее лице тщательно скрываемый страх, я только открыл рот, чтобы спросить, как она меня подтолкнула к двери с табличкой "Директор":

— Заходи быстрее! Я тебе все потом объясню.

Открыл дверь, затем вошел. Кабинет сам по себе был большой, но из-за массивной мебели и тяжелых занавесок из плюша, казалось, что в нем очень мало свободного места. Стол, перед ним два массивных деревянных стула с широкими, удобными спинками. В углу — здоровый, старинный сейф с металлическими завитушками. С левой стороны стены висело несколько застекленных рамок с грамотами за отличное обслуживание, а над ними висел красный вымпел с надписью "За ударный труд!". С другой стороны комнаты висел портрет великого вождя, товарища Сталина. У стены, рядом с грамотами, стояла, чуть ли не навытяжку, женщина. Она, судя по всему, была директором магазина. Соломенного цвета волосы, пышные телеса, затянутые в оранжевое платье с широким вырезом и безрукавкой с цветным орнаментом, красные меховые полуботинки. Некогда красивое лицо сейчас обрюзгло и поблекло, а в глазах светился страх. Его источником был мужчина ярко выраженной восточной наружности, вальяжно расположившейся в кресле директора магазина. Ему было лет сорок. Правильные черты лица. Одет не просто хорошо, а изысканно. Кожаное пальто с меховой подкладкой, пушистый шарф в черную и белую полоски. Перед ним на столе лежала шляпа. Он рассматривал меня нагло и в упор. Я только скользнул по нему взглядом, а затем все свое внимание обратил на красивую девушку, сидящую на одном из двух стульев. Густые черные, вьющиеся волосы обрамляли нежный овал лица, на котором особенно выделялись два больших черных глаза, обрамленных длинными пушистыми ресницами.

"Еврейка? Хм. Нет. Восточный тип. Смесь кровей присутствует. Эх, хороша! Выглядит, прямо как красавица из восточной сказки".

Если у Олечки (кстати, в девичестве ее фамилия была Бертгольц) была яркая и эффектная, словно выставленная напоказ, красота, то у незнакомки она была спокойной и утонченной. При этом, как я заметил, она никак не подчеркивала ее с помощью искусственных женских ухищрений, да и взгляд у прелестной незнакомки был прямой, открытый, искренний, без игры глазами и кокетства.