Исполнитель

...Они ночевали в каком-то сарае, набитом колким остистым сеном, которое Гнедко время от времени пытался жевать, брезгливо фыркая, но тут же оставлял эту затею. Избаловался на добром овсе да хлебных караваях. "Ведьма" прижалась к Первею спиной в кое-как зашитом платье, поджав босые ноги, стараясь спрятать их под попону, которой они были накрыты.

"Родная, отзовись"

"Да, рыцарь"

"Что делать? Я пока не бесплотен, плюс эта милашка. А в карманах пусто"

Короткий шелестящий смешок.

"Взять деньги"

"Где и как?"

"В городе Люблине живёт один еврей-ростовщик, дающий деньги под залог имущества"

"Какое у меня имущество?"

"А пуговица?"

До Первея наконец дошло, и он рассмеялся в голос.

"Да с тобой и правда нигде не пропадёшь"

...

— Слушаю вас, пан рыцарь — еврей был сед и худ, как сушёная вобла. И одет был в какую-то древнюю шубу, сделанную из неизвестного, наверняка давно уже вымершего зверя. На ногах у ростовщика были надеты верёвочные тапки, поверх драных шерстяных чулок. Зачем человеку столько золота, если он ни обуться, ни одеться, ни даже наесться толком не в состоянии?

— Мне сообщили, почтеннейший, что вы даёте под залог?

Еврей пожевал сухими губами.

— Кто сообщил-то, пан рыцарь?

— Земля слухами полниться.

— Бывает, что и даю кому, по своему природному мягкосердечию, что ж... Закон не запрещает, добрый пан.

— Верно, верно. Так дадите?

Ростовщик снова задумчиво пожевал губами.

— Сколько просит пан?

— Пустяк. Пару сотен злотых мне должно пока хватить.

Еврей остро взглянул из-под нависших седых бровей.

— Серьёзная сумма, добрый пан. Хочу напомнить пану, что процентики-то будут тогда немаленькие.

— Да полно, при вашем-то мягкосердечии. Сколько вы хотите?

— Да ведь как обычно... По одному злотому с сотни в день, добрый пан.

— Хорошо, почтенный.

— Каков же будет залог?

Первей сосредоточился, вызывая знакомую волну дрожи. Теперь вроде как холодок... Всё.

— У меня есть нечто весьма для вас ценное. Вот — и рыцарь выложил на стол крупную медную пуговицу, слегка потёртую и позеленевшую.

Глаза старого ростовщика алчно блеснули.

— Но двести — это много, добрый пан. Сто.

— Двести пятьдесят.

— Сто пятьдесят.

— Триста.

Еврей уже буквально трясся.

— Впрочем, не хотите, как хотите... — Первей протянул руку, но еврей опередил его, жадно схватил вожделённое сокровище.

— Ладно, пан рыцарь, пусть будет по-вашему. Триста так триста. Сейчас принесу деньги...

-...Мы жили в двухэтажном доме, на втором этаже. А на первом этаже жил дядя, они с женой держали бакалейную лавку.

Огонь горел почти без дыма, чуть потрескивая. Первей поворошил угли, и огонь недовольно зашипел, выбросив язычки пламени.

Сегодня они не стали останавливаться на ночлег в придорожной корчме. Во-первых, хоть сколько-то приличного заведения вблизи не оказалось, а ночевать вдвоём с молоденькой девчонкой в продымлённом сарае с клопами да ещё платить за это деньги... И во-вторых, Голос откровенно предупредил его, что отныне все постоялые дворы, корчмы и харчевни будут для него ловушками, готовыми захлопнуться в любой момент. Правда, тяжёлая и неповоротливая бюрократическая машина инквизиции покуда не набрала ход — пока гонцы с известием о случившемся достигнут Варшавы, пока отправят донесение в Рим, пока объявят розыск, назначат награду, то-сё... Но всё это дело нескольких дней, а затем невод начнёт неумолимо сжиматься.

Поэтому сегодня для ночлега рыцарь выбрал какую-то заброшенную хижину невдалеке от торной дороги. Хижина являла собой странное зрелище — добротная крыша, блестевшая свежей соломой, сочеталась с плетёными из лозняка стенами, насквозь продуваемыми ветром, с дырой вместо окна и приставленной без петель грубо отёсанной дощатой дверью. Очевидно, хозяин, надумавший поселиться здесь, не успел обмазать стены глиной, как обычно принято строить в этих местах хаты-мазанки, что-то или кто-то ему помешали. На земляном полу виднелись следы ночёвок разнообразных путников, не отличавшихся порой чистоплотностью — в углу валялись засохшие остатки трапезы, какие-то кости...

Яна оказалась вполне живой и расторопной девчонкой — едва оправившаяся от общения с инквизицией, она тут же приступила к уборке, соорудив из придорожных кустов веник-голик, вымела пол в хижине, и покуда Первей ходил за водой к ближайшему буераку, в котором бил маленький родничок, в очаге уже пылал огонь.

— Ну ты какая молодчина! Надо же, даже хворосту раздобыла на всю ночь. И чистота в доме. Ты настоящая хозяйка!

Девчонка порозовела от похвалы.

— Спасибо, добрый пан. А хворост лежал тут, рядом. Кто-то запас его для ночёвки, да не истратил.

Первей поправил покосившийся колышек-рогульку, водрузил котелок на перекладине над костром.

— При такой хозяйке за ужин я спокоен. Возьми в седельной сумке мешочек с горохом и соль, да, там ещё хлеб остался и кусок копчёного сала. Думаю, на ужин нам хватит.

Яна снова захлопотала возле очага, и рыцарь невольно залюбовался быстрыми, лёгкими движениями девочки. Подумать только, сейчас она уже валялась бы, как изорванная грязная тряпка, в том страшном подвале, ожидая мучительной смерти... И всё это Бог терпит...

"Он терпит многое, но не всё"

"Ты наблюдаешь за мной, Родная? Я думал, ты отдыхаешь"

"Нет, рыцарь. Я с тобой. Я теперь всё время с тобой. Нравится тебе эта девчонка?"

"Хорошая кому-то будет хозяйка. Знаешь, что я думаю? Если бы даже за все эти годы, что мы с тобой... мне удалось только одно это дело — всё было не зря"

"Да, рыцарь. Всё было не зря. Все эти годы"

— Мой господин, ужин сейчас будет готов. У вас есть приправы какие-нибудь?

— Яна, всё, что найдёшь в сумках, твоё. Хозяйничай, не стесняясь.

...

— А кем был твой отец?

— Он был замочник, шлоссер, как говорили немцы. Отец делал очень хорошие замки, и ещё сундучки и шкатулки, и дядя их продавал.

Яна замолчала, погрузившись в воспоминания. Рыцарь не мешал ей — у него хватало своих дум.

— Тятенька был добрый. Он очень любил нас с мамой, и к бабушке относился с уважением. А потом у него сильно заболел живот, поднялся жар, и он умер. А дядя...

Девчонка сглотнула.

— Дядя выправил себе какие-то бумаги, по которым весь дом якобы принадлежал ему. А нас выгнал. Сказал, нахлебников ему не надобно.

Первей раскатывал войлочную кошму, которую всегда возил на седле, на случай такой вот ночёвки. Хорошая кошма, можно спать прямо на голой земле, только вот беда — узенькая, рассчитана на одного.

— Ладно. Давай спать, пани Яна. Извини, в тесноте, да не в обиде, как говорят московиты.

Огонь в очаге понемногу угасал, но света было ещё вполне достаточно, чтобы разглядеть, как внезапно покраснела девчонка, словно маков цвет.

— Да, добрый пан.

— Ты можешь звать меня по имени — Первей.

— Хорошо... пан Первей.

Решение, давно уже зревшее в голове у рыцаря, окончательно прояснилось.

"Родная, отзовись"

"Да, рыцарь"

"Мне необходимо наведаться в город Краков. Мне будет позволено?"

Пауза.

"На твоё усмотрение"

"Я хотел бы... восстановить в правах эту девчонку. Восстановить справедливость"

Бесплотный шелестящий вздох.

"Тебе не удастся восстановить право на наследство этой девчонки. Поверь, я знаю, что говорю. И тебе не под силу восстановить справедливость. Всё, что ты можешь сделать — покарать. Тебе будет позволено. Хочешь ли ты этого?"

Теперь рыцарь задумался, задумался надолго. Покарать... Какой смысл карать, если нельзя восстановить справедливость?

— Яна, мы едем в Краков. Мы всё-таки попытаемся восстановить справедливость.

...

Огонь угас окончательно, и тёмно-багровые угли не только не давали света, но казалось, собирали вокруг себя мрак. Девчонка уже уснула, тесно прижавшись спиной к Первею, дыша тихо-тихо. Самому рыцарю сон не шёл. Первей думал.

"Родная, отзовись, пожалуйста"

"Я слушаю тебя"

"Ты же такая умная, ты у меня самая умная. Что мне делать? Девчонку надо как можно скорее пристроить в хорошее, спокойное место. Я же не могу таскать её за собой"

Яна, замычав во сне, вдруг нашарила его руку и засунула себе за пазуху, тесно прижав к груди. Первей замер, боясь пошевелиться. Под его рукой билось живое сердце, и было тепло и щекотно.

Короткий бесплотный смешок.

"Через два-три года она будет красивой девушкой, красивой, весёлой, умной. Плюс отличной хозяйкой. Ты напрасно отказываешься"

"Вот не думал, что Голос Свыше заделается свахой"

"Выслушай, что я тебе скажу. Выслушай внимательно и очень хорошо подумай. Я чувствую, что наша с тобой служба подходит к концу. Возможно... во всяком случае я очень хочу этого и надеюсь — возможно, ты избежишь костра, сумев покрыть свои долги другим способом. А до конца этого круга тебе ещё долго. Что же, тебе оставаться бобылём?"

Пауза.

"А ты?"

"А я начну новый круг"

Бесплотный смешок.

"Возможно, котёнок, который однажды прибежит на порог твоего дома, и буду я. Я буду спать на тёплой печке, и ты будешь из своих рук кормить меня печёнкой. А потом я принесу котят"

"Я не желаю тебя слушать"

"Не будь..."

"Я не желаю тебя слушать"

-... Господин, мой господин — Первей открыл глаза, и увидел над собой лицо Яны с невероятно расширенными зрачками — Вам плохо? Вы кричали очень страшно...

Рыцарь криво улыбнулся, погладил её по щеке.

— Спи, малышка. Ты права. Мне было плохо.

Гнедко недовольно всхрапывал, возмущенный двойной ношей, но по-прежнему шёл своим изумительным скользящим шагом. Яна вполне освоилась в седле, и Первей уже не подумывал, как в первый день — а не привязать ли девочку к поясу, чтоб не свалилась ненароком?

"Рыцарь, внимание"

"Да, моя Родная"

"Впереди сторожевой отряд, и у них твои приметы"

"Зашевелились наконец..."

"Не отвлекайся. Ты помнишь, как делать "раззяву"?"

Первей хмыкнул. "Раззява" — отличное заклятье. Люди, попавшие под его действие, вполне могут не узнать свою матушку, пока она не схватит их за рукав. Да, если пустить в ход "раззяву", никакие приметы стражникам не помогут. Только вот уж больно капризное заклятье, требует особой сосредоточенности и времени...

"А может быть, "клей"?"

Про "великую битву" рыцарь даже не вспомнил. Эти люди — не разбойники, и он тоже. Никакого Приговора на них нет, и убивать, даже калечить их без нужды он не вправе.

"Если применить "клей", ты оторвёшься от них сейчас, но уже завтра тебе не уйти, вся округа будет кишеть охотниками за твоей головой. И девочка уж тут совершенно не виновата"

"Я попробую"

"Надо не пробовать, надо сделать"

Первей привычно напрягся, вызывая прилив дрожи... Нет, так не пойдёт. Мерное покачивание делало невозможной необходимую глубину сосредоточения. Не получается с коня!

— Погоди-ка, Яна...

Гнедко встал. Рыцарь соскочил с коня, отошёл в сторонку и сел по-турецки. Так, теперь должно всё получиться...

Он успел вовремя. Едва рыцарь закончил подготовку, конный разъезд выкатился из рощицы шагах в двухстах, и целеустремлённо порысил к путникам. Первей почувствовал прилив дрожи, затем знакомый как бы холодок... Всё.

— Эй, почтенный пан, куда путь держим? — окликнул его старший страж.

Первей встал, поправил пояс, подтянул сапоги. Двенадцать стражников, и у всех взведённые арбалеты на луке седла. Понятно...

— Мы направляемся в Краков, уважаемые паны. Не скажет ли пан страж, кого вы ищете?

Стражник окинул взглядом рыцаря, перевёл его на девочку, сидящую верхом на Гнедке.

— Мы ищем опасного колдуна, высокий, одет рыцарем, возможно, на гнедом коне.

Первей сочувственно поцокал языком.

— Да, от этих колдунов людям житья нету. А что он такое натворил?

Страж, похоже, размышлял, стоит ли беседовать с прохожим. Снизошёл.

— Да этот колдун наделал шороху во Львове. Спалил живьём выездную сессию суда Святой инквизиции, да ещё выпустил на волю всех ведьм.

Первей разинул рот, хлопнул себя по бёдрам, выразив тем самым крайнее изумление.

— Колдун спалил саму инквизицию?! Не может быть!

— Точно спалил, не сомневайся. Из-за него нашему брату теперь ни сна, ни отдыха. Говорят, он и ведьм выпустил, чтобы от себя погоню отвлечь. Некоторых ведьм, правда, уже поймали, но сколько их было, никто не знает — бумаги-то сгорели все. Так что теперь инквизиторы там ловят баб и девок, как мужики карасей в пруду, частым бреднем. Чуть что — ведьма.

Первей стиснул зубы. Вот как...

"А ты как думал? Ты устроил демонстрацию силы, которой на самом деле не обладаешь. Теперь инквизиторы демонстрируют в ответ свою мощь, которая вполне реальна. А страдают, как обычно, невинные. Если бы ты сжёг их в точности, как я тебе сказала, всё сошло бы за пожар, и освобождённых тобой ведьм никто не искал бы"

"Если я нарушил Приговор, почему ничего не почувствовал?"

Пауза.

"Не знаю. Не мне судить"

— А что с колдуном?

— А за голову колдуна этого положена награда — полста злотых. Причём брать живым необязательно, во как.

— Понятно, панове. Для того и арбалеты?

Страж хохотнул.

— Само собой. Кому охота рисковать понапрасну? Чуть найдём — стрелу в бок, и все дела. Небось не успеет наколдовать-то, покуда стрела летит. Да вы с дочкой не видали ли такого по дороге?

— Ну откуда. Высокий, одет как странствующий рыцарь, да на гнедом коне... Нет, точно не видели.

Когда стража скрылась из виду, Первей вздохнул и повернулся к Яне, по-прежнему неподвижно сидевшей на вконец присмиревшем отчего-то Гнедке.

— Ну, малышка... Эй, эй!

Он едва успел подхватить падающее тело, опустил на землю.

"Родная, что с ней?"

"Ничего страшного, обычный обморок. Девчонка ещё не оправилась от камеры пыток, а тут... Сколько можно? Скажи спасибо, что она не грохнулась во время твоей беседы со стражей. Любое заклятье имеет предел прочности. У тебя была бы масса проблем"

Девочка судорожно вздохнула, открыла глаза во всю ширь. Первей ласково улыбнулся ей, и она вдруг судорожно обвила его за шею своими руками.

— Живой... Добрый пан, господин мой, вы живы...

"Похоже, одна проблема у тебя таки есть"

"Похоже"

-... И запомни: со двора ни шагу. Вообще из дому ни ногой, ясно? — девчонка закивала часто-часто — Хозяйка тебя покормит, я договорился. Я схожу в город и вернусь, возможно, завтра.

Яна смотрела на него, как на святого духа, готового вот-вот исчезнуть.

— Ну, не робей тут. Я пошёл — ободряюще улыбнулся Первей.

Он уже начал поворачиваться, как девчонка кинулась к нему, прилипла.

— Нет!!!

Рыцарь чувствовал, как её колотит крупная дрожь. Этого ещё не хватало...

— Добрый пан... Не надо...

— Ну что такое?

— Не надо... Ты уйдёшь и не вернёшься. Я не хочу так, не хочу!!!

"Родная, отзовись..."

"Я слышу"

"И что делать?"

Короткий смешок.

"На твоё усмотрение, рыцарь. Можешь на ней жениться"