Женщина к этому моменту уже родила и пыталась уползти на четвереньках, волоча за собой висящий на пуповине плод. Молот сломал ей спинной хребет, но, по недостаточной длине своей, не пробил насквозь, а застрял. Поэтому молотобоец вытаскивал засевший молот с раскачиванием. Теперь из раны торчали обломки рёбер, нечётко белеющие в неверном свете факелов.
Очень захотелось блевать. Даже не всматриваясь во всё то, что там белеет и чернеет.
Нельзя — проявление слабости. Тем более что за потоком подробностей, высказываемых местными, явно сквозит меленькое такое любопытство: "а чего это боярыч теперь делать будет?".
Ну и как из этого... дерьма выбираться?
Выключаем собственный ливер. Напрочь, наглухо. Включаем мозги — анализируем картинку.
Натюрморт. Или пейзаж? Явно не батализм с маринизмом. Нет, всё-таки натюрморт. Есть плод, и есть "морт". А всё вместе — сплошной местный "натюрлих". Что в переводе с немецкого означает — "естественно".
Естественно то, что муж властен над женой своей. Вплоть до "живота". Чужую жену убить — вира двадцать гривен, половинная. А свою — нет в "Правде" такой статьи. Максимум — местный поп епитимью наложит.
Вот если б она его... Тогда всё понятно, процедура прописана, соседи, под руководством облечённых властью, приступают к исполнению наказания. Вплоть до царя Петра — смертная казнь путём закапывания в землю по шею.
"Если встретишь Джавдета — не трогай. Он мой". Только красноармеец Сухов по Туркестану ходил. А здешних баб откапывать некому. Так что, зарывают русских красавиц в русские же суглинки. Живьём. До смерти. По закону. Который — от дедов-прадедов. И будут зарывать. От этого дня — ещё пять с половиной веков.
Калитка распахнута, но весь народ с этой стороны. Линия палисадника — граница. В трёх шагах — мокрая, тёмная куча, которая пару-тройку часов назад стояла у ворот в конюшне и, заткнув в рот концы своего платка, подвывала, глядя на наказание своего мужа. Я её пожалел. И кузнеца пожалел. А надо было... вложить полста ударов. Так чтобы он и не поднялся. А в кузне бы я и сам справился. Ну, пропотел бы, подёргался...
Надо — было... Как говорит один персонаж у Шолом Алейхема: "Если бы я был такой умный как моя жена потом". А я — оказалось — "не умный". И эта женщина... уже совсем "потом".
Её муж, он же — организатор убийства, сидит на крыльце домика. Скособоченный — не на всем сидеть можно, держится за столбик. Между ними, на дорожке, посыпанной речным песком — непосредственный убийца. Радостный дебил. Та же детская улыбка на лице, тот же кузнечный молот на плече.
Поговорим об адекватности, аутентичности и ограниченной ответственности. Если очень хочется. "И не ведают они что творят". Очень может быть. Только это — не ко мне, с этим — к ГБ. К Господу Богу. Он — всеблаг, а я чётко понимаю, что когда молот ломал этой бабе хребет и рвал лёгкие, ей было мало интересно насколько у "ярого малого" ограничена правоспособность.
Точно такое же странное отсутствие интереса к официальному заключению лечащего психиатра будет испытывать любой следующий персонаж, который попадёт под данное милое сочетание невинной улыбки и падающего железа.
Причём, очень может быть, следующим буду я сам.
А что с этой стороны заборчика? Мои здесь, но Чарджи нет. Значит, нет ни его лука, ни метательных ножей. Ивашко с Ноготком пойдут за мной, но у них оружие близкого боя. На дистанции этого молота.
Возможны потери. Да просто обязательно будут! Кого выберем для похорон?
Среди моих?! — Ну, тогда я сам.
Пока это всё крутилось в мозгу, в душе постепенно нарастал кураж.
Это очень хорошо, что я так выложился на Марьяшке. В голове просветлело. Всякая суетливость, мелочь эмоциональная — отпала. У меня сейчас не капризность с раздражённостью, это уже радость боя пошла.
"Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья -
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог".
Гений Пушкина в форме монолога "адреналинового наркомана".
Я шагнул к открытой калитке. Вся моя команда, включая Сухана, двинулась следом. Даже Николай затесался. Какой-то мужичок из конюхов, ухватил меня за рукав:
— Те чё, паря? Сдурел? Этот блаженный из тебя мозги только так вышибет. Он же слов не понимает. Он же...
— Руку убери.
— Чего?
— Убери руку. Я тебе не "паря". Я — боярыч Иван.
— Дык... Дык ему жешь всё равно! Он жешь не разумеет! Он жешь...
— Так и мне — всё равно. Но я ещё и разумею. Мужи мои! (Ну и обращеньеце — не то господин заговорил, не то жертва многомужества). Без моей команды не лезть. Ежели что — меж собой не свариться, поделить всё поровну. Сухана берегите. Ивашка — старший.
— Господине! Дык кто ж, кроме тебя, с Суханом сладит? Дык ему ж никто и слова...
— Значит, придётся возвращаться. Живым. Исключительно из-за Сухана.
И я шагнул за линию калитки. Сзади ахнули, взвизгнули. Затихли. Намертво. А я сделал четыре своих коротеньких шажка и опустился на корточки у головы убитой женщины.
Острый запах крови и мочи. Вокруг ночная прохлада. Пожалуй — уже предутренняя. Ни мух, ни обычных сельских запахов. Сильный аромат каких-то ночных цветов и острая приторно-удушающая вонь свежей крови.
Удар был очень сильным, голова женщины вывернулась, и её лицо смотрит в лицо мне. Глаза открыты. Выражение ужаса и спешки. Не то — ужасной спешки, не то — поспешного ужаса. Нормальное состояние многодетной матери-домохозяйки. Особенно, когда на неё падает кузнечный молот. Интересно, а ещё дети у них есть? Плоховато я осведомлён о гражданском состоянии местных жителей.
Ага, а вот и молотобоец двинулся. Кузнецу от крыльца меня видно плохо, вот он и затянул с отдачей команды. Или ошалел от моей наглости. Но теперь озвучил:
— Бей его! Бей!
Малый пошёл на меня, улыбка на лице стала шире. На мне шапочка, под шапочкой косыночка, под косыночкой — косточки тоненькие. Под костями — я сам. И будет мне самому сейчас команда: "а ну-ка, разлетелся быстро во все четыре стороны!". И защититься мне нечем. Даже дрючок мой берёзовый где-то в лесу лежит. А малый уже и молот с плеча скидывает.
Молотобоец бьёт не так как воин, и даже не так как лесоруб. Молот сначала опускается к ноге. Затем двумя руками проводится за спиной полукругом вверх, и потом идёт прямой удар сверху вниз. Этот замах из-за плеча — уникальная часть кузнечного удара. Ещё так сваи забивают. Тоже молотом. Замах получается очень длинный, корпус долго открыт. Был бы у меня с собой дрючок или даже шашечка моя — я бы до его тела достал. А уж найти болевую точку...
Испортил бы я ему замах. Но ничего нет. И, честно говоря, как-то вид этой кузнечно-прессовой махины меня несколько смутил. Проще — проспал я момент.
Молот — не сабля и даже не топор. Косых ударов этим инструментом в природе не наблюдается. Молотобоец всегда бьёт прямо перед собой. Пятно вероятного удара — с пол-локотя диаметром. Достаточно просто уйти из этого пятна.
Что я и сделал — отскочил, прямо с корточек, чуть назад.
Кузнец что-то орал с крыльца, молотобоец, уже выкинув молот над головой, сделал ещё шаг вперёд, радостно улыбаясь мне в лицо, и... полетел. Тоже вперёд. Носом, молотом, всем телом.
Между нами лежала убитая женщина. Только что родившая. Малый поставил ей ногу на подол. А под подолом оставался плод на пуповине. Мокрый, скользкий. Малый поскользнулся и упал. Вообще-то, если бы я заранее не убрался, молот всё равно достал бы.
Но меня там уже не было.
Ещё вскакивая с корточек, я выдернул из сапога моё единственное оружие — Перемогов засапожник. Когда малый полетел вперёд, я чуть ушёл влево. И вперёд. Нож — обратным хватом.
Почему говорят: "обратный хват"? Когда тянешь засапожник, он прямо так и берётся в руку — остриём вниз. Так что это — "прямой хват".
Вот так я и ударил. Вправо от себя, через его плечо.
Он как раз голову вверх тянуть начал. Типа: а где этот?
А "этот" воткнул ножик в открывшуюся шею.
Очень похоже на то, как я поганого с Марьяши снимал. Только тогда у меня лезвие было вниз развёрнуто, к кадыку терпилы. А здесь наоборот. Так что — завершающего дорезания не получилось. Пришлось сразу отскакивать за радиус вылета длани этого "самоходного пресса". Вместе со своим ножиком.
Малый свалился на убитую им женщину. Попытался одновременно и подняться, и зажать рану правой рукой, и поднять молот левой.
Колени у него разъезжались на насквозь пропитанной кровью одежде убитой. Левой он подтягивал к себе молот, опёрся на локоть и вдруг провалился. В пробитое им же в скелете женщины отверстие. Ребра сдавленного его весом костяка разошлись, пропустили локоть и снова сжались. Малый поймался в ловушку.
"Мёртвые хватают живых". Своими сломанными рёбрами. И держат. Крепко. Согласно законов механики.
Несколько раз он удивлённо вякнул, подёргал застрявшую руку. Потом отнял правую от шеи. И оттуда ударил фонтан.
Чёрное в темноте.
Горячее.
Отблескивающее в свете факелов.
Остро пахнущее.
Малый постоял на четвереньках, качнулся и упал. Секунду спустя грохот падения донёсся и со стороны крыльца.
Вставший на ноги кузнец пытался шагнуть, отпустил столб. И рухнул на первом же шаге.
Малый пытался дёрнуться, как-то ползти. Повернул голову в мою сторону. Впервые его младенческая улыбка дополнилась недоумением и, кажется, какой-то капризностью.
За заборчиком палисадника заорали. Что-то радостное. Типа: "Спартак — чемпион". Мои, нарушив чёткую команду, кинулись через калитку. Но указывать на неисполнение или накладывать дисциплинарное... Нет сил.
Впрочем, "рабочие сцены" хорошо знают своё дело. Малого попинали — не шевелится, не отзывается. Попинали кузнеца. Не шевелится, но отзывается. Повязали. Ивашко уже очень отработано строит мужичков:
— Ты и ты — несите носилки, мёртвых — в баню.
— Дык тама ещё прежние...
— Прежних к стенке сдвинь. Теперь свежих обмыть надо.
Николай уже в избе шарит. Вот это, я понимаю, мастер — срочный вызов, среди ночи, по тревоге, на групповое убийство. А у него пустая сума при себе, и теперь он её затаривает. Пока Домана нет и некому всё затарить в господские закрома.
Возле меня Ноготок и Сухан.
— Берёте кузнеца. Снова его на подвес. На перекладину, что у ворот. Ноготок, тебе 10 ударов хватит? Чтобы — насовсем? Кнут есть? Вот и хорошо. Вперёд.
Как всегда после таких... мероприятий несколько "ватное" состояние. Нет остроты восприятия, всё доходит медленно. Постоянно кажется, что что-то забыл. И куча идиотских дёрганий от окружающих:
— А корову?
— Не понял.
— Ну, эта... корову по утру...
— Ну!
— Так как — выгонять? Со всеми? А доить кто будет? Опять же...
— К Доману.
— Ах горе-то какое, ах беда-то нежданная-негаданная. У меня кузнечиха крынку взаймы брала. А в прошлом годе...
— К Доману.
— Дык чего? Дык брала ж? А теперя ты забери.
— Я те дам "забери"! К Доману.
В избе крик начался. Николая головой вперёд вышибло из дверей. Прямо на связанного кузнеца. Я дёрнулся, было, но там Ивашка заскочил. Матюги, визг. Ещё один пейзанин вылетел. Теперь уже на Николая. Такой трёхслойный громко-говорящий пирог прямо перед крыльцом.
В калитке Чарджи появился. Ну очень довольный. А в стороне, на заднем плане Светана прорисовалась. Чуть не облизывается.
— Ну и чего тут?
— Тут было дело. У нас. А там была баба. У тебя.
— Ну и чего? Тебя тоже с бабы сняли.
— Меня сняли. Остальные сами пришли. А вот ты один... не у дел. Тут господина твоего чуть не убили, а лучший боец, единственный стрелок, не тетиву на луке натягивал, а бабёнку гулящую на...
— Ты меня ещё учить будешь! Как на баб лазить! На тебя ещё уд дрочили, а я уже сам...
— Что — "сам"? Дрочил?
Вот тут он за саблю и схватился. И выхватил сгоряча. Стоим друг против друга. Он — с клинком, я — с пустыми руками.
Дурак ломит пока не треснет. Что-нибудь у кого-нибудь. Умный останавливается первым. А я — умный? Мне что, обязательно быть умным в атмосфере всеобщей вятшести и гонористости?
— Я молотобойца без всякой сабли завалил. Вот он лежит. Главного волхва голядского — вообще связанным у столба стоял. А ты на меня с железкой. На меня! Ты ж мне присягал, клятву давал. А как господину твоему в смертный бой идти, так ты у давалки спрятался. Ты, как в другой раз испугаешься — в нужник беги. При поносе — укоризны нет.
Как он взвился. Аж дрожит весь. И сабля в руке дрожит. Это тебе не молот, у которого замах — можно в магазин сбегать и вернуться. Это ударит быстро и наискосок...
Сбоку негромко прозвучало:
— Кхе.
— Тебе чего, Ноготок?
— Вы бы подвинулись, кузнеца тащить неудобно.
— Ладно. Чарджи, хочешь служить — служи, не хочешь — уходи. А господскую жизнь да свою честь на бабскую потаёнку менять... Дождёшься, что тебя как кузнеца — под кнут подвесят. Пошли мужики.
У ворот в усадьбу, чуть сбоку, вкопаны два столба. Сверху перекладина. Конструкция используется обычно при разгрузочно-погрузочных работах. Про аналогичное изделие в русских народных песнях поётся:
" — Да и чем же ты меня, православный царь, припожалуешь?
— Припожалую я тебя, шельма-разбойничек,
Что ни лучшими хоромами высокими,
Что ни теми ли столбами с перекладиной".
Ласковые слова царя-батюшки. Конкретно, Алексея Михайловича Тишайшего народному герою Степану Тимофеевичу Разину.
* * *
Как обычно в фольклоре: кое-что — "таки-да". Разина — казнили. Правда, четвертовали, а не повесили. А перед этим его несколько дней пытали. Причём все технические участники пыток были очень скоро лишены возможности осветить сказанное Степаном в своих мемуарах. Из-за потери головы, например. А фокус с протоколами допросов до сих пор отгадать не могут.
Восстание, конечно, было народное. Но в первоисточнике — "кризис верхов". Боярский заговор. Как было почти во всех народных восстаниях. У Спартака, например, был заговор Катилины.
На "Святой Руси", в отличие от Руси Московской, людей ещё не вешают. Забивают, жгут, топят. Рубят, режут и колют. Живьём в землю закапывают. Деревьями пополам рвут. Но виселиц вдоль дорог или на плотах, как на Волге после Пугачева, ещё нет. Наверное, верёвки дороги. А вот подвесить болезного для порки — на это верёвки есть. В определённом смысле лучше на перекладине, чем у столба.
Древнегреческая техника наказания плетью как раз этот вариант и предусматривает. Иначе концами плети по груди наказуемого не попасть. Но есть тонкости. Нужно зафиксировать ноги объекта. И нужен мастер: створ таких ворот ограничивает кнутобойца в выборе позиции.
При ударе по спине подвешенного за руки на столбе преступника, тело кнута вырывает полосы плоти "подобно вырезанию ремня из тела жертвы мало не до кости".
Кто забыл — это штатная технология при исполнении наказания по множеству поводов. Например, за накопление мусора возле двора или за работу в выходные дни.
