Зерно А

Церковь механизированных представляла собой добротное здание с витражными стеклопакетами и современной лепниной. Мы поднялись на крыльцо и вошли в дверь с уведомлением: 'ОБЪЕКТ ПОД ОХРАНОЙ'.

В фойе стояла образцовая тишина, не считая плеска воды в фонтане. Анфилада упиралась в лестницу, ведущую на второй этаж. На ресепшине сидел ничем не примечательный мужчина. Насколько все вокруг было чрезмерным, настолько мужчина был скучным. Я смотрела на него, и мне хотелось зевнуть. Все в современном мире держится на контрастах.

— Рады видеть вас в Церкви механизированных. Я Борис. Чем могу вам помочь?

— У нас назначена встреча с Пушистым Хвостом, — сказал Константин.

— Ваши имена? Я проверю по журналу.

Если он станет проверять журнал...

— Меня зовут Рита Палисси, и, видите ли, нам действительно очень надо к Пушистому Хвосту. — Я подумала и добавила: — Нас может не быть в журнале, это незапланированная встреча.

По выражению лица Бориса я поняла, что мое имя прозвучало для него не пустым звуком. В общем, сдала себя с потрохами.

— Маргарита Палисси, — улыбнулся он, — рады видеть вас.

— Спасибо, Борис, но нельзя ли сделать так, чтобы мой визит остался конфиденциальным? Сами понимаете... — Я запнулась, не зная, что Борис должен понимать.

Однако что-то он таки понимал. Возможно, даже больше чем я, поскольку ответ прозвучал незамедлительно, будто отрепетированная реплика на прослушивании:

— О, конечно-конечно, госпожа Палисси, вне всякого сомнения, мы можем гарантировать вам конфиденциальность. Позвольте, я вас проведу к Пушистому Хвосту. Следуйте за мной, пожалуйста.

Ночной секретарь Церкви провел нас по анфиладе, до лестницы, где свернул в один из коридоров и остановился перед дверью без номера или таблички. И дверь, и секретарь воплощали собой саму заурядность. Они нашли друг друга.

— Примите мои соболезнования, — сказал Борис и толкнул дверь.

Постойте, что? Что он сказал? Но вдруг стало поздно — дверь открылась.

За дверью была комната с большим витражом и стульями, выставленными в шесть рядов по шесть перед помостом с водруженным на него зеркально-черным гробом. На стульях сидело четверо скверного вида мужчин, все как один с коротко стрижеными затылками, в черных костюмах. Сразу ясно — телохранители. Главным же, несомненно, был стоящий возле гроба толстяк в розовом свитере и кожаных мокасинах. Он, как и четверо верзил, обернулся на звук открывшейся двери. На крупном носу сидели очки в старомодной роговой оправе, делая его пучеглазость почти непристойной.

Толстяк поднял руку, призывая вскочивших телохранителей к спокойствию. Несмотря на внушительную комплекцию, подчеркиваемую обтягивающим свитером, в этом движении было много изящества. Впрочем, по нему и не скажешь, что он переживал из-за лишнего веса, скорее, это только накидывало плюсы в копилку его крутости. Он был большим и важным, и любил быть таким.

— Сядьте, мальчики. Сядьте, и послушайте, что я вам скажу, — проговорил толстяк, будто собирался поведать сказку. Его голос отличался зычностью — голос рассказчика. — Многие любили Пушистого Хвоста, но только эти двое, узнав о его трагической смерти, решились приехать и проводить его в последний путь — на Небеса, где он непременно найдет свой самый большой орех. Я прав, мальчики?

— Да, Платон Сергеевич, — сказал один из мордоворотов.

— А вы что скажите, уважаемые?

— Все верно, — сообщил Константин.

Дверь за нами закрылась.

— Очень хорошо, — кивнул толстяк. — Ибо смерть Хвоста многим послужит примером того, как делать не следует, а именно — кусать кормящую руку.

Константин крепче сжал мою ладонь. Не надо быть гением, чтобы понять, что мы угодили в настоящую передрягу. Заявившись сюда, мы подали себя на блюдечке с голубой каемочкой, зарекомендовав, как одни из возможных клиентов Хвоста. Хвост поплатился за проворачиваемые махинации. Выходит, кислород перекрыли: и Агния, и Хвост меньше, чем за сутки, отправились в неоплачиваемый отпуск.

Все это время я слышала какой-то странный звук — словно невидимые костяшки постукивали о деревянную поверхность. Я огляделась и не нашла ни одной подходящей поверхности, кроме... чернильного гроба на помосте.

— О, кажется, я слышу! — Платон наклонился к гробу и прислушался. — Кто там? — Он постучал в ответ и, подняв голову, весело рассмеялся. — Может, присядете? — обратился он к нам.

— Нет, спасибо, — сказала я, а сама устало подумала: 'Только не это. Только не очередной 'Турист''.

— Кто там? — повторил Платон и вновь постучал. Ему постучали в ответ. — На самом деле, — толстяк выпрямился, размял спину, — я боялся именно этого. Что 'Турист' подействует столь быстро. Видите ли, мне нравится здешняя атмосфера спокойствия.

К этому моменту по крышке гроба изнутри уже неистово колотили. С видом утомленного жизнью человека Платон покачал головой и распахнул гроб.

Пушистый Хвост сел, вытаращив полные страха глаза.

— Что происходит? Где я? Пожалуйста, заберите меня отсюда! — Он протянул руки к толстяку. — Платон, это ты? Забери меня отсюда! Мне страшно!

— Не могу, Хвост, прости, — Платон опустил руки Пушистого Хвоста вдоль тела и помог лечь обратно в гроб.

Но Хвост снова сел.

— Что происходит? — взвизгнул он.

— Кажется, тебя убили. Ты только посмотри, какая кошмарная рана! — Платон расстегнул верхнюю пуговичку на рубашке Хвоста. Шею Пушистого Хвоста огибала темная полоса. — Ай-ай-ай! Никак тебе перерезали горло!

— О, нет, какой кошмар!

Кажется, принявшие 'Турист' мертвецы начинают говорить шаблонами.

— Нет, нет, нет! — кричал Пушистый хвост, вцепившись в бортики гроба; слюна потекла по подбородку, капнула на галстук. — Мне перерезали горло!

Платон достал из кармана джинсов платок и тщательно вытер Пушистому Хвосту подбородок.

— Больше всего не люблю эту часть, — краем рта объяснил он. У Платона были зрители, сцена, декорации, не хватало камеры и крика: 'Снято!' Такие, как Платон, большие и важные парни, играют везде и всегда, упиваясь всеобщим вниманием. — Разве ты не помнишь, почему? Почему тебе перерезали горло?

— Я продавал зерна, а полученные деньги клал на счет бывшей жены.

Как сказал Константин, под 'Туристом' не врут.

— Ты поступил очень плохо, Хвост, и босс разочарован в тебе. Знаешь, зачем я дал тебе 'Турист'? Нужна твоя подпись, дружище. — Платон махнул одному из телохранителей — тому, что соглашался с ним вслух. Такое впечатление, что со стула встал черный костюм с приделанной к нему головой, из-за торчащих ушей напоминающей кубок. Впрочем, судя по вытаскивающему душу взгляду, все, кто когда-либо осмеливался пошутить над лопоухостью этого мордоворота, оказывались тяжело покалеченными. Лопоухий достал из внутреннего кармана пиджака свернутый листок и ручку, и протянул их Платону. — Вот здесь, Хвост, будь так добр.

Пушистый Хвост безропотно повиновался, совсем как Бык, когда я приказала ему закрыть глаза. Толстяк отдал подписанную бумагу и ручку лопоухому уроду.

— Платон, я попаду в ад? — с придыханием спросил Хвост. Его правая рука все еще сжимала воздух там, где недавно была шариковая ручка.

— Да, — вздохнул тот, снова разминая спину, — полагаю, именно в ад.

— Мамочка! — взвизгнул Хвост, когда в руках Платона блеснуло лезвие.

Я вскрикнула. Платон схватил Хвоста за волосы и оттянул его голову назад так, что рана на горле раскрылась. Лезвие погрузилось в плоть. Заливая рубашку, пиджак, пачкая жемчужную обивку гроба, из раны полилась черная густая кровь.

Платон впихнул вырывающегося Пушистого Хвоста обратно в гроб и захлопнул крышку.

— И так будет с каждым умником, слышите? С каждым, мать его, гребаным умником! Святые Небеса, я свитер заляпал, — добавил толстяк сварливо, но, вспомнив о нас с Константином, встрепенулся, растягивая рот в дружелюбной улыбке: — Дорогие гости, может, все-таки присядете?

Парализованные разборкой, мы с Константином не услышали, как открылась дверь. Что-то уперлось мне в шею, и я свалилась как подкошенная — прямиком в прохладную тьму.

Глава 14

Первое, что я осознала, сбрасывая с себя паутину сна, было: черт возьми, я снова спала в одежде! Похоже, вчера опять задержалась в офисе и, скорее всего, порог дома переступила, когда на маршрут выехали первые троллейбусы. Какое-то время после пробуждения я буду чувствовать себя разбитой и не выспавшейся, но душ и чашка кофе мигом все исправят.

Я приоткрыла глаза, и в черепную коробку тут же ревущим потоком хлынул свет. Словно проникнувшись идеологией экспрессионизма, он заляпал ее стенки, вызывая головную боль и, как следствие, отвратительный спазм в желудке. Кто поднял жалюзи? Разве жалюзи не были опущенными, когда я уходила? В том-то и дело: я четко помнила, что они были опущены.

Я прислушалась к своим ощущениям и поняла, что лежу не в своей кровати. Не в своей комнате. И уж наверняка не в доме, где у меня квартира. И, скорее всего, даже не в том районе. Вот черт.

Вокруг был мех: мех разных текстур, расцветок, комбинированный с кожей, бархатом и кружевами. Даже лампа на прикроватном столике была с абажуром из стриженой норки.

У панорамного окна стоял мужчина. Из одежды на нем было лишь полотенце, замотанное вокруг бедер, татуировка на всю спину — лик Иисуса в терновом венце, с закрытыми глазами и выступившей на лбу и висках кровью. Я привстала. Иисус открыл глаза и посмотрел на меня. Подвижная тату в цвете! Будто почувствовав движение татуировки, мужчина обернулся.

— Марго, доброе утро. Я ждал, когда вы проснетесь. Прошу вас, не обращайте внимания на мой внешний вид: я только из душа, решил заглянуть к вам и проверить, все ли у вас в порядке.

Я села в кровати и сощурилась от яркого зимнего света, пузырящегося на шелковистых меховых поверхностях.

— Я в порядке.

Самое досадное заключалось в том, что я никак не могла сообразить, как здесь оказалась. И, все-таки, что произошло вчера? Ведь неспроста этот мужчина знает мое имя, а моя голова раскалывается, словно ее положили между молотом и наковальней, и...

В желудке возникла сосущая пустота.

Константин. Агния. Бык. Зерно. Церковь механизированных. Пушистый Хвост.

Мужчина тем временем пристально изучал какую-то брошюрку, взятую с письменного стола — делал вид, что не замечает моего затравленного взгляда.

— Кто вы? Как я здесь оказалась?

Третий вопрос 'что произошло?' я уже прояснила: вспомнила все, начиная со 'Сладкого Зуба' и заканчивая Церковью механизированных.

— Меня зовут Стефан. Я забрал вас из Церкви и привез сюда, в гостиницу 'Тюльпан'. Марго, вы просто обязаны насладиться открывающейся из окон панорамой! Сегодня река как никогда прекрасна.

Плевать я хотела на реку.

— Какое отношение вы имеете к Церкви механизированных?

— Все мы в той или иной степени принадлежим Церкви.

Это следовало понимать, как 'самое непосредственное отношение'.

Ни за что не поверю, что Стефан вытащил меня из Церкви по доброте душевной. Кто-то отдал ему соответствующий приказ, он подчинился. На кого он работает? Платон? Пушистый Хвост?

Вероятно, на того, кто сидит у руля Церкви механизированных.

О боссе Церкви механизированных ничего не известно. Держу пари, в лицо его знал лишь узкий круг приближенных. Зато босс наверху знал всю цепочку подчиненных. Если цепь разрывалась по той или иной причине, босс сверху подтягивал ее и восполнял звено. Как произошло с Пушистым Хвостом. Все чертовски просто. И это превосходно работает, верно? Оставалось догадываться, насколько близко звено Стефана находится от Большого Босса.

— Где Константин?

— А-а, вы, наверное, спрашиваете о том молодом человеке, — сказал Стефан, поправляя полотенце. — Мой вам совет: забудьте о нем.

— Как понимать — забудьте о нем?

Стефан улыбнулся и заговорил таким тоном, словно обращался к пятилетнему ребенку:

— Вы — Маргарита Палисси...

— И что с того, что я Палисси? И еще, имейте в виду: от меня пластмассовые улыбочки отлетают как горох от стенки, поэтому приберегите их для кого-то другого.

Стефан глядел на меня, но не видел — собирался с мыслями. Я использовала его молчание, чтобы перевести дыхание.

— Ваш случай, — произнес Стефан, наконец, — ваш случай — один из тех редких, когда деятельность подобных Константину и Пушистому Хвосту преступников приносит пользу. В противном случае нам с вами сейчас не беседовать.

Что-то похожее на слезы сдавило горло.

— Преступников? Что вы с ним сделали?

— Маргарита, — покачал головой Стефан, — каждый получает то, что заслуживает.

— Да вы, я посмотрю, философ.

— Разве Константин заслужил ваше заступничество после того, что сделал? Именно Константин втянул вас в грязные манипуляции с зернами, что и повлекло за собой ряд событий. Насколько я осведомлен, вы никогда не стремились стать коматозником, — Стефан доверительно улыбнулся. — Иными словами, вы пострадавшая, Константин преступник. Скажу больше: вы — публичная персона, он — никто. Почему он должен волновать вас?

По-видимому, потеряв интерес к беседе, Стефан отвернулся. Иисус на его спине дремал. По крайней мере, его глаза были закрыты. Мужчина сел за письменный стол и достал из верхнего ящичка бумажный конверт, трубочку и зеркальце. Высыпав из конверта на зеркальце немного порошка, он покромсал его ногтем и распределил на две дорожки. Затем занюхал по дорожке в каждую ноздрю. Откинувшись на спинку стула, он громко шмыгнул. Полотенце сползло, и я поспешила отвести мутный от слез взгляд.

— Не переживайте, у вас не будет проблем с Церковью, — извиняющимся тоном произнес Стефан, поправляя полотенце. — Душ там. В шкафу вы найдете халат и тапочки. Внизу вас ждет машину: вас отвезут, куда скажите. С возвращением на круги своя, Марго.

Это не порадовало меня так, как порадовало бы еще вчера.

— Пожалуйста, — он развел руки, — спрашивайте, если у вас есть вопросы.

— Как на счет моей коматозности?

— Как я уже сказал, вы легальны.

— Не понимаю, Стефан. То, что я Палисси, не объясняет вашего желания помочь.

— Разве люди не могут помогать друг другу просто так?

— Вообще-то, нет, не могут. Чего вы хотите, Стефан? — Я тоже приклеила на лицо улыбку, вполне сопоставимую с его оскалом. — Или будет правильней сказать: чего хочет ваш босс? Кем бы он ни был.

— Вы нравитесь мне, когда злитесь.

— Разве я сейчас злюсь?

— И это еще мягко сказано. Все думаете об этом волчке Константине? В любом случае, давайте не будем торопить события. Мы еще увидимся и обсудим ваше нынешнее положение.

— То есть вы расскажите мне, чего хочет ваш босс.

— И это тоже, — ухмыльнулся Стефан. — А пока — отдыхайте, чувствуйте себя как дома.

И ушел.

Кровать была с высокой рельефной спинкой, одеяло — мех с синим бархатом. Только одна гостиница в Пороге могла предоставить подобную роскошь. Я подошла к панорамному окну, на ходу стаскивая через голову свитер Константина и расстегивая задеревеневшую от крови блузу — я оценила, что меня никто не раздел.