Честь и Польза - 3

Уроженец Сицилии, итальянский дипломат прекрасно понимал настроение тех, кто энергично оттаптывал ноги карабинерам. Приезд заморского гостя в Неаполь редкое явление и каждый из тех, кто пришел в этот день в порт хотел вдоволь насладиться этим зрелищем. Теперь не один месяц будет что рассказывать, и обсуждать дома, в гостях и тавернах.

Именно по этой причине, Томази настоял на том, чтобы русские корабли встречал Неаполь, а не Триест, Венеция или Чивитавеккья и дуче согласился. Сделав выбор в пользу Неаполя, Муссолини тем самым хотел показать, что бедный и проблемный юг страны, ему также важен и мил как и богаты север.

Кроме этого, Неаполь был исключительно мирным портом, у пирсов которого не стояли боевые корабли итальянского флота. По этой причине можно было пренебречь традицией и не сопровождать русские корабли к месту их визита. Муссолини ограничился тем, что вышедший из Таранто линкор "Андреа Дориа" в сопровождении крейсеров встретил русских на подходе к Катании и приветствовали их салютами. Естественно залп итальянских кораблей был более громок и весом, чем залпы русских орудий.

Когда прибывшая делегация стала спускаться по парадному трапу, крик толпы был так силен, что порой перекрывал звуки оркестра исполнявшего российский гимн.

После упразднения монархии гимн "Боже Царя храни!" был совершенно неуместен, как впрочем, и "Коль славен наш Господь в Сионе" после отделения церкви от государства. Став президентом России Алексеев приказал заняться созданием нового гимна, а на переходный период в качестве гимна был определен Преображенский марш.

Занятый то преобразованием страны, то своей болезнью, Алексеев так и не довел начатое дело до конца, оставив его своему неожиданному приемнику. Сталин взял это дело под свой личный контроль. Новый год Россия должна будет встретить с новым гимном, а пока был Преображенский марш.

Встречавший посланца Сталина представитель княжеской династии Лампедуза с интересом наблюдал за человеком, занявшим в свои тридцать семь лет кресло премьер-министра великой страны.

Пережив пять лет назад приход во власть фашистов-социалистов, Томази опасался, что и русский посланник будет в чем-то схож с ними. Также как и они будет криклив, заносчив, со скверными манерами и неряшливо одет. Последнее делалось специально, чтобы показать гордившимся своим аристократичным происхождением дипломатам, что время накрахмаленных воротничков и манжеток ушло и теперь "любой человек может управлять государством".

Так говорил Муссолини и этой линии поведения придерживались его последователи, опираясь на которых дуче намеривался сломить хребет "старой системе государства и построить другую, отвечающую нуждам и чаяниям простых итальянцев".

Зная о революционном прошлом русского премьер-министра, Томази подготовил несколько вариантов своих действий при встрече, но все они не понадобились. Молотов приятно его удивил ибо разительно отличался от того образа, что нафантазировал себе итальянец.

Он нисколько не стремился возвести в достоинства свое пролетарское происхождение, равно как и не стеснялся его. Манеры премьера, конечно, не были изысканно утонченны как у родовитых европейских дипломатов, но были исключительно сдержанными и учтивыми. Опытный взгляд итальянца сразу определил в поведении гостя отсутствие какого-либо намека на желание понравиться, принимающей стороне. Своей манерой он чем-то напоминал лучших представителей заокеанской дипломатии. Дозированные улыбки и краткое рукопожатие, вежливые кивки головой и приподнимание шляпы при представлении и знакомстве. Никакого неуважения в виде похлопывания по плечу или жевания резинки, чисто деловой подход.

Специально пошитый перед поездкой темно-синий костюм сидел на нем как влитой, добавляя владельцу дополнительные плюсы, в глазах встречающих Молотова итальянских представителей.

Не отойдя ни на йоту от выбранной манеры поведения, он выслушал приветствие Томази, пожал руки встречающим его чиновникам и вместе с сенатором прошел вдоль строя почетного караула.

Когда русский премьер вступил на красную дорожку, гвалт криков из-за спин карабинеров вспыхнул с новой силой. Возможно, экспрессивные неаполитанцы выражали свои чувства к высокому гостю, но когда Молотов и Томази достигли конца дорожки и, следуя протокола, развернулись, в их сторону полетел град помидоров.

Был ли это гнев простых итальянцев по поводу очередного повышения цен в стране или хорошо проплаченной акцией противников российско-итальянских отношений неизвестно. Бросившиеся на толпу карабинеры никого не задержали, но по странному стечению обстоятельств, основная часть томатов угодила в белый наряд Томази. Чем привела сенатора в ярость и негодование. С большим трудом взяв себя в руки, он довел Молотова до автомобиля, сел в него и под громкий грохот мотоциклистов кортежа отбыл в Рим.

Из-за произошедшего инцидента беседа гостя с хозяином сразу не сложилась. У Томази не было запасного костюма и всю дорогу от Неаполя до Рима глаза сенатора пылали огнем гнева. Что касается Молотова, то его костюм почти не пострадал от атаки метателей помидоров, и он сам не знал что делать, радоваться этому факту или огорчаться.

Весть об обстреле Томази и его гостя томатами быстро разлетелась по телефону и телеграфу, и когда почетный эскорт достиг стен Рима, там их уже ждали.

Благодаря техническому прогрессу сенатор получил запасной костюм, который избавил его от конфуза перед журналистами, встречавшими бурной толпой Томази и Молотова перед резиденцией Муссолини. Падкие на сенсацию репортеры принялись дружно фотографировать сенатора и его гостя, надеясь запечатлеть следы конфуза, но к их огромному разочарованию ничего не было.

Это впрочем, не остановило газетчиков. Подобно хищным птицам они набросились на сенатора, забросав того вопросами о помидорах. Томази с невозмутимым лицом проигнорировал выкрики толпы, подведя дорогого гостя к дверям резиденции дуче. Здесь специально приглашенный фотограф должен был сделать торжественное фото, и пока он выстраивал Молотова и Томази, из толпы раздался выкрик на ломаном русском языке: — Как помидорчики!?

Русский премьер не растерялся и быстро сориентировавшись, поднял большой палец руки вверх: — Обязательно куплю целую тонну! — после чего неторопливо прошел сквозь почтительно распахнутые перед ним караульными двери резиденции дуче.

Перед прибытием высокого гостя, Муссолини решал непростую задачу, как, а точнее в чем его принимать. Сначала, вождь итальянских фашистов, намеривался принять Молотова в полном парадном мундире, но быстро отказался от этой идеи. Мундир был более уместен к параду или важного государственного торжества, но никак не для приема важного заморского гостя. К тому же, дуче ещё не в полной мере освоился с искусством его ношения, отчего он недостаточно, хорошо сидел на его ладной фигуре.

Принимать русского премьер министра в одной рубашке, Муссолини также не стал. Этот вид одежды хорошо подходил для выступления перед народом, подчеркивая происхождение дуче, его единение с итальянскими массами, но никак не для важной встречи. Пусть Молотов сам выходец из простой трудовой семьи, но он является главой правящего кабинета и официальность никто не отменял.

После мучительных размышлений и поисков, дуче остановил свой выбор на френче. По его мнению, он удачно сочетал в себе элементы, как военного, так и гражданского покроя и под него можно было надеть ботинки, а не лакированные сапоги. Старая рана ноги не позволяла сыну кузнеца долго щеголять генеральской обувью.

Встреча пылкого итальянского Льва и холодной серверной Рыбой наглядно показала правдивость астрологических характеристик. Чем горячее тряс властитель Италии руку гостю и приглашал того к обеденному столу, тем суше и настороженнее становился Молотов.

Трапеза и обмен дежурными фразами и словами, окончательно расставили все точки в их первичных ощущениях друг у другу. Вячеслав Михайлович окрестил про себя Муссолини "артистом", поскольку тот в его понимании сочетал в себе черты Труффальдино и Скарамучча. Дуче в свою очередь прозвал гостя бухгалтером, что постоянно оценивал, вымерял и считал все им увиденное.

В разговоре с такими людьми считал Муссолини нужно непременно наступать, что он и сделал. Едва гость сменил обеденный стол на стол переговоров в одной из комнат резиденции, как дуче выразил недовольство по поводу размещения русской базы на греческом острове Корфу.

— Появление русских кораблей в этой части Средиземного моря, Итальянское королевство не может расценивать ничем иным как недружественным шагом со стороны России. Скажите, господин Молотов, зачем вашему правительству военно-морская база в трехстах километрах от Италии? Австро-Венгрии уже нет, а с Югославией вы в хороших отношениях? Или это большой политический секрет против интересов Италии? — гневно насупив брови, вопрошал дуче.

— Никакого секрета в этом нет, господин Муссолини, — сдержанно улыбнулся гость. — Вопрос о базе на Корфу появился сразу после возвращения кораблей британского флота в Ла-Валетту. Мы не хотим усиления в Средиземноморье позиций недружественной нам великой державы только и всего.

Переваривание слов гостя отняло у хозяина некоторое время, что обернулось утратой инициативы. И когда дуче намеривался открыть рот, Молотов уже заговорил.

— Появление базы на Корфу вынужденный шаг. Надеюсь, итальянская сторона прекрасно это понимает, как хорошо понимаем мы причины, побудившие её создать базу на острове Лерос и Патмос. Британским базам на Кипре нужен крепкий противовес.

— Остров Лерос и Патмос входили в состав Римской империи и Италия в историческом праве претендовать на них! И это право мы никому и никогда не уступим! — дуче решительно потряс пальцем в воздухе, но этот пафосный жест, ни в коей мере не смутил русского гостя.

— Равно как и Россия может претендовать на Корфу, что вместе с другими Ионическими островами в не столь отдаленное время входил в состав земель Российской империи, — любезно просветил дуче Молотов в европейской истории. — И прошу заметить, на Корфу у нас располагается всего лишь пункт временной базирования, где корабли российского Средиземноморского флота могут находиться не более 30 дней для пополнения запасов воды и продовольствия. В отличие от кораблей итальянского флота находящихся на стоянках Лероса и Патмоса, без какого-либо ограничения во времени.

— Мы говорим о разных вещах, господин Молотов — на лице дуче возникла бурная гамма чувств несогласия со словами собеседника, но тот и бровью не повел. Аккуратно расположил перед собой руки, он продолжил разговор в тоне доверительной беседы.

— Ничуть, — мгновенно отреагировал русский премьер. — Мы говорим об одних и тех же вещах, но смотрим на них каждый по-своему, что впрочем, нисколько не должно мешать России и Италии достичь консенсуса по так беспокоящему вас вопросу. Мне кажется, нашим странам будет разумнее признать сложившееся положение по островам, в противовес интересам нашего общего соперника Британской империи. Вместе с этим, в знак уважения к вашим интересам, мы готовы признать часть южного побережья Средиземного моря зоной исключительных интересов итальянского королевства и не пытаться разместить там свои военные базы или стоянки для кораблей.

— И каков размер этой зоны?! — сварливо уточнил дуче. — От Триполи до Бенгази?

— От Туниса до Александрии — с осуждающей улыбкой парировал его выпад Молотов.

— Какая удивительная щедрость. Тогда позвольте вас спросить, почему она не простирается от Туниса и до Гибралтара?

— Потому, что эта часть южного Средиземноморья находится в сфере влияния французского флота, и мы не привыкли давать ничего не значащих обещаний ради того, чтобы их только дать.

За столом возникла напряженная пауза и чтобы дать дуче оценить сделанное предложение, гость стал неторопливо пить кофе, услужливо поданное ему официантом в самом начале беседы.

— А как далеко будет простираться зона влияния русского флота? Эгейское море и вся восточная часть Средиземного моря? — голос дуче звучал заметно мягче и уже не столь агрессивнее, выдавая появившийся у хозяина интерес.

— Мы определяем её нашими территориальными водами в Средиземном море. От устья реки Гексу и до порта Александриты, с последующим продолжением к югу до Яффы и на запад до берегов Кипра с включением в неё естественно всего острова.

— А что вы скажите относительно берегов и островов Эгейского моря?

— Акватория Эгейского моря интересна нам исключительно в вопросе обороны проливов Босфора и Дарданелл, а также свободного плавания наших торговых и пассажирских судов. По этой причине мы не собираемся создавать базы на побережье моря или на его островах — учтиво пояснил Молотов и, заметив, как возмущенно блеснули глаза собеседника, поспешил добавить. — Что касается Смирны, то там наши войска находятся по решению Лиги наций и их пребывание носит сугубо временных характер. Как только между Турцией и Грецией будет подписан договор относительно статуса Смирны, наши войска незамедлительно покинут город.

Ответ русского премьера одновременно обрадовал и огорчил Муссолини. Обрадовал тем, что в споре за остров Патмос и Лерос Италия могла получить такого сильного союзника как Россия, пусть даже со своеобразной позицией. Что касается огорчения или точнее сказать зависти, то оно было связано со сравнением того, чего добилась по итогам войны Россия и Итальянское королевство. Полученный итальянцами полуостров Истрия и порт Фиуме были ничтожным трофеем по сравнению с черноморскими проливами, Арменией, Восточной Анатолией и двумя морскими портами доставшиеся России.

— Скромные, однако, у вас запросы — буркнул Муссолини недовольный проведенным сравнением.

— Запросы не скромные, а исключительно реалистичные, — в голосе Молотова послышался едва заметные нотки металла. — Нам не нужны земли ради земель и влияния. Всего чего мы хотим — это иметь надежную защиту для наших средиземноморских границ и территорий, а также безопасность судоходства в Александретте, Мерсии и Яффе.

Говоря эти слова, русский премьер министр нисколько не лукавил. Получив в свое владение Проливы и порты на побережье Средиземного моря, Россия видела свою основную задачу в освоении и удержании приобретенных территорий. Так сказать "переварить" их вместе с народами и народностями на них живущих. Сделать из них добропорядочных подданных российского государства. И как бы успешно этот процесс не продвигался бы, до завершения его первоначальной фазы было ещё очень и очень далеко.

По этой причине, ни о каких новых приобретений в Средиземноморье речь не шла в принципе и Москва попыталась использовать свое пассивное положение в этом важном районе. Видя амбициозные стремления Муссолини превратить Средиземное море в "итальянское озеро", Сталин решил умело подыграть ему. Щедрым жестом, подарив дуче пальму первенства на морских просторах Средиземноморья, он намеривался приобрести в его лице союзника против англичан и французов.

Лишний союзник, пусть даже такой как Муссолини, никогда не помешает в противостоянии с британскими львами и французскими тиграми, считал российский президент, и Вячеслав Михайлович с ним был в основном согласен.