Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— А-а... Э-э... То есть... Я хоте... ла... Нет... То есть, нет... Нет, ничего... ничего... — смешалась и покраснела октябришна. — Д-до свидания...
— Да нет, ты говори, девонька, не тушуйся, если тебе надоть чего, или помочь, или спросить... Я же, чем могу, тебе пособлю, ты не сумлевайся, голубушка. Справиться про что надо — справляйся, не думай даже... Я ведь понимаю. Когда я была молодкой, как ты, мне ведь тоже многое любопытственно было.
Находка, с пылающими как пожар в джунглях щеками, с ужасом чувствуя, как огонь смущения распространяется и на всё лицо, и даже уши, потупила серые очи и сконфужено втянула голову в плечи.
— Ты говори, девонька, говори, спрашивай, — ободряюще погладила ее по дрожащей руке костея. — Между нами, женчинами, какие секреты быть могут?
И ученица убыр решилась, отвернулась, зажмурилась и выпалила, пока не передумала и не застеснялась до потери сознания:
— Как отличить, нравишься ты парню по-настоящему, или он просто так?
Матушка Гуся заулыбалась тепло, понимающе, словно Находка была ее внучкой, сжала теплой сухонькой ладошкой холодную руку октябришны, склонила голову чуть набок, словно размышляя над сложной задачей и, наконец, ласково, нараспев произнесла:
— Мой тебе самый первый совет: сердце свое послушай-поспрошай, девонька... Мы, женчины, хоть какая ты молодая ли, неопытная ли, бестолковая будь, а такое дело всегда сердцем чуем.
— И... всё?..
По удрученному виду Находки старушка поняла, что 'во-первых' оказалось явно недостаточно, сочувственно качнула головой, и плавно перешла к 'во-вторых':
— Нет, не всё, голубушка. Ежели ты ему не всё равно, то есть, по-нашему говоря, он в тебя влюбленный, он тебе подарочки носить будет всяко-разные: пряники там, ленты, колечки, румяна... Что душе твоей мило, то он и будет дарить. В-третьих, коли ты ему ндравишься, он тебе угодить стараться будет, и соглашаться с тобой во всем станет, чтобы приятно тебе сделать. В-четвертых, что ты его ни попросишь сделать — он все исполнит, девонька, только глазом моргни... В-пятых, радовать тебя будет каждую минуту, что он с тобой рядом... В-шестых...
Что шло шестым пунктом в руководстве старой костеи по опознанию неравнодушных воздыхателей юных дев, бедной ученице убыр так и не удалось узнать, потому что в дверь коротко стукнули три раза.
— В-войдите!.. — возвысила слегка осипший от волнений голос Находка.
— Это я, можно?..
Дверь, печально рассыпая по рассохшемуся дубовому паркету остатки позолоты, приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась, заговорщицки поблескивая озорными карими глазами, улыбающаяся физиономия Кондрата.
Матушка Гуся кинула один взгляд профессиональной женщины на женщину начинающую, продемонстрировала гостю мешочек с наговоренной солью, подбадривающее улыбнулась застывшей Находке, пробормотала 'Ах, да, я же еще к его высочеству заглянуть хотела', и выскользнула из комнаты.
— Так нам можно войти, или не очень? — не переступая порога, загадочно уточнил Кондрат.
— Нам?..
— Ага, — таинственно ухмыльнулся тот. — Нам с подарком.
С подарком?!..
Сердечко октябришны восторженно затрепетало, подпрыгнуло, ударилось в плечо, и от удивления собственной прыти пропустило такт.
С подарком!!!..
Что там?..
Пряники?!
Ленты?!
Колечки?!
Румяна?!
Нет, румяна лучше не надо... Румянами она пользоваться не умеет...
Конечно, лучше бы это были пряники... Да хоть один пряник... На меду... с орешками... с глазурью сахарной... с картинкой печатной...
Или колечко медное... или каменное... зелененькое...
Хотя, ленты, особенно, если красные, тоже непло...
МЕДВЕДЬ?!..
— Ой...
— Вот, Находочка. Это тебе.
— Медведь?.. — слабым голоском озвучила она очевидное и опустилась на кривоногий позднее-вампирский стул.
— Ага, — довольно ухмыльнулся Кондрат. — Его звать Малахай, и он вчера нас с Серафимой и Сойканом спас от большой свиньи.
— Ее ты мне, надеюсь, не принес? — не удержалась Находка.
— Н-нет, — удивленно покосился на нее гвардеец. — Хотя ближе к ужину наверняка об этом буду жалеть. Да я бы и Малахая не притащил, но ему твоя помощь срочно нужна. По-моему, у него лапа сломана. Вот, передняя.
— Бедный!.. — мгновенно позабыв про обиды и разочарования, всплеснула руками октябришна. — Клади его скорей сюда, на стол, поближе к окну.
Медвежонок, прикорнувший и успокоившийся на руках у солдата, очутившись на твердом зеленом сукне, тут же проснулся и жалобно заскулил.
— Тихо, тихо, тихо, тихо... — полуприкрыв глаза и прикоснувшись ладонями к выпуклому медвежьему лбу, быстро-быстро забормотала Находка, и медвежка, жалобно всхлипнув еще несколько раз, притих и как будто снова заснул.
На то, чтобы оказать косолапому профессиональную знахарскую помощь ушло около часа.
Всё это время Кондрат просидел на стуле у двери, недавно оставленном матушкой Гусей, и тихонько продрожал от холода, грустно созерцая запорошенное старой серой золой чрево пустого камина в правой стене. Просушиться толком на заимке он не успел, а переодеться здесь с больным мишуком на руках ему и в голову не пришло, и теперь оставалось только обнимать себя за плечи, съежившись, и выбивать зубами дробные сигналы бедствия.
— Ну, вот и всё, — наконец оторвалась от тощего бурого, всё еще спящего звереныша Находка, утерла пот со лба и утомленно опустилась на красный кожаный диван у стола, делящий ее кабинет на две равные части. — Если в первые три дня он не сдерет лубки, то через неделю твой подарок...
И тут в рыжую усталую, замороченную непостижимым голову ей пришла гениальная мысль.
По-крайней мере, тогда она казалась именно гениальной, и никакой другой.
'...Что ты его ни попросишь сделать — он все исполнит, девонька, только глазом моргни...'
Вот сейчас мы и проверим.
— Кондрат?.. — откинувшись будто в изнеможении на спинку дивана и томно обмахиваясь ладошкой, обратилась она к солдату. — Открой-ка окно. А лучше — оба. Здесь, в комнате, что-то так жарко, так жарко...
Гвардеец пропустил вступление нового марша и прикусил язык.
— Ж-жарко?!.. — жалобно вскинул он брови.
— Ж-жарко, — робко, но упрямо повторила она.
— А ты не заболела? — встревожился он. — Может, у тебя лихорадка?
'Не делает... Ну, что ему — окошко трудно открыть?!..'
— Нет у меня лихоманки, — сердито надулась октябришна. — Просто тут очень душно. Дышать нечем. Чуешь? Ну?.. Чуешь?.. Ну, скажи!..
'...Коли ты ему ндравишься, он тебе угодить стараться будет, и соглашаться с тобой во всем станет, чтобы приятно тебе сделать...'
— Д-да вовсе и не д-душно тут... — поежился Кондрат, болезненно вздрагивая от нежных прикосновений мокрой ледяной одежды к давно покрывшемуся гусиной кожей телу. — Из рамы из всех щ-щелей... с-сквозит... Это ты п-просто умаялась... з-за день, Находочка. Оденься п-потеплее... да п-погуляй сходи... воздухом п-подыши...
'Не хочет!!!.. Ни угождать, ни соглашаться!.. И я же не прошу его согласиться со мной во всем! Ну, хоть в чем-нибудь пусть!..'
— Ну, тогда я сама открою!.. — отчаянно заявила она и бросилась на раму, мелодично посвистывающую музыкальными сквозняками, как герой на амбразуру.
Окно, открывавшееся в последний раз в день установки и не привыкшее к такому напору и обращениnbsp;ю, упорно не понимало, что от него требуется, и не поддавалось.
Обреченно, Кондрат вздохнулnbsp;, покачал головой, снял волглый заячий полушубок, накинул его на плечи развоевавшейся октябришне, и заставил несговорчивое окно открыться и впустить в комнату морозный вечерний ветер.
'...Радовать тебя будет каждую минуту, что он с тобой рядом...'
Глядя на страдальчески перекосившуюся фигуру гостя, словно живую иллюстрацию к первой части сказки 'Морозко', ученице убыр захотелось плакать. nbsp;
'Ну, ветер задувает... Ну, снежок залетает... И холодно... вправду... Но ведь не настолько же!.. Это он нарочно... Чтобы показать... чтобы доказать... чтобы... чтобы...'
— Закрывай... — опустив голову, едва слышно прошептала она.
Когда дверь мягко притворилась, выпуская в не отапливаемый, но безветренный и бесснежный коридор окончательно замерзшего и озадаченного гвардейца, Находка бросилась на шею всё еще спящему на столе зачарованным сном медвежонку и разрыдалась.
— Он меня не лю-у-у-у-уби-и-и-и-и-ит!!!..
* * *
Протяжный дикий вопль прорезал сонную, затянутую паутиной тишину городской управы.
Иванушка, меланхолично шагавший в это время по коридору первого этажа, погруженный в тяжкие думы о продуктовом изобилии Белого Света [21], споткнулся, схватился одной рукой за стену, другой — за меч [22], и отчаянно закрутил головой по сторонам — где враги и кого убивают.
Впрочем, гадать долго не пришлось: спустя несколько секунд крик повторился, еще яростней и исступленней, сопровождаемый на этот раз грохотом железа о дерево и камень, и царевич, не медля больше ни мгновения, сломя голову кинулся в детское крыло: кровавая резня, без малейшего сомнения, шла именно там.
Сходу проскочив пустую комнату воспитателей, он распахнул дверь, ведущую в столовую...
Открывшаяся перед его взором картина остановила его на бегу и заставила ухватиться за косяк.
Орда из полутора десятков вопящих и улюлюкающих мальчишек с оловянными мисками на головах и щетками щетиной подмышками наперевес, оседлав стулья задом наперед, загнала на стол и прижала к стене маленькую щуплую девочку с тощими серыми косичками.
Кроме глубокого медного котла, тоже не без опаски взирающего на происходящее двумя квадратными заплатками, союзников у нее не было.
— Сдавайся!..
— Ты окружена!..
— Твои защитники дали дуба!..
— Сыграли в ящик!..
— Отбросили копыта...
— Протянули ноги?..
— Пали на поле брани!!!
— Точно!
— ...И теперь ты — наша добыча!..
— Не будет тебе пощады, вредная!..
— Не вредная, а противная!..
— Не противная, а хитрючая!
— Не хитрючая, а коварная!
— Какая разница?!
— Все равно вредная!..
— Не вредная, а противная!..
— Не противная, а хитрючая!..
— Вяжите ее, батыры!!!..
При этом призыве единственного мальчишки, на голове которого была надета не жалкая миска, а эксклюзивное кашпо с тремя кривыми львиными ножками, двое всадников авангарда выудили откуда-то из-за пазухи по куску узловатой бечевки, залезли с ногами на своих скакунов и потянулись к пленнице с угрожающими намерениями лишить ее свободы.
— Прекратите щипаться!..
— Стой смирно, противная!..
— Не противная, а...
Девочка с силой пихнула одного из нападающих в грудь, извернувшись, пнула под косточку второму, налетев при этом боком на котел, ойкнула, хотела наподдать под горячую руку и ему...
Взгляд ее упал на то, что было внутри.
— Убери!.. свои!.. руки!..
— А-а-а-а!!!..
— Ой-й-й-й-й!!!..
— А ну!.. Кто!.. Еще!.. На меня!.. — молниеносно перешла от обороны к фазе активного наступления девчонка. — Трусы!.. Жалкие козопасы!.. Возомнившие!.. Себя!.. богатырями!.. Спасайте!.. Свои!.. Несчастные!.. Шкуры!..
— Оу-у!..
— Ох!..
— Ай!..
Под яростным натиском недавней жертвы батыры смешались, строй сломался, и кавалерийская атака захлебнулась [23].
Швабра, конечно, хорошее оружие, но против увесистой поварешки, к ручке которой к тому же прицепилась тощая, но чрезвычайно воинственно настроенная девчонка, шансов у батыров с подмоченной репутацией не было.
— Хан Чучум!.. Снегирча!..
— Мы так не договаривались!..
— Она поварешкой дерется!..
— И обливается!..
К жалобным голосам кочевников, лишившихся агрессивного запала, присоединился еще один, возмущенный, быстро приближающийся от двери спальни к месту побоища:
— Мыська!.. Так нечестно!.. Кто так играет?! Зачем ты на них накинулась? И мои слова говоришь? Ты — королевна Хвалислава, а королевич Елисей — я, сколько тебе можно повторять! И это я должен был напасть на них, а не ты!.. Я тебя должен был спасать!.. А не ты сама!.. В книге про такое не говорилось!.. Ты всё испортила!
И на арену боевых действий выскочил еще один мальчик — с узкой доской в правой руке и блестящей изнанкой крышкой котла — в левой.
— Сам изображай свою дурацкую Хвалиславу, Кысь! А я не хочу! И не буду! Ишь, хитренький! — вперила руки в боки и развернулась к новому действующему лицу развоевавшаяся девчонка. — Думаешь, если я — не мальчишка, то самые позорные роли можно сплавлять мне?! Я сама хочу быть королевичем Елисеем! Или ханом Чучумом! Или сотником Секир-баши! А всяких королев сопливых, вон, Воронья пускай изображает!
— Ее же только что убили!
— Ну, и что, что убили! Ее же не по-настоящему убили! Могла бы и поизображать!..
— А ты могла бы сразу отказаться!.. — присоединилась к дискуссии недовольная покойница, вынырнувшая из-за спины Елисея-Кыся.
— А я сразу отказывалась!..
— Плохо отказывалась!..
— Это я — Секир-баши!..
— А ты мне обещал, что в следующий раз ханом буду я!..
— А я — сотником!..
— Ну, хорошо, хорошо, только... Ха! Смотрите! Тут целое море воды скопилось! Давайте играть в завоевание Слоновьего королевства пиратами-бодуинами! — перекрывая ламентации недовольных кочевников и благородных девиц, под сводами столовой прозвенел хитрый голос Кыся. — Чур, я — королевич Елисей, а это — моя ладья!..
Обозрев в последний раз последствия набега кочевников — прижавшиеся к стенкам столы, перевернутые стулья, низверженный котел, разлитую воду и раскиданные швабры и миски, сбитые богатырским оружием половником, Иван, сгорая от противоречивых чувств, но, преимущественно, от вины, осторожно прикрыл дверь и на цыпочках направился к выходу. Малодушно, словно один из злополучных батыров неудачливого хана Снегирчи, он рассчитывал улизнуть, пока рядом не было никого из воспитателей и некому было осуждающе посмотреть на него и строго спросить, о чем он думал, когда пересказывал неокрепшим юным душам содержание такой опасной книги, и кто теперь всё это должен прибирать.
И, естественно, у самого выхода из детского крыла он нос к носу столкнулся с матушкой Гусей.
— Ваше высочество?.. — изумленно воззрилась на него старушка.
— Д-да... я... приходил... поговорить с воспитателями... но никого нет...
— Всех по хозяйству разогнала, — с несколько натянутой улыбкой махнула сухонькой ручкой старшая воспитательница, глядя куда-то за спину Ивану. — А сама я, наоборот, к вашему высочеству ходила... тоже пообчаться хотела... с вашего высочайшего дозволения...
— Да? — удивился такому совпадению тот и сразу забеспокоился. — Что-нибудь случилось? Что-то срочное? Давайте, пойдем ко мне в кабинет Вранежа!.. Хотя, наверное, лучше здесь — чтобы вам не подниматься высоко?
— Вот спасибо, ваше высочество! Пожалели старуху... А то ноги-то, чай, у меня не казенные, семьдесят лет, почитай, меня носят, почти сносились уж... Чего их лишний раз маять... Давайте, присядемся тогда, что ли. В ногах правды нет, — оживленно и несколько нервно заговорила старая воспитательница, упорно не глядя на Ивана, и указала на ближайшую скамью.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |