Заблудшие

Алина понимала всю странность своего ночного общения с машинами. Наверное, года два назад она бы назвала саму себя сумасшедшей, и лишний раз крутанула указательным пальцем у виска, но той Алины уже давно не было. Сгинула, пропала. А теперь, что же теперь оставалось еще делать, если не искать друзей в другой среде. Из живых у нее была баба Валя, а машины и звезды... А чем они хуже людей, если подумать. Не убегут, не соблазняться другими. Не кинут Алину одну, разбираться: "В чем же я виновата, где провинилась?" Может для нее — убогой, ущербной, они и лучше даже. Преданней. Алина снова и снова гладила машины и тихо разговаривала с ними. Они были нужны ей, она — им. А что еще надо? Да ничего и так проживем, без шика, без блеска, в тени и скромности. На том и остановились, на этом и сошлись.

II

Найти Алину в Протасово оказалось не проще, чем добраться из Москвы в этакие дали. Игорь преодолел все: три автобуса, с многочасовыми перерывами и ошалелой провинциальной толкотней, крики, вопли, пинки, физиономии, готовые разорвать тебя за место, духоту автовокзалов, пропахшую гнилью и крепким табаком, тошноту в переездах, несносную тряску и, как последнее дополнение, глубокую грязь в которой он по щиколотку увяз, выпрыгнув на волю. Впрочем, это его не слишком расстроило — по сравнению с тем, что осталось в Москве, все деревенские сложности казались ничтожно малыми.

Проблемы были в другом: на все его вопросы, касательно Алины, жители отвечали либо изумленными взглядами, либо качали головами, при этом Игорь замечал в их взгляде что-то подозрительное, настораживающее, будто знали они все, только говорить не спешили. Таились, пока Игорь сам не раскроет им все свои секреты. Игорь ни с кем делиться — кто он и откуда — не собирался, а для упрощения поисков начал прибавлять к имени девушки еще и фамилию.

Повезло ему на второй час поисков, когда, уставший, но все еще полный уверенности в своем успехе, откуда собственно, и черпал силы, он подошел к одинокому старику, что, склонив седую голову, сидел у калитки своего дома, опираясь на кривую клюку, и бесцветными глазами глядел на дорогу. На приближение Игоря он никак не отреагировал, будто спал с открытыми глазами, за то на вопрос встрепенулся, поднял голову и, пожевав сухими губами, спросил вместо ответа:

— А шо ж ты, милок, один-то? — заскрипел его слабый голосок.

— В смысле? — Игорь опешил от такой неожиданности.

— Где ж ты колымагу свою потерял-то?

— Какую колымагу? Дедушка, вы вообще о чем?

— Какую? — старичок хитро прищурился. — Черную такую, блестящую, на которой зазнобу свою приволок к нам? Чай не помнишь?

— Не помню, отец, — напряженно улыбнулся Игорь, решив поиграть с этим старцем, — может, напомните?

— Аах, а все столица ваша. Все мозги-то себе прокурили, ниче не осталось...

— Вы, наверное, меня с кем-то спутали, — прервал разгоревшегося старика Игорь, — я здесь вообще впервые. И черной колымаги, как вы выразились, у меня нет. Да и не было никогда. Мне просто нужна Алина. Вот и все.

— Я ничего не путаю, — обиделся старичок, — а барышня твоя, мало того, что странная, так и роги — то тебе наставляет. С другим сюда привалила, понял, да? Тока он ее бросил тут, а сам ноги сделал.

Игорь в конец запутался. Кто испарился, кого бросил, кто ему рога или роги наставил? Старичок либо издевается, либо в конец выжил из ума. Игорь еще раз внимательно, с прищуром разглядел собеседника. Второе, похоже, вернее, этому старцу, на вид не меньше восьмидесяти и глаза-то как подозрительно блестят. Угораздило его с психом связаться.

— Мне она по делу нужна, — осторожно сказал он и, уже собрался идти дальше, как вдруг старик вскинулся, с невесть откуда взявшейся силой, схватил Игоря и притянул к своему изрытому морщинами лицу.

— Прямо иди, до упора, — дыхнул он Игорю в глаза, — потом налево сверни и крайний дом-то ее и будет. Только осторожно, внучек, темная она, страшная.

— Это еще почему? — Игорь изо всех сил старался избавиться от цепких, на удивление крепких пальцев старика. Не выходило.

— Прячется она, таиться. Хороший-то человек не станет людей избегать. А ее только Валентина и видела. Точно тебе говорю — никак с чертями йокшается. Иначе, че сюда ее хахаль привез и бросил? А? Никак худое учуял. Да-а-а.

— Я понял, — Игорь, наконец, высвободил ворот куртки, и, отправляясь, свободно выдохнул, — буду, уговорили.

— Изведи ее, — свирепо прищурившись, продолжал старик, — ты сильный, справишься. А то у наших зубов на нее не хватает или бояться, пуще смерти. У нас нечистых сроду не водилось, а она-то стерва, черный след на деревню кладет. Огнем ее надо, пламенем, да не подберешься, не подпускает. А ты сможешь. Сожги ее!

Старик почти визжал, палкой долбил землю под ногами, уже превратив ее в крошево. Игорь боязно отступил, отгораживаясь рукой от разбушевавшегося собеседника, и, чтобы хоть немного угомонить его, согласно кивнул.

— Хорошо, хорошо, — бросил он и поскорее постарался оставить старика, который еще долго орал Игорю в след свои жестокие наставления.

Сжечь? У Игоря даже мурашки побежали по коже, стоило ему только представить хрупкую, молоденькую девушку в объятиях огненных щупалец. Что за средневековые порывы? Откуда взялась такая жестокость? Что такого натворила Алина, что ее бы уничтожили одним из самых ужасных способов, будь на то возможность? Видимо есть причины, иначе, откуда взялась такая неуемная агрессия?

Эта мысль не отпускала Игоря всю дорогу, пока он шел к заветному дому. Может быть, зря он так опрометчиво кинулся в неизвестный край, на поиски человека, который еще не известно исполнит ли его мечту. Может, его там встретит чудовище, наслаждающееся гибелью других. Хотя нет, не возможно, ведь он же помнит то, как она мучилась тогда, в парке. Не может она отказаться кровожадной ведьмой, обращающейся за помощью к темным силам, никак. Не сходятся два конца, старайся, не старайся. Только одним он мог объяснить жгучую ненависть жителей — случайностью, где была замешана Алина. Трагедии, причиной которых стала девушка. Или же за полгода, проведенных здесь, с ней случилось что-то столь глобальное, что изменило до неузнаваемости. Только так из несчастной жертвы Алина могла превратиться в жестокую убийцу.

Впрочем, ему было все равно. Что так, что так — по любому у нее Игорь найдет то, что так долго искал.

Блеклый дом встретил Игоря безлюдной тишиной, будто здесь и не жил никто никогда. "Обманул" — было первой его мыслью, когда он смотрел на бесцветные окна, задернутые с другой стороны белой занавеской, на шершавые серо-болотные шары и овалы ласточкиных гнезд под крышей, откуда летом голосили вечно голодные большеротые птенцы, на облупившуюся дверь, на отставшую от нее ручку, придерживаемую двумя бурыми от ржавого налета шурупами.

Игорь опустился на скамью у порога и, озадаченно склонив голову, запустил руку в волосы. Он пребывал в пустой растерянности, хотя случайному прохожему, обратившему на него внимание, так бы не показалось. Рука скользнула ниже, изогнутый буквой "Г" указательный палец лег под крылья носа, остальные придерживали подбородок, напряженный, непрерывный взгляд серо-голубых глаз из-под прямых прядей, остановился на маленьких окнах. Что он там увидел? Или чего ждал? Игорь и сам этого не знал, в эти минуты он отсутствовал в теле, потерялся в дебрях сознания. И вдруг воспрял, очнулся, даже подпрыгнул на месте.

В какую-то минуту глухие облака расступились, сквозь шов нагло скользнул один из последних, закатных, бледно-малиновых лучей, ударился о стекло и обиженно, от боли, загорелся и остался тлеть одиноким угольком. Секунда эта разбудила Игоря, он онемел от своей невнимательности. Луч горел в чистых стеклах, светился, звал: " Гляди на меня". Разве мог он так заливаться в мутных от пыли и подтеков, годами не мытых? Нет, он ожил и остался там, где была жизнь.

Все сомнения прочь прогнал этот резкий блик. Игорь вскочил, развернулся на ходу, схватил ручку двери и свирепо дернул ее, будто несчастная была в чем-то виновата. Она взвизгнула скрипом, а дверь лишь на сантиметр выступила вперед. По ту сторону глухо ударился в металлической петле циллиндр засова, случайно подсказав: "А закрыто-то изнутри".

— Алина — крикнул Игорь, когда, после минутной паузы понял, что никто ему открывать не собирается. — Алина, откройте! Я к вам по делу!

Снова тихо, только, на торжество Игоря еле-еле за занавеской дернулась чья-то испуганная тень.

— Алина, — возобновил он натиск, — не бойтесь, я не желаю вам зла! Откройте! Отзовитесь хотя бы, я же знаю, что вы дома! Алина!

Хозяйка отказывалась говорить, а Игорь не думал уходить. Он был в шаге от избавления, оставалось пожертвовать немного терпения и все, всем мучения конец.

В трудном характере девушки он уже имел честь убедиться, как и в том, что любую жестокость можно размягчить. Как — он разберется, а начнет, пожалуй, с настырности.

— Алина, — хитро затянул он в скважину, — молчанием вы ничего не выиграете. Я не уйду отсюда, пока не увижу вас. И не сомневайтесь, выдержки у меня хватит. Вы же не сможете сидеть там вечно. Или мне придется умереть у вашей двери. Решайте. Вы меня слышите?

Он даже не представлял, на сколько четко Алина слышала его зов. Все то время, что Игорь провел под дверью, она стояла возле, вжавшись в стену терраски, нервно скребя ногтями крашенный камень, рискуя обломать их под корень, до боли закусив нижнюю губу, чтобы не разразиться проклятиями.

Незваного гостя она заметила еще издали, когда тот шел по тропинке к ее дому, успела затаиться внутри, захлопнув за собой дверь, надеясь, что тот подождет, посидит, да уйдет, поняв, что ждать то и нечего. Не вышло, незнакомец ее саму перехитрил и, похоже, в своих намерениях был так же уверен, как и она в своих. После его предостережений по поводу смерти на пороге, Алине остро захотелось его самой убить, стиснув зубы, напрягши язык и скулы, сдерживаясь с трудом, она переварила этот порыв, выдохнула его остатки и, стараясь не слушать других криков наглеца, спокойно прошла в комнату. Что толку было прятаться за шкурой испуганной мышки, когда он знал, что она внутри. За занавеской ничего не разглядишь, а раз ему нравиться сидеть голодным, мерзнуть осенними ночами на голой лавке — сколько угодно. Все равно не выдержит — не такой же он дурак, чтобы изводить себя столь жестоким образом.

Игорь дураком не был, но не уходил. Убедившись, что разговаривать с ним никто не будет, он упрямо уселся на лавочке, забросил ногу на ногу, сплел в жгут руки на груди и с любопытством глядел в окна Алининого дома.

Странно, но он не чувствовал ни раздражения, ни обиды, ни расстройства, хотя любой, оказавшийся оставленным у порога на неопределенный срок, обязательно попался хотя бы под одно из них. У Игоря внутри все замерло, заморозилось, уснуло, он не мог только сидеть и ждать, как ждет собака, брошенная во дворе своего хозяина, не понимая, что, то уже никогда не вернется. Но у собаки все же есть выбор — она может и, вильнув хвостом, пытаться приспособиться к жизни дворняги или, ткнув носом землю, стараться найти след хозяина. У Игоря выбора больше не было — его хозяйка уже была обнаружена, осталось ее только пересидеть, пересилить, что ему, несомненно, удастся.

Наряду с эмоциональным ожесточением, смолкли и физические позывы. Игорь не знал ни усталости, ни боли затекших мышц, ни надрывных стонов голодного желудка. В нем все пугливо утихло, опасаясь быть раздавленным упрямством, верой. Они, только они и царили в обездвиженном, расслабленном теле Игоря, оставляя его недоступным до всего остального.

Не замечал он и временного шествия. Только небольшой кружок циферблата наручных часов подсказывал Игорю, что время не остановилось, а, по-прежнему, бежит вперед вместе с секундной стрелкой. Хотя ему так не казалось: ползли минуты — для Игоря лениво тянулись часы, а они оборачивались беспросветной вечностью, среди которой малоподвижно сидит он и безрассудно бросает вызов всему, чему только можно.

А природа, между тем, не меняла своего привычного течения. Солнце запряталось за горизонт, подобрало ярко-розовую пышную юбку из лучей, уснуло, утомившись за день, а на землю приползли сумерки. Постепенно они заглатывали все больше и больше места, растягивали шелковую, темно-серую накидку, скрадывающую прочие цвета, кроме черного, а над полями бросили белый, ворсистый, тяжелый туманный плед, подпитываемый ночной прохладой. Температура упала, и Игорь поймал себя на неприятном ощущении озноба, по рукам и ногам стайками побежали, щекоча, мелкие мурашки, поджимая по пути вялые волоски на коже. Терпи, не терпи, а организм все-таки вечно молчать не может.

Игорь передернул плечами, поняв, что это все-таки не поможет, поднялся и несколько раз прошелся туда — обратно возле дверей. Холод отступил, но не оставил его, застучали зубы, и чем больше Игорь сдерживался, тем сильнее они долбили друг друга.

И тогда, как издевательство, зажглись Алинины окна, такие яркие, заманчивые, теплые. Даже молочная занавеска не могла заглушить яростного, нахального света, рвущегося наружу сквозь чистые стекла в наступающий мрак. Игорь обернулся, в нем шевельнулась агрессивная, мерзкая зависть. Он оскалился свирепым псом, а когда, передразнивая, на желтом фоне появился черный силуэт хозяйки, похоже наблюдавшей за замерзающим Игорем, не разжимая сведенных судорогой челюстей, прошипел:

— Зараза.

И, хотя лицо ее оставалось неразличимо, поймал или почувствовал, как мираж, стервозную улыбку Алины.

— Смейся, смейся, — злобно огрызнулся он, когда силуэт мягко удалился, — еще увидим, кто посмеется последним.

Выгнув сутулую спину, развернув плечи, выпятив грудь, демонстрируя тем самым холоду, что не намерен сдаваться уже после первой схватки, Игорь снова уселся на своем посту.

Он, в конце концов, ничего не терял. Замерзнуть? Ха, это же неслыханная удача — не успел приехать, уже добился своего. А нет? Ну, на нет и суда нет. Досидит до утра, а там уж видно будет. Скорее всего, увидит упрямую хозяйку, ведь не в конец же она спятила, чтобы безвылазно сидеть дома, заперев саму себя на засов, зная, что потом, когда выйдет, будет возиться с его остывшим, бледным трупом. Это уж точно не в ее планах, потому высидит ночку, а с утра возобновит приступ.

Холод покусывал. Игорь вынул из захваченного из Москвы рюкзака еще одну куртку — потеплее, нацепил ее сверху и, довольно покряхтывая, пряча рябые от переохлаждения пальцы в широких рукавах, сжался и стал похож на засыпающую на насесте курицу. " Все-таки в тепле есть своя прелесть" — проскочило в голове, прежде чем он прикрыл глаза и задумался над чем-то далеком, приятном, отставшем от промозглых осенних ночей, промокших ног и присохших к брюкам грязи.

Но Игорь не спал. Только-только шальная мысль, незваный образ, неожиданный сюжет пробивались в сознании и хитро норовили утянуть за собой, их неприкрытые головы крушила лапа неустанного самоконтроля. Игорь спихивал их, прогонял, как жестокий судья, не собираясь задерживаться на глупых объяснениях или кислых оправданиях.