Дважды в одну реку

Почти трансформировавшийся в подобие стоящего на задних лапах ящера мужчина резко сменил траекторию движения. Старик вновь мерзко захихикал, пряча не присущие людям части тела.

— Сама виновата, — наставительно покачал пальцем старик. — Нечего было переться так открыто. Что, подождать было лень? Вот и результат. А я предупреждал, что пара дней погоды не сделают.

Ящер взрыкнул, принимая человеческий вид.

— Короля надо валить. Как и его отродье!

— Идиот, — вздохнул старик. — Ну вот кто так делает, а? По-другому надо. Изящнее...

— Изящнее, — передразнил здоровяк. Старик обернулся, обжигая взглядом слепых глаз.

— Изящнее. И вот что ты сделаешь...

*Артур — имя кельтского происхождения, произошло от валлийского слова 'arth', которое переводится как 'медведь', а 'art-ur' (старое написание — 'Arto-uiros') — 'человек-медведь'.

Глава 8 Власть

Время полетело с бешеной скоростью.

Казалось бы, вот он только увидел Маб в первый раз, в первый раз участвовал в настоящем бою с тварями с других планов, а вот уже погрузился в исполнение намеченных на будущее планов с головой.

Этуэлл напрягла все свои связи, тряхнула должников, простила и уменьшила долги, но получила то, что хотела: самое ценное, что только может быть во вселенной. Знания. Удалось заполучить то, что измерялось даже не золотом, а драгоценными камнями по весу: книги. Редкие свитки, несколько прошитых металлическими нитями книг, стопку медных табличек и даже один каменный диск. Греческий, латынь, странные знаки, похожие на пляшущих человечков, а также нечто, выглядящее как сложные квадратные печати.

Мерлин получил лучшее образование, которое только могли предоставить статус и деньги. Он уверенно говорил на греческом, писал и свободно общался на латыни, поэтому часть доставленного мог понять. Но остальное...

Печати были пиктскими. Только пикты умели выразить целую фразу, а то и больше с помощью одного рисунка, заключенного в рамку. Пляшущие человечки, тщательно выписанные на тонко выделанной коже, оказались не по зубам. Мерлин понятия не имел, откуда это взялось, что там написано и нарисовано, хотя любопытство разбирало. Кожи в количестве десяти штук достались от какого-то крайне дальнего родственника Этуэлл, которого она не видела никогда, да и не горела желанием: родственник был смеском со слуа и репутацию имел самую мрачную. Почему он вообще их решил осчастливить подарком, ни Мерлин, ни Этуэлл не могли даже предположить.

Попытки хоть как-то сообразить, что же это такое, едва не закончились скандалом: Этуэлл, контролирующая распаковку и изучение доставленного, долго рассматривала ровно обрезанные кожи весьма странного оттенка, вызывающего подспудную дрожь, откладывала в сторону, снова рассматривала... Пока в один прекрасный день не побелела, как известь.

Она бросила стопку на стол, непроизвольно вытирая ладони о машинально схваченное полотенце, пропитанное ароматной водой... А затем, отшвырнув вышитый кусок ткани, умчалась прочь.

Мерлин, корпевший над заковыристой латынью, с недоумением проводил мать взглядом, махнул служанкам и подошел к кожам, недоумевая, что могло привести всегда уравновешенную и хладнокровную женщину в такое состояние.

Кожи были очень тонкими, нежными и гладкими. Не похоже на пергамент, даже самый тонкий, выделанный из ягнят. Он просмотрел написанное — но среди рисунков и символов не было ничего отвратительного или вызывающего, пощупал кожи, внимательнее рассмотрел чернила: черные, как сажа, алые, похожие на киноварь, и тонкие золотые, сверкающие. Поднес лист ближе... И едва не вывернул желудок на стол.

Он бросил кожу в стопку, сжимая челюсти, понимая, почему такой странный цвет, почему такая гладкая кожа, почему не слишком большой размер... Кожи были сняты с людей. Да, другого цвета, непривычного глазу, бронзово-золотистого, но... Становилось понятно, почему даритель, судя по отчету посланца, лишь загадочно-издевательски улыбался, едва показывая тонкие острые иглы зубов.

Мерлин не был чистоплюем, он участвовал в боях с людьми и с разными тварями, он воспитывался рыцарями и лучшими бойцами королевства, он даже не гнушался смотреть на работу палача, присутствуя при допросах.

Но это... Это было отвратительно, ставя тех, кто делал эти... книги... в один ряд с Притворщиками и самыми отмороженными магическими созданиями. В большинстве своем магики не любили людей, с легкостью убивая, калеча, угоняя в рабство. Но использовать вот так?

Мерзость.

Конечно, мерзость не для всех: сидхе со слуа, к примеру, и не таким балуются, но Мерлин-то воспитывался в нормах людского поведения! Да, он маг, к тому же с большой долей крови волшебных созданий — речных и озерных дев через мать, — он на многое смотрел не так, как люди, но была все же черта, которую он не переступал.

Однако и загадывать, что в дальнейшем не переступит, Мерлин не мог. Жизнь — штука сложная, повернуться все может по-разному, мать иногда такие истории рассказывала — волосы дыбом вставали, а Амвросий, крепкий воин, просто зеленел.

Однако это сейчас, а планы Мерлин строил глобальные, так что, кто знает, как ему придется измениться, чтобы исполнить свою мечту.

Поэтому отвергать дурно пахнущий дар Мерлин не собирался: уж слишком занятные и многообещающие рисунки украшали листы. Да и посланец передал слова дарителя о том, что здесь расписан способ оборачиваться в Змея Летучего.

Змей — если это был именно он — выглядел странно. Здоровенный, с гривой из перьев изумрудного цвета, летающий — судя по изображенным схематично облакам. Кроме того, Змей становился бородатым рыжеволосым человеком, белокожим, вооруженным мечом. Это тоже внушало надежду на то, что даритель не соврал, хотя рисунки почему-то показывали процесс превращения из Змея в человека, а не наоборот, но Мерлин просто решил, что или зарисовали неправильно, или первая часть ему не досталась.

Впрочем, даже если он и был прав, то восстановить ритуал, или что это было, вполне реально. Главное — понять, что же там написано. Но и тут имелись некоторые намеки.

А пока Мерлин решил сосредоточиться на истреблении Притворщиков — он помнил одобрение Маб. Тем более что опять появились слухи о троллях под мостами.

* * *

Амвросий пребывал в тихом недоумении: Утеру удалось невозможное — он добился согласия Игрейны на брак. Каким образом, он даже не представлял, но факт оставался фактом: отбыв годовой траур, Игрейна сняла вдовье покрывало и вновь готовилась идти к алтарю. Утер был невменяем от счастья, добившись своего, впрочем, не прекращая попыток осчастливить свою избранницу еще больше.

В принципе, Амвросий был рад такому исходу: Корнуолл богател не по дням, а по часам, и на него, а следовательно, и на его прекрасную повелительницу облизывались многие. Игрейна молода и красива, а также обладает прекрасными владениями, перевешивающими в глазах алчущих богатств и земель любые недостатки. Наследник всего этого великолепия мал, и обращать на него внимание? С чего бы это? Да и дочери Игрейны являлись плюсом: красивые, можно выгодно выдать замуж за нужных людей.

Пендрагон видел, что и Игрейна весь этот расклад прекрасно понимала: то, что она является вдовой и регентом до достижения сыном нужного возраста, еще ничего не значит. При желании можно найти способ склонить к браку, а там... Кто знает, сколько она проживет и не отравится ли какими грибами или еще чем вскорости? Поэтому Утер, который за этот год распугал всех наглецов, пытающихся втереться в доверие, умудрился подружиться с детьми герцогини и даже получил благосклонный кивок Маб, был самым лучшим вариантом.

Амвросий не знал, любит ли герцогиня его брата, зато не мог отрицать, что Игрейна умна и мудра и выводы за год общения сделает правильные. Для себя. Так что скоро Утер станет семейным человеком, перестанет выклевывать Амвросию мозг своими ахами-вздохами на тему любви и окончательно сделает Корнуолл частью королевства Пендрагонов. И это просто замечательно.

* * *

Заунывное пение наполняло огромную дубовую рощу. Могучие деревья, простирающие высоко над головой толстые узловатые ветви, тихо шелестели листьями, изредка роняя желуди. Рослый бородатый мужчина в окровавленной хламиде из небеленого полотна допел восхваление богу и повелительно пристукнул длинным, выше его ростом, посохом. Растянутый на огромном пне четырьмя крепкими парнями мужчина захрипел, когда выкованные из самородного серебра серпы распороли ему грудь, живот, а затем и горло. Еще дергающийся труп всунули в петлю, ловко перекинули веревку через ветвь и вздернули, подвесив, как страшное украшение. Кровь полилась на землю, уже размякшую в багрово-черную в свете луны грязь.

Бородач снова запел восхваление и дал отмашку помощникам, уже растягивающим следующую жертву. Песня все звучала и звучала, восхваляя Эзуса — Хозяина, дарующего плодородие, и жертвы покачивались в кронах, словно кошмарные желуди.

— Эзус будет доволен, — мужчина пристукнул посохом, и подбежавший помощник протянул ему деревянную чашу с водой, чтобы отмыть руки. Друид небрежно ополоснул пальцы, вытер поданным полотенцем, не обращая внимания на оставшуюся под ногтями кровь, окинул довольным взглядом покачивающиеся тела и отвернулся. Он выполнил возложенные на него богами обязанности, поднес обильные жертвы, правильно поднес, с приличествующими восхвалениями и в нужный момент, и теперь поля и сады принесут обильный урожай, а лес наполнится зверьем и птицей, водоемы — рыбой.

Еще раз бросив косой взгляд на результат проделанной работы, друид придал себе величественный вид, поманив за собой помощников, размышляя о будущем.

Будущее, если честно, особенно богатое, было под вопросом. Племена, когда-то поклонявшиеся Эзусу и Кернунносу, постепенно отходили от веры дедов и прадедов. Да, они привечали друидов по старинке, выставляли угощения, но уже не приносили сами жертвы, особенно кровавые, да и на мудрых начали поглядывать с подозрением. Нет былого уважения и почитания, сначала клятые римляне вырезали непокорных под корень, насаждая свою веру, потом, когда захватчики ушли, друиды, хоронившиеся как мыши под веником, воспряли духом, надеясь, что теперь-то станет получше, ан нет!

Пришла новая напасть, что страшнее чумы, — конкуренты.

Появилась новая вера — в единого бога, милостивого и карающего, и первые миссионеры, что сладко говорили и жарко убеждали, уже прочно окопались на землях островов. Возможно, друиды и предоставили бы их собственной судьбе, а то и вырезали, показывая, кто есть кто и чьи боги сильнее, но тут появилось новое препятствие.

Паства.

Слишком быстро появлялись почитатели у нового бога, слишком разными они были, а потом оказалось, что монахи пролезают везде. И контролируют все, до чего могут дотянуться.

Ладно, это тоже можно было бы пережить, но тут оказалось, что пришельцы не жалуют не только древних богов, тут же записывая их в нечисть и демонов, но и к магии в любых ее проявлениях относятся с предубеждением. Чудеса стали прерогативой единого бога и его слуг, а все остальное — происками врагов человечества. Миссионеры убеждали, уговаривали, слабых или полезных — ассимилировали, остальных — уничтожали.

И это друиду не нравилось.

Он жил в мире, пропитанном магией: для него шелестели дубы Эзуса и травы Кернунноса, для него источали аромат яблоневые рощи Неметоны, для него танцевали сиды и неслась по небу Дикая Охота.

Да, сейчас это великолепие немного потускнело, но рождение и признание законным ребенка с волшебным даром королем Амвросием давало надежду на то, что друиды выйдут из тени. Что их перестанут гнать, смотреть на них с подозрением.

Конечно, хотелось бы распространить свое влияние на королевский двор, но, если честно, было боязно туда сунуться, особенно после того, как объявили о помолвке Утера и Игрейны. С сидхе не шутят, с королевами — тем более, а о том, что у дочери Игрейны, Морганы, мать-в-законе — сама Маб, знали все, в ком теплилась хоть искорка магии.

Да и Амвросий друидов почему-то не жаловал...

Повздыхав о тяжелой доле, друид выкинул пустые размышления из головы, переключаясь на более важные — пожертвования от благодарных крестьян, оставляя за спиной рощу и висящие в кронах дубов трупы в черных рясах.

* * *

Малис довольно прищурилась, поглядывая на чинно едящих детей. Никакого сравнения с теми поросятами, какими они были год назад. Чистенькие, воспитанные — одно удовольствие смотреть, — преданно заглядывающие в глаза. Детки стали прекрасным капиталовложением, хотя Малис и пришлось потрудиться, обтесывая эти бревна.

Впрочем, все ее старания увенчались успехом.

Патрик и Мария не только обучились вести себя хорошо, правильно и чисто говорить и писать, но развивали свой магический дар. Да, не очень сильный, но от них и не требовалось быть титанами: зачастую важнее не сила, а умение. Малис лично обучала воспитанников воздействовать на разум людей тонко и аккуратно. Теперь собеседники ощущали себя рядом с детьми спокойно, безопасно, давая волю языку и выбалтывая самое сокровенное. Крайне полезное умение, особенно для тех планов, которые наметила демоница. Еще дети научились втираться в доверие, отводить глаза и даже затирать воспоминания — не до конца, а так, чтоб они просто становились неважными.

Так лучше, более безопасно, чем полное стирание: ну, подзабыл человек что-то, так что? Смутно помнит, что еще надо, не тревожится оттого, что пропала память с концами.

Конечно, это капля в море, им еще многому нужно будет научиться, и они научатся, время есть, самое главное, что дети ей абсолютно преданны и выполнят любое указание. Любое. Тщательно, не помышляя об отсебятине — Малис эпичного провала с Нимуэ хватило по самое не могу.

Впрочем, сама виновата: не вбила в голову тупой девке послушание, вот и результат — все расчеты провалились. Планы длиной в почти десяток лет закончились пшиком. Ничего, теперь она спешить не станет, будет думать на перспективу. За этот год Малис окончательно вросла в образ почтенной горожанки, состоятельной вдовы, решившей взять на воспитание двух сирот, чтоб было кому присмотреть за ней в старости, но этот образ требовал дополнения.

Тщательный сбор информации дал свои плоды, и Малис решила, что ей не помешает и титул. Не слишком громкий, на герцогский или еще какой она не раскатывала губу, а вот стать вдовой рыцаря, а то и мелкого барончика... Чего ж нет! Она даже начала посматривать по сторонам, выискивая будущего покойного супруга: рыцари и прочие благородные зачастую имели гонор, но не имели золотишка в мошне, и поправить финансовое положение редко кто отказывался. На молодняк не заглядывалась, на глав семейств — тоже, ей не нужны проблемы с потомством и родней. А вот бездетный среднего возраста, а то и пожилой вояка, имеющий титул, но не имеющий, куда его применить — вот это совсем другое дело.

Она даже наметила парочку многообещающих кандидатов.

И один из них явно начал воспринимать осторожно внушенные мысли как свои собственные. И это хорошо! Прижмурившись, Малис мысленно оскалилась, предвкушая, как долго и основательно будет открывать супругу глаза на суровую реальность и его место в пищевой цепи, обкатала пару идей и неожиданно фыркнула, вспомнив, что давно не посещала свой замок.