До и после Победы. Книга 4. Прорыв. Часть 3

Так что даже если операция не удавалась — поляна расчищалась на несколько месяцев, а этого более чем достаточно чтобы создать и затем предоставить для гестапо уже свою агентскую сеть. Уж кого она будет подставлять под молотки, пусть и не совсем наши — этого добра везде было навалом.

ГЛАВА 6.

С полицией в этом плане было и проще, и сложнее — если где-то полицейские проживали в полицейских городках, что устраивали тут еще при Веймарской республике против возможных рабочих восстаний, то требовалась либо жесткая вербовка как и для гестаповцев, либо выяснение и долгая проверка антинацистских настроений персонажа. Если же семьи полицейских проживали в обычной городской застройке — то тут добавлялись и дополнительные возможности — угроза жизни семье, иногда — взятие заложников если предполагалась единовременная акция, для которой был нужен данный полицейский — выкрасть следственные документы, вывести арестанта и тому подобное, то есть не длительная агентурная работа с сообщением нам планируемых оперативных мероприятий.

К сожалению, наши подпольщики убивали полицейских с еще большим воодушевлением, чем гестаповцев, так как счеты с полицией у рабочих были более давние. Ведь все двадцатые годы в нее набирали средних и младших сыновей кулаков из окрестных деревень — 'демократические' правительства пытались создать противовес мятежным городам, и для этого кулаки подходили как нельзя лучше — разный образ жизни и классовые различия между мелкими хозяйчиками и теми, кто кроме своей головы и рук больше ничего не имел, не давали поводов для сближения между кулаками и рабочими — у них просто не было общих тем для обсуждения, а соответственно и точек для налаживания хоть какого-то контакта. И вместе с тем кулацкий молодняк привык управляться с бессловесным скотом, не ожидая от того ничего кроме беспрекословного подчинения, при этом и сами кулачки были приучены так же беспрекословно действовать по указаниям старших — всего этого от них и ожидали когда приглашали работать в полицию.

Наиболее ярко эти качества класса полицаев проявились во время событий 'Кровавого мая' 1929 года. За год до этого к власти пришли социал-демократы — на волне временных улучшений в экономике рабочие уменьшили поддержку коммунистов и массово проголосовали за социал-демократов, которые естественно тут же сбросили с себя всякую маску социализма — приняли антирабочие законы о сокращении пособия по безработице, об удлинении рабочего дня, а 'освободившиеся' средства пустили на закладку так 'нужных' рабочим новых броненосцев и вообще на ускоренное перевооружение Германии (это еще более чем за четыре года до прихода Гитлера к власти — почву для него готовили заранее). То есть эсдеки отрабатывали вложения своих хозяев — крупных промышленников и банкиров.

Собственно, присутствие в названии партии слова 'демократическая' и говорило о том, чьи интересы она представляет. Непонятно только — почему это рабочие вдруг решили, что демократия — это про них. Видимо, плохо учили историю. Ведь 'демос' — это крупные земле— и рабовладельцы, жители Демоса — богатого района Афин, и лишь эти люди могли избираться в органы управления так как типа только они имеют навыки управления и вообще нефиг другим лезть и создавать конкуренцию. Ниже их — плебос — мелкие хозяева или владельцы собственных домов — эти могут избирать, так наличие своего дела предполагает, что они хоть малеха понимают в управлении — то есть могут оценить управленческие решения, предлагаемые представителями демоса, хотя сами выдвигать такие предложения на государственном уровне не могут — 'не наработали' в своих лавочках и мастерских соответствующих навыков. А то, чем являются рабочие — это охлос, которые не могут ни избираться, ни быть избранными. Ну или если по-латински — пролетариус — 'производящий потомство' — типа ничем другим они не примечательны кроме как способностью поставлять новые поколения работников. Впрочем, даже коммунисты были с этим согласны, но они-то как раз и хотели исправить ситуацию — как говорил Ленин, 'Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством. ... Но мы ... требуем немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством, нести будничную, ежедневную работу управления в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники. Мы требуем, чтобы обучение делу государственного управления велось сознательными рабочими и солдатами и чтобы начато было оно немедленно, то есть к обучению этому немедленно начали привлекать всех трудящихся, всю бедноту'.

Поэтому, когда демократические СМИ из раза в раз перепевают в разных вариациях формулу 'демократия — не самая лучшая форма правления, но лучше нее еще ничего не придумано' — они на всякий случай не уточняют — для кого именно 'не придумано' — как раз для зажиточных жителей, то есть владельцев тех самых СМИ. С подачи тех же богатеев их СМИ уже не один век и внедряли в головы охлоса мысль, что демократия — это для всего народа, а не только для жителей 'Демосов', расплодившихся за счет обирания других людей. Получилось. Так что любой олигарх может честно топить за демократию — и эти слова будут чистой правдой, так как он и вправду за власть для себя-любимого.

Так и в Германии двадцатых демократия к рабочим не имела никакого отношения от слова 'вообще', о чем им и сообщили 'социал'-демократы своими новыми законами. Заодно, еще даже раньше национал-социалистов, по факту похерив и часть 'социал' в названии своей партии. Так что зря Зиновьев называл социал-демократов социал-фашистами — они были чистыми фашистами, то есть выступали за единение рабочих и капитала самым простым способом — рабочие должны беспрекословно подчиняться, а капитал — если захочет (хе-хе) — будет по своей (ржу) доброй (ржунимагу) воле заботиться о рабочих, кормить и управлять ими на благо всего общества (угораю). Причем уже во второй половине двадцатых всем снова было понятно, что 'Думать, что запугать буржуазию можно иначе, кроме как применяя по отношению к ней насилие, есть иллюзия, выгодная лишь для контрреволюции. Однако социал-демократия Германии думает совершенно иначе' — это цитата из уже упоминавшейся книги 'Вооруженное восстание', вышедшей еще в 1928 году — всего за десять лет правления демократов народу стало ясно, что они ничем не лучше императора, смещенного двумя западными демос-кратиями и примкнувшей к ним Англии — да, немцы раскачивались долго — русским хватило полугода чтобы понять, что с этой парой демократов и англичанкой им точно не по пути, за что демократы — прежде всего французские — и устроили им Гражданскую Войну.

Понятное дело, что новые законы сильно уменьшили поддержку эсдеков среди рабочих, но чтобы это не сильно сказалось на следующих выборах, эсдеки действовали как настоящие демос-краты — они не попытались улучшить жизнь рабочих — нет, они попытались уменьшить влияние коммунистов. И что демократы умеют делать лучше всего ? Правильно — запрещать. Прежде всего — коммунистическую партию как единственную силу, которая ставит своей целью (одной из, она же — средство для достижения других целей) научить народ управлять государством — не демос, а именно плебос и охлос, что для демоса будет концом их сладкой жизни. И партия не только может это сделать и обозначает свои намерения, так она еще и занимается этим довольно успешно, и даже проводит свои установки в жизнь — через систему Советов, где граждане и проходили практику управления государством, начиная с самых низов — то есть учились не политической трескотне парламентских партий, а реальному управлению реальным хозяйством. Этим компартии и были опасны любому режиму демосов — что фашистскому, что демократическому, поэтому-то их и пытались хотя бы высмеять стоящими на службе демоса наемными сатириками, да и клоуны-добровольцы старались не отстать — авось заметят старания и удастся пролезть в профессиональные сатирики хотя бы на полставки. Конечно, еще лучше было бы компартии запретить, чтобы никто не мешал проворачивать свои дела — так было при нацистах и в 1933, и в 1946 при китайском нацисте Чане Кайши, и в 1965, когда в Индонезии уничтожили миллионы людей ради торжества демократии, и в 1973 при Пиночете, когда 'чикагские мальчики' впервые попробовали широко применить свою идею насчет 'homo egoistic', и при перестройщиках в 1991, а когда не удалось и в 1992 все начинало поворачиваться вспять — постарались ввести хотя бы люстрацию, но и тут ничего не вышло — облажалась вроде бы проверенная Старовойтова, что так славно поработала на ниве разжигания нацокраин, поэтому пришлось окончательно раскрывать карты — и уже после фашистско-олигархического ... ой — то есть конечно же демократического путча в 1993 году система Советов была наконец уничтожена — Демос победил. Да и после бандеровского путча вновь заиграла заезженная пластинка.

Так что и немецкие социал-демократы постарались сыграть на ней, для чего всячески стали провоцировать коммунистов на выступления чтобы как следует разгромить и наконец-то запретить компартию. И когда ничего так и не получилось, они просто запретили первомайскую демонстрацию. Это было неслыханно — чтобы социалистическая партия запрещала Первое Мая ... рабочие на запрет наплевали и демонстрации все-таки прошли, но и демократы были к этому готовы — они заранее нагнали в Берлин тысячи дополнительных полицейских, выдали им не только револьверы, но и винтовки, пулеметы, минометы, броневики — и с этим хозяйством отправили в город разгонять демонстрации. Демонстрации расходились сами, большой крови не было — подцепить коммунистов все никак не получалось. Тогда демократы отправили полицейских в рабочие кварталы и там молодые кулаки начали стрелять по окнам, по прохожим, по безоружным рабочим. Рабочие в ответ начали кидать камни, сооружать баррикады — и полиция, вооруженная пулеметами, отступала — кулаки были не готовы к тому, что скот пытается дать сдачи. Как-то страшновато и непривычно. Но так как с булыжниками против пулеметов многого не сделаешь, то всякое сопротивление было все-таки подавлено той же полицией, которая их и спровоцировала. Демократия в очередной раз одержала победу над народом. И, хотя саму компартию запретить не решились — рабочие проявили боевитость, полиция — трусость, армия — нейтралитет с неясным исходом если начать давить — но запретили Рот Фронт — организацию фронтовиков-коммунистов Первой Мировой. Поэтому, когда перестройщики и их последыши твердили, что лишь из-за того, что коммунисты рассорились с социал-демократами — лишь из-за этого к власти пришли нацисты — так коммунисты просто и не могли не рассориться с эсдеками. Так что сейчас — в 1942 году — наконец получив в руки оружие, те рабочие и их потомки старались отомстить полицейским, заодно прихватывая и эсдеков как предателей и нифига не социалистов.

И тут надо учесть еще один момент — наше подполье не было типичной разведструктурой. Так, мы не пытались внедрить агентов в государственные и военные органы — наши агенты уже работали там много лет. Точнее — не агенты, а те кто ими становился чтобы сохранить жизнь своих родственников, попавших в наш плен. Так что нам не требовалось подводить новых людей к этим структурам. Соответственно, мы не были раздражителями для военной и государственной контрразведок, соответственно, за нами не охотились как за разведками других стран, так как мы не были разведкой вообще. Тут, конечно, большую роль играло мое послезнание — я примерно представлял как все пойдет, какое оружие появится у немцев — соответственно, нам просто не требовалось прикладывать усилий чтобы как можно быстрее узнать немецкие секреты — они нам были неинтересны. Точнее — мне, так как мои-то соратники исходили на измену пытаясь доказать мне необходимость вести более широкую разведдеятельность. Но тут я прикрылся Сталиным, сказав что все что нужно получаем из Москвы — за это и выдал свои знания.

К тому же и немецкий обмен сообщениями для нас был открытой книгой. Немцы ведь для шифровки использовали свою Энигму, которой было уже четверть века — ее изобрел и запатентовал в 1917 году какой-то голландец, затем немецкий производитель купил патент и стал продавать машинки всем кому ни попадя. У нас, соответственно, тоже были такие машинки — и из довоенных запасов, и взятые уже с немецкой армии. То есть их конструкция и принцип работы были известны. Проблема расшифровки была только с конкретным положением колес, соединением проводов и дневным шифром. Так-то поляки взломали Энигму еще в начале тридцатых — это сделали математики из того же Бюро шифров, что сыграло такую большую роль в разгроме РККА в августе 1920 года — поляки просто читали все радиосообщения подвижных корпусов Красной Армии — так и узнали о разрыве в их порядках. Будь тогда у наших поустойчивее шифр и получше дисциплина — возможно, и не было бы ни польской оккупации западных областей СССР, ни постоянной напряженности на западной границе, которая отвлекала так много сил от построения социалистического хозяйства, ни Гитлера — шесть советских республик — четыре 'старых' плюс польская и немецкая — с населением под триста миллионов человек строили бы социализм на базе немецкой промышленности и русских природных ресурсов с постепенным взаимопроникновением технологий и присоединением все новых республик советского востока с его ресурсами. И никто бы вякать уже не смел бы, соответственно военная угроза была бы гораздо ниже, накал принимавшихся решений мог бы быть на порядок спокойнее — может даже и в Бухаринском стиле. Красота ...

В общем, поляки взломали эту Энигму и все тридцатые годы продолжали взламывать, пока не уперлись в пределы своих механических машинок, которыми они это и делали — немцы все это время тупо наращивали количество дисков и соединений, в итоге сложность расшифровки таки переломила польское упорство, да и поток ключей от французской разведки закончился, а без этого потока поляки ничего сделать не могли. Дальше в дело включились уже англичане, построив в 1940 году машины для взлома сообщений, зашифрованных Энигмой. Но у англичан были электро-механические системы — более сотни цилиндров, вращавшихся со скоростью два оборота в секунду — и тем не менее даже на таких системах они могли подобрать дневной ключ — то есть ключ, которым шифровались сообщения данного дня на конкретном передатчике — всего за два часа.

Понятное дело, что как только у нас появились первые полупроводниковые микросхемы — еще по два-три вентиля на пластине — мы сразу же попытались приспособить их для расшифровки энигмовских сообщений. Мудрить с универсальностью не стали — просто повторили схему самой энигмы для перебора, поставили аж двадцать килобайт памяти чтобы хранить несколько сообщений и тестовые слова, которые скорее всего будут присутствовать в сообщениях а значит по ним можно будет понять что сообщение расшифровано, загрузили все необходимое в память и запустили расшифровку. Две секунды — столько понадобилось нашему устройству чтобы взломать код.

Но так как секретность у нас была не на таком же уровне что и технологии, то наша радость была недолгой — всего за два месяца информация о том, что мы читаем сообщения Энигмы, утекли к немцам. Из Москвы нам настучали по шапке и прислали секретчиков обучать нас секретности — они до сих пор так и сидели в Минске, обучали наших сотрудников новым премудростям и заодно сливали информацию в Москву, что мне в принципе было выгодно — чем меньше Кремль будет считать что у нас есть какие-то секреты, тем лучше. По шапке я получил и за англичанина, что приехал к нам ругаться в октябре 1942 года как раз по теме раскрытия шифров Энигмы — англичане-то сотворили свои электромеханические монстры и рассчитывали так и продолжать доить эту тему, но так как немцы уже не считали свою Энигму не поддающейся расшифровке, то они тупо изменили систему шифрования. Причем глобально и везде. Вот англичанин и приперся нас ругать. Причем в звании-то он был какой-то лейтенант, лет двадцати двух от силы, но из каких-то знатных графьев, и в первой пятерке претендентов на трон в случае 'если что', то есть вхож в королевские кабинеты не то чтобы пинком ноги, но свой там в доску. И как-то он меня достал своими рассуждениями о том что мы совсем не понимаем как ведутся дела, так что я в один момент попросил его снизить тон, но видимо не совсем удачно — я-то привык к современным мне американским фильмам, и там фраза 'fuck you, asshole' как раз и была аналогом 'не могли бы Вы говорить потише'. Но так как англичанин этих фильмов еще не смотрел, то и воспринял он эту фразу буквально. В общем, вылетел от нас англичанин красный как рак, случилось что-то типа дипломатического скандала, из нескольких кремлевских кабинетов мне вещали что я чуть ли не сорвал антинемецкий союз и вообще именно из-за этого и прекратился ленд-лиз — хотя прекратился-то он уже чуть раньше — как раз из-за перехода немцев с Энигмы на другую систему шифрования, а по своей истории я помнил что он прекратился даже когда англичане эту Энигму читали — как раз в самое напряженное время — дни Сталинградской и Курской битв. Так что особых проблем я не видел, а всю эту кремлевскую трескотню воспринимал как обычный уркаганско-менеджерский наезд, когда человека виноватят просто потому что других вариантов воздействия нет и хотят получить хоть какой-то. И это было хорошим признаком. Нервничают и не знают что делать. Впрочем, тут был еще один момент, даже два — своей нарочитой грубостью я показал Москве, с кем мне по пути, а Лондону — что считаю оскорблением общаться на таком низком уровне. Ведь присылая даже не обсуждать какие-то вопросы, а делать нагоняй, да к тому же человека неопытного, Лондон на самом деле прощупывал готовность прогнуться — если будет выслушивать такое от юнца — значит сам контрагент низко определяет свой уровень и с ним можно будет в дальнейшем не церемониться. Проверка боем. И опыта у юнца не было однозначно — просто на любой сравнительно сложный проект требуется минимум год, а скорее два-три-пять — ну неоткуда было взяться опыту у молодчика. И, похоже, и в Кремле, и в Лондоне меня поняли правильно, так как скандал как быстро разгорелся — так и заглох, так же быстро.