Камень попал Джимми в рот. Кровь пузырилась у него на подбородке и падала на рваную рубашку. Слезы выступили на его испачканных грязью щеках. Его тонкие ноги начали дрожать и слабеть, из-за чего его маленькое тело шаталось. Его громкие проклятия в первой части боя сменились богохульной болтовней.
В криках кружащейся толпы детей Дьявольского Роу слышались нотки радости, как песни торжествующей дикости. Маленькие мальчики, казалось, злорадно косились на кровь на лице другого ребенка.
По аллее шел, хвастливо прохаживаясь, шестнадцатилетний юноша, хотя хроническая насмешка идеального мужчины уже слетала с его губ. Его шляпа была надвинута с вызовом на глаза. Между его зубами окурок сигары был наклонен под углом неповиновения. Он шел с некоторым покачиванием плеч, которое приводило в ужас робких. Он окинул взглядом пустырь, на котором беснующиеся мальчишки из Дьявольского Роу бурлили вокруг визжащего и плачущего ребенка из Ромовой аллеи.
"Ну и дела!" — пробормотал он с интересом. "Обрывок. Здорово!"
Он подошел к проклятому кругу, покачивая плечами так, что это означало, что он держит победу в своих кулаках. Он подошел сзади к одному из самых увлеченных детей Дьявольского Роу.
— Ах, что за черт, — сказал он и ударил глубоко увлеченного по затылку. Маленький мальчик упал на землю и издал хриплый, ужасный вой. Он вскочил на ноги и, заметив, очевидно, размеры нападавшего, быстро побежал прочь, выкрикивая тревогу. Вся компания Devil's Row последовала за ним. Они подошли к стенду на небольшом расстоянии и выкрикивали язвительные ругательства в адрес мальчика с хронической ухмылкой. Последний на мгновение не обратил на них внимания.
— Какого черта, Джимми? — спросил он маленького чемпиона.
Джимми вытер мокрое от крови лицо рукавом.
"Ну, это было не так, Пит, видишь ли! Я собирался лизнуть этого Райли, детка, и они все на меня накинулись.
Некоторые дети из Ромовой аллеи выступили вперед. Компания постояла некоторое время, обмениваясь тщеславными репликами с Дьявольским Роу. Несколько камней были брошены на большие расстояния, и между маленькими воинами обменялись словами вызова. Затем отряд Ромовой аллеи медленно повернул в сторону своей родной улицы. Они стали давать друг другу искаженные версии боя. Причины отступления в отдельных случаях преувеличивались. Удары, нанесенные в бою, были увеличены до силы катапульты, а брошенные камни, как утверждалось, летели с бесконечной точностью. Доблесть снова окрепла, и мальчишки принялись ругаться с большим воодушевлением.
"Ах, мы, парни, лизнем этот чертов корпус, — сказал ребенок, хвастаясь.
Маленький Джимми изо всех сил старался остановить поток крови из рассеченных губ. Нахмурившись, он повернулся к динамику.
— Ах, где ты был, черт возьми, когда я дрался? — спросил он. "От вас дети меня утомляют".
— Ах, давай, — аргументированно ответил другой.
Джимми ответил с тяжелым презрением. — Ах, ты не умеешь драться, Голубая Билли! Я могу лизнуть тебя с одной рукой.
— Ах, давай, — снова ответила Билли.
— А, — угрожающе сказал Джимми.
— А, — сказал другой тем же тоном.
Они ударили друг друга, сцепились и покатились по булыжникам.
— Разбей его, Джимми, выбей из него чертовы кишки!
Маленькие бойцы били и пинали, царапали и рвали. Они заплакали, и проклятия застряли у них в горле вместе с рыданиями. Другие мальчишки всплеснули руками и зашевелили ногами от волнения. Они образовали качающийся круг вокруг пары.
Крошечный зритель вдруг заволновался.
"Да ладно, Джимми, да ладно! А вот и твой фейдер, — крикнул он.
Круг мальчишек моментально разорвался. Они отстранились и в экстатическом трепете ждали того, что вот-вот должно было произойти. Два маленьких мальчика, сражавшихся в режимах четыре тысячи лет назад, не услышали предупреждения.
По аллее медленно брел человек с угрюмыми глазами. Он нес обеденное ведро и курил трубку из яблоневого дерева.
Подойдя к тому месту, где бились маленькие мальчики, он равнодушно посмотрел на них. Но вдруг он выругался и двинулся на катящиеся истребители.
— Эй, ты, Джим, вставай, пока я буду распевать твою жизнь, ты, чертов беспорядочный мальчишка.
Он начал пинать хаотичную массу на земле. Мальчик Билли почувствовал, как тяжелый ботинок ударил его по голове. Он сделал яростное усилие и выпутался из Джимми. Он отшатнулся, проклиная.
Джимми болезненно поднялся с земли и, столкнувшись с отцом, начал его проклинать. Его родитель ударил его. — Иди домой, — крикнул он, — и перестань орать, а то я тебе вечную голову отрублю.
Они ушли. Мужчина мирно ходил взад-вперед, держа в зубах символ безмятежности из яблоневого дерева. Мальчик следовал в дюжине футов сзади. Он злобно выругался, так как чувствовал, что для того, кто стремится быть каким-то неопределенным солдатом или человеком крови с чем-то вроде возвышенной вольности, было бы унижением быть принятым домой отцом.
ГЛАВА II
В конце концов они вошли в темную область, где из рушащегося здания дюжина ужасных дверных проемов выбрасывала множество младенцев на улицу и в сточную канаву. Ветер ранней осени поднял с булыжников желтую пыль и закружил ею сотни окон. С пожарных лестниц развевались длинные ленты одежды. Во всех неудобных местах стояли ведра, веники, тряпки и бутылки. На улице младенцы играли или дрались с другими младенцами или глупо сидели на пути машин. Грозные женщины с растрепанными волосами и в беспорядке в одежде болтали, опираясь на перила, или кричали в бешеных ссорах. Иссохшие лица, в любопытных позах подчинения чему-то, сидели, куря трубки, в темных углах. Тысячи запахов готовящейся пищи вышли на улицу. Здание дрожало и скрипело от веса людей, топтавшихся в его недрах.
Маленькая оборванная девочка тащила по людным дорожкам красного, кричащего младенца. Он откинулся назад, как ребенок, упираясь морщинистыми босыми ногами.
Маленькая девочка закричала: "Ах, Томми, иди сюда. Джимми Дере и фейдер. Не тяни меня назад.
Она нетерпеливо дернула руку ребенка. Он упал ничком, зарычал. Вторым рывком она подняла его на ноги, и они пошли дальше. С упорством своего приказа он протестовал против того, чтобы его тащили в избранном направлении. Он предпринимал героические усилия, чтобы удержаться на ногах, донести на свою сестру и съесть кусочек апельсиновой корки, которую жевал в промежутках между своими инфантильными речами.
Когда человек с угрюмыми глазами, а за ним окровавленный мальчик приблизились, девочка разразилась укоризненным криком. "Ах, Джимми, ты снова дрался".
Мальчишка презрительно надулся.
— Ах, какого черта, Мэг. Видеть?"
Маленькая девочка упрекнула его: "Ты дерешься, Джимми, а ты знаешь, что становится грязно, когда ты возвращаешься домой полумертвым, и это похоже на то, что мы все получим удар".
Она начала плакать. Младенец запрокинул голову и заревел от его перспектив.
— Ах, что за черт! — воскликнул Джимми. "Заткнись, а то я тебе морду отшлепаю". Видеть?"
Пока его сестра продолжала причитать, он вдруг выругался и ударил ее. Маленькая девочка пошатнулась и, оправившись, залилась слезами и дрожащим голосом прокляла его. Пока она медленно отступала, ее брат приближался, расправляя ее наручники. Отец услышал и обернулся.
— Перестань, Джим, слышишь? Оставь свою сестру одну на улице. Как будто я никогда не смогу вбить смысл в твою чертову деревянную голову.
Мальчишка повысил голос, бросая вызов родителю, и продолжил свои атаки. Младенец ужасно рычал, протестуя с большой силой. Во время поспешных маневров сестры его тащили за руку.
Наконец процессия ворвалась в один из ужасных дверных проемов. Они ползли по темным лестницам и по холодным мрачным коридорам. Наконец отец толкнул дверь, и они вошли в освещенную комнату, в которой свирепствовала крупная женщина.
Она остановилась в карьере от бурлящей печки до накрытого кастрюлей стола. Когда отец и дети вошли внутрь, она посмотрела на них.
"Э, что? Давно сражался, ей-богу! Она бросилась на Джимми. Мальчишка попытался броситься за остальными, и в драке малыш Томми был сбит с ног. Он протестовал со своей обычной яростью, потому что они ушибли его нежные голени о ножку стола.
Массивные плечи матери вздымались от гнева. Схватив мальчишку за шею и плечо, она встряхнула его, пока он не захрипел. Она потащила его к нечистой раковине и, намочив тряпку в воде, стала тереть ею его израненное лицо. Джимми закричал от боли и попытался вывернуть плечи из хватки огромных рук.
Младенец сидел на полу, наблюдая за происходящим, его лицо было искажено, как у женщины на трагедии. Отец с свеженабитой трубкой во рту присел на стул без спинки возле печки. Плач Джимми раздражал его. Он повернулся и заорал на жену:
— Оставь проклятого мальчишку на минутку, хорошо, Мэри? Yer allus колотить его. Когда я прихожу по ночам, я не могу отдыхать, потому что ты бьешь ребенка. Остановись, слышишь? Не будь ребёнком.
Операции женщины над мальчишкой мгновенно усилились. Наконец она швырнула его в угол, где он безвольно лежал, ругаясь и плача.
Жена уперла свои огромные руки в бока и размашистым шагом подошла к мужу.
— Хо, — сказала она с презрительным ворчанием. — А какого черта ты нос суешь?
Малышка заползла под стол и, повернувшись, осторожно выглянула наружу. Оборванная девушка отступила, и мальчишка в углу осторожно поджал под себя ноги.
Мужчина спокойно попыхивал трубкой и ставил свои большие заляпанные грязью сапоги на заднюю часть печки.
— Иди к черту, — спокойно пробормотал он.
Женщина кричала и трясла кулаками на глазах у мужа. Грубая желтизна ее лица и шеи вдруг вспыхнула малиновым. Она начала выть.
Он некоторое время невозмутимо попыхивал трубкой, но, наконец, встал и стал смотреть в окно на темнеющий хаос задних дворов.
— Ты выпила, Мэри, — сказал он. "Тебе лучше отказаться от бота, старуха, или тебе конец".
"Ты лжец. Я не выпила ни капли, — прорычала она в ответ.
У них была зловещая ссора, в которой они часто проклинали души друг друга.
Младенец смотрел из-под стола, его маленькое лицо выражало возбуждение.
Оборванная девушка украдкой подошла к углу, где лежал мальчишка.
— Ты сильно ранен, Джимми? — робко прошептала она.
"Ни хрена! Видеть?" — прорычал маленький мальчик.
— Я смою его кровь?
"Нет!"
— Я...
— Когда я поймаю этого ребенка, Райли, я разобью ему лицо! Это правильно! Видеть?"
Он повернулся лицом к стене, словно решив мрачно выждать время.
В ссоре между мужем и женой победила женщина. Мужчина схватил свою шляпу и выбежал из комнаты, явно настроенный на мстительного пьяницу. Она последовала за дверью и загремела на него, пока он спускался по лестнице.
Она вернулась и перемешала комнату, пока ее дети не начали прыгать, как мыльные пузыри.
— Уйди отсюда, — настойчиво кричала она, размахивая ногами в растрепанных туфлях у голов своих детей. Она закуталась, пыхтя и фыркая, в облаке пара у плиты и в конце концов извлекла сковороду с шипящей картошкой.
Она процветала. — Давай теперь ужинать, — воскликнула она с внезапным раздражением. — Поторопись, а то я тебе помогу!
Дети торопливо зашевелились. С громким грохотом они устроились за столом. Младенец сидел, высоко свесив ноги с ненадежного детского стульчика, и наелся маленьким животиком. Джимми с лихорадочной быстротой впихнул окутанные жиром кусочки между израненными губами. Мэгги, косясь в страхе, что ее прервут, ела, как маленькая преследуемая тигрица.
Мать сидела, моргая, глядя на них. Она произносила упреки, глотала картошку и пила из желто-коричневой бутылки. Через некоторое время ее настроение изменилось, и она плакала, когда несла маленького Томми в другую комнату и укладывала его спать, сложив кулаки в старое одеяло из выцветшего красного и зеленого величия. Потом пришла и застонала у печки. Она раскачивалась взад-вперед на стуле, проливая слезы и жалобно напевая двум детям про их "бедную мать" и "твоё увядание, проклятая душа".
Маленькая девочка пробралась между столом и стулом, на котором стояла кастрюля. Она шаталась на своих маленьких ножках под грузом тарелок.
Джимми сидел, залечивая различные раны. Он бросил украдкой взгляд на мать. Его наметанный глаз видел, как она постепенно выходила из спутанного тумана сантиментов, пока ее мозг не загорелся пьяным жаром. Он сидел, не дыша.
Мэгги разбила тарелку.
Мать вскочила на ноги, как будто ее толкнули.
— Боже мой, — взвыла она. Ее глаза блеснули на ее ребенка с внезапной ненавистью. Пылкий румянец ее лица превратился почти в лиловый. Маленький мальчик побежал в залы, вопя, как монах во время землетрясения.
Он барахтался в темноте, пока не нашел лестницу. Он спотыкался, охваченный паникой, на следующий этаж. Старуха открыла дверь. Свет позади нее бросил вспышку на дрожащее лицо мальчишки.
"Эх, Гауда, дитя, сколько времени? Твой фейдер бьет твой грязевик или твой грязевик бьет твой фейдер?
ГЛАВА III
Джимми и старуха долго слушали в холле. Сквозь глухой гул разговоров, унылые плачи младенцев по ночам, топот ног в невидимых коридорах и комнатах, смешанные со звуками разных хриплых криков на улице и грохотом колес по булыжникам, слышались крики ребенка, и рев матери затихает, превращаясь в слабый стон и приглушенное басовое бормотание.
Старуха была скрюченной и огрубевшей особой, которая могла по желанию принимать на себя выражение великой добродетели. У нее была маленькая музыкальная шкатулка, способная сыграть одну мелодию, и сборник "Боже, благослови вас", исполненных в разных запальчивых тональностях. Каждый день она занимала позу на камнях Пятой авеню, подгибала под себя ноги и скорчилась неподвижно и безобразно, как идол. Она ежедневно получала небольшую сумму в пенни. Этому способствовали, по большей части, люди, которые не поселились в этом районе.
Однажды, когда дама уронила свою сумочку на тротуар, скрюченная женщина схватила ее и с большой ловкостью сунула под плащ. Когда ее арестовали, она обругала даму до полуобморочного состояния и своими старческими конечностями, искривленными от ревматизма, чуть не вышибла живот у огромного полицейского, поведение которого она упомянула в этом случае, когда сказала: "Полиция, черт их побери.
— Эх, Джимми, это проклятый позор, — сказала она. — А теперь иди, милая, купи мне банку, и если у тебя всю ночь будет трястись грязь, ты можешь спать здесь.
Джимми взял предложенное жестяное ведерко и семь пенни и ушел. Он прошел в боковую дверь салуна и направился к бару. Напрягшись на цыпочках, он поднял ведро и пенни так высоко, как только позволяли его руки. Он увидел, как две руки опустились и взяли их. Прямо те же руки опустили наполненное ведро, и он ушел.
Перед ужасным дверным проемом он встретил шатающуюся фигуру. Это был его отец, раскачиваясь на неуверенных ногах.
"Дайте мне дехкан. Видеть?" — угрожающе сказал мужчина.
"Ах, оторвись! У меня есть этот диск для этой старой женщины, и это будет грязь, если его смахнуть. Видеть?" — воскликнул Джимми.
