После этих слов Генри выжидающе посмотрел на жену, которая поняла все правильно, взяв на себя разговор с представителем ВОКСа, а чуть позже к ней присоединился муж, изредка уточняя и задавая вопросы. Пока они были заняты делом, я, используя свой образ, стал самым бессовестным образом рассматривать нашего переводчика, который к концу моего осмотра приобрел несчастный вид. Но это было только начало, потому что затем я засыпал его кучей вопросов и спустя пятнадцать минут знал, что Инокин, сын потомственных педагогов, который два года тому назад окончил Московский университет и сейчас работает на кафедре, а работа в ВОКСе является его общественной нагрузкой. За то время пока я пытал переводчика, культурная программа была утверждена. Михайлов сразу встал и официальным тоном объявил: — Итак, господа, мы с вами все решили. Завтра с утра мы начнем работать по утвержденной вами программе. Сегодня у вас свободный день. Вы можете пройтись по улицам нашей столицы, красавицы Москвы. У нас много исторических и памятных мест, которые вы можете изучить самостоятельно. Так же советую заглянуть на какой-нибудь московский каток, и вы увидите, как отдыхают наши, советские, люди. Теперь у меня к вам вопрос. Вы привезли с собой фотоаппарат?

— Да. У меня есть фотоаппарат, — ответила Мария. — Нас предупредил сотрудник нашего посольства о ряде ограничений для иностранных журналистов-фотографов, но я не работаю на журнал или газету. Свои фото я собираюсь делать для памяти. Вы же это должны понимать?

— Вы тоже должны понимать, что наша страна сейчас переживает трудности, которые являются последствиями тяжелейшей войны, перенесенной нашей страной. Мы честно признаем, что не все идет гладко в нашей стране. Вот только когда наш советский народ, в едином порыве, поднимает народное хозяйство и промышленность, пытаясь в скорейшие строки вернуть людей к нормальной жизни, ваша пресса извращает факты, подавая их в искаженном виде. Именно благодаря нечистоплотной работе ваших журналистов и была введена цензура на статьи и ограничения на фотографирование.

Сенатору явно не понравилась отповедь его жене, поэтому он с неприязнью в голосе спросил: — Что конкретно от нас нужно?

— Перед тем как делать фотографии, посоветуйтесь с переводчиком, у которого есть инструкции на этот случай, так же он в курсе, что надо делать и куда звонить, если возникнут недоразумения. Вопросов больше нет?

— Нет, — отчеканила леди Вильсон, которой не понравился нравоучительный тон советского чиновника. — Мы вас больше не задерживаем.

Стоило представителю ВОКСа выйти, как Вильсоны переключили свое внимание на нашего переводчика. Тот снова смутился. Честно говоря, мне было непонятно, почему именно Инокина, совершенно неприспособленного для такой работы, направили к нам в качестве переводчика.

'Или он тот, кто есть, или... его посадили на крючок спецслужбы. Вот только агент из него... как дырка от бублика. Одна пустота. Ладно, время покажет'.

— Зовите меня просто Викентием или, если хотите, просто Веней, — выдавил из себя Инокин явно заранее заготовленную фразу, когда на нем скрестились наши взгляды. — Я буду вашим переводчиком все время, пока вы будете находиться в нашей стране. У вас есть какие-то особые пожелания?

Мы почти одновременно посмотрели на Марию, которая явно пребывала не в лучшем расположении духа после разговора с Михайловым.

— Начнем с того, что вы можете нам предложить на сегодня, молодой человек? — тон ее голоса был сухой и недовольный.

— Для начала — прогулку по городу, только сразу должен признаться, что плохо знаю исторические аспекты нашего города. Завтра вам на экскурсии более подробно и интересно расскажут о памятных местах Москвы, столице нашей родины. Меня уведомили, что вы, госпожа Вильсон, любите искусство, а мне вчера мама сказала, что у нас буквально на днях открылась художественная выставка. Если у вас появиться желание, то мы можем сегодня ее посетить. Еще можем... пройтись по магазинам, — это фраза была явно сказана с запинкой. — Или, как сказал, товарищ Михайлов, пойти на каток, но это лучше сделать вечером, когда горят цветные лампочки и играет музыка.

Фраза про маму сразу смягчила Вильсонов, и те уже смотрели на взволнованного парня с определенной долей симпатии.

— Сколько сейчас на улице градусов мороза? — поинтересовался я, намекая тем самым, что болтаться по памятным местам не стоит.

Парень замялся: — С утра, когда я выходил из дому, было восемнадцать мороза, но солнца нет, облачно, так что, думаю, днем слегка потеплеет. Градусов четырнадцать-пятнадцать будет.

— Холодно. Много по улице не походишь, — вслух стала рассуждать Мария. — Тогда сделаем так. Немного прогуляемся, потом сходим.... Веня, у вас здесь есть где-нибудь недалеко большой антикварный магазин?

Инокин завис, растерянно мялся, потом признался, что не знает ни одного антикварного магазина.

— Тетя Мария, это ерунда. Узнаем у портье, — пришел я на помощь переводчику.

— Да-да, — обрадовался переводчик, вскочив на ноги. — Я сам все узнаю. Прямо сейчас.

— Не торопитесь, молодой человек. М-м-м.... Сначала будет прогулка, потом посетим антикварный магазин, далее... художественная выставка. А вечером.... Хм. Впрочем, не будем загадывать наперед. Веня, вы сейчас спускаетесь вниз, узнаете про магазин и ждете нас.

— Все, уже иду, — Инокин торопливо вскочил и торопливо зашагал к двери.

Когда мы вышли на улицу, ветер стих, поэтому мороз не так чувствовался, именно благодаря этому мы гуляли достаточно долго, не менее часа. Уже спустя десять минут после начала прогулки я засек 'топтуна', но спустя какое-то время поменял его статус на 'охранника', так как он просто шел за нами, не сильно скрываясь. Судя по всему, его приставили к нам на сегодняшний день из-за статуса сенатора, как заметной политической фигуры, зато легковую машину, надо признать, на начальном этапе проглядел, и это притом, что легковых автомобилей на улицах было относительно мало, а большую его часть составлял общественный транспорт, грузовики и специальные фургоны.

Как гид, Веня не оправдал надежд Вильсонов, правда, никого это не расстроило. Не совсем приятный разговор с Михайловым уже забылся, и мы просто гуляли по улицам, обменивались мнениями, изредка задавая вопросы переводчику. Народ, слыша иностранную речь, смотрел на нас по большей части с любопытством, хотя встречались и откровенно враждебные взгляды.

но при этом обтекал нас, стараясь не приближаться. Гуляли мы ровно до того момента, пока не увидели свободное такси. Это была 'Победа'. В отличие от меня, Вильсонам машина показалась неудобной, но их привыкших к большим габаритам салонов американских машин, можно было понять. Водитель, стоило ему услышать, что американцы хотят попасть в антикварный магазин, хитро улыбнулся и уверенно сказал: — Конечно, знаю. Привезу в лучшем виде.

Магазин не произвел на леди Вильсон большого впечатления и через полчаса мы снова оказались на улице. Водитель такси, которому явно понравились щедрые чаевые, не стал искать клиентов, а просто решил дождаться нас.

— Куда едем, уважаемые пассажиры? — шофер такси, повернулся к нам, когда мы расположились в салоне. Так как сегодня, по нашему негласному согласию, командовала Мария, она и ответила: — Едем обедать. В приличное место.

Тут оказалось, что у Вени есть список ресторанов, которые нам было рекомендовано посещать. Среди них был грузинский ресторан 'Арагви'. Услышав название ресторана, я внутренне усмехнулся. Еще по той жизни, мне было известно, именно это заведение стояло на полном прослушивании у КГБ. Кабинеты прослушивались с помощью микрофонов, метрдотель являлся отставным офицером ГБ, а официанты, все как один, являлись внештатными сотрудниками. Впрочем, это ничего не меняло для меня. У Майкла Валентайна было идеальное прикрытие, он был американским гражданином. Места в ресторане, как только там узнали, что мы американцы, сразу нашлись. Единственной проблемой оказался Веня, который начал отнекиваться, говоря, что он не голоден и спокойно подождет нас здесь, но только до того момента, пока я не схватил его за рукав и не потащил в зал. Шашлык по-карски и бутылка хорошего грузинского вина оставили после себя приятную сытость и подняли настроение. Не успели мы выйти из ресторана, как снова увидели нашего водителя, который приветливо махал нам рукой. Метрах в сорока от такси стояла еще одна, серая, 'Победа'. Наша охрана... или все же соглядатаи?

Водитель, отлично знавший, где находятся антикварные магазины и рестораны, не сразу нашел выставочный павильон, где проходила выставка.

Как только мы вылезли из машины, он сразу поинтересовался у Инокина, сколько времени может занять посещение выставки. Когда тот ответил, что, возможно, надолго, слегка поскучнел лицом, но при этом снова помахал нам рукой на прощанье и только тогда уехал. Мне сразу в глаза бросился висевший на здании знакомый с детства лозунг 'Народ и партия едины'. Стоило мне его прочитать, как в памяти всплыла смешная фраза из моей прошлой жизни: 'народ и партия едины, вот только разное едим мы'.

Войдя в первый зал, мы неожиданно наткнулись на довольно большую группу, изрядно шумевших, людей. Миссис Вильсон, услышав громкие голоса, недовольно поморщилась, так как считала, что истинное искусство требует тишины во время просмотра. Прислушавшись к голосам, я понял, что прямо сейчас шла оценка работ молодых художников, причем с точки зрения идейности, так как оценивала их комиссия, состоящая из маститых художников, искусствоведов и партийных деятелей. Прямо сейчас, словно стоя на трибуне, товарищ из комиссии, ораторствовал:

— .... Мирное время поставило перед советским народом, а значит, и перед советским искусством новые задачи. Военная тема Великой Отечественной войны должна уступить место иной, мирной жизни, показу трудовых будней советского народа! При этом я хотел бы предостеречь молодых художников....

Мария снова поморщилась от звуков гремевшего под сводами зала голоса и довольно громко сказала: — Давайте перейдем в другой зал. Когда господа коммунисты перестанут шуметь, вернемся и осмотрим висящие здесь экспонаты.

Услышав иностранную речь, кое-кто из комиссии и молодых художников повернулся в нашу сторону, причем на очень короткое время, так как голос низкорослого оратора, с блистающей в свете люстр широкой лысиной и в огромных очках в роговой оправе, продолжал греметь: — .... Вы, горячее и пытливое молодое поколение, должны нести не просто реализм нашей жизни в своих картинах, а чувства, которые бьются в ваших сердцах! Вы должны донести их до сердец трудящихся масс, показать верность и любовь советских людей нашей родине, единство коммунистической партии и советского народа....

Оказавшись во втором зале, мы с Генри медленно пошли за Марией, которая внимательно и цепко оглядывала каждую картину, нередко останавливаясь, чтобы внимательнее присмотреться к полотну. Мне это было неинтересно, так как тема картин, развешанных на стенах, набила мне оскомину еще в той жизни. Одни только названия полотен наводили тоску, заставляя непроизвольно зевать. 'Приезд агитатора в деревню', 'Вручение переходящего знамени ударникам труда', 'Трудовое собрание передовой бригады на заводе'. Стоило Марии это понять, как она перестала останавливаться возле каждой картины, и теперь просто медленно шла по залу, лишь проводя глазами по висевшим на стенах работам художников. Впрочем, не все картины были посвящены трудовым успехам советского народа, на стенах висело много полотен на тему Великой Отечественной войны, а так же пейзажи, натюрморты и портреты. Около одного такого портрета, на котором была изображена девушка, она надолго остановилась, затем спросила мнение мужа, когда тот сказал, что ему тоже нравится портрет, Мария повернулась к Вене:

— Здесь есть управляющий картинной галереей?

— Управляющий? М-м-м.... Может, директор? Сейчас пойду, узнаю.

Спустя десять минут он вернулся с женщиной весьма строгого вида. Очки в роговой оправе, густая копна волос, удерживаемая заколками, пиджак и длинная строгая юбка придавали ей вид профессиональной училки.

— Здравствуйте. Лузгина Наталья Игнатьевна. Я заместитель директора. Что вы хотели?

— Здравствуйте. Я хочу купить картину. Вот эту, — и она показала пальцем на висящее на стене небольшое полотно. — Это возможно?

— Купить? — услышав перевод, Лузгина явно удивилась. — Даже не знаю, что сказать. Хотя.... Впрочем, автор этой картины, Дмитрий Полевой, сейчас находится здесь. Он входит в состав идеологической комиссии, которая сейчас работает в соседнем зале. Может быть, вам с ним сначала нужно поговорить?

— Здесь больше нечего смотреть. Возвращаемся, — и Мария решительно зашагала в первый зал.

В этот момент я отчетливо услышал тяжелый вздох нашего переводчика за своей спиной. Даже невооруженным глазом было видно, что общение с нами дается ему с таким трудом, словно он шахтер и рвет последние жилы, собираясь побить очередной рекорд.

Мы подошли к группе в тот момент, когда заканчивалось обсуждение картины одного из молодых художников под названием 'Комсомольское собрание в деревне'. Веня, с виноватым выражением лица, подошел к членам комиссии и что-то негромко сказал. Головы всей толпы мгновенно повернулись к нам, после чего завязался оживленный спор, при этом Вене было приказано каким-то руководящим товарищем, не переводить их слова американцам. Это было правильно, так как пара товарищей высказалась довольно резко насчет американских империалистов, которые совсем обнаглели и что пора им дать по рукам.

— Товарищи, есть у кого-нибудь особое мнение? — спросил солидный товарищ, после того как споры поутихли.

— Мы что, должны угодничать перед американскими капиталистами?! Хотят купить! Им что здесь, Америка?! Это там за деньги все можно, а у нас — шалишь! — снова высказался один из непримиримых товарищей.

За ним высказался ряд более прогрессивных, чем он, коллег:

— Если подумать, что тут такого? Это говорит о высокой оценке творчества товарища Полевого иностранцами! Вот только насколько это правомерно? Да и кто будет оценивать стоимость картины? Мы или американцы?

Выслушав мнения, глава комиссии, подвел итоги споров:

— Сейчас, как вы знаете, товарищи, нашей с вами стране трудно, так как она не оправилась еще от последствий тяжелой войны, и поэтому нам нужна валюта. Для блага людей, для восстановления промышленности, для сельского хозяйства. Мы должны использовать любую возможность! Вот только мы с вами не можем решать эти вопросы, зато имеем право передать наше коллективное мнение компетентным в этих вопросах товарищам, которые поставлены решать подобные вопросы. Как вы, товарищи?

— Так и сделаем, Степан Иванович! Поддерживаем!

— На этом все, товарищи. Продолжаем работать. Чья это картина?

— Курилин Артем Тимофеевич. 28 лет. Член ВЛКСМ с шестнадцати лет. Участник великой Отечественной войны. Награжден двумя медалями 'За боевые заслуги'. В 1948 году Курилин окончил школу художественного мастерства. Последние два года работает в художественной артели 'Красное знамя'. Активист. Редактор стенгазеты и боевого политического листка, принимает участие во всех мероприятиях политического характера. Самостоятельно изучает труды классиков марксизма-ленинизма... — затараторил секретарь ответственного товарища.