Черная рысь-1. Искусство выживания

— Мы не держали вас как колонию, у Восточно-Американской стаи всегда было преимущество: вы сохраняли нейтралитет там, где другие рвали пасти.

— Я не о нейтралитете, Дарин. Зуб даю, ты вырос среди западников и не знаешь жизни других стай, потому что вы, ослепленные славой и былыми победами, слишком зазнались, чтобы видеть мир вокруг. Признай это, когда-то вы схватили власть и очень долго ее не отпускали, но вы расслабились. Тому пример — пресловутый девяносто шестой, когда Северная стая порвала вас в щепки. И с тех пор мы враги. Все стаи. Потому что под так называемым "соглашением",— я изобразила на пальцах кавычки,— вы использовали наших людей за пушечное мясо.

— Анна, политика — не женское дело,— сказал он мягко, тем самым давая понять, что не собирается развивать тему, которую сам же и начал. Точнее, он мог бы ее продолжить и уделать меня, потому что я не была сильна в истории как в мировой, человеческой, так и в истории сожития стай. Расовые ссоры — а стаи можно приравнять в расам — сильно бы испортили наши и без того шаткие отношения на стадии их развития. Так сказать, сглазили бы ребеночка в чреве матери.

— Это было слишком легко,— я довольно облизнула губы. Да, я расистка; да, я любила спорить; да, я частенько выигрывала в спорах, поэтому сказочки о том, что нужно делать и чего делать не стоит, были прочитаны явно не моими родителями. Вызов брошен.

— Отлично,— улыбка смягчила его острые черты лица,— хочешь произвести впечатление? Валяй. Ты помнишь, кто разжег конфликт в той войне? Неужели великое и ужасное Западное племя, которому достались все обвинения?

— Из всех шести стай, у вас было больше всего причин для этого,— нашлась я, не зная ответ на его вопрос,— у северян огромная территория. Часть Финляндии и Польши, Прибалтика, вся Белоруссия, восточная Украина, значительная часть России, включая Северный Кавказ и Урал.

— Оборотни никогда не борются за территорию, тем мы и отличаемся от людей. Мы умеем приспосабливать к жизни те земли, которыми владеем, и выживать на них, пока остальные стаи с их обширной жилплощадью еле сводят концы с концами.

— Это как раз присуще людям, разве нет?

— Мы живем среди людей,— сказал Дарин скучающим тоном, будто пояснял ребенку, что два пальца в розетку будет "бо-бо",— в этом случае их заскоки — наши заскоки. Поверь, Западной стае хватает Европы.

С Западной стаей у Северной сложились настолько тонкие и непрочные связи, что всего один повод мог в корне изменить судьбу ни в чем не повинных людей. Без лишнего шума, тупая кровавая война. Предполагалось, она сотрет все рамки дозволенного: стая на стаю, уничтожение противника, полное его поражение. Ярким примером такой войны, которая чуть было не переросла в мировую, охватывающую все стаи без исключения, была глобальная стычка 1996-го года. Формально она закончилась через три месяца после начала, обе стороны заключили мирный договор, который ныне трещал по швам. Двести оборотней, шестьсот полуоборотней — потери Северной стаи, четыре с половиной сотни оборотней и восемьсот полуборотней — Западной. Для вымирающего вида существ это огромная цифра.

— Хорошо, тогда так. Вы почувствовали, что есть риск объединения стай, моей, Восточно-Американской, с Западно-Американской. А это уже весь материк по обхвату. Оборотни Штатов слишком приобщились к людям, забыли о своей природной сущности, да и оставшаяся часть Канады, северная, вместе с Аляской погрязла в будничной рутине. Они в последнее время держались особняком от всех конфликтов, по-тихому развивались и процветали на зависть врагам. А здесь мы, борцы за демократию, позарились на их территорию.

— Анна, оборотни не воюют за территорию, даже американские.

— Не перебивай. Допустим, две стаи вследствие недолгой войны или мирной капитуляции, сам знаешь кого, объединились, и с возросшими силами вспомнили о Южной стае с ее Латинской Америкой, островами и Австралией. Стая немногочисленная, но тоже неплохо! Представь только, три материка под одной властью. Гитлер, второе пришествие! Подчинив вашу стаю, мы бы легко взяли и Афро-Азиатскую, в то время как внутренние столкновения разрушают ее изнутри. Смекнув об этом, ваша стая, пока не примочили, затевает потасовку с Северной, подключая Восточно-Американскую как союзника. Таким образом, препятствуя будущему краху своей державы.

Закончив свою глубокомысленную тираду, я победно взглянула на Дарина. Он смотрел на меня со снисходительной улыбкой, с которой отец смотрит на маленькие победы своей глупой дочери. Не успела я разразиться пламенной речью в свою защиту, как он сказал:

— Все было гораздо проще, Анна. Девушка из Афро-азиатской стаи, значимость которой ты почему-то принизила и оставила ее напоследок, вышла замуж за Главаря Западной. В то время им был Чарльз Гриндэй, банковский клерк, непримечательный среди людей и с огромным влиянием среди оборотней. У Чарльза была любовница-северянка. Когда он оставил семью ради любви всей своей жизни, а заодно и руководящую должность, его жена отомстила просто и изящно: отправила патрульных на соседскую территорию, и они подожгли загородный домик вместе с Чарльзом и его молодой сердцеедкой, дочерью Главаря Северной стаи. Но знаешь, мне нравится ход твоих мыслей, хоть ты и сильно переоценила силы своих сородичей. Пойдешь ко мне в полководцы?

— Еще чего,— фыркнула я, пытаясь прожевать поражение и проглотить его, не поморщившись,— такие таланты задаром не отдаются, остряк. Тебе придется попотеть. Кстати говоря, мы обошли Колизей.

Разодетые гладиаторы с радостью заманивали нас с ними сфотографироваться.

— Знаю я одно местечко...— Дарин оглядел очередь, которая увеличилась в длину.

— Я заинтригована.

— Тогда пошли.

Дарин повел меня в противоположную от входа сторону по круговой дорожке. Пока я блистала своими жалкими историческими познаниями, моя рука снова волшебным образом схватила Дарина под локоть. Эта его способность, незаметно влиять на сознание, удивляла меня еще очень долгое время. Позже он объяснил, что в тот день не хотел привлекать к нашей парочке внимание посторонних. К влюбленным особое отношение прохожих, их стараются не замечать, как прокаженных или бездомных пьяниц, выпрашивающих монету для новой бутылки. Но едва ли мы когда-либо напоминали влюбленных. Впрочем, я особо не возражала. Мне нравились высокие мужчины, рядом с которыми я чувствовала себя хрупкой и беззащитной, и те завистливые, знакомые мне взгляды, которые бросали одинокие девочки.

Был один до дрожи пугающий, опасный момент. В день, когда мы встретились, между нами пробежала искра. Знаете, бывает, щелкнет в голове, замыкнет в сердце, и не отпускает. Инфаркт и инсульт, пожалуй, посильнее будут, упаси Господи, но и это неслабо. Особенно в моем случае. Я собиралась понравиться Дарину, чего в итоге добилась, и при этом остаться в здравом уме. Ан нет, я заразилась от него безумством.

На тот момент мы оба этого не понимали. У задней стороны Колизея мы остановились, отойдя на достаточное расстояние от Триумфальной арки около подъема на дорогу. С этого угла мы меньше всего бросались в глаза, и в голову прокралась мыслишка, что прямо здесь, в тени прохода под первым ярусом, и будет пылиться мое тельце, обглоданные ищейками косточки, пока ночью их не обнаружит патруль. В этом месте туристов было значительно меньше, чем у кассы, и по проходу шли в основном те, кто купил билет. Все проемы перекрывали высокие решетки.

— Я не полезу,— сразу предупредила я.

— Даже со мной?— поддел Дарин, усмехнувшись.— Не дрейфь, у меня вариант получше — не испачкаешься.

Сложно сказать, что он оказался прав, потому что я обтирала плащом все грязные места, которые могла найти, в том числе машины, припаркованные слишком близко к тротуару.

— Есть тут такое местечко,— для комфорта Дарин скинул мою руку, но не успела я очухаться, как он уже тянул меня за нее, как наивную подружку, к решетке за толстым квадратным столбом. Я посчитала этот жест весьма смелым,— прутья шатаются, смотри.

Дарин потряс крайнюю железную перекладину, и та отошла от земли, оставив вмятину, и рваные края в месте, где приваривалась к другим перекладинам.

— Давай,— скомандовал парень, придерживая рукой решетку.

Допустим, фигура моя позволяла пролезать среди прутьев школьных ворот, но они располагались шире, и меня никто не поймал бы за нарушением административных порядков. Кого я слушала? Внутренний голос? Существо с когтистыми лапками во всю мощь своих связок перекрывало этот голос и требовало авантюр, приключений и необдуманных поступков. Молодец, Анна, ты сама вырыла себе яму.

— Осторожнее,— посоветовал Дарин, когда я, прижавшись спиной к стенке и перенося левую ногу за правой, боком пролезала между прутьями. Вышло совсем не так грациозно, как у Дарина, который, казалось, только и делал, что тайком пробирался в Колизей.

Когда мы, как ни в чем не бывало, пошли по проходу, я прыснула от смеха, на нервной почве. Супружеская парочка, что читала надписи на стойках, замерла, увидев нашу выходку.

— Мы с тобой здесь вроде циркачей,— усмехнулся мой спутник, снова взяв за руку и уводя подальше от свидетелей,— ну-ка напусти невозмутимый вид.

— Да запросто,— проглотив смешок, я попыталась не улыбаться, но надолго меня не хватило.

— Эх, Анна-Анна, тебя только в разведку брать.

Обогнув кассу, мы поднимались на смотровую площадку, продолжая обмениваться репликами.

— Разведку? Ты вражеский шпион? Синьор, я вас уже боюсь.

— Правильно делаешь. На фоне всех ошибок это твое единственное правильное решение...

— Эй! Следите-ка за словами, мистер,— я несильно пихнула Дарина в бок, пока он смеялся. Но вновь меня насторожили его намеки, словно он играл в запугивание жертвы. Я не собиралась быть ей покорно, но было поздно сбегать — мы сошлись лицом к лицу. И как бы ни хотелось поскорее перейти к блюду, а именно сути нашей встречи, пока что подавали закуску. Мы вышли на смотровую площадку и протиснулись между фотографами-любителями, чьи расходы на аппаратуру никогда бы не покрылись "лайками" на Facebook.

Ладно, моя бурная фантазия могла рисовать какие угодно картины: и колесницы, и зрителей на трибунах, и бои гладиаторов в доспехах и шлемах. Но внутри Колизея не осталось ничего кроме разрушенного со временем камня. И это сердце древней Империи! Глубокая яма с лабиринтом Минотавра зацепила взгляд: я хоть и не акрофоб, но было в ней нечто пугающее.

— Ты разочарована?— казалось, сам он наслаждался зрелищем и не торопился расправляться с духовной пищей. Я же верила, что он позвал меня сюда с какой-то высшей целью: посвятить в тайну Тамплиеров или дать подсказку о планах ищеек, Черной Рыси, своем отношении ко мне.

— Ожидала большего,— созналась я, осматривая амфитеатр изнутри. Еще бы, я писала работу по древнеримской архитектуре, изучила это местечко, как дом родной. Дарина же убедила в том, что была в Колизее впервые.

— До наших дней дошло только тридцать процентов всей конструкции,— пояснил он,— если хочешь, могу немного рассказать?

— Какая стыдоба, это же я искусствовед,— надеюсь, мои слова не пропитал сарказм,— конечно, хочу. Но без цифр, пожалуйста.

— Например, ты знаешь, что все представления начинались с убийства животных?

Я застыла, чувствуя, как холодок пробегает по коже. Вот она, моя первая подсказка! Дарин ждал моей реакции, и это было еще более странно, чем сам его рассказ.

— Неужели?— мой голос не дрогнул.— Нет, не знала.

— В Риме были специализированные школы, в которых людей обучали сражаться со зверями, а также разным способам убийства и трюкам для увеселения зрителя.

— Ненормальные они, римляне. А что насчет самих игр?

— Игры были жестокими,— Дарин понял, что я хочу замять тему. Он меня испытывал, черт возьми, я это чуяла. Интуиция работала на всех порах,— группа гладиаторов дралась до тех пор, пока не оставался один. Также перед началом основных соревнований устраивались бои — на арену выпускали множество преступников, раздавали им оружие и заставляли убивать друг друга.

— Что стало с Колизеем потом?

— Пришел в упадок, как видишь,— ответил Дарин, обводя рукой полуразрушенные стены,— хотя в Средние века здесь ставились пьесы, а позже это место стало ритуальным для ведьм и колдунов. Но ты ведь не веришь в нечисть?

Честно, я не знала чему верить. И кому. Жизнь слишком многогранна, чтобы сковывать ее в рамки, и мы с Дарином тому подтверждение. Большинство ведьм и колдунов — обычные фанатики, настоящих осталось очень мало. Их перепись велась с восемнадцатого века, конца инквизиции, когда древние роды стали подсчитывать потери от рук палачей.

— Вот еще! Когда я была маленькой, Мария принесла в дом черного кота. Он был такой блохастый, что мама выгоняла его веником на улицу. И тогда я верила, что Мари — ведьма, потому что она обматывалась черным покрывалом и будила меня по ночам завываниям. В итоге мама ее наказала и потребовала отнести кота куда-нибудь подальше, подкинуть соседям в огород, например. И действительно, я знаю только двух ведьм, Мари и старуху из Салема. Старуха та и вовсе чудаковатая, у нее глаза добрые, а сама страшная, и ест лягушек на завтрак. Француженка.

— Кто такая Мари?— невинно поинтересовался Дарин, но меня вдруг пресек хлыстом невидимый хранитель.

— Моя сестра,— ответила натянуто, чем больше подогрела интерес у Дарина. На кой пень сдались мне детские истории?

— Она тоже в Риме?

— Нет, она... она...

— Да?

— Погибла. Давно.

— Я сочувствую,— произнес Дарин, понизив голос.

— Все в порядке. Точнее теперь в порядке, я смирилась.

— И поэтому оставила родителей?

— Родителей?— переспросила я, тупо уставившись на Дарина. Мысли носились в сумбурном порядке. У меня клиническая неперевариваемость вранья, я не умела быстро придумать красочную ложь, обрисовать ее как следует и при этом не запутаться в деталях.— А они тоже погибли.— Вот дурында! Что ты мелешь?!— Ужасная авария на... на... катамаране.

— Катамаране?— Дарин скептически наблюдал, как я судорожно выкручиваюсь. Пожалуй, его история с немецкими компаньонами сходила на десять баллов из десяти.

— Да, мы были на отдыхе, а у меня разболелся живот — критические дни и все такое. Они меня оставили в отеле и поехали на острова. А потом...

— Что было потом?

— Подводный риф!— нашлась я.— Ужасный, ужасный подводный риф... Такой острый камень, и катамаран влетел в него на всем ходу, как Титаник... Но мне тяжело об этом вспоминать.

— Конечно,— Дарин погладил меня по тыльной стороне кисти, но было в этом жесте утешения столько наигранности, что меня затошнило,— извини, не хотел заставлять тебя вспоминать об этом. Не откажешься от кофе?

— Я только с радостью, пошли. Кофе, что может быть лучше?

Дарин отвернулся, ведя меня по проходу к выходу, и я тяжело, но незаметно для него выдохнула. Это же надо было так оплошать? Больше ни слова лишнего, в конце концов, еще одна подобная ошибка имеет все шансы стать последней не только в моей жизни.