| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Что? — обернулся на голос старшина заставы, пристегивающий к поясу короткие ножны.
— Не знаю, что это, но огонь идет стеной, с холма на холм. Сейчас будет здесь!
Старшина посмотрел в небо, коротко кивнул. Продолжил было раздавать команды, но неожиданно остановился, прижав ладонь к груди. Торопливо извлек из-за ворота теплого кафтана тонкую цепочку, на которой болтался кругляшок простого медальона.
Оглянулся на своих встревоженных людей, принюхался, различая в стылом морозном воздухе запах пепла.
— Все, отступаем за казармы, быстро! Выпускайте лошадей!
Недоумевающие пограничники весьма организованно, но стремительно отступили от частокола. Из-за стены, покрытой тонким слоем изморози слышался нарастающий гул и в воздухе уже отчетливо пахло огнем и пеплом. Двое добежали до конюшни, распахивая двери. Одичалые кони бились в стойлах, и один из пограничников, не рискнув зайти, дернул цепь, раскрывая разом все стойла.
Убежать от накатывающей волны люди все равно не успели бы, а вот у животных, пожалуй, были шансы.
Перепуганные мохноногие степные лошадки унеслись, роняя с губ пену, вдоль казарм и исчезли за холмами.
А старшина, выдохнув, резко кивнул и завернул за угол дома, выходя на встречу приближающемуся огню. Там он снова вытащил из-за ворота медальон. На гладкой поверхности остались только едва заметные следы каких-то знаков, а посередине в золото был вдавлен плоский красный камень. И сейчас в нем плясали жгучие белые искры.
Это было красиво.
Мужчина положил медальон землю, вминая его в засохшую траву. И поднялся навстречу волне горячего воздуха, сметающей холод ранней зимы и приминающей травяной сухостой. Тонкая пока еще алая лента огня возникла на одном из ближних холмов и покатилась вниз, оставляя за собой черно-серый саван.
Старшина начал говорить. Четкий речитатив старой ритуальной речи стал фокусирующей линзой для пляшущих на медальоне искорок. Они замерли, вытянулись вверх, словно превратившись в белые лезвия, раскрывающиеся огромным веером. Перекрывая дорогу полупрозрачным, на вид ненадежным щитом.
Речитатив длился и длился, белая стена из клинков света раздвигалась все шире и шире, преграждая дорогу безудержно летящему вперед огненному потоку.
Рычащее, словно живое существо, пламя, врезалось в эту стену, надавило, изогнулось, пытаясь миновать преграду. На какой-то миг казалось, что стена, подавшаяся назад, к замершему то ли в трансе, то ли в ужасе пограничнику, сейчас рухнет и ничто, ничто более не сможет преградить дорогу стихии.
Но миг, другой, и ярко-оранжевая пламенеющая пелена, выжигающая воздух перед лицом человека, бесстрашно повторяющим и повторяющим непонятные слова, вдруг вздрогнула и опала, оставляя вместо себя только выжженное пепелище.
— Леовальд Наринэ, что это было?
В голосе женщины, стоящей на обугленном парапете, танцевали страх, недоумение и облегчение. Она куталась, пытаясь укрыться от холодного, пахнущего гарью ветра, в длинную пушистую накидку и требовательно смотрела на собеседника.
Тот, угрюмо опустив голову, рассматривал обгоревшие остовы домов у основания стены.
— Герцогство Бродэ сгорело, — сказал он, словно камень уронил. — И это был не просто пожар степной. Это была почти-Вьюга.
— О да, я поняла. Как ты смог остановить это, — руки женщины нервно дернулись.
— Не думал, что смогу, Лиаль. Я просто попытался. Кто, если не я? Посмотри, — на ладони мужчины лежал крупный золотой диск, неаккуратно стесанный по краям, с треснувшим темно-красным камнем посередине, — вот эта штучка передается по женской линии в нашем роду. Я получил ее от матери, потому у нее не было других детей, дочерей. И, по ее наставлению, медальон этот должен достаться нашей дочери. Именно он смог остановить огонь.
Мужчина аккуратно вложил медальон в дрожащую ладошку супруги.
— И? — спросила она. — Что же с ним мне теперь делать?
— Беречь, — печально сказал мужчина, — ведь вместе с медальоном передается и знание. О том, что если вдруг когда-то медальон оживет, засияют в нем болотные огни, нужно развернуться лицом к опасности и сотворить ритуал.
— Что? Я не маг. И ты тоже?
— Не маг, дорогая. И ритуал этот не-магический. Просто фраза на старой речи, длинная и сложная. Я сам едва успел ее завершить. Ты видела.
Женщина кивнула. Она видела. Она стояла за его спиной, наблюдая за стремительным огненным валом.
— Я расскажу тебе все, что рассказала мне мама. И то, что я сделал... это сработало. Жаль, что так поздно. Так что фразу ты заучи. Пригодилось вот...
— И ты один смог остановить пожар?
— Знаешь, Лиа, нет. Пару мгновений мне вправду казалось, что огонь живой и вот-вот продавил щит. И все закончится... Он же от горизонта до горизонта тянулся. Но что-то случилось, он словно отвлекся на кого-то еще и потерял напор. И словно перегорел.
— Так может, это не единственный такой медальон? Раз твой помог...
— Все может быть в этом мире, но право, мы не пойдем искать второй. Бродэ потерян в огне.
— Думаешь, никто не выжил?
— Посмотри, в предместьях горел даже камень, — мужчина уронил руки на парапет.
— Но поисковые отряды ты вышли все равно, дорогой? Вдруг?
— Конечно. Ты займешься устройством погорельцев?
— Да, — женщина кивнула, закутываясь плотнее в попытках укрыться от пронизывающего ветра, — это мой долг. Я всегда тебе помогу.
— Спасибо, Лиа. Пойдем вниз?
— Пошли. Я позвала целителя Стеш, нужно смазать твои ожоги.
— Но мои уже почти не болят...
— Ох, дорогой...
Двое развернулись, и рука об руку двинулись вниз по ступенькам, к бесконечным обязанностям, сражениям, бедам и победам.
Картина четырнадцатая. Пепел.
Пепел. Холодный, забивающий дыхание, мягко-сумрачный, бесконечно взмывающий вверх в потоках теплого воздуха пожарищ.
Но белые хлопья медленно планировали вниз, смешиваясь со снегом, редкими снежинками опускающимся на темную горелую землю. По светлому, будто выцветшему небу бежали испуганные облака, словно стремясь поскорее миновать выгоревший кусок мира.
Холодный ветер кружил и кружил вихрем на границе между покрытой узорчатой изморозью травой и медленно покрывающимся болезненно-бледным налетом пространством холмов. Редкие остовы уцелевших строений на гребнях холмов казались сгнившим от яда остатками зубов проклятого мага.
Линия, где остановился огонь, будто отчерченная угольком из костра, тянулась от горизонта до горизонта по холмам, и мир за ней казался словно замазанным тем самым углем. Даже солнце, если переступить незримую грань, светило тусклее. Пепельно-седая взвесь едва-заметным флером окутывала любого, пересекающего черту.
Случайная птица, поднявшись испуганно выше, почти к самым облакам, могла бы рассказать, что черное, покрытое пеплом пространство тянется, словно веретено, от гор, покрытых темной вечной зеленью и вгрызается острием в Степи, едва ли не разделяя огромные, покрытые сухими шелестящими травами пространства едва ли не напополам.
Случайная плица могла бы рассказать, что на месте небольших городов и одиноких селений, среди пепла и остатков стен что-то движется.
Но она не рассказала. Лишь взмахнула крыльями, не рискнув спуститься ниже для поиска дичи и устремилась прочь и поскорее.
Движение на горизонте увидели люди, стоящие на границе пепла. Маленькая точка возникла практически на горизонте, затем исчезла, растворившись в полупрозрачной серой завесе. И снова на миг возникла, на холме, чуть ближе, и снова...
И вот уже можно разглядеть детали. Абрис мощной челюсти, размытые очертания словно окутанного черной дымкой тела, небрежно стелющиеся по хрусткой выгоревшей земле когтистые лапы.
Зазвенели встревоженные голоса, отряд в десять человек спешно выстраивался в боевой порядок, а от огненной границы отскочили назад двое.
Невысокую фигурку, словно в прострации сидевшую на коленях и пропускающую сквозь ладони смешанный с пеплом снег за шиворот оттащил назад, в центр построения человек повыше. Плеснули серебром длинные волосы, хищно блеснули на тусклом солнце клинки. И навстречу им, закружившись, ринулась вперед размазанная тень, пышущая жаром.
Взмах когтистой лапы, встречный всплеск серого серебра от ощерившегося клинками отряда. Словно живое, переливчатое пламя, тварь обтекла отряд, выгрызая мимолетно щели в строе, но замерла, словно зацепившись за изогнутые крючья длинных пехотных пик. Отряд шевельнулся, громыхнул сочленениями как панцирная гусеница.
Снова атака, ленивая, танцующая. Взвихряется в небо горячий пепел, огненный шлейф хвостом тянется за тварью, беря людей в кольцо, обжигая и заставляя полыхнуть одежду, но опадает. Оплавленный металл, перерубивший пламя, врубился в землю, расплескавшись алыми каплями.
Взвившийся пепел осел. Тварь замерла, истекая остатками огня, повела головой, словно слепая, и прыгнула вперед, прямо на молчаливый строй. Под звяканье стали и тяжкий совместный выдох ее приняли на три длинных пики. Когти полоснули, откидывая одного из пикинеров в сторону, словно мятый куль с соломой. Но его место занял кто-то из второй линии, еще один упрямец, упирая в землю тупой конец простой рогатины, отвлек внимание от тонкой фигурки, в стелящемся перекате выскользнувшей из-под защитного панциря. Сочленения гусеницы лязгнули снова, отражая атаку.
Словно дым, тварь на миг рассеялась черным дымом, сажей осела на лицах и вновь возникла в паре шагов, сосредоточившись на клинках, еще раз отбросивших ее прочь.
Простых, надежных клинков, завораживающих. Но в дрожащих, усталых руках. Еще один рывок и все закончится?
Но по взрытой когтями и клинками земле протянулась ниточка следов, расстелился поземкой в вихрях серого пепла светловолосый воин. Тонкая фигурка словно рассыпалась снежинками и соткалась сзади, впившись взглядом в мощный загривок напружинившейся твари.
Парные клинки звучно вспороли воздух и бок, откуда хлынула черная жижа. Короткий кинжал в ямке ниже черепа пробил кожу впиваясь куда-то в затылок.
Тварь развернулась, хлестким движением и ревом отшвыривая от себя небольшую фигурку. В кувырке она приземлилась на ноги, проехавшись на слякоти и ринулась обратно.
Парные клинки, сотканные из слез и теней, не давали твари отвлечься. Пляска, складывающаяся из резких выпадов и плавных скольжений, не давала вернуться к охоте на всех остальных.
Гусеница, тихо шурша, превратилась в ежа, вытянулась в копье и резко атаковала, давая паре сверкающих клинков еще один миг. Вспорот воздух, громкий рык и огонь заливает исполосованную морду. Еще один прыжок, еще один кинжал тонкая рука вонзает в ухо, в то место, где оно должно быть.
Под уверенной хваткой легкой фигурки, распластавшейся на спине и вцепившейся в гриву, тварь не может исчезнуть, рассыпавшись жирной сажей.
Мелкие уколы не дают ей покоя, она мечется, ревет, пытаясь сбросить нежеланного всадника. Но теперь пляшут вокруг нее клинки, придавливая к земле, замедляя, заставляя пятиться и отступать.
Панцирная гусеница рассыпалась на множество жалящих ос, и пусть тела попавших под удар когтистой лапы людей лежат неподвижно, но и тварь медленно, но верно сдается.
Огонь затухает, оседает дымка, обнажая бока, куда раз за разом врезаются клинки.
Миг, еще миг и под одновременным ударом, подрубающим лапы, туша валится на землю.
Еще взмах, и плеснув черной кровью, отскакивает срубленная одним махом голова. Морда застывает в судорожной гримасе, черные брызги дымятся, оставляя выжженные пятна на одежде, а на коже — ожоги.
Но то, что было жизнью твари исчезает.
И тонкая фигурка падает на землю, на колени, впиваясь тонкими пальцами в редкие клочья оставшейся целой травы. Протяжная судорога гнет, выгибает тело. Девушка в мятой, рваной, измазанной в пепел и крови одежде беззвучно кричит.
— Тише, тише, — подхватив на руки девушку, и усаживаясь во возбитую сражением грязь, проговорил Вален Клинок, — дыши! Вдох... выдох...
Отложив клинки, расправил судорожно стиснутые пальцы и положил руку на грудь девушке. Та дернула головой, вцепилась в ладонь учителя и старательно задышала. Глубоко и протяжно, с присвистом и всхлипываем.
— Больно...
— Тебе? Ранена?
— Нет... земле больно.
Вален промолчал, оглядываясь. Скривил губы в подобии улыбки.
— А людям?
— Мы, люди Степи... привычные.
— Вот уж точно, — буркнул один из уцелевших спутников Лесного, медленно дохромав до пары и со звяканьем рухнув рядом. — Привычные. Но это... — он в отчаянии взмахнул рукой. — Что это было?
— То, к чему придется привыкать, — медленно проговорил Клинок.
— Боль земли, раны земли, язвы и разрывы мира... это я чувствую, — пробормотала Оса, старательно дыша, — но я — сирота? Почему я не чувствую горя?
— Да, да... сирота. Но ты ею стала раньше, гораздо раньше и отрыдала свое. Герцогиня Бродэ, наследница... И ты справишься. Сколько? — Вален вопросительно обернулся к пограничнику.
— Считаем. Трое, пятеро... Каждый удар — чья-то жизнь.
— Чья-то смерть... Ох! — Оса вздрогнула, ощутив всплеск боли. — Нельзя их пускать в живой мир.
— Кого? — встревожился пограничник, пытаясь встать, присоединиться к своим людям и заняться разведкой.
— Их... — Оса слабо взмахнула рукой в сторону истекающей черной кровью и дымом туши.
— А что, таких много?
— Да. Миру больно, очень... Это как вздох, всплеск, короткий резкий приступ и вот... что появляется. Много, часто...
— А вот остановить это... никак? — пограничник все-таки встал, опираясь на обломок копья.
Оса качнула головой:
— Откуда мне знать?
Вален Клинок качнул головой.
— Разберемся. Выбора нет. А пока боюсь, придется строить засеки и крепости. И быстро.
Он тяжело поднялся на ноги, подхватывая с земли ученицу, которая с трудом утвердилась на ногах и, пошатываясь, направилась к раненым.
Миру больно. Люди скорбят. Но миру пока помочь нельзя, а вот людям... Людям бард и целитель, пусть и только начавший путь, способен помочь.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
