Иван Мореход

— Увы, уважаемый Кадыр-бей. Мои люди хорошие, опытные матросы, умеющие управляться с парусами и веслами, в том числе и в плохую погоду. Но навигаторы из них неважные. Если не сказать — никакие. Если идти все время вдоль берега, то еще куда ни шло. Но если идти напрямую через море... Вряд ли. Я же вообще в этом мало что понимаю. Мое дело — торговля.

— Жаль... Думал отправить тебя в Керчь, чтобы предупредить там всех о вылазке гяуров... И у меня здесь ни одного толкового моряка нет.

— Но ведь в этом нет необходимости, уважаемый Кадыр-бей! Азовское море не такое уж и большое. Мы можем идти все время вдоль берега, не упуская его из виду, и рано, или поздно, все равно доберемся до Керчи!

— Хм-м... Пожалуй, ты прав, Хасан. Это единственный выход. Не боишься идти в море?

— Не боюсь! Наша фелука — очень надежное судно, а команда хорошо знает свое дело. Лишь бы не напороться на казаков.

— По этому поводу вряд ли стоит опасаться. Эти разбойники с большой дороги уже ушли. Сторожить вас на выходе из Мертвого Донца нет никакого смысла. Во-первых, по их мнению никто в здравом уме сейчас выходить отсюда не будет. А во-вторых, даже если и будет, то с него все равно взять нечего. Поэтому, как стемнеет, уходите. Идите все время вдоль северного берега, тогда казаки вас не заметят ночью, даже если будут где-то поблизости.

— Но нам надо устранить поломки, полученные при обстреле. Да и запасов у нас на такое плавание нет. Ведь мы собирались идти именно сюда, поэтому брали как можно больше груза в ущерб запасам.

— А говоришь, что ничего не понимаешь в этом деле, Хасан! Может быть как капитан ты и не силен, но как купец рассуждаешь вполне здраво. Хорошо, уйдете в следующую ночь, одни сутки ничего не решат. Завтра, как рассветет, начинайте починку своей посудины, и возьмите припасов на двойной переход до Керчи. Никогда не знаешь, с чем придется встретиться в море. Я не хочу, чтобы вам пришлось приставать к берегу на полдороги из-за того, что у вас кончится вода, или провизия.

— Благодарю Вас, уважаемый Кадыр-бей! Я все сделаю так, как Вы велите!

Откланявшись, Иван покинул коменданта. Ему любезно разрешили переночевать в казарме и сказали, что будут кормить наравне с остальными. Только его, о нанятых греках из команды фелуки "забыли", а Иван не стал напоминать. Его это вполне устраивало.

Первым делом он решил выяснить, как себя чувствует Касим. Но, увы. Лекарь, осмотревший раненого, сказал, что надежды нет, и вряд ли он доживет до утра. Рана серьезна, поэтому остается уповать лишь на милость Аллаха. У Касима начался жар, и он до сих пор так и не пришел в сознание. Высказав сожаление, что так все получилось, Иван вышел во двор крепости и осмотрелся. Стены высокие, ворота прочные и тяжелые. Такие только из пушки разбить можно, да и то не сразу. Конструкция ворот довольно простая, и очень надежная в своей простоте. Поэтому его задача — вовремя ликвидировать находящуюся возле ворот стражу, и открыть их. Но сделать это одному будет очень трудно. Значит, придется действовать по запасному варианту, предварительно дав возможность проникнуть в крепость остальным казакам-лазутчикам. И кроме как по веревке, сброшенной со стены, по другому это сделать не получится. А на стене стража. И не один-два человека, а гораздо больше.

Выйдя из крепости на берег, где уже заканчивали выгрузку фелуки, Иван подозвал Петра и обрисовал ему ситуацию. Все нужно сделать этой ночью, казаки будут ждать сигнала. Рассказу "Хасана" поверили, и пока что принимают их за настоящих посланцев азовского паши. Но надо спешить. Не исключено, что у турок здесь имеется своя голубиная почта, и нежелательное сообщение из Азова может прийти в любой момент. И хвала Аллаху, что он до сих пор так и не удосужился ниспослать просветление сознания Касиму.

Вскоре полуночи Иван вышел из казармы во двор крепости. Ворота давно закрыты, а стража на стенах бдит, как следует. Вокруг тишина, ветра почти нет, лишь надоедливые комары докучают своим присутствием. Пора начинать. На стенах, как он перед этим выяснил, несут караульную службу двенадцать человек. Смена произведена в полночь. Хорошо по крайней мере то, что стража не ходит по стенам постоянно, а большую часть времени наблюдает из угловых башен, поэтому со стороны их не видно. А то, угодить в такой ситуации под меткий выстрел из лука, или арбалета — проще простого, человеческий силуэт на стене на фоне неба виден снизу очень хорошо. Ведь в темноте одиночному стрелку можно подобраться к стенам крепости довольно близко.

Отведя глаза всем, кто был поблизости, Иван стал медленно и бесшумно подниматься по каменной лестнице на стену. Вот и последняя ступень. Здесь ощущается дуновение свежего ветра со стороны моря. Вокруг — ни огонька. Только луна выглядывает из-за туч. Совсем рядом серебрится лента Мертвого Донца в лунном свете. Согласно разработанного плана казаки должны уже подойти как можно ближе к крепости, и ждать сигнала. Лазутчики ждут на борту фелуки, ошвартованной к берегу. Как никак, охранять хозяйскую собственность надо, а спать вполне можно и здесь. Погода теплая, и сон на палубе на свежем воздухе гораздо лучше сна в душной и переполненной казарме. Вот они и "спят". Во всяком случае, караульные на стенах так считают.

Иван посмотрел по сторонам, и не обнаружил ничего подозрительного. Караульные во всех четырех башнях его н е в и д е л и, хотя иногда и поглядывали вокруг. Но в основном они очень внимательно вглядывались в ночную темень. Туда, откуда могла грозить опасность. Осторожно направившись к ближайшей башне, он ясно ощутил напряженность трех человек, пытавшихся разглядеть возможную опасность. Они здесь не видны с земли и неуязвимы для оружия врага, который вздумает подкрасться на дальность выстрела. И готовы в любой момент поднять тревогу. Но они не ждут нападения с тыла, от своих. Впрочем, если бы и ждали, то это им не помогло. Иван бесшумным призраком скользнул внутрь башни, и тут же сковал волю всех троих. Три быстрых удара кинжалом, и три неподвижных тела распростерлись на каменном полу. Вытерев клинок об одежду последней жертвы, Иван прислушался. Нет, все тихо. Никто ничего не заметил. И направился к следующей башне.

Обойдя стены крепости по периметру, как невидимый и неслышимый ангел смерти, Иван вышел из последней башни, и сбросил вниз веревку, предварительно закрепив ее внутри. А после этого вышел на середину стены, чтобы его было хорошо видно снизу на фоне неба, и вскинул руки вверх. По этому сигналу лазутчики должны быстро перебраться через ров с водой, и подняться по веревке на стену. Благо вся стража, находящаяся на верхних постах, уже на пути к Аллаху. А те, кто сторожит ворота изнутри, не видят, что делается вокруг. Им доступен для наблюдения лишь очень узкий участок — перед мостом и сам мост. Первая часть плана была успешно выполнена — часовые на стенах убраны без шума. Иван снова отошел в тень башни и стал ждать.

Вскоре раздался едва слышимый шорох, и над парапетом стены показалась голова Петра. Иван был рядом и тут же обозначил себя, прошептав.

— Петро, это я.

— Ух, Ванька, а я тебя за турка принял!!! Все тихо?

— Все тихо. Караульных на стенах я снял, остались четверо возле ворот. Остальные спят, и смена караула нескоро. Давайте за мной...

Четверо лазутчиков во главе с Петром быстро поднялись на стену и осмотрелись. Двое, на всякий случай, остались снаружи, у самой стены. Вокруг была тишина. Гарнизон крепости Сед Ислам крепко спал. Иван, стараясь не шуметь, стал спускаться по лестнице вниз, ведя за собой казаков. Надо торопиться. А то, вдруг кому-нибудь из турок взбредет в голову дурная мысль выйти во двор среди ночи? Может и помешать, если успеет шум поднять. Но опасения не оправдались, двор крепости был пуст, и казаки беспрепятственно достигли входных ворот. Осталась последняя помеха — четверо стражников, откровенно клевавших носом. Их можно было понять — какой смысл стоять возле наглухо запертых прочных ворот, откуда толком ничего не видно, что делается снаружи, когда на стенах находятся двенадцать человек, хорошо просматривающих все окрестности? Но служба есть служба. Сказали стоять возле ворот — значит стой.

Отведя глаза страже, Иван подошел почти вплотную, "лишив воли" всех четверых, и дал знак Петру. Быстрые удары кинжалом, и можно открывать ворота. Но сначала — сигнал казакам, притаившимся в ночной темноте неподалеку от крепости. Петр снял горевший фонарь со стены, и начал то поднимать его на уровень бойницы в воротах, то убирать. И очень скоро с той стороны послышался крик совы. Теперь медлить нельзя. Отодвинуть засовы, и отворить тяжелые створки. Шум это издает приличный, поэтому все должно быть согласовано по времени. И когда из казармы выглянуло несколько разбуженных шумом удивленных турок, казаки уже ворвались внутрь крепости.

Дальнейшее было вполне предсказуемо. Турецкий гарнизон, захваченный врасплох спящим, серьезного сопротивления не оказал. Хотя, кое-кто из турок постарался подороже продать свою жизнь, но на исход боя это не повлияло. Очень многие в условиях возникшей паники просто не смогли добраться до оружия. Те, кто оказал сопротивление, были тут же зарублены. Остальные, согнанные в угол двора, сдались. В плен угодил и сам комендант крепости, который теперь лишь сыпал проклятия на головы гяуров и пытался понять, как такое могло произойти. Лазутчики в этом участия не принимали, а сразу же, пропустив казаков внутрь крепости, укрылись на своей фелуке. А то еще не хватало в горячке боя от своих удар саблей получить, ведь в потемках вполне могут перепутать из-за турецкой одежды. Когда все закончилось и Сед Ислам пал, их вызвал атаман Самаренин.

— Молодцы, казаки. Такую важную крепостицу помогли взять, и с небольшими потерями. Только еще раз повторяю — молчите. Как именно вы это сделали, никому знать не надобно. Сделали, и сделали. А тебе, Ваня, земной поклон от всех. Если бы не ты, ничего бы этого не было. А сейчас у меня к тебе разговор есть. Пойдем, поговорим...

Иван удивился, но пошел следом за атаманом. Отойдя в сторону, чтобы их никто не мог слышать, Самаренин спросил.

— Ты как, сильно устал? Сможешь сейчас из главного турка все сведения вытряхнуть, как из того турецкого адмирала?

— Смогу, атаман, только лучше этого не делать.

— Вот как?! Почему?

— Ежели я с ним потолкую, то он запомнит, что я его волю давил. И тогда придется его обязательно к шайтану отправить, поскольку иначе он обо мне все рассказать сможет. И то, что никакой я не Хасан, и то, что могу волю человека своей волей подавить, и все, что он знает, на свет божий вытащить. Ведь войсковой атаман обязательно захочет выкуп за этого турка получить. И если его отпустить, то после этого обо мне весь Азов знать будет. А там и не только Азов. И как лазутчику мне после этого — грош цена.

— Хм-м, а вот об этом я как-то не подумал... Снова ты прав, Ваня. И что же делать? Федьке его отдать?

— Можно и Федьке, но зачем? Что этот главный турок, который Кадыр, важного знать может, если в этой глуши сидит? По настоящему секретные сведения ему сюда отправлять не будут, смысла в этом нет. Только то, что самой крепости касается, да последние азовские сплетни. Все его бумаги в наших руках, сжечь он ничего не успел. Давай, прочту. Но так, чтобы он меня не видел. И лучше, чтобы вообще никто из турок меня больше не видел. Пусть думают, что купеческий приказчик Хасан либо погиб, либо сумел удрать.

— Ну, Ваня, и голова у тебя! Хорошо, будьте все возле фелуки, и в крепость не суйтесь. Нечего туркам вас видеть. Да и снимите наконец эти турецкие тряпки, только внимание привлекаете. Бумаги я тебе сам утром принесу, тогда и прочтешь...

Как говорится, утро вечера мудренее, и Иван с этим спорить не стал. Быстро переодевшись, и приняв вместе с остальными лазутчиками нормальный казачий вид, завалились спать прямо на борту трофейной фелуки, которую уже считали своей. Хоть некоторые и выражали готовность принять участие в таком увлекательном и интересном деле, как пограбить, но Петр всем доходчиво объяснил — в крепость не соваться. Чем меньше турок будет их видеть, тем лучше. Поворчав для порядка, казаки подчинились. Да и вряд ли в этой небольшой крепостице, находящейся на задворках Османской империи, найдется что-то действительно ценное. Никто на это особо и не рассчитывал.

Утро началось с того, что снова нагрянул атаман. Злой и не выспавшийся. Как и ожидалось, ничего ценного в крепости не нашлось. Разве что кроме пушек, да некоторой суммы в золоте и серебре из личных денег коменданта и офицеров. Казна крепости была практически пуста. Неизвестно, приложил ли к этому руку ушлый комендант, но на общий итог это все равно не влияло. Атаман принес большую кипу бумаг и Иван сразу же углубился в чтение. В подавляющем большинстве документы были малоинтересны, и касались хозяйственной деятельности. Но вот несколько бумаг выбивались из общей картины. Это была личная переписка между комендантом крепости и азовским пашой. Среди привычных для турок витиеватых выражений и восхвалений султана с пожеланием ему долгих лет жизни и прочей словесной мишуры были факты, прямо говорящие о том, что в Азове хорошо знают не только, что творится в Черкасске и остальных казачьих городках, но и о том, что планируют предпринять казаки в ближайшее время. Причем узнавали турки обо всем очень быстро. Именно поэтому ночное нападение на крепость оказалось для всего турецкого гарнизона во главе с комендантом полной неожиданностью. Чрезвычайные меры секретности, предпринятые перед походом, а также умело подброшенная дезинформация себя полностью оправдали. Но это не решало главной проблемы — наличие хорошо налаженной разведывательной сети турок среди казаков и хорошая организация быстрой доставки сообщений. Именно это и высказал Иван, прочтя последний документ. Самаренин лишь выругался и махнул рукой.

— А что толку, Ваня? Мы с Корнилием это уже давным давно подозревали. Сейчас лишь наши догадки подтвердились, ничего нового я не узнал. И пока московский воевода здесь сидеть будет, ничего не изменится. Сам лично он ничего туркам не пишет, чтобы можно было его носом ткнуть. И никто из его ближайших помощников тоже не пишет, все на словах передается. Да еще может быть, что помощники о том и не знают. Большинство, во всяком случае. Он ведь, ирод, что делает. Не за золото туркам сведения шлет, тогда его взять на горячем было бы куда как проще. Либо это золото кто-то другой получает, о ком только воевода знает. А сам воевода в златолюбии вроде бы как и не замешан, и лишь волю московского царя выполняет — любыми путями казаков извести. Не нужны мы московскому царю, Ваня. Вернее нужны, но только как его холопы. Вот и получается, что кроме этих турецких писулек, от которых он сразу открестится, да слов его гонца пойманного, у нас ничего против него нет. А слова к делу не пришьешь. Скажут — поклеп и злостный навет на людей государевых.

— Не волнуйся, атаман. После этой ночи веры воеводе уже не будет. Турки теперь будут через мелкое сито просеивать все, что он пошлет.