Вершина мира 1. Часть 1

Последней каплей оказалось то, что папа был крайне против моего поступления в медицинскую академию и настоятельно просил меня туда не принимать. Это выяснилось случайно, я уже получила образование и работала, но это дело не меняло. Все скрутилось в тугой клубок, и разразился страшный скандал. Мы наговорили друг другу кучу гадких и обидных вещей. Я побросала вещи в сумку и ушла на вольные хлеба. При этом мы продолжали жить на одной станции, только на разных уровнях. Иногда сталкиваясь в госпитальном отсеке, делали вид, будто не знакомы друг с другом, хотя очень мучились от этого. Я, потому что не хотела подходить первой, а он, очевидно, что-то вспомнил про гордость. Раньше надо было!

Потомившись немного около видеофона, я так и не решила, как же следует начинать. Но как ни крути, а звонить надо. На кону человеческая жизнь. Я тяжко вздохнула и набрала знакомый номер.

— Генерал Романов, — недовольно рявкнул он только после пятого гудка, но, увидев меня на экране своего видеофона, тут же сменил тон на настороженный. — Ребенок? Что случилось? У тебя все в порядке?

— Здравствуй, папа... — нерешительно выдавила я, моментально почувствовав как настороженный папин голос, обволакивая, обещает защиту от всех бед на свете. Как же мне этого не хватало! Жалость к себе предательской змеей вползает в душу и выливается слезами из глаз.

— Анечка, ты плачешь? — еще больше насторожился он, — Да что случилось? Я сейчас приеду!

— Не надо, пап, — я смахнула слезу со щеки, — не волнуйся, у меня все в порядке, точнее почти в порядке, ехать не надо, меня никто не обидел! — выпалила я на одном дыхании, боясь, что он сейчас отключится и, подняв на уши всю базу, прилетит на первом попавшемся транспорте.

— Но ты плачешь! — усомнился он в моей честности. — Аня, ты, была в казино? Ты проигралась? У тебя неприятности? — продолжал он беспокоиться, ну, вот, пожалуйста — стоит только раз оступиться, как об этом будут помнить всю твою оставшуюся жизнь. Папино заявление о казино заставило меня взять себя в руки.

— Пап, мне нужна твоя помощь, пожалуйста, выслушай меня, — сказала я как можно спокойнее. И, собравшись с духом, честно выложила ему все, что со мной приключилось. И про стоянку вертолетов, и про казино, и про невольничий рынок, про того соседа на аукционе, и что случилось потом. Он слушал на удивление спокойно. — Понимаешь, бросить я его не могу, он просто пропадет. А привезти его на станцию без разрешения капитана мне не позволят... — я замялась, подбирая слова.

— Аня, Аня, — покачал головой папа, расслабленно откидываясь на спинку кресла, и внимательно изучая меня, на его губах играла легкая улыбка, — только с тобой могло случиться что-то подобное. Ты не думай, я ни в коей мере на тебя не сержусь и не осуждаю, просто я очень рад, что ты сразу обратилась ко мне. Ладно, это все потом, сейчас от меня нужно организовать ему пропуск, ведь так? — Я молча кивнула. — Это не сложно, минут через двадцать пропуск будет у пилотов. Меня интересует, где ты собираешься его разместить? Хотя я и так знаю, у себя.

— Естественно у себя! — с некоторым вызовом заявила я.

— Кто бы сомневался, — проворчал папа, нахмурившись, — но может, ты еще раз подумаешь? Может еще не поздно и можно попробовать пристроить его куда-нибудь. Нет, подожди на меня рычать. Просто это все как-то неожиданно. Ты хоть представляешь, какую взваливаешь на себя ответственность? За ним глаз да глаз нужен, а у тебя работа... Ну что ты хохочешь?

— Пап, у меня такое ощущение, что мне десять лет, и я прошу разрешения завести собаку, — пробормотала я, сдерживая прорывающийся смех. — Если ты забыл, мне давно не десять и даже не пятнадцать, а этот парень даже отдаленно не смахивает на собаку. И ответственность я примерно себе представляю, и что кормить его надо, тоже помню, и учить многому придется, и нервы он мне потреплет, мама моя как, куда от этого денешься? Но я не прошу у тебя разрешения, я прошу у тебя помощи, понимаешь разницу?

— Понимаю, — с беспомощной улыбкой протянул генерал, — значит, переубедить тебя не удастся...

— Значит... — развела я руками. — Да и не могу я его бросить. Все-таки он моя законно приобретенная собственность и переделывать это уже поздно.

— А может...

— Не может!

— Хорошо, — окончательно сдался он, — но если что не говори, что я не... — папа замолк посреди фразы и удивленно уставился куда-то за мою спину. Я проследила за его взглядом и, кажись, слабо охнула. В дверях ванной комнаты стоял обнаженный Влад, на пол струйками стекала вода.

— Влад, будь добр, пойди в комнату, там, на кровати лежит полотенце, вытрись, сделай милость, — как можно спокойнее проговорила я, указывая рукой нужное направление. Когда он скрылся, я повернулась к экрану с намерением продолжить разговор.

— Что это было? — негодующе спросил отец.

— Папа, — укорила я его, — все сначала? Я же тебе все объяснила, или ты уже забыл?

— Ничего я не забыл! — прорычал родитель, — Он ходит у тебя по номеру голый!

— Естественно, — пожала я плечами, так, словно появление в моей комнате голого мужчины было чем-то само собой разумеющимся и происходящим чуть ли не ежедневно. — Полотенце я не принесла, а другой одежды у него пока нет.

— Но он не должен ходить по номеру в таком виде! — не унимался отец.

— Я не понимаю причин твоего волнения, — хмыкнула я, — ты опять забыл, сколько мне лет и кем я работаю? Как говорил персонаж одного романа — я видел не только голых мужчин, но и без кожи... Так что одним больше, одним меньше — роли уже не играет.

— Он видел женщин, — со вздохом поправил он, смиряясь с моим выбором, и добавил слегка ворчливо, — но его не мешает одеть и накормить. В следующий раз, когда тебе взбредет в голову делать подобные покупки, лучше подбирай фактуру — у этого все кости наружу.

Я укоризненно посмотрела на отца, он рассмеялся и, махнув рукой на мою несговорчивость, в двух словах разъяснил, что говорить на таможне, чтобы не возникало лишних вопросов.

...Пытаясь не обращать внимания на потрясенные лица хозяев, он прошествовал в указанном направлении и начал дышать, только когда за ним закрылась дверь. Он слушал, стоя под дверью, как хозяйка успокаивала того мужика, с которым разговаривала. Она явно была шокирована видом раба, но старалась не подать виду. Ему впервые захотелось рассмеяться, как забавно расширились от удивления ее глаза. Однако надо подумать о будущем, если не удастся бежать сегодня, ему предстоит жить с ней и стоит как-нибудь выяснить, как, а главное с кем, она живет. Живи она одна, это будет просто великолепно, а вот если с этим мужиком, похоже, это ее отец, а значит его старший хозяин, то в жизни начнутся неприятные осложнения. Вона как глянул, через экран и то мороз по коже продрал, будто по кускам разбирать собирается. Захотелось скорчиться и заползти под диван, спасаясь от его пронзительного взгляда. А как выяснишь — опасный он или нет? Спросить ее, так разве ответит?

Влад почувствовал, что мороз по коже начинает пробирать не придуманный, а самый настоящий. Увлекшись размышлениями, совершенно забыл, что стоит посреди комнаты голый и еще мокрый после ванны. Оглянулся вокруг в поисках своих лохмотьев, надеясь вытереться и одеться, пока хозяйка занята разговорами. Одетый человек всегда чувствует себя увереннее. Беспомощно обшаривая глазами комнату, нигде не мог обнаружить ничего похожего на свою одежонку. На огромной кровати, правда, лежал кусок мохнатой мягкой ткани, но раб и подумать не мог, что это имеет к нему отношение. Он осторожно провел рукой по мягкому ворсу, она, наверное, теплая, подумал с завистью, быстро отдернул руку, заслышав звук открывающейся двери.

Резко повернувшись навстречу хозяйке, успел заметить, с каким ужасом и жалостью она его рассматривала. В другой раз, раб обязательно позлорадствовал бы, но мимолетный триумф оказался погребен под чувством унижения и стыда за себя такого. Ощущая себя виновным во всех возможных и невозможных грехах, опустил голову, что бы ни видеть отвращения на ее лице.

Она обошла его разглядывая, будто какое-то диковинное животное. Раб стоял, не шелохнувшись, позволяя хозяйке вдоволь налюбоваться ее имуществом. Да и с чего ему возражать? Вещи возражать не положено. К тому же госпожа должна знать, за что отвалила кучу денег! Но это был не обычный осмотр — она его жалела! Таким униженным и раздавленным он еще не ощущал себя ни разу. Даже попадая на аукцион. Хотя с чего спрашивается, должен же был давно привыкнуть! Откуда у простого раба эта непонятная скромность? Ведь ничего другого-то в жизни своей не видел!

Она легко коснулась теплыми пальцами его спины, провела, заставляя вздрагивать и стискивать зубы, закипая от ярости. Уж лучше пусть бьет, чем жалеет...

Я застала Влада в том же виде, в каком он появился из ванной. Все заготовленные слова застряли в горле. Я застыла, пораженная жалким зрелищем, представшим передо мной. Он был худой до невероятности, казалось, через живот можно спокойно посчитать позвонки. Я обошла Влада, рассматривая его тело с ужасом, который и не пыталась скрыть.

Смыв слой грязи в несколько сантиметров он обнажил многочисленные не успевшие толком побелеть полоски шрамов. Память о бывших хозяевах. Свежие рубцы на спине и боках расцвели всеми цветами радуги.

Только не жалей! Не смей жалеть, слышишь!? Жалость унижает! Даже убогих жалеть не рекомендуется, жалость унижает гораздо больше самой больной насмешки! А он вполне нормальный мужик, только слегка потрепанный! Но как быть, если слезы наворачиваются сами собой? И злость поднимается откуда-то из глубины. Скоты! Вот скоты! Чем же надо быть, чтобы сотворить такое!?

Осторожно протянув руку, дотронулась до одного из шрамов, провела пальцем по белой полосе. От прикосновения он напрягся, еще ниже опуская голову. Ничего не поделаешь, придется тебе еще немного потерпеть, — думала я, прикусив губу, — когда приедем домой, тебе предстоит пережить еще более унизительный осмотр. Как бы это тебе ненавязчиво объяснить, что в этом нет ничего страшного.

...Владу вдруг до глубины души осточертела роль, навязанная жизнью. Он не нуждался ни в чьем сочувствии, а уж тем более в жалости этой девчонки, которой в жизни, похоже, все доставалось слишком легко. Или сейчас, или никогда. Особо раззадоривать себя не пришло. Ее неожиданное сострадание раздражало, он не стал останавливать себя. Желание нагрубить ей, обидеть, выплюнув в это симпатичное личико всю горечь и злость копившуюся годами вот-вот готово было выплеснуться. Дождавшись, когда она отступит на шаг, он чуть подался вперед бедрами, выставляя безображенный шрамами живот и принадлежность к мужскому роду племени.

— Нравится? — с вызовом поинтересовался он, а в его глазах застыло презрение.

— Вполне приемлемо, — приподняв брови с видом знатока, оценила она, — но думаю, станет лучше, если попробовать тебя откормить.

— Значит не по душе, когда кости выпирают? — зло хохотнул он и добавил с деланным сожалением, — ничего не поделаешь, тогда придется немного подождать, прежде чем...

Опять?! Я склонила голову. Черт! Да что же ты делаешь? На истерика парень совсем не походил. Иначе не смог бы так долго выживать... Внезапная догадка поразила, заставив замереть, прилагая все усилия, чтобы удержать на месте, готовую отвиснуть челюсть. Вот придурок! Самоубийца недоделанный! Ты на что же это меня подталкиваешь, твою мать!?? Осторожно, Аня, не спеши! Это тебе не операцию на сердце делать, тут тоньше надо, филигранее!

...— Ты чего добиваешься? — прервала она усталым голосом и грустно улыбнулась так, будто перед ним стояла не молодая девушка, а старуха, на досуге разменявшая тысячелетие. — Решил все-таки проверить, на что я способна? Желаешь вывести из себя, — она понимающе покачала головой и усмехнулась, видя его растерянность, — по кнуту затосковал? Если так, придется тебя разочаровать — желаемого от меня не добьешься, а уж продажи или смерти и подавно! Так что прекрати паясничать, и прими нормальную позу, иначе тазобедренные суставы вывернешь — вправлять придется.

Раб смотрел на нее, пытаясь понять, кто она такая его новая госпожа. Она тоже продолжала заглядывать ему в глаза, открыто и немного насмешливо. К такому он явно не был готов и посему позорно проиграл их молчаливый поединок, отвел глаза, все больше смущаясь под этим пристальным взором. Хамить и провоцировать как-то сразу расхотелось. Недооценил, уж слишком быстро она его раскусила. Ему действительно хотелось узнать, на что она способна. Правда, получать побои не жизненно необходимо, но раб давно смирился с ними, как с неизбежным злом и воспринимал вполне спокойно.

Лицо залила предательская краска, откуда-то вылезло чувство вины и, не смотря на все упрямство, пришлось признать — все сказанное справедливо, а он со своим хамством ведет себя, как последняя скотина. Может, действительно к ней несправедлив, а все это какая-то непостижимая жизненная ошибка? Цепь случайностей, связавших вместе двух совершенно непохожих людей, находящихся по разные стороны границы жизни?..

— Ты собираешься вытираться? — немного помолчав, позволяя пережить ему поражение, поинтересовалась я. О том, что догадка оказалась верна, можно было судить по его смущенному лицу.

— Я не знаю чем, — буркнул он, все еще переживая нашу стычку.

— Я же тебе сказала... — я осеклась на полуслове, вспомнив с кем разговариваю, — Ты не знаешь что такое полотенце? — он отрицательно мотнул головой.

Ругая себя за этот досадный промах, накинула полотенце ему на плечи.

— Замерз? Ничего, сейчас согреешься! — пообещала я, толкая его на кровать, набросила сверху еще и одеяло, опустилась рядом и принялась машинально поглаживать по спине.

— Не надо, — тихо попросил он.

— Извини, — я убирала руку.

— Зачем? — спросил он, помолчав некоторое время.

— Что? — не поняла я.

— Зачем вы так со мной возитесь... — голос его сорвался.

— Как так? — не поняла я.

— Со мной еще ни разу так не разговаривали...

— Ну, во-первых, не 'вы', а 'ты', — поправила я его. — А во-вторых, как же еще? Извини, я знаю, я по-твоему спрашиваю несусветную глупость, но ты у меня первый раб.

— Хозяева обычно так не поступают, — смущенно пробормотал он.

— Ну, я же не они, — вполне резонно обиделась я.

Было любопытно, как поступают обычные хозяева, но спрашивать я поостереглась, уверенная, что это знание мне ни к чему. Древние всегда правы — в большом знании большая печаль. Я дочь полицейского и кое-что знаю о тех страшных вещах, какие может породить человеческий мозг, обличенный безграничной властью и обремененный сознанием полной безнаказанности.

— Судя по твоему состоянию, жизнь у тебя была веселенькая, — криво улыбнулась я, — таких развлечений я тебе не обеспечу, уж извини. И я не надеюсь, что ты сейчас примешь и поймешь сказанное мной. Я прошу просто поверить — для тебя та жизнь закончилась и больше никогда не вернется. Я тебе обещаю — больше тебя никто продавать не будет. Ты мне веришь?