История Золушки

— Я же сказал, красавица! — вставил свой гривенник поручик Львов.

— Ну, тебе виднее, я в женщинах не разбираюсь! — отрезала фея.

Смотрела она, однако, не на Львова, а исключительно на Киру.

— Разрешите представиться! — решительно шагнула вперед та. — Штабс-капитан Амелина, Кира Дмитриевна!

— А мне сказали, баронесса Багге-аф-Боо... — не без иронии произнесла старая графиня.

— Капитан воюет под девичьей фамилией! — вмешался поручик и, кажется, умудрился смутить своей репликой хозяйку замка.

— Два сапога пара! — хмыкнула графиня.

— Иди сюда, детка, — позвала она Киру, раскрывая перед ней свои объятия, — и обними старую каргу! Я всем пилотам бабушка, а пилотессам — мать родная. Дуглас, моя фамилия, или знаешь?

— Так точно! — отрапортовала Кира, подходя к графине вплотную. — Я в училище как раз поступала, когда Никанор Карлович звание генерал-аншефа получил.

— Амелина? — прищурилась графиня. — Помню! Трое вас было стервоз. Всю кровь моему благоверному испортили!

И с этими словами заключила Киру в крепкие объятья.

"Ну, ни черта себе!"

— Добро пожаловать на борт! — объявила старая дама и, отпустив Киру, кивнула, словно бы одобряя увиденное. — Хороший выбор, поручик! Стать, окрас... И в самом деле, красавица! К столу!

"Вот же, стерва! — подумала Кира, оторопев от таких эпитетов. — Что я ей призовая кобыла?"

Но вслух ничего не сказала, лишь бросила укоризненный взгляд на Львова. Получила в ответ виноватое пожатие плеч — видно, Яков Иванович тоже отрезвел, — и проследовала к столу.

За стрельчатыми окнами — узкими бойницами самого что ни на есть средневекового вида — смеркалось. На длинном столе темного дерева стояли серебряные франкской работы жирандоли с горящими свечами, в камине — потрескивало пламя, танцующее на березовых поленьях. Сквозняки гоняли по стенам гротескного вида тени.

— Электричества в доме нет, — сообщила хозяйка дома, занимая место во главе стола. — Так что ужинаем, и все прочее, как в старину, при свечах!

— К слову, про все прочее, — добавила она через мгновение. — Должна признать, мужчины в трепещущем свете живого огня выглядят куда лучше, чем есть на самом деле. Сущие дьяволы, прости господи! Полагаю, и мы, дамы, смотримся при свечах ничуть не хуже. Что скажешь, Яков?

— Мне Кира Дмитриевна при всяком освещении нравится, — галантно улыбнулся поручик.

— Ну, да, — кивнула Кира, почувствовав "приход" мизантропического настроения, — а в темноте — на ощупь.

— Предлагаете, попробовать? — поднял бровь Львов.

— Предлагаю, отобедать, чем бог послал! — остановила вспыхнувшую было пикировку графиня. — Время военное, господа, так что не обессудьте: у нас все просто — без разносолов.

Но это только так говорится, что без разносолов, а на самом деле стол у графини Дуглас оказался просто превосходный. Тем более, что не "на скорую руку", а именно так, как надо, когда готовятся к приему долгожданных гостей. Сервировка — фарфор, хрусталь и столовое серебро. И угощения под стать: озерная семга в горчичном маринаде и атлантическая сельдь пряного посола, квашеная салака — сюрстрёмминг — и маринованные "по-крестьянски" вешенки, соленые маслята и боровики, вяленая оленина и моченая клюва, не считая "русских" соленых огурцов и квашеной капусты, на этот раз, без яблок, но зато с чесноком. И все это под красное италийское вино из старых запасов для хозяйки, и шестидесятиградусную краковскую старку для гостей.

"Умереть — не встать!" — выдохнула Кира после первой стопки.

Ей совсем не хотелось напиваться. Напротив, на предстоящую ночь у нее имелись куда более увлекательные планы, чем упиться и спать. И отказываться от них Кира не собиралась.

"Ни в коем случае, — решила она, и следующую рюмку едва пригубила. — Полетаем!"

Однако ей противостоял опытный и изощренный мужской ум. Львов, как ни в чем ни бывало, опрокинул в себя восемьдесят грамм старки, такой крепкой, что ею вместо бензина можно было заправлять авиадвигатели, плотоядно ухмыльнулся, кинув быстрый взгляд на едва початую стопку Киры, и тут же, встав из-за стола, провозгласил тост за Государя императора.

За царя офицеры пьют, стоя и до дна, так что у Киры, собственно говоря, и выбора не осталось. Встала и выпила. Но и за истребителей, как не выпить! И за русскую армию, и за победу, и "за тех, кто в море"... Ну, и за павших, наконец.

Полк стоит, глаза потупив,

Тень от летчиков в пыли...

Дело стремительно приближалось к десерту, — нечувствительно "пролетев" сквозь гороховый суп со свининой и соленую свинину с картофелем, когда Кира неожиданно обнаружила, что "это все".

— Умерла, — сказала она неживым голосом и, не меняя позы, начала заваливаться набок.

Но упасть ей не дали.

— А говорили, умеете пить! — Львов поймал Киру налету, поднял на руки, так что даже голова закружилась, как от петли Нестерова, побаюкал, словно дитя малое, и вдруг спросил:

— А как же баня?

"Баня? — идея показалась Кире заманчивой, ведь с потом из организма выходит также и алкоголь. — Баня — это правильный выбор. Это наш ответ атлантистам, и всем вообще!"

— Что, серьезно? — удивленно переспросил Львов, поднося Киру к самым глазам, словно хотел прочесть мелкий шрифт. — Вы думаете, окаянцы оценят наш демарш?

Оказалось, она думает вслух.

— Ну, и хрен с ним! — решила Кира, то ли все-таки "в уме", то ли опять же во весь голос. — Наше поколение выбирает сухой пар!

И мимолетно удивившись, как у поручика хватает сил нести на руках такую дылду, как она, — метр семьдесят шесть, как никак, — снова отключилась...

Очнулась Кира уже в бане. От сухого жара, от щекотавшего кожу пота, струйками стекавшего по лбу, плечам, между грудей...

"Я что голая тут сижу?!" — выходило, что Львов понял ее дословно и притащил в баню, несмотря даже на состояние "умерла".

"Лучше уж сразу в постель..."

Кира приподняла веки и огляделась. Парилка оказалась довольно просторной, хотя рассмотреть подробности в полумраке было сложно. Сумрачно и жарко, аки в аду, и по-адски же кондово, в смысле, просто и без изысков. Тесаный и битый камень, гладко струганное дерево, какие-то бадейки и ушаты, огненные блики на стенах, игра теней...

— Э... — прочистила Кира горло. — Мы тут как?

— Уточните, пожалуйста, ваш вопрос, Кира Дмитриевна! — сразу же откликнулся Львов.

Он сидел на полке прямо напротив. Потел. И тоже был, разумеется, в чем мать родила. А родила его мать, если честно, не в рубашке.

— Я имею в виду... Мы все еще товарищи по оружию? — задавать этот вопрос, сидя голышом перед своим "не вполне одетым" подчиненным, было непросто, но Кира справилась. — В смысле, как офицер с офицером?

— Ваш выбор, — пожал широкими плечами Львов.

"Мой..." — сейчас она наконец его рассмотрела.

Львов, как и предполагалось, оказался хорошо сложен, сухощав, мускулист. И у него была чертова прорва шрамов на теле.

"Эк тебя, Львов! Без всякой жалости... Но и ты хорош! Такое тело надо любить, холить и лелеять..."

— Меня зовут Кира, — отбросив вместе со стыдом последние сомнения, сказала она вслух.

— А меня Яков, — он встал и шагнул к ней.

— У тебя железная воля! — оценила она мгновенные перемены, произошедшие с его организмом после ее слов, и тоже встала.

— Я истребитель, — пожал он плечами. — И у меня отменная выдержка и быстрая реакция.

— Не хвастайся! — потребовала она, позволяя ему себя обнять. — Я тоже истребитель!

"Истребитель... Ох, ты ж!"

Его кожа, казалось, была раскалена, словно противень в хлебной печи. Прикосновение обожгло, но эта была правильная боль. Ее можно было снести. Ее стоило испытать...

"Ну, к этому все и шло, не так ли?" — подумала она лениво, нежась в объятиях заснувшего поручика.

Впрочем, слово "нежиться" не вполне подходило к тому положению, в котором Кира проснулась мгновение назад. В смысле, лежать под мужчиной ей было не так чтобы удобно, но и размыкать крепкие объятия Львова категорически не хотелось.

"Однова живем!" — утешилась Кира, гася последние сомнения, если таковые все еще проживали в ее душе. В конце концов, все эти "сомнения и сожаления" — не более чем привычка. Дань воспитанию, никак не больше.

"Львов..." — но она уже знала, разумеется, что никакой он не Львов, хотя и не знала пока его настоящего имени.

"Ну, да! Ведь он обещал мне все рассказать!"

Так и сказал давеча, мол, все узнаете, Кира Дмитриевна, но в свой черед. Однако с ним и так все понятно. Без "уточнений и примечаний", так сказать.

"Граф какой-нибудь или князь... или еще кто... В общем, литерный, так их, кажется, называют..."

Мог, к слову, оказаться и герцогом или даже "бери выше". В войсках ходили упорные слухи, что и кто-то из великих князей находится в первой линии, но воюет, конечно же, инкогнито, чтобы враг не слишком ликовал в случае его гибели. Сказать, откровенно, в большую часть этих историй, рассказываемых обычно в часы затишья и под известным градусом, Кира не верила. Но достоверно знала, что кроме обычных аристократов, каких, к слову сказать, было совсем немало и в армии, и на флоте, имелась так же некая неизвестного состава группа офицеров, имена которых никогда командованием официально не озвучивались, а служба — по невнятным, но наверняка основательным причинам — императорским двором не приветствовалась. Так и выходило, что какой-нибудь остзейский барон — знала Кира пару таких пилотов из прибалтийских провинций, — ходит в двадцать восемь лет в полковниках и как рождественская елка игрушками увешан орденами и знаками отличия, а другой, — да, вот хотя бы тот же Яков Иванович Львов, — сколько не воюй, все равно поручик, и только.

"Да, и Бог с ними, с наградами! Разве они красят мужчину?!"

Главное, Кире было сейчас удивительно хорошо. Вернее, ей было замечательно хорошо, и это совсем не удивительно после того, что произошло между нею и поручиком. Волна страсти накрыла их еще в бане, но, видно, оба слишком долго ждали этого мгновения, и первым приступом дело не ограничилось, хотя, видит бог, все получилось, как надо, и даже лучше того. То есть, там и так, как и где ей хотелось. В другой ситуации и с другим мужчиной этим вполне можно было бы и ограничиться. С другим, но не со Львовым, вот в чем дело. Безумие налетело мгновенно, обдав жаром, словно из печи дохнуло, и в то же время захватив дыхание — как при прыжке в прорубь, и уже не отпускало их — ее и его — ни в бане, ни на холодных лестницах замка, ни в хорошо протопленной спальне, в растерзанной постели, — везде.

По правде сказать, после такой ночи, — да еще с предутренним "приступом страсти и нежности", — спать следовало, как минимум, до полудня, а лучше и вовсе до полдника. Но куда там! В замке графини Дуглас жизнь подчинялась строгому, раз и навсегда установленному распорядку, так что к завтраку подняли, что называется, "ни свет — ни заря". Но истребителя зоны ПВО такой малостью, как побудка по тревоге, из седла не вышибешь. Пилоты и по три раза за ночь, бывает, в небо уходят, и не сказать, чтобы все и повсеместно соблюдали накануне предписанный армейскими лекарями режим дня. Не говоря уже, о безалкогольной диете и половом воздержании. Приходилось и Кире, — чего уж там, — летать в "остром послебанкетном состоянии". И после "скоротечной случки" бывало тоже. И ничего — жива пока. А в небе "после этого дела" и леталось, следует сказать, как-то с подъемом. Что называется, с огоньком.

— Доброе утро, Мария Антоновна! — поздоровалась Кира, подходя к накрытому столу.

— Доброе утро, Кира Дмитриевна! — чопорно поклонилась графиня Дуглас и с достоинством опустилась на отодвинутый лакеем стул с высокой спинкой. — Здравствуй, Яков! Выглядишь неплохо...

Последнее замечание прозвучало несколько задумчиво и, как будто даже с намеком на осуждение. Но, как тут же выяснилось, графиня Дуглас жила в простом и ясном мире, — "без политесов и прочих куртуазностей", — и до намеков никогда не опускалась.

— Простите? — чуть нахмурился Львов.

— Господа! — по давней традиции в обществе чиновников и офицеров обоего пола, говорить следовало, используя обращение "господа", без какого-либо упоминания "дам". И этому правилу, как заметила Кира, Мария Антоновна следовала неукоснительно.

— Господа, полагаю, вы не уронили чести русского оружия? — спросила она строго.

— Никак нет! — слова сорвались с губ даже раньше, чем Кира сообразила, что несет. Но, с другой стороны, каков вопрос, таков и ответ, не правда ли?

— Как можно! — почти в унисон Кире отрапортовал со своей половины стола поручик и для подтверждения солдатской бравады — как и требовал особый офицерский шик — выкатил глаза, поедая дурным солдафонским взглядом "старшего по званию".

— Ну, значит, ты просто крепкий мужик, Яшенька! — Как ни в чем ни бывало, улыбнулась графиня. — И вы, Кира Дмитриевна, тоже молодцом. А то я уж, грешным делом, сомневаться стала. В мои-то годы, на утро завсегда тени под глазами... и вообще... — повела она рукой, обозначая этим свое абстрактное "вообще".

— Ах, вот вы, о чем! — Улыбнулась Кира, включая "стерву". — Вы бы, Мария Антоновна, очки надели, сразу бы все и разглядели! У Якова Ивановича вона — и синяки под глазами, и нездоровая бледность лица имеет место быть. У меня, чаю, при ближайшем рассмотрении, вид ненамного лучше. Но в полумраке, да без очков...

Графиня прищурилась и, словно бы, языком во рту шевельнула — за крепко сжатыми зубами. Оценивала, видать, сказанное. Решала — обижаться, или "ну ее дуру молодую".

— Уела! — рассмеялась неожиданно, разом разрушая сложившийся уже, было, образ. — Бон аппетит, господа! Каша стынет, да и вообще!

Но это "вообще" — к завтраку относилось лишь косвенно, в том смысле, что с приемом пищи следовало поспешить, потому что "дел еще не меряно", а время не стоит, а бежит. И это еще хорошо, если только бежит, а ну как летит?

Не успели допить чай с коричными плюшками, а уже "труба зовет". Набежали неизвестно где прятавшиеся до времени девки, и Кира попала в маленький женский рай, не без намека, впрочем, на существование такого же специального ада. Ее мерили портновскими метрами, заставляя принимать разнообразные, иногда и весьма двусмысленные позы, и рассматривали на свет, словно банкноту или ювелирный камень, полируя Кире, между делом, ногти на руках и ногах и отпаивая горячим шоколадом и коньяком. Ее, словно безропотную куклу в сладких девичьих снах, наряжали в шелка и атлас, стягивали корсетами на китовом усе и втискивали в высокие сапожки на шнуровке и высоких каблуках.

— Гардероб прошлогодний, — Мария Антоновна сидела в кресле, наблюдая за процессом и даже отчасти им, дирижируя, — но мы его сейчас несколько обновим по последним журналам, и будет, как надо. Хорошо еще, вы, капитан, ростом и комплекцией от Дарены не сильно отличаетесь, однако волосы коротковаты! Я права?