Мощнейший удар левой, хруст сломанной челюсти и на несколько футов вокруг разлетается веер кровавых брызг вперемешку с осколками выбитых зубов. Лишённое опоры тело заваливается набок, а голова со стуком бьётся о дощатый пол. Занавес.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Daga (исп.) — специфический кинжал с развитой гардой, применявшийся в паре со шпагой.

* Имеется в виду так называемая "валлонская шпага" (палаш) — длинный двулезвийный колюще-рубящий клинок, весьма популярный во времена Тридцатилетней войны. Выделялись характерным эфесом, одним из элементов которого был перфорированный металлический щиток, защищавший кисть фехтовальщика.

* Arquebuse (фр.) — дульнозарядное ружьё с фитильным замком, предтеча более мощных мушкетов, преобладавших на вооружении армий к началу XVII века.

* Doublet (фр.) — мужская верхняя одежда, распространённая в Европе эпохи ренессанса. К XVII веку фактически представлял собой довольно плотно сидящую на теле куртку с подкладкой и стоячим воротничком.

Глава 12

Отто поднимается, распрямляясь во весь свой немалый рост, и смачно сплёвывает на пол. Растрёпанная но, насколько можно судить, невредимая Эльза тут же бросается ему на шею.

— Тебя не ранили? Всё в порядке?

— В порядке.

Фельдфебель потирает ушибленную скулу, оценивая степень нанесённых повреждений, и недовольно морщится.

— Какого чёрта они вообще к тебе полезли?

— А я-то откуда знаю?!

Эльза возмущённо всплёскивает руками, всем своим видом выражая негодование.

— Несла вам пиво, никого не трогала. Эти сидели, жрали, тараторили по своему, так что нихрена не понять, на меня косились, гоготали. А мне-то что? Шла себе мимо и вдруг этот аrschgesicht* меня за задницу ухватил!

Тут добропорядочная фрау, видимо не в силах сдержать охватившее её возмущение, от души пинает злополучного бородача, не забыв, правда, перед этим подобрать подол платья, чтобы ненароком не запутаться в складках.

— Ну а дальше вы и сами всё видели.

— Мнда...

Отто критическим взглядом окидывает зал таверны, пытаясь оценить последствия только что завершившейся битвы, и, издав вздох искреннего сожаления, подводит итог:

— А ведь уже домой собирались... всего по кружечке выпить оставалось.

— Угу.

Я в свою очередь осматриваю результаты побоища.

— Кстати! По последней-то мы так и не выпили! Выходит эти уроды ещё и должны нам остались...

Стоило только мне озвучить эти неприятные во всех отношениях выводы и тут же, как на грех, один из виновников происшествия — тот самый обладатель приметного берета с пером, которого Отто отоварил в самом начале, принялся подавать признаки жизни. В смысле: застонал и, перевернувшись на живот, попытался встать на четвереньки. Более неудачного момента он даже придумать не мог бы...

Ко всему прочему, барахтаясь на полу, этот хмырь влез прямо в здоровенную лужу из разлитого пива. Естественно поскользнулся и приземлился мордой в эту самую лужу, продемонстрировав тем самым полнейшее неуважение к постигшей нас утрате. Стерпеть такое добрые солдаты кайзера, конечно же, не могли. Причём первыми, как не странно, нервы сдали у воспитанного француза. Убрав дагу и подхватив валявшуюся под ногами табуретку — кажется ту самую, которой я обезвредил стрелка, фенрих решительно шагнул к не оставлявшему своих попыток подняться кондотьеру.

— Drecksack*! Это было НАШЕ пиво!!!

С этими словами Франц со всего маху лупит массивным табуретом по хребту застывшему в коленно-локтевой позе итальянцу. Макаронник приземляется обратно в лужу, распластавшись, словно расплющенная обозной фурой жаба. Табурет трещит, но держится — видно на совесть сколотили. А Галланд, отбросив многострадальную мебель, в сердцах добавляет поверженному врагу сапогом по рёбрам.

— Arschloch*!

Я только головой качаю, глядя на всё это дело. Если уж наш француз ругается по-немецки, то дело действительно дрянь. Самое время внести немного конструктива.

— Камрады! Раз уж эти суки оставили нас без выпивки, то, наверное, будет справедливо, если они возместят нам эту потерю... А заодно и компенсируют ущерб!

— Точно! Они ведь напали на солдат кайзера, а это вооружённый мятеж, который по законам империи карается вплоть до смертной казни с обязательной конфискацией имущества.

Заметно воспрянувший Галланд мигом подводит под намечающийся грабёж правовую базу.

— С позволения ваших милостей...

Трактирщик, выглянув с кухни, с заискивающей улыбкой обращается ко всем сразу, видимо так и не сумев выделить в нашей компании главного.

— Я видел всё с самого начала и готов поклясться девой Марией, а если потребуется, то и подтвердить под присягой, что эти проходимцы грязно домогались к добропорядочной фрау, а затем напали на благородных господ офицеров с оружием в руках. И к тому же разгромили мне полтаверны, не заплатив при этом ни пфеннига*!

Намёк настолько прозрачный, что это уже и не намёк даже, а деловое предложение. Мы молча переглядываемся и Отто, как бы выражая общее мнение, молча кивает. Чего тянуть-то, в самом деле?

Негласная договорённость достигнута и у всех тут же находятся самые неотложные занятия. Задержавшиеся посетители тихонечко по-над стеночкой тянутся на выход. Трактирщик, отослав на кухню обеих подавальщиц, аккуратно прикрывает входную дверь. Ну а мы принимаемся обстоятельно обшаривать кошели с карманами и прощупывать подкладки кондотьерских шмоток в поисках своей законной компенсации.

На расстеленный прямо на полу плащ летят кинжалы, пистолеты, изящный стилет*, три отличные скьявоны*, пара бронзовых пряжек, простенькая серебряная фибула*, резная табакерка и, конечно же, различные монеты, преимущественно итальянской чеканки. Последних, к нашему разочарованию, совсем не так много, как хотелось бы. Правда среди добычи есть ещё витая серебряная цепь, скорее всего, ещё совсем недавно удерживавшая церковное кадило и пара перстней. Один явно древний, слегка потёртый из потемневшего от времени серебра. Второй золотой, с виду массивный, но на деле довольно лёгкий, выполненный в специфической дутой манере. Отто, сдирая его с пальца многострадального бородача, добавил тому, судя по зверскому хрусту, минимум два перелома. Но даже несмотря на такие ухищрения, добыча выглядит не слишком знатной.

Я уже всерьез стал присматриваться к сапогам бородатого, которые на первый взгляд были примерно моего размера, когда эти меркантильные размышления прервал радостный возглас Галланда. Француз, потрошивший несчастливого обладателя пернатого берета, которого ещё совсем недавно дубасил табуреткой, с донельзя довольным видом рассматривал пригоршню заманчиво поблескивающих золотых кругляшей извлечённых из потайного кармашка. Затем протянул один из них фрау Шульц.

— Что скажешь, Эльза?

Благовоспитанная и уважаемая дама, лишь мельком взглянув на монету, чуть не пустилась в пляс.

— Лопни мои глаза! Клянусь распятием, это же настоящий испанский дублон*! Полновесный, ещё довоенной чеканки!

Мы молча переглядываемся, боясь поверить в свалившееся счастье. А верить-то надо, ведь дражайшая жёнушка нашего фельдфебеля, помимо яркой внешности и бойкого нрава, имеет ещё минимум два несомненных достоинства — умеет вкусно готовить практически из чего угодно и безошибочно определяет качество любой монеты, попадающей в её нежные ручки. Вердикт Эльзы по части пробы, веса и реальной стоимости монет, насколько мне известно, не удавалось оспорить ещё никому, а значит...

Следующие десять минут мы с удвоенной энергией прощупываем одежду, обувь, пояса и вообще всё, что только можно, распарывая любой подозрительный шов. К сожалению, больше ничего стоящего найти не получается, но и так наш улов выглядит весьма солидно. Двадцать золотых, даже на четверых, это очень неплохая прибавка к сегодняшнему жалованью, так что, день, можно сказать, удался. Именно с такими мыслями, весело переговариваясь и обсуждая перипетии недавней потасовки, мы покинули гостеприимную таверну, прихватив с собой аккуратно увязанный узел с трофеями и предоставив трактирщику самому разбираться с недобитыми кондотьерами, а также остатками их движимого имущества. На робкую попытку радушного хозяина заикнуться о плате за ужин, Франц широким жестом швырнул на стол пару мелких серебрушек, небрежно бросив через плечо:

— А за последнее пиво, с них спросишь!

Фраза сопровождалась недвусмысленным кивком в сторону четырёх распростёртых на полу тел.

И лишь выйдя на улицу, уже тонущую в вечерних сумерках, фенрих, отбросив свою недавнюю браваду, задумчиво поинтересовался, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Интересно, что нам всем грозит за это маленькое приключение?

Ответ пришёл от многоопытного Отто:

— Грозит? Да почитай что ничего. Герр Юлиус не отдаст нас под суд, оберст тем более. А на местных нам вообще плевать. Да и до макаронников этих дела никому нет. К тому же мы здесь надолго не задержимся. Два, максимум три дня и мы уйдём из лагеря.

Видя наши с Францем недоумённые взгляды, фельдфебель с ухмылкой поясняет:

— Что, не знали? Нам не только жалование сегодня привезли. Курьер от Тилли передал новые приказы — кампания закончена, полки распускают на зимние квартиры.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Здесь и далее — немецкие ругательства.

* Pfennig (нем.) — мелкая разменная монета.

* Stiletto (ит.) — специфический кинжал с тонким и узким, как правило, гранёным клинком без режущей кромки.

* Schiavona (ит.) — меч (шпага) со сложной, так называемой "корзинчатой" гардой.

* Fibula (лат.) — застёжка (заколка), служащая одновременно украшением.

* Doblon (исп.) — испанская золотая монета весом около 7 гр. достоинством в два эскудо, во Франции была известна как "пистоль".

Интерлюдия. Густав Адольф

Король с кривой усмешкой щелчком сбил с обшлага мундира одинокую снежинку. Первый снег этого года. И последнее напоминание о том, что затянувшуюся летнюю кампанию пора заканчивать. Вот только Густав не собирался останавливаться.

Высадившись во главе передового шестнадцатитысячного корпуса своей армии неподалёку от устья Одера, король, спустя какие-то пару недель, триумфально вступил в Штеттин — столицу и крупнейший город Померании. Но дальнейшие завоевания происходили уже без его персонального участия. Непосредственное командование принял Густав Горн — испытанный вояка, прибывший со вторым эшелоном армии вторжения. Именно под его руководством шведские войска заняли Росток и Любек, сняли блокаду Штральзунда, в рекордные сроки очистили Померанию от остатков имперских войск и перенесли боевые действия в соседний Мекленбург.

Единственной серьёзной преградой, а заодно и главной целью этого победного марша стал Висмар — последний оплот имперского владычества на берегах Балтики. Впрочем, шведы оказались готовы к такому повороту событий. Порт Висмара со стоящим в нём разукомплектованным "флотом Валленштайна" был прочно блокирован мощной шведской эскадрой, базировавшейся на остров Пёль. А с суши крепость оказалась плотно обложена осадным корпусом фельдмаршала Горна, который немедленно приступил к инженерной подготовке штурма. И вот теперь, когда последние приготовления подходили к своему завершению, под Висмар прибыл сам Густав Адольф с несколькими свежими полками.

Остановить его победную поступь могла только наступающая зима. По крайней мере, на это рассчитывали за стенами Висмара и в ставке Тилли. Но северный король, казалось, вознамерился бросить вызов самой природе, заставляя своих солдат продолжать осадные работы, несмотря на осеннюю непогоду и подступающие холода. Сторонний наблюдатель, даже достаточно искушённый в военном деле, мог бы усмотреть в таком поведении простое тщеславие, свойственное многим правителям. Более резкий в своих суждениях человек не преминул бы попрекнуть шведского монарха ослиным упрямством, а благочестивый католик наверняка подыскал бы для такого случая и более крепкие выражения, благо Густав Адольф уже успел стать для папистов Старого Света настоящим жупелом. Однако тут присутствовала своя, особая логика.

Разумеется, и сам шведский король и большинство его солдат, будучи уроженцами суровой Скандинавии, были подготовлены к трудностям сравнительно мягкой германской зимы куда лучше большинства европейцев. Безусловно, расторопность и исполнительность прекрасно организованной интендантской службы позволила своевременно обеспечить действующую армию необходимым количеством тёплой одежды. Флот, со своей стороны, позаботился о снабжении войск необходимым количеством припасов, позволявшим вести осадные работы без оглядки на достаточно скромные ресурсы окружающей местности. Всё это учитывалось шведским королём в его расчётах, внушая уверенность в собственных силах, но определяющим мотивом, заставлявшим Густава продолжать боевые действия в то время, когда полки императорской армии уже разошлись по зимним квартирам, было нечто иное.

Взятие Висмара и ликвидация остатков "флота Валленштайна" означали воплощение в жизнь вековой мечты шведских правителей — захват господства на Балтике. Великая цель, к которой стремилась Швеция со времён разрыва Кальмарской унии* и получения независимости. Цель, на достижение которой положил жизнь отец Густава. Цель, к которой сам Густав шёл с самого дня своей коронации, методично преодолевая любые преграды встающие у него на дороге.

Первым серьёзным успехом на этом длинном пути стало участие в Ливонской войне, по итогам которой Швеция сумела закрепить за собой Эстляндию. Но по-настоящему знаковым моментом стала Кальмарская война, когда Дания — ещё один претендент на балтийское господство — решила воспользоваться затруднениями соседа, погрязшего в тяжёлом и безуспешном противостоянии с Речью Посполитой.

Энергичный, честолюбивый и небесталанный Кристиан Четвёртый* мечтал если не о восстановлении Кальмарской унии, то, по крайней мере, о расширении датских владений в Сконе*, объединении их с Норвегией и окончательном оттеснении шведов от берегов Каттегата вглубь Скандинавии. Причём для столь смелых прожектов имелись все основания.

Швеция была изрядно истощена длительной и неудачной войной, а её основные силы безнадёжно завязли в Ливонии. Дания же, располагая сильнейшим флотом на Балтике, была в силах не только обеспечить переброску своей армии в Сконе, но и заблокировать, или, по крайней мере, существенно затруднить возвращение шведского экспедиционного корпуса из Эстляндии. В планах Кристиана Датского неучтённым остался только один фактор, оказавшийся в итоге решающим.

Впрочем, поначалу всё шло в строгом соответствии с замыслом. Кристиан во главе шеститысячной армии высадился в Сконе и вскоре овладел Кальмаром, за исключением городской цитадели. Развивая наступление, датские войска двинулись к Йёнчёпингу, а флот развернул активные действия на море, угрожая Стокгольму. Казалось, ещё немного и Швеция падёт, но именно в этот момент в войну вмешалась третья сила, мгновенно переломив ситуацию.