Нет уж, лучше нормальный сарафан, чем вот это.
Постепенно очередь дошла и до представлений. И по тому, как на нее посмотрели Георг и Ульрика, Софья чуть перевела дух.
Георгу явно все было безразлично. Подумаешь там, русская царевна. Разве что на Катеньку посмотрел внимательнее, знал про планы русских. Но — прости. Прозевал царевну, будешь жить с английской жа... то есть, конечно же, леди.
А вот Ульрика вгляделась серьезно. Словно что-то искала в лице Софьи. И царевна не стала разочаровывать девушку — улыбнулась.
На лице Ульрики дрогнули, чуть расслабляясь, уголки сжатых в улыбке губ, и Софья перевела дух.
Неглупа. Слава Богу — не дурочка! Узнала, куда едет, и кто какую роль играет. И явно настроена на мирные переговоры.
Ффффуууууу, камень с плеч.
Ладно. Сейчас небольшой прием в честь приезда будущей царицы, скромный пир, где можно присмотреться к гостям повнимательнее — и отдыхать. А уж потом...
Софья уже знала, что завтра с утра она придет в покои Ульрики-Элеоноры. Для Георга уже составлено богатое меню из праздников и развлечений, охот и поездок, а вот с девочкой надо будет серьёзно работать. Не оставлять же ее в таком виде?
Да Алешке все устрицы мира не помогут!
* * *
Сам Алексей в этот момент о невесте не думал. Они с Иваном сидели над картой Нотебурга, который упорно именовали Орешком. А что?
Кем был построен, тем и будет жить!
— Что у нас есть?
— Остров. На котором пушки не установишь, — Ваня привычно играл роль 'адвоката дьявола', подвергая все слова друга жестокой критике.
Невместно сие?
А как еще хорошие идеи-то отточить?
— Но рядом у нас есть еще островки. Да и река тут узка. Новыми — дострелим.
— А стен не пробьем. Разве что с кораблей стрелять?
— Корабли нам и так понадобятся, для перевозки людей. Да и не те у нас пушки. Нет, Вань, корабли тут не выход. Батарею надобно на островках располагать, и оттуда уже стрелять.
— А стены как? Подрывать? Шведы на это смотреть коровьими глазами не будут. Они раньше заряд взорвут, чем ты его заложишь.
— Нет. Я о другом думал. Вот смотри, коли правильно пушки установить, то все ядра будут попадать прямиком в крепость.
— Та-ак... а сможем?
— Не первый раз воюем, опыт есть. И надобно не с дурика лупить, а целиться по башням.
— Ну-ка, подробнее?
— У нас семь башен. Наугольная, Погребная. Пасторская, Воротная, Королевская, Колокольная, Княжая. Вот и надобно нам стрелять до упора, сосредотачивая огонь на них. Часа по два-три на каждой.
— Так рухнут же... Лешка! Ты гений!
— Я знаю, — улыбка у царя была откровенно кошачьей. — Если правильно поставить пушки — лупить будем прицельно по башням, но даже если кто не дострелит или перестрелит, ядра все равно будут попадать в крепость. А если повезет — развалим им верхний боевой ход, да и часть артиллерии угробим!
— А еще лишим защиты стрелков и завалим оставшиеся внизу пушки! Пусть выходят и чистят амбразуры, сколь им влезет!
— У нас-то пушки дальше добивают. Отстреливаться они будут, ну да потерпим. Недолго.
— Батареи придется ночью перевозить и ночью собирать.
— И за одну ночь мы не успеем.
— Кораблями отвлекать шведов будем, пусть ядра тратят. Переговоры начнем.
— Думаешь, сдадутся? — сам царь в это не верил. Ну вот ни на капельку Невской воды.
— Думаю, захотят время потянуть, нет? Понадеются, что им из Выборга на помощь придут, али с Нарвы.
— Потому нам стоять долго и нельзя. Захватили, гарнизон оставили — и вперед! Ниеншанц мне тоже надобен! А потом шведы утрутся. Две крепости мои, на реке корабли — мои, пока они прежнее влияние восстановят — много водички утечет.
— Нам бы потом тут еще пару крепостей отстроить.
— Будут деньги — будет стройка. Сам знаешь, мы в эту войну вложились...
— И не только в эту.
Ване ли не знать, когда половина счетных листов через его руки проходила. И больше бы повисло, но Софья придала в помощь царевичевых воспитанников — и дело двигалось все легче.
Иван такого слова не знал, но для короля он был и личным бухгалтером, и ревизором, жестко проверяя все траты и находя воров. А сам воровать...
Он не воровал. Ему это было просто неинтересно, да и не нужно.
К чему?
И так богат — за семь жизней не потратить. Да и Соня не одобрит.
— Сколь там гарнизона?
— Человек семьсот. И пушек в достатке.
— Справимся.
— Еще как. И пойдем дальше воевать шведов. Мне нужна Русь, на которой люди будут жить, а не выживать, от набега к набегу. Моим детям ей править... вы-то скоро озаботитесь?
— Сам сначала оженись, а потом уж чужих детей считай, — отшутился Иван.
— Куда я денусь... Надо. Царский венец, шапка Мономаха. Почему я не родился крестьянином?
Вопрос был чисто риторическим, так что Иван предпочел вернуться к карте и потыкать грифелем.
— Сюда будешь пушки ставить?
— Вот сюда и сюда...
Обсуждение затянулось до поздней ночи, но друзья принимали это как должное. Там, где чужими жизнями будет оплачена любая твоя ошибка — никакого времени на планирование не жалко. Люди — вот главный ресурс, остальное — мелочи.
* * *
Людовик с отвращением смотрел на Великолепную Атенаис. Да, в кои-то веки он не хотел эту женщину.
Сейчас она его... бесила одним своим существованием!
Своей гордостью, заносчивостью, да просто тем, что подставила его! И даже не раскаивается, это-то он видит! Изображает скорбь, и талантливо изображает, но не раскаивается.
— Сир, я счастлива...
— Прекратите, маркиза, — оборвал ее король.
Атенаис изумленно замолчала. Никогда еще Луи не говорил с ней так. раздраженно-досадливо, словно на.... мелкое насекомое, которое осмелилось осквернить его корону.
— Сегодня к нам прибыл папский легат. Он требует выдать вас.
Атенаис не смогла справиться с собой. Ахнула, поднесла руку к горлу. Жемчугов на этом горле хватило бы корабль построить. Может, даже и не один.
— Сир...
— Я сказал ему, что это невозможно.
— Благодарю вас, сир!
Вот теперь Атенаис искренне упала высокородному возлюбленному в ноги. Чего ей хотелось меньше всего — так это оказаться в жадных руках папского легата. Знала она, чем это кончится. Допросят, выпотрошат, как рыбу — и она будет гнить в какой-нибудь темнице, где у тюремщика и соломы не допросишься.
Ну как она могла быть такой неосмотрительной!?
Но ля Вуазен обещала... и может быть, даже сдержала обещание? Ведь король ее не отдает? Может, она ему еще дорога?! Огонь любви еще не погас в сердце монарха!?
Увы, подняв голову, Атенаис увидела тот же безразличный взгляд.
— Мы не отдадим мать своих детей в руки Папы Римского, — произнес Людовик. — Но мы отдадим ее в руки Бога.
ЧТО!?
Женщина замерла. Не ослышалась ли она!?
Но как...
— Сегодня вы будете сопровождены в один из монастырей, настоятельница которого абсолютно предана короне. Там вы будете жить в уединенной келье, а впоследствии примете постриг.
— Ваше величество!!! Смилуйтесь!!!
Вопль, вырвавшийся из груди Атенаис, слышали, наверное, в Гаскони. Он растрогал бы даже крокодила, но у того было сердце. У короля же только власть.
— Вы слышали нашу волю, маркиза.
Атенаис еще пыталась цепляться за ноги любовника, умолять, что-то лепетать, но...
Бесполезно. Вошедшие в кабинет люди ла Рейни подхватили ее, словно тюк с грязным бельем и поволокли к закрытой карете.
Карьера Великолепной Атенаис закончилась полным провалом.
Сам же Людовик, не в силах оставаться бесстрастным, вышел из кабинета и пошел по галерее. Куда?
Зачем?
Королю все-таки было больно. Ради власти он сегодня вырвал с корнем из сердца дорогую ему женщину — и внутри словно рана истекала кровью.
Больно...
И все же, он будет улыбаться. Будет задавать балы и никому не покажет своей слабости.
А рана... рана зарастет, как всегда. Сердца иногда разбиваются и болят. Но слава Богу, стучать они не перестают!
Людовик Четырнадцатый стоял и смотрел на парк Версаля. И в душе его разливалось умиротворение.
Атенаис будет жива, пусть даже и не рядом с ним. А он...
— Анжелика! — раздался чей-то веселый голос. — Вас зовет герцогиня Елизавета!
— Иду!
Людовик чуть внимательнее вгляделся в обладательницу ангельского голоса.
Юна и невероятно прелестна. Блондинка, очень светлая, с громадными голубыми глазами... у кузины Лизелотты водятся такие птички?
Пожалуй, надо навестить ее...
Атенаис... да. Больно.
Но сердце тогда и податливее на новую любовь, когда еще не остыло от старой, не так ли?
* * *
Ульрика провела ночь плохо.
Кровать была не такой, перина недостаточно пышной, в окна проникал свет, от лампадки пахло... одним словом — новое место во всей красе.
И — нервы.
Как-то принцессу еще примут на Руси? А жить здесь. Детей рожать, детей растить...
Страшно.
Фрейлины сказать по этому поводу ничего не могли, они даже не знали, оставят их здесь — или прикажут убираться домой. Возможны были оба варианта.
Так что девушки переживали за себя.
А поутру, когда Ульрика проснулась и как раз собиралась заняться туалетом, в спальню постучали. И вошла одна из русских девушек.
— Государыня Софья принять просит.
На датском она говорила, как на родном — безупречно. Всего четыре слова, но у Ульрики сердце захолонуло.
— Проси.
Поправила пеньюар, встала — и поклонилась той, которую за глаза называли 'тень за троном'. Кристиан рассказывал, что русский государь прислушивается к сестре и она при его дворе на особом положении. Предупреждал Ульрику не ссориться — и принцесса вняла словам.
Вчера она плохо разглядела царевну и ждала этакой... бой-бабы? Или ледяной принцессы? Кого-то жестокого, подавляющего, холодного, а вместо этого на пороге комнаты возникла невысокая темноволосая женщина в простом платье, улыбнулась — и ответила поклоном на ее приветствие.
— Рада видеть вас, сестра. Вы позволите называть вас так, Ульрика? Ведь скоро нам предстоит стать сестрами.
Ее датский был небезупречен, но вполне хорош. Ульрика уставилась на Софью, как баран на новые ворота.
И это — женщина, которой пугают? Проклятая царевна!? Да она и на царевну-то не похожа! Слишком молода и хороша собой, слишком улыбчива, слишком...
Не похожа!
— Да, разумеется. Я буду счастлива... сестра?
— Меня можно называть сестрой, можно — Соней. Родные меня так называют, — сообщила девушка.
И это она вскрыла горло иезуиту и пила его кровь? Невозможно поверить!
— Со-ония... — попробовала Ульрика на вкус новое имя.
— Я позволила себе побеспокоить вас с утра пораньше, чтобы предложить кое-что новое, — Софья взяла Ульрику за руку, вполне естественно усадила на кушетку у окна (чисто автоматически — лицом к свету). — Я вчера подумала, сестра, что у вас нет русской одежды, а ваша не совсем подходит к нашим обычаям...
— О, да!
Ульрика кивнула. Она тоже заметила, как кривились вчера бояре. Старались не показывать, но смотрели... как на девку продажную! Разные моды, разные народы... что вы хотите, если во Франции, например, вырез должен открывать грудь чуть ли не до сосков, а тут выйдешь так на улицу — потом не отмоешься. Срамота.
— И я хотела тебе предложить побеседовать с нашими швеями.
Ульрика едва не расплакалась от облегчения. Она-то ждала, что ей придется добиваться, требовать, просить, а ей сейчас предлагали помощь. Вряд ли бескорыстно. Но... не стоит плевать в протянутую ладонь, не так ли?
— Я буду очень признательна, Сония.
— Я позову девушек?
— Да, пожалуйста!
Что Софья и сделала. А сама наблюдала за примеркой, оценивала, делала выводы... где еще можно и распознать женщину, как не в магазине? Ну, в это время — у портного?
Есть ли у нее вкус, транжира она — или нет, умеет ли себя подать, насколько она кокетливаа,, насколько настроена кружить головы мужчинам — и многое другое.
Пока Ульрике были выставлены средние оценки. Вроде бы вкус есть, но подать себя не умеет. Не транжира, но и не скряга, все в меру. Со слугами вежлива, но без панибратства.
Но внешность!
Длинный нос, конечно... челкой его, что ли, попробовать замаскировать? Или прической попышнее? Фигурка-то вроде как ничего, есть и талия, и остальные места вполне округлые...
Надо подать брату невесту так, чтобы он хоть годик после свадьбы налево не бегал.
* * *
Брат в это время был занят.
Штурмовал Орешек.
Часть пушек была установлена на кораблях, часть перевезли на островки — и с утра ударили, что есть ядер.
Лезть на остров никто не собирался. Под шведские-то пушки?
Еще не хватало!
Не уж, сначала своими пройдемся...
И на Нотебург обрушился огненный ад.
Откуда?
Да отовсюду. Алексей Алексеевич, совместно с ближниками, нашел почти идеальное решение. Были взяты несколько суден. С них убрали все, что мешало — мачты, весла, лишний такелаж, зато само судно обильно закрыли мокрыми кожами. На суднах установили пушки — с одной стороны а с другой, чтобы не было крена, уложили балласт. Более того, вдоль борта с пушками, устроили еще одну переборку, и промежуток между ними забили глиной, смешанной с камнями. Получилась такая разновидность естественной брони, очень удобно. Сами по себе, конечно, эти судна идти не могли, но их буксировали более мелкие суденышки. Довели до места, поставили на якорь — и ушли. И стреляйте, сколько угодно.
Чем и занялись русские, дав понять шведам, что их время ушло.
Ядра летели, казалось, со всех сторон, пушкари не жалели пороха, причем, по приказу государя, они не били просто по крепости — куда полетит, туда и попадет. Нет!
Били они четко по башням. Сначала по Погребной и Наугольной, потом по Воротной и Княжей... каждая башня оказывалась в перекрестье огня — и последствия были разными.
Например, прясло между Наугольной и Воротной башней попросту обрушилось, погребая под собой часть шведских пушек, так, что с этой стороны крепость стала практически безопасна. Между Наугольной и Погребной башней было чуть получше, но верхнюю площадку разнесли и там. И разносили со всех сторон.
Шведы бы вытащили пушки, они бы разобрали завалы, но под непрерывным, неумолчным огнем?
Самоубийц в крепости не было.
И такая обработка продолжалась почти шесть часов, в течение которых русские только палили, даже и не думая подводить корабли и высаживать десант.
Еще не хватало!
Ядра мастера отольют, а людей не вернешь!
Когда стих огонь на одном из участков стены, шведы таки попробовали что-то сделать. То ли разобрать завал, то ли пострелять по врагу... еще пары залпов хватило, чтобы вразумить самых воинственных.
На штурм русские войска пошли примерно в три часа дня.
* * *
— Смотри, Петь, как их! А вот еще бы туда же!
— Думаешь, рухнет?
— Ставлю грош, что рухнет.
— Два, что выдержит.
— Принято.
Мужчины в любом возрасте — мальчишки. А если приходится ждать своего момента, а твои товарищи в это время дерутся... ладно, пусть не дерутся, а просто обстреливают крепость, но все-таки!
