Дочери своих отцов.

Там, в гуще битвы, Коракс убивал Лоргара. Семнадцатый пытался сражаться, и небезуспешно, но Коракс был быстрее и сильнее. Но убить брата Ворон все равно не решался, тратя непростительно много времени на разговоры. И когда появился Кёрз, Ворону пришлось бежать, чтобы не быть убитым.

Петра не слышала их разговора, но могла себе представить. Ей было слегка любопытно, зачем Кёрз, столь явно презирающий Лоргара, все же помог ему. Она отвела взгляд от поднимающегося на ноги Несущего Слово и нашла взглядом Келли и Кору. Они были похожи. Очень похожи. И в их движениях скользила ненависть, родившаяся с первого взгляда. Быть может, их схожесть и была причиной этой ненависти, так же, как ненависть отца к Дорну. Петра знала, но никогда не говорила вслух: Дорну удалось слишком многое из того, что не удалось её отцу, но чего он страстно желал, и в том был корень ненависти. Вечное желание унизить Имперского Кулака и его воинов. Она плохо знала Кору и Келли, но предполагала, что корень их взаимной ненависти может быть таким же.

Поискав взглядом Веру, Петра обнаружила её совсем рядом с Венерой, на месте чьего отца поднималось характерное облако ядерного взрыва. Вулкан не был слабым, но Петра сомневалась, что он сумеет пережить этот взрыв. Дочь рвалась к павшему отцу, но Вера задержала её и сковала боем. Наблюдать за движениями Семнадцатой было приятно. Её удары были скупыми и точными, в них вкладывалось ровно столько силы, сколько требовалось. И Петра отчетливо видела: цель этих ударов — не отнять жизнь, но измотать и оглушить. Холодная логика четвертой дочери не могла найти закономерности в действиях сестры, и это интриговало.

От размышлений о ходе битвы и поведении сестер её оторвал голос отца в воксе шлема.

— Ко мне.

Он говорил по тому каналу вокса, что связывал только отца с дочерью и излишних пояснений не требовалось. Бросив в ответ резкое

— Принято.

Петра спрыгнула с баррикад, направившись туда, где её отец в окружении Железного Круга уничтожал отступающие остатки Железных Рук и Гвардии Ворона.

Феррус Манус уже пал — Ангрон убил его, и теперь остатки его легиона были зажаты между молотом и наковальней. Мимоходом Петра отметила, что Фарах не было на поле боя с самого начала битвы. Десятая, несомненно, догадывалась о ловушке — Виктория предала отца, и наверняка рассказала сестре всё, что знала. Но почему тогда Феррус повел своих воинов на заведомую гибель? Неужели гнев пересилил в нем здравый смысл? Впрочем, он мертв, и его мотивы более не важны.

Астартес не были препятствием для примарха, и очень скоро Петра оказалась рядом с отцом. Коракс, поддерживающий тяжело раненую дочь, уже был в нескольких шагах от громовых птиц своего легиона.

— Они сбегут, — констатировала факт Петра и отец кивнул.

— Ворон и его вороненок сбегут. Но их воины — нет.

С этими словами он быстро пошел вперед и дочь последовала за ним.

Гвардия Ворона почти не пыталась сопротивляться. Они пытались бежать. Но ни то, ни другое им не удалось. Сбежали не более пары десятков воинов, остальные так и остались на пропитанной кровью земле Истваана-5. Из Железных Рук не сбежал никто, но Петра не сомневалась — немалая часть из них осталась где-то не в этой системе под командованием Фарах. Здесь от Железных Рук появилось не более половины легиона.

Вернувшись на орбиту, Петра привычно устроилась в углу большого зала в центре лабиринта, служившего домом её отцу. В отличие от многих других сестер, у неё не было "своих" покоев, и этот громадный зал, одновременно жилище и выставка гигантской коллекции чертежей, миниатюр, оружия и доспехов, отец делил с ней. Пертурабо стоял у гололита, продумывая планы грядущих сражений. Уже сейчас он обдумывал битвы за сегментум Солар, а порой и мечтательно разглядывал проекцию небес Инвита, но чаще все же возвращался мыслями к более близким кампаниям. Дочь не мешала ему. Она тихо обдумывала поведение сестер. Все произошло так, как и хотела Вера. Сестры выжили, но двое из трех "враждебно настроенных дядюшек" — нет. Даже в мыслях Петра не называла оставшихся верными Золотому Трону "лоялистами". Она соглашалась с отцом, что, услышав такое именование, сказал: "Если они — лоялисты, то кто мы? Нет, в этой войне не будет лоялистов и предателей. Будут победители и побежденные." Пока что победителями оказывались они. Останется ли так до самого конца? Петра не знала.

Двенадцатый.

Год спустя после Истваана-V

Фурия с ухмылкой наблюдала за тем, как приближается Фиделитас Лекс. Капитан Саррин убеждала отца не вступать в эту битву с Несущими Слово, и дочь Ангрона хорошо понимала — это не трусость, это благоразумие. Редкое качество в их легионе. Фурия не любила демонстрировать собственное благоразумие, не любила демонстрировать, что её Гвозди приносят ей куда меньше боли, чем её отцу. Её имплантанты были, за неимением иного слова, обычными. Такими же, как и у любого её брата. И они были недостаточно сильны, чтобы влиять на неё так же, как они влияли на легионеров, или как гвозди отца влияли на него. И чем старше она становилась, тем сильнее слабело это влияние. Ей казалось, что это отдаляет её от отца.

Сейчас ей было семь терранских лет. Пять лет назад, когда гвозди только вбили в её голову, когда она впервые пошла в бой рядом с отцом — ни одна схватка не обходилась без падения в безмятежность чистой ярости. Она мало что помнила о тех боях — только несколько лиц, перекошенных ужасом при виде смертной девочки-подростка, которой она выглядела тогда, сражающейся в рядах Пожирателей Миров и ничуть не менее жестокой, чем её братья и отец.

Теперь же, хотя внешне все оставалось по-прежнему, песнь гвоздей становилась все тише и тише. Её организм боролся с ними, и она боялась лишь одного — что настанет день, когда гвозди умолкнут. Когда её организм справится с ними, и она окончательно перестанет понимать отца.

'Кровь не всегда гуще воды', — хмыкнул отец, когда она ребенком спросила его о его братьях, — 'Мои братья и сестры давно мертвы, и я должен был умереть вместе с ними. А эти восемнадцать ублюдков мне не братья'. Так легко было верить отцу и не замечать, что не все примархи так же неприязненно относятся к Ангрону. Но она повзрослела. И чистая ярость больше не могла затмить её разум и принести желанную простоту и безмятежность. И ясность разума казалась ей проклятием, преследующим её, лишающим её приятного чувства единства с отцом и братьями в устремлениях и желаниях. Нечто подобное, как она знала, испытывали библиарии легиона, не имевшие гвоздей в голове, но она не желала становиться изгоем, какими были психически одаренные братья. И сейчас она не считала нужным вмешаться в спор, хотя и заметила взгляды Лотары и Кхарна.

Кхарн и Лотара. Лотара и Кхарн. Эти двое знали её маленькую постыдную тайну. О, она не говорила им, но они были достаточно наблюдательны, чтобы догадаться. И они не понимали её. Несмотря на тихие разговоры о том, что легионеры позволили имплантировать себе гвозди мясника только ради того, чтобы быть ближе к отцу, они не понимали того же желания у неё. Возможно потому, что их собственные надежды обернулись ничем, и они хотели уберечь второго примарха от судьбы её отца.

— Входящее гололитическое сообщение с 'Фиделитас лекс'. Это лорд Аврелиан, — в очередной раз подала голос Лотара.

Ангрон глухо расхохотался:

— Давайте послушаем, что хочет сказать этот змей.

Проекция Лоргара молчала несколько минут, он улыбался, смотря на брата и его дочь.

Фурии не нравился Лоргар. От него нестерпимо пахло колдовством, и одно его присутствие активировало гвозди. Отец презирал его, называя трусом и слабаком. На Истваане-V Фурия видела, как Лоргар едва не погиб. Он действительно был слаб... Как воин. Отец мог не замечать, но Фурия видела — без Лоргара восстания бы не было. Он мог быть трусом и слабаком, но именно он спланировал и подготовил войну — и отошел в тень за плечом Воителя, отдав командование тому, за кем пойдут если не все — то очень, очень многие.

— Почему? — сказал Лоргар после нескольких минут молчания.

Ангрон смерил призрачное изображение пристальным взглядом:

— Я воин, Лоргар. Воины воюют.

Изображение вздрогнуло: гололитический сигнал нарушила помеха.

— Времена воинов прошли, брат, настал век крестоносцев. Вера. Преданность. Дисциплина.

— Ха! У меня другие методы, и они меня еще ни разу не подвели. Я добываю победу лезвием топора, и пусть история судит мои поступки.

Гололитический Лоргар покачал татуированной головой:

— Воитель послал нас сюда не просто так.

— Я буду относиться к тебе серьезнее, если ты перестанешь прикрываться Хорусом.

— Хорошо. *помехи*... привело нас сюда, и мои планы вот-вот сорвутся из-за того, что ты не можешь контролировать свой гнев. Брат, как ты не понимаешь, мы же проиграем эту войну. Вместе мы сможем захватить тронный мир, и Хорус станет новым императором, но по раздельности мы падем. Пока ты всем доволен, но что будет, если мы проиграем? Если история назовет нас еретиками и предателями? Именно такая судьба нас ждет, если сейчас мы ввяжемся в междоусобную войну. — Лоргар помедлил, внимательно изучая брата, словно старался уловить какой-то невысказанный намек. — Ангрон, прошу тебя, не провоцируй этот бой так, как ты спровоцировал многие другие.

Фурии не требовалось даже смотреть на отца, чтобы понимать — аргументы Лоргара его не впечатлили достаточно, чтобы отказаться от драки. Но вырвавшиеся в реальное пространство корабли эльдар отвлекли отца от очередной ссоры с братом.

Семнадцатый.

Год спустя после Истваана-V.

Вера улыбалась, наблюдая за мечущейся в путах сестрой. Обычно, эти адамантиевые цепи не сдержали бы примарха, но она хорошо укрепила их психосилой, и покрытые рунами цепи надежно удерживали Венеру на безопасном расстоянии. Идея держать пленную сестру в своей базилике могла показаться неумной почти любой другой сестре или дяде, равно как и идея надеяться на свои чары на цепях. Но вот уже год, как Венера была бессильна вырваться.

Вера рассказывала сестре о том, что происходит, просматривала при ней доклады командиров о ходе военных действий. И это тоже могло показаться на редкость глупым. Если, конечно, не знать, какие цели преследовала Семнадцатая дочь.

Восемнадцатая же тихо презирала её, раз за разом пыталась вырваться, выбиваясь из сил, но слушала, слушала и слушала, запоминая, анализируя — делая именно то, чего от неё и желала сестра.

— Видишь ли, дорогая сестра, — в который раз с улыбкой повторяла Вера, — С самого начала восстания шанс на полную победу у Хоруса не превышал одного к двум. Верность Виктории, Миранды и Мортиции Императору превратила один к двум в один к трем. Действия Исис и мои действия медленно, но верно ведут этот шанс к одному к четырем. Идеальный для меня вариант, дорогая сестра, это гибель Императора, но поражение Хоруса. Этот идеальный для меня вариант угоден Пантеону более прочих. Просто потому, что Пантеону нужна вечная война, несущая кровопролитие, интриги, отчаяние и наслаждение. Титанические масштабы конфликта, но не окончательная победа одной из сторон. Боги хохочут в темных глубинах варпа, наблюдая за нами. Я знаю, тебе не нравится название, столь отдающее религией. Моим братьям проще воспринимать их так. Но как ни назови — суть не изменится. Сущности варпа, разумные, неизмеримо могучие, питающиеся эмоциями каждого разумного существа в галактике, и имеющие возможность влиять на реальный мир через псайкеров, слушающих их волю, и тех, кто этим псайкерам служит. И чем тоньше грань между варпом и реальностью, тем сильнее они могут влиять на реальность.

Вера, все еще улыбаясь, покачала головой.

— Я не могу охватить разумом и миллионную долю их мотивов и стремлений, столь они многообразны. Понять их — даже сложнее, чем понять Императора. Порой мне кажется, что наш создатель — один из них, только обретший плоть, а оттого ослабший. Но кое-что мне понятно. Они питаются эмоциями. И чем больше разумных испытывают нужные им эмоции — тем сильнее они становятся. Их четверо, четверо сильнейших. Одному нужна кровь и ярость, нужен гнев, злоба, ненависть. Ангрон, Русс и Сангвиний могли бы стать хорошими его слугами. Возможно, кто-то из них и станет его слугой. Другой — Интриган, покровитель колдунов, провидцев, ученых... И всевозможных перемен. Магнус всегда был — его. С того дня, как именно к нему обратился Алый Король, моля об исцелении своих сынов. Рано или поздно, Магнус отбросит самообман и осознанно примет его покровительство. Это уже неизбежно. Это стало неизбежным после событий на Просперо. Третий... Третий питается отчаянием, безысходностью, скорбью — и властвует над жизнью и смертью. Калас Тифон уже присягнул ему, а скоро за ним, скорее всего, последует и весь Четырнадцатый легион. Скорее всего, но еще не предрешено. Четвертый и младший получает свою силу от наслаждения, стремления к совершенству. Фулгрим не отречется от него. Уже нет. Совершенство всегда было целью прекраснейшего из примархов. А за примером своего лидера пошел и его легион... То, что от него осталось после того, как Виктория предала отца. Фарах хорошо постаралась, уничтожая Детей Императора, и еще есть пути, в которых она уничтожит их полностью. Но их мало... Слишком мало.

Обычно Венера не говорила с Верой и не отвечала ей, но в этот раз она решила поспорить.

— Лжешь ты или нет, но даже если нет — Император защитит Человечество от них.

Вера рассмеялась, сложив покрытые татуировками в подражание отцу ладони на груди. Её пальцы почти неосознанно сложились в символ аквиллы.

— Венера, сестра моя! Даже если Человечество не будет осознанно служить им — оно все равно будет питать их. Любой гнев, любое стремление к знанию и власти, любое отчаяние, любое наслаждение питает их. Один человек способен отказаться от всех этих страстей, стать аскетом и не питать Пантеон, но все человечество на это неспособно. Такова сама природа людей. Даже сейчас твоя злость и ненависть питает их, твоё отчаяние питает их. Если ты, одна из примархов, неспособна отказаться от страстей — какая может быть речь обо всем Человечестве? Это — Истина. Истина, заключающаяся в том, что варп и его демоны, которых ты считаешь злом, порождены чувствами людей и ксеносов. Они — не зло, они отражение нашей сути, не более и не менее. Борясь с их проявлениями, ты не более чем разобьешь зеркало оттого, что тебе не по нраву твое отражение. Но разве зеркало виновно в том, что тебе не по вкусу отражение?

Вера не знала, насколько сестра ей поверит. Это было не слишком важно. Если Венера поверит ей — она расскажет другим и, возможно, повысит шансы Империума на победу. Если Венера не поверит — шансы останутся прежними. Но шансы на победу Империума и без того были неплохи. Куда сложнее будет сделать так, чтобы Император не пережил этой победы. А после кульминации, коей станет битва за Дворец, начнется долгая война, которой столь желает Пантеон... Но только если Император умрет.

Семнадцатая Дочь верила в Пантеон. И верила, что Четверо не допустят выживания Императора, и вольют в Воителя достаточно сил для убийства отца. А об остальном они с отцом позаботятся.