Та радость шальная, взошла как заря.
И что характерно, обратно не зашла, а так и осталась светить всем. Ну и вы Владимир Васильевич в ней благополучно растворились, как в том первом кошмаре, только разница в том, что в кошмар вы свалились не по своей воле, а в радость чужую, окунулись добровольно. Своей то, не было долго, да и не предвидится в ближайшем будущем. Не может же радовать 50-летнего, не побоимся этого слова, где-то не глупого мужика, то, что он другого проткнул палкой, или то, что его в казаки взяли. А так хочется немного радости, верно Владимир Васильевич? Только вот беда, ничего в этой жизни не дается за так, вместе с чужой радостью, вы получили в нагрузку, частично сознание, и эмоции 14-летнего подростка, что в результате привело к перемешиванию личностных характеристик. И вот сидя на коне, надув щеки и дрыгая ногами, наша смесь 50-летнего дяди и 14-летнего пацана, выдает перлы типа — "Я готов к бою батьку! Моя была затея — мне, и отвечать!". Как, Владимир Васильевич, какие ощущения? Плеваться охота? Полностью с вами согласен. А ведь пригласили нас не на пикничок на природе. И сколько у Иллара на карту поставлено в этом культпоходе к соседям только сейчас начинает проясняться. На кону стоит его будущее как атамана. Привычная иерархия разрушается, видимо из-за несогласия соседей со своим подчиненным положением. И вот, на главного смутьяна и его подельщиков, появился компромат. Хилый, откровенно говоря, компромат, ведь за душой, ничего кроме стрелы в лесу, и свидетеля, пацана недотепы. Но! Как сказал поэт "Есть Божий суд, наперсники разврата! Он ждет, он недоступен звону злата". И вот тут все ставится на один бой. И этот бой, пацан должен выиграть. Иначе грядет сценарий, под названием, "Акела промахнулся", позор и в лучшем случае отставка, а в худшем, стрела в спину. Вот оно, наглядное отличие человека родившегося на 500 лет раньше. Чтоб все, действительно все, поставить на один бой подростка с взрослым воином, нужно искренне ВЕРИТЬ, что есть Божий суд. Ахмет действительно стрелял в Богдана, его вина очевидна, поэтому отпирайся, не отпирайся, поединок накажет виновного, другого результата быть не может. Как Иллар говорил "На земле, если Бог поможет, побьешь ты Ахмета, должен побить, на нашей стороне правда". Почему на земле? Потому что ты Владимир Васильевич-Богдан пока что гречкосей, пока ты не казак. Твоя стихия земля, ты должен ее ногами касаться, тогда ты непобедим. Точно как Антей. Ахмету что бы победить, нужно тебя от земли оторвать, перевести поединок в схватку на конях. Поэтому так настаивал Иллар, "так должен разговор сложиться, что он тебя на бой вызовет и не иначе".
Кстати, какая степень маразма должна быть, что бы самолету давать имя Антей. Ведь Антея Геракл уничтожил, оторвав от земли. Но это из прошлой жизни. В этой нет самолетов, что не делает ее проще. А сейчас просто нужно настроится на бой. Оградиться от эмоций, уйти в сторону, чуть-чуть разорвать связь, этот мир теряет реальность, просто компьютерная анимация, не способная нарушить внутренний покой. Предстоящий бой, это просто танец с саблями, танец на подмерзшей земле в лучах холодного осеннего солнца. Делай, что должно, и будь что будет".
* * *
Глава шестая, Ахмет.
Как легко в этой жизни удается то, что в прошлой, давалось лишь путем многочасового сосредоточения, и то, такой оторванности от происходящего, такой покадровости событий, такой внутренней пустоты, достичь не удавалось. Мы стоим в круге, Иллар держит речь, он указывает на меня, демонстрирует найденную стрелу, а в моих глазах пустота, и она выплескивается на Ахмета, она обволакивает его, отделяя от окружающих. Он пытается то давить меня взглядом, но его взгляд проваливается через пустоту, то не замечать меня, но его медленно поглощает пустота разлитая вокруг него и единственное желание, владеющее им, покончить со всем этим, покончить поскорее, покончить как-нибудь.
Мне дают слово, надо говорить, надо рассказывать, рассказывать, как было, но говорить не хочется, слова могут разрушить пустоту. Слова могут освободить Ахмета из душной пустоты, выстроенной вокруг него. Приходиться искать компромисс, встраивать слова, в ткань пустоты. Слова сливаются с ней, становятся пустыми и гулкими, черными и тягучими как битумная смола.
-Он. Стрелял. В меня.
Ахмет оправдывается, его ответ многословен, многословен и неубедителен. Его слова вязнут в пустоте, неспособные разорвать ее пелену. Когда он умолкает, подымаю вверх руку. Все глаза устремлены на нее, тут не принято подымать руки.
-Хватит казаки. Хватит cлов.
Делаю несколько шагов к Ахмету, проникаясь ощущением, как долго тянется время, готовясь взорваться водоворотом событий, как ощутимы направленные на тебя взоры. Остановившись в двух шагах от Ахмета, плюю ему в лицо, и весело улыбаюсь. Он бросается в эту брешь, в эту разрушенную пустоту. Может он уже понял, что это провокация, может он уже хочет остановиться, но уже все поздно, он сделал шаг ко мне, и моя левая нога со всего маху бьет его по яйцам, а правая рука впечатывается в его нос. Ахмет с размаху садится на землю.
Говорят, что правильный удар в нос крюком снизу может быть смертелен, дескать, носовая кость, разрывая хрящи и связки, удерживающие ее, проникает в мозг, вызывая необратимые последствия. Не буду возражать, хотя специалисты по нанесению серьезных повреждений голыми руками, на мой прямой вопрос, отвечали отрицательно. Дескать, такой ерунде специально никто учить не будет, поскольку есть более простые и действенные приемы, нанесения ущерба здоровью при помощи рук и ног. Обычный же удар в нос вызывает резкую отрезвляющую боль, выступают слезы, течет кровь и потерпевшего, как правило, охватывает приступ ярости.
Вскочив на ноги со слезящимися глазами и окровавленным носом, с перекошенным от ярости лицом, Ахмет первым делом схватился за саблю. Его можно было понять, все что произошло, было сделано подло, и принесло массу неприятных ощущений. Даже в наш цивилизованный век, мало найдется взрослых мужчин, которые смогут сохранить холодный рассудок, если к ним подойдет пацан, и с отмороженным лицом, плюнет в рожу, даст ногой по яйцам, и кулаком по носу.
— Я принимаю твой вызов Ахмет. Мы будем биться в круге, двумя саблями в двух руках. Атаман объяви поединок. — Мои глаза требовательно уперлись в Георгия Непыйводу, похожего на Иллара как на брата, только с виду он был более круглым, добродушным и простоватым. Мое поведение сильно не понравилось Георгию. Да и какому лидеру понравится, если над человеком, за которого он отвечает, начинает с невозмутимой рожей измываться приезжий молокосос. Тут уже не играет большой роли, что, мол, кто-то, в кого-то, стрелял третьего дня в лесу из лука. Бог его знает, что там было, и было ли вообще. А то, что происходит здесь, на глазах, требует немедленной кары негодяя, бросающего вызов, всему казацкому товариществу, и лично ему, атаману. С каким удовольствием он бы лично рассчитался с мерзавцем, но оскорбили Ахмета, Ахмет взялся за саблю, так пусть разделается с молокососом, на земле ли, в воздухе, одной саблей, двумя ли, какая разница.
-В круг, на честный бой, выйдут казак Ахмет Лысыця, и казак Богдан Шульга. Пусть Бог поможет правому и накажет виновного.
"Все, сакральная фраза произнесена, ничто не может отменить поединок, или изменить его условия. Благополучно прошли два тонких места, где события могли пойти по нежелательному пути. В той, далекой от этих мест, и от этих времен, науке, которую, еще очень нескоро, назовут физикой, их бы назвали точками бифуркации. Первая точка была, когда Ахмет вскочил, после удара в нос. Я отступил на два шага назад, что б между нами было расстояние в три шага, очень сознательно выбранное расстояние, но оно не гарантировало успеха. Расчет был такой. Когда вы получаете ногой по яйцам, какое-то время ваша походка будет очень специфическая, и со стороны довольно смешная. Обычно, пока не отпустит, люди предпочитают вообще не двигаться, но один шаг можно сделать почти нормально. Будь между нами меньше трех шагов, Ахмет, скорее всего, попытался бы продолжить кулачный бой. Будь больше трех, просто бы остался на месте. Три шага — это выдерни саблю, сделай шаг, и ты достал соперника. Когда ты нормально можешь сделать только один шаг, рука рефлекторно дернется к сабле, обязана дернуться. Тем более у человека выросшего с саблей на боку. Но, что хорошо в теории, на практике, бывает, не срабатывает. Тут, слава Богу, пронесло.
Второй момент — атаман. Сохрани он холодную голову и осторожность, вполне мог запретить поединок. Полностью в его власти. Мог приказать нам обоим плетей всыпать, мне, чтоб не плевался в обществе, Ахмету, за ручки шаловливые, что к сабле тянутся. Мог разрешить нам дальше друг другу морды бить, и нам занятие и товариществу развлечение. Много чего может атаман у себя дома, он здесь хозяин. Тут два фактора в плюс играли, все уже во время разбирательства поняли, что без поединка дело не решится, и ждали, когда ж его объявят. Ну и возмутительное поведение мальца, требовало сурового немедленного наказания. И смерть от руки оскорбленного, было самым естественным решением". Мысли лениво бродили в голове, пока руки снимали и складывали на седло моего коня, верхнюю одежду, рубаху и сапоги.
Точно так же как вчера, остался в домотканых штанах, которые удерживала продетая в хлястики и затянутая на животе веревка и в плотно замотанных портянках. Было свежо, помахав для согрева руками и взяв клинки, вышел в круг.
Ахмета готовил к бою, как заправский тренер, казак Загуля, непрерывно, вполголоса, внушающий какую-то идею своему подопечному. Трудно представить себе пару более непохожих друг на друга людей. В очередной раз убеждаешься в великом законе природы, который притягивает противоположности. Он простирает свое действие от простых электрических частиц, до психики высокоорганизованной материи. Если Ахмет был невысоким, коротконогим, квадратным крепышом, с широким некрасивым лицом, которому явно не хватало пластики в движениях, то внешности Иллария Загули позавидовал бы любой аристократ. Высокий, стройный, широкоплечий, с тонким мужественным лицом, он мог бы претендовать на роль эталона мужской красоты, если бы не гримаса брезгливости и превосходства, прилипшая к его лицу и указывающая на хроническую болезнь нарцисизмом в тяжелой форме. Они явно не спешили, пытаясь подержать меня в бездействии, старый прием, переживший века, в боксе его называли "выпустить пар сопернику".
-А что Ахмет, страшно саблями махать, так ты решил меня насмерть заморозить? Выходи не бойся, один раз мать родила, один раз помирать казаку. — Поскольку противник был далеко, решил начать дуэль словесную.
-Он тебе недоноску, пару лишних вздохов дарит, дыши пока дают, — тон Загули был под стать его болезни, так в его представлении должны разговаривать небожители с тварями земными.
-А что Ахмет, ты уже свой язык в чужой рот засунул, чтоб силы не тратить и рот на морозе не открывать? Молодец казак! Научил бы меня, где такой рот купить можно.
-Ты, гавнюк инородный, живым от нас не уедешь. Готовься к смерти. — спокойно пообещал мне Загуля и они направились в круг.
Круг у казаков не рисуется, никак не обозначается, его образуют сами казаки когда сходятся на круг. Много ли их, мало ли, они всегда становятся в круг, на площади перед церковью, оставляя в центре незанятое пространство 8-9 шагов в диаметре, куда выходит тот, кто хочет речь держать. Так и тут, наши казаки образовывали одно полукольцо, казаки Непыйводы другое. На краях группы перемешивались, соседи как ни как, наверняка и родственники есть, и поговорить есть о чем, но поскольку ситуация была проблемной, казаки интуитивно держались своих. Загуля затесался в средину своих и сразу начал о чем-то с ними толковать вполголоса, Ахмет вышел в круг с саблей в правой руке и длинным кинжалом в левой. Поскольку позиция в центре была уже мной занята, Ахмет двинулся по дуге, выискивая выгодную позицию, и заставляя меня разворачиваться вслед за ним. Он почему-то миновал позицию, в которой солнце светило мне в лицо, и хотя оно было достаточно высоко и регулярно пряталось за проплывающими высоко в небе белыми облаками, могло создать определенные неудобства. Остановился он спиной к нашей группе казаков, развернув меня спиной к Загуле с товарищами, и начал осторожное сближение на расстояние контакта с моей саблей. Он наносил рубящие удары сверху, переводя их, то в укол в незащищенную подмышку, то с рубящего верхнего, в боковой удар, используя тот набор приемов, которые обычно используют при верховой рубке. Все это проводилось с дистанции не представляющей реальной угрозы, никакой надобности в блокировке и отводе его сабли в сторону не было, пропущенный удар не доставал, все это напоминало разминку и создавалось впечатление, что основной задачей было выжимать меня с центра в сторону своих товарищей. Добросовестно выполняя то, что от меня ожидалось, шарахаясь назад от каждого укола Ахметовой сабли, но когда до Загули с товарищами оставалось шага три, резко сдвигался по кругу, вынуждая Ахмета маневрированием обратно занимать первоначальную позицию. Во время всей этой разминочной части, осыпал Ахмета вопросами, пытаясь по выражению его физиономии определить ответ.
-А что Ахмет, страшно в круге саблей махать, это тебе не девок воровать, и в спины стрелы пускать. Чем же я тебе так не сподобился? Сестру мою умыкнуть хотел?
-Вот не пойму я Ахмет, зачем ты мою сестру умыкнуть хотел? Вы ж уже девок татарам продали. Неужто не хватило? Что, сказали вам татары, еще нужно добыть? То-то я смотрю, ты нарядился, точно, как в поход собрался.
Еще в бытность студентом, запомнилась мне фраза одного нашего преподавателя, и многие разы приходилось наблюдать подтверждение этой мудрости "Правильно поставленный вопрос, это уже решение задачи". В голове щелкнуло, и все стало на свои места. А ведь ответ еще Оттарова жена дала, когда мужем своим хвасталась "Только мой добытчик вернулся, и снова в поход. Велел ему на завтра недельный припас готовить". А ведь пропустили мы это мимо ушей. По известной мужской привычке, пропускать мимо сознания все, о чем говорят женщины. Упорядоченный мужской ум просто не в состоянии логически обработать всю ту массу хаотической информации, которой, делятся с нами женщины, и просто отключается.
— А что Ахмет большой отряд вас встречает? Поди не меньше 20 сабель. Что, неужто больше? Может полсотни? А встречать где будут? На старом месте? А что, удобно, совсем близко от нашей деревни.
В это время Ахмет снова теснил меня по направлению Загули, вынуждая отступать. В чем была задумка, осталось загадкой. Мне смутно вспоминалось, что казаки тех, кто во время боя приближался к границе круга, пинками отправляли обратно. Пинков получать не хотелось, да и пнуть, при желании, сзади сапогом можно так, что добивать не придется, помрешь от внутренних кровотечений. Приучив Ахмета, что на его уколы, реагирую отступлением с попыткой отбить кончик его сабли в сторону, мне удалось уловить момент, когда Ахмет, показав очередной рубящий удар сверху, на блокирующее движение моего левого клинка начал оттягивать саблю назад, стремясь перевести свое нападение, в укол, под мою поднятую вверх левую руку. Моя правая нога шагнула вперед, кисть поднятой левой руки крутанула клинок вниз, отбивая в сторону выпад Ахмета, в то время как тело разворачивалось вправо, уходя, от укола, а моя правая сабля, понеслась навстречу его вытянутой в выпаде правой руке. Дистанция подвела, все-таки Ахмет, был слишком далеко, да и продемонстрировал неожиданно хорошую реакцию. Он умудрился остановить выпад, и ему почти удалось убрать правую руку обратно, в то время как левая с кинжалом рванулась в сторону моего открытого правого бока. Кончик правого клинка, чиркнул сбоку, по рукояти Ахметовой сабли, задевая его большой палец, продолжил движение, встретился с кинжалом уводя его в правую сторону. Ноги уносили тело влево, в открывшееся пространство, не контролируемое Ахметовой саблей, которую он продолжал уводить назад. С рассеченного до кости пальца, достаточно обильно лилась кровь, но, к сожалению, рана была не критична, он достаточно уверенно удерживал саблю правой рукой. Но даже такая пустяшная рана существенно ограничивает свободу движений, рукоять намокшая от крови начинает скользить в руке, да и не помашешь особо рукой, из которой во все стороны брызжет кровью. Продолжая движение в правосторонней стойке влево по полукругу, разворачивая Ахмета спиной к его товарищам, стремительно бросился в атаку, пытаясь правым клинком заблокировать, или отбить его саблю вправо от себя, и получить возможность левым клинком поразить его незащищенную правую сторону. Ахмет стремительно отступал, опасно приближаясь к границе круга, где казаки невольно подались в стороны от приближающейся спины. Лишь Загуля, зло глядя на меня, сдвинулся в направлении приближающейся спины Ахмета и вдруг, сделав шаг вперед, резко толкнул его руками в спину навстречу мне. С трудом отбив, неожиданный для нас обоих, выпад Ахмета правым клинком вправо, чувствуя, как кончик Ахметовой сабли чиркнул по моей руке, развернулся на правой ноге, рубанул левым клинком по выставленной вперед правой ноге Ахмета, и стремительно отступил к центру, разрывая дистанцию. Можно было попытаться нанести укол в правую сторону, поражая печень, но успей Ахмет уйти от моего глубокого выпада, уже он, имел бы возможность, блокировав мою правую руку саблей, угрожать моей незащищенной правой стороне, своей левой рукой. С таким ранением ноги, он все равно не боец, да и кровотечение серьезное, если не остановить кровь, нескольких минут достаточно для необратимых последствий.
