— Нет, в этот раз особенно большой костюмированный прием. И бал, — сквозь зубы объяснил Кервин Квирт, причем лицо его при этих словах исказилось.
— Прием, надо же. Ой, я давно хотел спросить: в какой руке держат салфетку?
— А вот такая бывает вилка с двумя зубчиками, вроде как фруктовая, только маленькая, — она для чего?
— А если у тебя слева шесть вилок, а не пять, то для чего шестая?
— Я обязательно объясню вам когда-нибудь, — сдавленным голосом сказал Кервин Квирт и, делая над собой усилие, высвободил руки. Ллевелис неохотно отпустил его рукав, ибо с любопытством рассматривал запонку.
— А что это? — спросил он.
— Это мой фамильный герб. Заяц, преследующий борзую, на красном поле, — вздохнул Кервин Квирт. Его шаги простучали по плитам двора, испещренным пятнами рассветного солнца, и дверь, ведущая в школу и из школы, захлопнулась за ним.
— При том, что вся его жизнь является костюмированным балом, — вздохнул Мерлин, — авось вытерпит как-нибудь и это. Вот чья любовь к родителям вызывает восхищение, — назидательно обратился он ко всем. — А ну-ка, поскакали все быстро и написали письма родителям! — шикнул он на первый курс. — Куда-а? — с этими словами он подзадержал Ллевелиса, Гвидиона и Керидвен, дочь Пеблига, на всякий случай некоторое время грозил у них перед носом скрюченным пальцем, потом притащил их к себе в кабинет и ворчливо сказал:
— Ну, вы рисовать-то умеете хоть чуть-чуть?
Вопрос был задан таким тоном, как будто ничего хорошего от их способностей к рисованию он заранее не ждал. Сказав это, он немедленно повернулся к ним спиной и стал копаться в шкафу. Мерлин извлек из ларчика краски и кисти и сунул им в руки заляпанные тюбики, баночки и тряпочки.
— Ну, значит, так. Вы, конечно, знаете, что у нас в школе живут черепахи... расписные?
У учеников пропал дар речи.
...Проходя как раз на днях с Мэлдуном через небольшой, с четырех сторон замкнутый солнечный дворик в Южной четверти, где грелись на солнышке на камнях добрые две сотни расписных черепах, Мерлин оглядел их привычно-одобрительным взглядом, но потом спохватился и строго спросил:
— Почему все расписные, а вон те не расписные?
— Так это новые народились. Вы же сюда лет триста не заглядывали, коллега! — не задумываясь ответил Мэлдун. — Нерасписанные — это молодняк, им всего-то лет по сто пятьдесят. Не успели еще расписать.
— Непорядок, — буркнул Мерлин.
И вот теперь он объяснял онемевшим первокурсникам:
— Тех, что новые, без узоров, распишете. Только очень модерном-то не увлекайтесь. Ну, и из старых — посмотрите там хозяйским глазом: если где какая облупилась, — значит, подновите.
Керидвен рассматривала баночки с красками. На ближайшей аккуратными буквами было пропечатано: "Для росписи черепах. Лазурная".
— Вот и золотую красочку вам даю, держите, кому? — оживленно суетился Мерлин. — Тех, что помельче, — тоненькой кисточкой, знаете, как пасхальное яйцо. Ну, а крупных — на усмотрение, только новыми-то веяниями не увлекайтесь, говорю.
Ллевелис набрался храбрости и спросил, что Мерлин подразумевает под модерном и новыми веяниями. Оказалось, Византию. Пообещав не злоупотреблять византийским стилем росписи, все пошли в указанный дворик и действительно обнаружили там очерченный Мерлином фронт работ. Расписные черепахи мирно дремали или пощипывали листья одуванчиков, иногда переползая с места на место. Некоторые в самом деле были не расписаны. Гвидион пооткрывал банки с краской, почтительно протер тряпочкой близлежащую черепаху и начал рисовать на ней растительно-птичий орнамент, который у всякого человека кельтского происхождения как-то выходит из-под рук сам собой. Керидвен подумала, подумала, постучала ногтем по черепахе, чтобы та спряталась, и начала изображать в три цвета сцену вроде тех, что бывают на древнегреческих амфорах, гидриях, кратерах, киликах, канфарах, скифосах, ситулах, киафах, ольпах, келебах и ойнохоях: словом, кто-то душит кого-то в колыбели. С Ллевелисом было не так просто: он дважды начинал и дважды бросал и споласкивал черепаху в фонтане, так что черепаха даже стремилась от него уплыть, интенсивно работая лапами. Наконец его посетило вдохновение, и в стиле наскальных рисунков из пещер плейстоцена он убедительно изобразил громадного зайца, преследующего свору борзых.
* * *
Гвенллиан, дочь Марха, стояла на пороге школы и робко прихорашивалась. Она раздумывала, выйти ли ей в город и купить там дорогие бусы или просто нанизать ягоды рябины на обычную суровую нитку и никуда не ходить. В это время кто-то звякнул бронзовым молотком с противоположной стороны двери, потянул за ручку и вошел. По виду его было совершенно ясно, что это новичок, который в школе впервые, но сбит с толку он отнюдь не был. Это был растрепанный молодой человек в клетчатой юбке, с лицом, которое можно было просто сразу чеканить на монетах, настолько несгибаемая воля на нем рисовалась. Сопровождаемый ароматом горного вереска и шалфея и извечным, хотя и небанально насвистываемым мотивом "Зеленых рукавов", в школе появился Фингалл МакКольм.
Фингалл МакКольм умел выдувать из волынки четыре разных мелодии, ходил в юбке в зеленую с синим клетку, с рваной бахромой понизу, закалывал свой тартан булавкой от сглаза, и ему было на все наплевать. Он опоздал к началу учебного года почти на полтора месяца, потому что пришел пешком из Шотландии, из очень горной местности.
— Это школа? — спросил МакКольм, сваливая с плеча тяжелую сумку.
— Школа, — подтвердила Гвенллиан. — У тебя репейник в волосах.
— Чертополох, — поправил ее Фингалл.
— Хочешь, я выну? — предложила Гвенллиан.
— Ха! Ты думаешь, он случайно туда нападал? Это символ Шотландии, девушка.
"Ха" в шотландском языке означало и "да", и "нет", и "как поживаете?", и "спасибо, хорошо".
— Как сюда записаться? — спросил Фингалл, беря быка за рога.
— Здесь нужно сдать экзамен такому старенькому профессору, — обьяснила Гвенллиан. — Только он очень молодо выглядит, — поспешно добавила она.
— Разберемся, — сказал МакКольм.
— Юбка у тебя очень, — сказала Гвенллиан.
— Что очень? — с интересом переспросил Фингалл.
— Мне бы такую, — сказала Гвенллиан. — Темно-зеленая клетка, с синей полосой... Здорово.
— 'ничего проще, — живо отозвался Фингалл, сглотнув остальную часть предложения. — Выходи за меня, и тебя завалят такой клеткой на юбки. Ярдов сто к свадьбе наткут. Это цвета моего клана.
— А что за свадьба? — удивилась Гвенллиан.
— Отличнейшая свадьба, — убежденно сказал МакКольм. — Весь север Шотландии всколыхнем.
— Да мы друг друга еще не видели, — слабо возразила Гвенллиан, не привыкшая к такому напору.
— Пойдем под свет, — потребовал МакКольм, взял ее за руку и потянул из-под арки во двор.
— Я повторяю свое предложение, — сказал он через секунду. — И я сложу к твоим ногам цветы Лохри, туманы Куан, и солнца луч в Глен-Велен.
— Это стихи? — зарделась Гвенллиан.
— В оригинале — да, — сурово сказал Фингалл.
Немногословность и железная хватка шотландца поразили Гвенллиан в самое сердце. Однако, чтобы не нарушать традиции, она все-таки нашла в себе силы покраснеть до ушей, глупо захихикать и убежать.
А вот Мерлин попался в руки Фингалла почти сразу же. Он опрометчиво высунулся из боковой дверцы в арке и сразу же был замечен. "Ха! — громогласно сказал Фингалл. — Где тут у вас профессор, из которого уже песок сыплется? Которому экзамен сдают?" Мерлин, полагавший, что он чудесно выглядел сегодня с утра, опешил и начал копаться в карманах робы, стараясь отыскать билет.
Относительно Гвенллиан Фингалл был с тех пор настолько твердо уверен, что им самой судьбой суждено пожениться, что не обращался больше к ней ни с какими речами на эту тему, считая вопрос решенным.
Едва появившись в классе, Фингалл сразу же затеял беседу с валлийцами относительно воинской доблести их предков. Среди тихих валлийцев он выделялся как смерч на фоне неба.
— Почему валлийцы всегда проигрывали все битвы? — напрямую спросил он. — Вы что, не умеете драться?
— Нет, ну почему же? — робко попытался возразить Афарви. — ...А разве все?
— Назовите хоть одну битву, которую бы вы не проиграли, — требовательно сказал МакКольм.
— Э-э... Да, странно, — задумался Афарви. — Но все ведь знают, что наши предки всегда очень храбро шли на бой!..
— Очень храбро шли на убой, — решительно подытожил МакКольм.
И МакКольм принялся за учебу — не менее решительно, чем за все, что он делал в своей жизни. На наследии фоморов профессор Финтан хотел было показать всем, какими рисунками украшен знаменитый котел Дагды, но оказалось, что котел ужасно закопчен. Финтан покачал головой и велел его отчищать. Огромный котел перевернули и целый урок драили всем, чем ни попадя. Когда стала видна чеканка на серебре, время урока подошло к концу. Фингалл МакКольм смутно вздохнул. Он надеялся на что-то большее, но не подал виду.
На истории Британии Мерлин мутил воду. Он пытался рассказать об избрании одного из королей. "И вот, представьте себе, накануне коронации я на своем пони въезжаю в Лондон... да, любил я в то время пустить пыль в глаза!.. На мне балахон такой... серый с зеленоватым отливом... из очень прочного шелка. Практически парашютного. Сейчас такого шелка уже не делают. Да-а... Народ меня обожает. Все бегут за мной, стишок такой выкрикивают... мол, "Мерлин, Мерлин, длинный нос..." Ну да бог с ними. Словом, легенды обо мне слагают". После этого урока МакКольм вышел с довольно странным выражением лица.
После уроков Ллевелис взялся отвести Фингалла к Курои — ему надо было договориться о сдаче всех долгов.
Курои гонял чаи. Перед ним стояла большая кружка, и он помешивал в ней бронзовой палочкой, на конце которой была когтистая лапа.
— Извините, профессор, а какой учебник мне взять? Я на первом курсе, — выпалил МакКольм. — И можно узнать, какие темы я уже пропустил?
— Что-о?! — спросил Курои, машинально принимая свой истинный облик. Посох его превратился в копье, и он метнул под ноги МакКольму молнию, от удара которой по полу зазмеились трещины. — Я занимаюсь с вами полтора месяца, и вы только сейчас озаботились проблемой учебника?..
Ллевелис ожидал под дверью и, услышав грохот, приготовился уже приводить перепуганного Фингалла в чувство. Тот выскочил ровно через минуту и, уставившись на Ллевелиса во все глаза, воскликнул:
— Ллеу! Профессор метнул мне под ноги настоящую молнию и превратился в великана!
— Ты не думай, — начал Ллевелис. — Это он так, ничего личного...
— Да Ллеу же! — нетерпеливо сказал МакКольм, и только сейчас Ллевелис понял, что шотландец сияет от счастья. — Наконец-то я увидел здесь хоть что-то необычное!!!
И когда в тот же вечер Фингаллу довелось увидеть, как Змейк беседует в сумерках на галерее с болотными огнями, а архивариус Хлодвиг присаживается на перила, и через мгновение с перил вспархивает и скрывается в сумеречном небе большая сова, это окончательно укрепило его хорошее мнение о школе и убежденность в том, что он попал куда следует.
* * *
Дион Хризостом, родоначальник второй софистики, любил провести вечер в кругу старших учеников, обильно заливая хорошим вином скорбь о гибели древней Эллады. С утра, проснувшись в не очень хорошем самочувствии, он небрежным жестом отменял все занятия по древнегреческому, а пришедшим призвать его к порядку коллегам говорил:
— Какие сегодня могут быть уроки? Сейчас время каникул! Как раз четвертого числа — праздник Посейдона, седьмого — праздник в святилищах Аполлона Кипарисия и двенадцати богов!..
Дион, окруженный учениками, прохлаждался в Винной башне, в перистиле — скромном дворике, окруженном колоннадой три на четыре колонны, который он потребовал соорудить себе на греческий манер. Перед глазами Диона на дне небольшого бассейна был выложен мозаикой календарь, и он наловчился, почти не глядя, справляться с ним и, не сводя, казалось бы, взгляда с собеседника, сыпать в изобилии названиями полузабытых древнегреческих праздников разного калибра и именами богов с такими эпиклезами, что все только диву давались:
— А праздник Диониса Сминфейского, по-вашему, вздор? — вопил он. — К тому же близятся анфестерии!..
Против анфестерий возразить было нечего, все расходились.
Но однажды Диона вывели на чистую воду. Во время очередных Дионовых каникул и очередной перебранки его с коллегами кто-то из старших учеников Диона случайно стал напротив нагло развалившегося на скамье учителя и заслонил от него бассейн, а вместе с ним и календарь. Дион некоторое время юлил, мялся, тянул время, наконец с досады запустил пустым кубком в незадачливого ученика, заслонявшего мозаику, и, понося всех гекзаметром, пошел проводить урок.
* * *
Фингалл МакКольм ускоренно досдавал материальный быт фоморов — вязал рыбацкие сети, смолил лодку и выстругивал детскую колыбель. Закончив и отполировав колыбель, он выпрямился посреди засыпанного стружкой дворика и показал ее случайно оказавшейся поблизости Гвенллиан. "Вот, — сказал он бесстрастно. — Теперь хорошо было бы кого-нибудь туда положить". Гвенллиан зарделась и убежала.
— Я написал домой, что нашел себе невесту! — крикнул Фингалл ей вслед, отчего Гвенллиан подпрыгнула на бегу и припустила еще быстрее. — Весь клан МакКольмов приветствует тебя!..
...Отвечая Мэлдуну по астрономии, Фингалл случайно назвал Альфу Центавра Альфой Кентавра. Зашедший на огонек Дион Хризостом высоко оценил эту оговорку и сразу зачел МакКольму древнегреческий, задав для проформы два-три праздных вопроса на этом языке. За всем этим МакКольм напрочь забыл о предмете Моргана-ап-Керрига, чем привел профессора в совершеннейший восторг.
* * *
В Главном зале западной четверти происходил педсовет.
— Первый вопрос на повестке дня. Коллеги, как вы относитесь к чрезмерному увлечению наших учеников метаморфозами? — спросил Мерлин.
Профессор Финтан вытаращил на него глаза.
— Ах, да, — спохватился Мерлин. — Под метаморфозами я разумею не раздел вашего курса, коллега Финтан, а популярную школьную игру, метаморфозы барда Талиесина.
— Вот я и думаю, — ворчливо отозвался Финтан. — Метаморфоз как раздела моей дисциплины они не знают совершенно, на прошлой неделе за текущую контрольную нахватали все по тридцать три балла, бездельники.
— Я повторяю: ваше мнение по поводу повального увлечения метаморфозами Талиесина, доходящего до того, что явившись иной раз с перемены в класс с этой игрой на устах, они посвящают ей три-четыре минуты от урока?
— Я полагаю, — осторожно высказался профессор Морган, — что эта игра помогает учащимся активизировать... э-э... словарный запас.
Профессор Курои немо разразился целым градом молний.
— Коллега Мак Кархи, — сказал Мерлин. — Возможно, вы как самый молодой среди нас могли бы каким-то образом приблизить нам предмет нашего обсуждения.
— Охотно, — сказал Мак Кархи и молчал полторы минуты. — Видите ли, — сказал он потом, — игра эта имеет разные формы и более или менее усложненные правила. Главная задача игры на формальном уровне — не испортить общего целого. Если иметь в виду то, как играют в нее первокурсники, то это, конечно, полная чепуха. Единственное, что они делают, — они создают некий общий текст, во время произнесения которого коллективно и последовательно представляют себе каждое из воплощений. Все остальное — это, конечно, безобразие. Они часто даже не ставят ограничения на приметы времени. Но вот вчера я случайно застал и прослушал партию игры между девятиклассниками, и, скажу я вам...
