Гремела музыка — пронзительная, невыносимо подстегивающая нервы. Она играла для Акха, который парил, огромный и недоступный, с гневом во взоре. Его неподвижные каменные глаза видели всё. С его губ стекало презрение к жалкой суете ничтожного мира людей.

Ничего подобного Юли не видел в своей безмолвной заснеженной пустыне. Слова Нааба о том, что люди могут изменить свою судьбу с помощью веры, наконец проникли в его сердце. Колени его задрожали и могучий голос внутри него, — голос, совершенно непохожий на его собственный, — воскликнул: "О, Акха, наконец, я верю в тебя! Ты — властелин мира! Прости меня за то, что я сомневался в Тебе, позволь мне быть Твоим слугой!"

И всё же, вместе с этим голосом, который молил, чтобы его поработили, звучал другой, более трезвый, но более требовательный. Он говорил: "Каждый человек жаждет стать частью большего, даже ценой своей личной свободы".

Юли удивился противоречивым чувствам, обуревавшим его, причем острота противоречия не смягчилась, когда они вошли в Рекк и высеченный из камня бог стал виден им во всей своей красе — в щербинах и свисающих лохмотьях паутины. Он вспомнил, что недавно безумный проповедник Нааб сказал: "Мы не должны оставаться безучастными зрителями в битве между Небом и Землей". Сейчас Юли понял эти слова, почувствовал, что эта битва идет внутри его души.

Игры в честь равноденствия были захватывающими. За состязаниями в беге и метании копья последовали выступления борцов, в них принимали участие и люди, и фагоры, причем у последних рога были спилены. Борцы уступили место лучникам. Они демонстрировали своё мастерство в стрельбе по колонии летучих мышей. Юли боялся летучих мышей, и, отбросив на время свои благочестивые мысли, стал с интересом наблюдать. Высоко над толпой потолок Рекка был унизан пушистыми тварями. Разбуженные шумом, они недовольно размахивали своими перепончатыми крыльями, издавая почти неслышные из-за своей высоты крики. Лучники выходили на арену и по очереди выпускали в летучих мышей стрелы с яркими перьями притов. К стрелам были привязаны шелковые нити — чтобы потом просто подтягивать их, а не бегать за каждой под хохот толпы. Пораженные стрелами мыши трепеща, с шумом падали вниз и забирались меткими стрелками в качестве трофеев. Они считались деликатесом в Панновале.

В этом состязании победила девушка в удивительном ярко-красном платье, которое плотно обхватывало её шею и свободными складками ниспадало вниз до самого пола. Натягивая лук, она тщательно прицеливалась и сбивала одну мышь за другой. Волосы у неё были длинные и темные, как и у самого Юли. Звали её Искадор. Толпа бурно приветствовала её, но никто, наверное, не радовался её победе больше, чем Юли.

Затем были бои гладиаторов — рабы против рабов, рабы против фагоров. Кровь и смерть заполняли арену. И всё это время, даже когда Искадор натягивала лук, изгибая свой прелестный стан, даже тогда Юли не покидало чувство радости от чудесного обретения веры. Он как должное принял наполнившую его сумятицу чувств, зная, что уже скоро она должна уступить место неколебимому спокойствию, приходящему вместе с убежденностью веры, как рассказал ему Сатаал.

Он вспомнил легенды, которые слышал, сидя у отцовского костра. Старики рассказывали о двух небесных часовых и о том, как люди на земле однажды страшно оскорбили Бога Небес, имя которому было Вутра. Обиженный Вутра перестал дарить земле своё тепло. С тех уже незапамятных пор небесные часовые с надеждой ждали, когда Вутра вернется, чтобы снова с любовью посмотреть на землю: может быть, люди стали вести себя лучше? И если он решит, что дело обстоит именно так и люди действительно исправились, он положит конец лютым морозам Перевала и равнины.

Теперь, как это ни печально, Юли, скрепя сердце, признал правоту слов Сатаала. Да, он сам был просто дикарем, и дикарями был его народ. Если бы это было не так, разве его отец позволил бы фагорам утащить себя? Только такой дикарь, как Алехо, мог пойти в рабство к жалким тварям, которых просвещенные панновальцы сами превращали в рабов и убивали на потеху своим детям, как то и должно быть. Все фагоры должны быть рабами людей, а не наоборот. Да, в сказаниях Перевала было зерно истины: Вутра действительно наслал на землю холода. Юли убедился в этом, когда узнал сказания Панновала и понял, что все легенды его народа — лишь жалкое и лживое отражение величественной картины мироздания, поведанной ему наставником.

Поскольку здесь, в Панновале, истово берегли память о древних бедствиях, Юли понял, что Вутра оказался просто воплощением сил Зла, врагом людей. Но он был могущественен, и в небесах было много простора для его гнусных страстей. Поэтому именно из небес исходила опасность — снег, морозы и бури. Акха же был великим земным богом, правившим в подземельях, где каждый человек чувствовал себя в безопасности от врагов и стихий. Двое небесных часовых тоже не были благосклонны к людям. Странствуя в небесах, они тем самым попадали под злобное влияние Вутры и могли в будущем напасть на человечество, поразив его огнем и принеся новые неисчислимые беды.

Заученные наизусть стихи из священного писания стали постепенно приобретать смысл. От них исходил свет истины. И Юли с удовольствием стал повторять про себя то, что раньше заучивал так неохотно, устремив при этом свой взгляд на Акха.

Небеса вселяют напрасные надежды,

Небеса не знают жалости.

От всех их напастей и бед

Нас защищает скала Акха над нашими головами.

На следующий день он со смиренным видом предстал перед Сатаалом и поведал ему о своём обращении в истинную веру.

Против ожидания юноши, наставник встретил сиё с недоверием. Барабаня пальцами по коленям, Сатаал обратил к нему своё бледное обрюзгшее лицо с отвисшими щеками, и Юли вдруг с ужасом понял, что его наставник действительно очень стар. Просто раньше горевший в глазах огонь веры молодил его, а теперь...

— Как ты, дикарь, мог за один день обратиться в нашу древнюю веру? — пробормотал он. — Это не похоже на тебя, Юли! Право, я был о тебе лучшего мнения. Поистине, в эти дни ложь наводнила Панновал.

Юли с недоумением взглянул на него. Он ожидал совсем другой реакции. Но не смутился. Он уже понимал, что не сможет быть торговцем и тратить свою жизнь, обирая трапперов. Ему хотелось стать солдатом в великой войне Земли и Неба. Хотелось обратить на себя внимание самого Акха. Что по сравнению с этим какие-то шкуры и деньги?..

— Акха взглянул в мои глаза, святой отец, — твердо ответил он. — Впервые я увидел Его так отчетливо. Моё сердце открылось Богу.

Сатаал отвернулся.

— Надеюсь, ты слышал о Наабе Безумном? — с сомнением задал он новый вопрос. — А знаешь ли ты, что на днях арестовали ещё одного лжепророка? Жажда власти заставляет дураков лгать. Твоё обучение ещё не закончено, Юли, в голове у тебя винигрет, а для обвинения в ереси достаточно и одной ошибки! Стоит ли так лгать, чтобы быть казненным за своё лживое рвение?

Юли гулко ударил себя кулаком в грудь.

— То, что я чувствую внутри себя, не ложь, отец!

— Услышать голос Акха не так просто, — осторожно сказал священник. — Порой это лишь иллюзия, уж поверь мне. Наши чувства — самые опасные лгуны.

— Нет, это очень просто, и сейчас мне станет очень легко! — воскликнул Юли. И он упал к ногам священника, плача от радости обретения веры. Однако, даже это не вполне убедило многое повидавшего старика.

— Ничто в нашем мире не может быть просто, — пробормотал он, и Юли поднял к нему заплаканное лицо. — Особенно вера. Уж я-то знаю это.

— Я обязан тебе своей душой, святой отец, — сказал юноша, и в его глазах был огонь. — Я всем обязан тебе. Помоги мне. Я хочу быть священником, как и ты.

От столь неожиданной новости Сатаал смягчился.

— Возможно, Акха наконец решил наградить меня за мои труды и благочестие, — смущенно пробормотал он. — Пусть ты только дикарь, но твоя душа чиста и открыта. Панновал нуждается в таких, как ты. Я подам прошение кардиналу нашей гильдии и попрошу его рассмотреть твоё дело. Больше я ничего не могу обещать.

Юли вновь упал к ногам Сатаала, рыдая от охватившей его безумной радости.

* * *

В течение следующих нескольких дней, пока его просьбу рассматривали официальные инстанции, Юли неприкаянно и неустанно бродил по темному лабиринту пустынных переходов за пределами города. Буря в его душе так и не утихла. Сомнения терзали его. Ведь он и в самом деле был дикарь, чужак, убийца, предатель своей матери и всего своего рода — был ли он достоин служить Акха?..

— Что с тобой случилось, Юли? — наконец спросил Киале. — Ты не замечаешь ничего вокруг.

Юли мрачно улыбнулся.

— Я собираюсь стать священником, — без колебаний ответил он. — Я так решил.

Киале нахмурился.

— Это достойное желание. Но они не позволят стать священником тебе, дикарю и пришельцу. Ты же не прошел ещё даже начального обучения!

— Мой наставник обратился по этому поводу к властям. И сказал, что ответ будет благосклонным. Ведь в законе сказано, что священником может быть каждый, кто слышит в душе голос Акха. Мне предложат испытание веры, и если я пройду его, то буду принят.

Киале задумчиво потрогал себя за нос. На его длинном лице отразились противоречивые чувства. Большие глаза Юли прекрасно привыкли к вечному полумраку и теперь он мог теперь замечать самые мимолетные изменения лица своего патрона... вот только он не всегда мог их понять. Когда Киале, не говоря ни слова, шагнул вглубь своей лавки, Юли так же молча последовал за ним.

Внутри Киале положил руку на плечо юноши.

— Послушай, я мало осведомлен в таких вещах, но если ты НЕ пройдешь испытания веры, ты будешь казнен, как самозванец, — об этом тебе, конечно, не сказали. А ты хороший парень, Юли. Горячий, но хороший. Я даже думал, что ты заменишь мне Усилка. Наверное поэтому я... но я не хочу говорить об этом.

Он помолчал, собираясь с мыслями.

— Послушай меня, — наконец продолжил он. — Панновал испортился с тех пор, когда я был мальчишкой и бегал босиком по его базарам. Не думай, что это обычные сетования выжившего из ума старика. Моя память столь же тверда, как и в дни юности. Я не знаю, что стало причиной, но мира здесь больше нет. Ты сам посмотри, что творится вокруг! Все, кому не лень, возвещают грядущие перемены. Особенно этот безумный Нааб. Сейчас он заточен в Святилище, но и там проповедует свою ересь. Даже многие священники поддались ему, с пеной у рта доказывая необходимость перевоспитания и самосовершенствования. Все эти разговоры о грядущих переменах, на мой взгляд, безумны. Хуже перемен ничего в целом свете не бывает, уж постарайся поверить бывалому торговцу. Я тоже не всю жизнь провел в лавке... Ладно, оставим это... Запомни главное — как ни жестоки порядки Панновала, они сохранили наш город в веках. Благодаря им он стоит неизменно с начала времен, а сколько городов и племен с тех пор сгинуло не то, что без славы, но и вовсе без вести? А ведь это всё от перемен. От добра добра не ищут. Ты понимаешь, что я хочу сказать?..

Юли опустил глаза, стараясь скрыть свои чувства. Он по-прежнему считал, что Нааб был прав, сейчас ещё больше, чем раньше. Но был уже не столь наивен, чтобы говорить это вслух.

— Да, понял, — наконец солгал он.

Киале печально покачал головой.

— Сомневаюсь... Ты, как и многие молодые дураки тут, наверное, думаешь, что жрецам жить легко — ведь им не нужно зарабатывать на жизнь, они только молятся и наставляют паству. Отчасти это правда. Но пойти в святые отцы в наше время... Я бы не советовал тебе рваться в их ряды именно сейчас, и вообще не советовал бы тебе этого пути. Вся эта болтовня Нааба о переменах, на мой взгляд, хуже чумы. Но даже многие священники поверили в неё. Они начали проявлять строптивость, даже пересматривать догмы, чего не бывало с незапамятных пор, и их мигом записывают в еретики, а знаешь, что делают с еретиками? Я слышал, что сейчас в Святилище одного за другим казнят священников — еретиков и отступников, так что свободных мест у них теперь много... Именно поэтому им сейчас так нужны новички. Но знаешь что, лучше оставайся-ка у меня подмастерьем и мирно изучай нашу святую веру, ведь с твоим невежеством так легко попасть в беду... А я научу тебя торговому делу. Парень ты неглупый и характер у тебя — дай Акха каждому. Так что лет через десять, когда я умру, у тебя будет своё дело. Я завещаю тебе мой титул мастера, лавку и имущество. Ты будешь обеспечен до конца дней и станешь уважемым всеми человеком. Понял? Я желаю тебе только добра.

Юли не поднимал глаз от пола. Менее всего он сейчас желал тратить лучшую половину своей жизни на хождение в подмастерьях, хотя для большинства панновальцев это была завидная судьба.

— Я не могу объяснить тебе, что я чувствую, Киале. В меня вселилась великая надежда. Я тоже думаю, что Панновал должен измениться. Я сам хочу стать лучше, но пока не знаю — как.

Вздохнув, Киале убрал руку с плеча Юли.

— Ну что же, парень, — сказал он. — Если ты так возжелал власти над сродными тварями, что и своей жизни тебе уже не жалко, то уж прошу, не считай меня больше своим другом. Мясник свинье не товарищ, знаешь ли. Но вот если тебя вздернут на дыбу за ересь, то не говори, что я тебя не предупреждал!

Несмотря на его угрюмый тон, в голосе Киале звучало искреннее беспокойство. Юли был тронут его заботой, и, вопреки словам Киале, расстались они по-дружески. А Киале сообщил о намерениях Юли своей жене. И когда вечером он вернулся в свою комнату, на пороге появилась Туска.

— Для священников в нашем мире нет преград, — сказала она. — Когда ты будешь посвящен в сан, для тебя не останется здесь никаких запретов. Священники могут ходить здесь везде, куда им вздумается. Ты сможешь запросто бывать в Святилище. Нет, что я говорю, — ты же будешь жить там! Ты сможешь бывать даже в Твинке.

— Возможно, — сухо ответил Юли. — Если останусь жив.

Она умоляюще дотронулась до его руки.

— Ты сможешь бывать там, — уверенно сказала Туска. — Тогда ты сможешь встретиться с моим несчастным сыном, с Усилком, если мой бедный мальчик ещё будет тогда жив... Скажи ему, что я всё время думаю о нем. А когда скажешь, приходи ко мне. Я буду молиться за тебя до конца моей жизни, клянусь!

Юли смущенно улыбнулся.

— Ты очень добра ко мне, Туска. Но неужели бунтари, которые желают свергнуть правителей Панновала, не приносят вестей о твоём сыне?

Туску вдруг охватил страх.

— Ты станешь совсем другим человеком, Юли, когда станешь священником, — сказала она. — Жестоким, подозрительным. Я видела, как это бывает. Поэтому я больше ничего не скажу. Я боюсь повредить остальным членам семьи.

Юли потупил взор.

— Да покарай меня Акха, если я когда-нибудь причиню вам зло.

* * *

На следующее утро, едва Юли проснулся, Сатаал сам явился в его комнату. Рядом с ним стоял офицер милиции, держа на привязи фагора.