Наследники погибших династий. Общий

Оливье проверял, верно ли я запомнила свои действия.

— Я снимаю плащ на ступенях, а не внутри дворца, лицом к репортёрам, а потом поворачиваюсь,— заученно повторила я, — главное не свалиться потом с такой высоты, — это уже было моё дополнение.

— Не свалиться и не одергивать весь вечер платье, ты уверена, что готова одеть его? Давай подберём что-то более закрытое?

— Нет, всё остальное не вызовет такого резонанса, ты забыл? Я лучшая студента курса. Основы самопрезентации нам преподавали, я знаю, что делаю.

Ничего, справлюсь. Просто попрошу Бертрана побыть рядом, а потом, как можно быстрее уйду.

— Ты будешь самой незабываемой дебютанткой, что познали эти стены,— это точно, правда не знаю, к чему это приведёт...

Я хотела, чтобы мой портрет напечатали во всех союзных газетах не только из-за Оливье, я надеялась дать, таким образом, весточку родителям.

Утром мы торжественно открыли "Николи" — так мы назвали своё предприятие. Это знаменательное событие почтили почти все наши знакомые, не считая высокой аристократии, конечно, это вообще другой мир. Пара соседок мадам Мари даже купили по шляпке и заказали по блузке. Выбрали одну, самую дурацкую на мой взгляд, модель — с крылышками. Оливье называл её "ретро" и утверждал, что среди дам постарше, это будет хит. Оказался прав.

— Цветок старайся не трогать — будешь выглядеть неуверенно. Можно, невзначай, прикоснуться перед репортерами, ну вот так,— и он забавно изобразил изящную в его понимании позу. — Хватить хихикать! Всё, готово — друг развернул меня к зеркалу.

Оттуда смотрела принцесса. Платье было совершенно бесподобным, с закрытым почти наглухо горлом и абсолютно открытой спиной. Тёмно-фиолетовое, расшитое серебряной нитью, словно звёздное небо, а внизу выглядывала серебристая нижняя юбка. Волосы мы оставили распущенными, перевили серебристой проволокой и внизу украсили расшитым фиолетовыми и белыми камушками, искусственным цветком.

Раздался звон колокольчика, я лично выбирала, как он должен звучать.

— Вероник! — Оливье пошел навстречу. Подруга, как и трое приятелей с 'Лечебного дела', присутствовала сегодня на открытии. Она была единственной дворянкой в нашем собрании, мсье Дюпон обладал титулом барона.

— Ника, мы с отцом... — она остановилась как вкопанная,— ой, Оливье, а мне можно такое, только чуть более открытое?

— Можно, Ника, повернись,— я так и сделала.

— Так достаточно? — друг с усмешкой смотрел на её реакцию.

— Ребята, вы уверены в том, что делаете?

— Да, и не отговаривай. Пошли, мсье Дюпон ждёт, — я накинула на плечи новый, специально для приёма сделанный плащ — короткий и без рукавов, отороченный серебристым мехом. Набросила капюшон и решительно, пока не передумала, пошла в машину.

Первый после траура бал проходил в здании Парламента. Событие это должны были осветить все репортёры Саомара, народ буквально изголодался по светским сплетням и красивой жизни, а такие репортажи, делали элиту чуть более близкой. Малый королевский дворец, занятый союзным правительством после революции много лет назад, был значительно меньше университета и архитектурой напоминал особняк Белами. Такой же белый и строгий, только больше.

Машины, которых с каждым месяцем становилось больше и больше, подъезжали по узкой дороге к воротам и выпускали гостей. Небольшое расстояние, которое нужно было пройти пешком, было застелено ковром, а по бокам, оцепленные полицейскими, стояли репортёры.

Профессор сидел на переднем сидении рядом с водителем, они с Вероник шутили и переговаривались, я же молчала, словно набрала в рот воды.

— Меланика, не стоит так нервничать. Половина гостей не принадлежит дворянству, из них многие занимают высокое положение. Никто не обратит на тебя внимание.

— Знаешь, папа, по-моему, это её беспокоит меньше всего, — я улыбнулась им обоим. Нельзя идти в таком виде и быть неуверенной в себе, у меня стоят две, вполне определённые цели, и я их достигну.

Сжала кулаки и вышла из машины — приехали.

Мы прошли по дорожке, и я намеренно пропустила профессора с дочкой вперед. Развернулась лицом к журналистам, к дворцу подъехала очередная машина — кто-то выходил, свет от камер слепил, и я не видела, кто именно. Выпрямилась, дождалась, когда моя заминка будет замечена, улыбнулась, как можно более широко, уверенно, одним движением сняла накидку и медленно, так, чтобы успели сфотографировать, повернулась спиной.

Это был фурор! Мне зааплодировали, камеры защелкали в несколько раз быстрей, я еще раз улыбнулась, потянулась накинуть плащ обратно, и мне помогли.

— С ума сошла?— зло прошептали в ухо.

— Не твоё дело, — с милой улыбкой, меня всё еще фотографировали, ответила я Белами.

Мы вошли вместе, будто так и приехали. Несколько репортёров уже присутствовали в зале и, заметив нашу пару, направились к нам. Блондин стоял как приклеенный, взял под руку и не отпускал, когда я попыталась отойти. Верхнюю одежду мы отдали лакею при входе.

— Мсье Белами, представьте нам вашу очаровательную спутницу?

— Мадмуазель, повернитесь в пол оборота, пожалуйста, да вот так! Спасибо!

Со всех сторон нас окружили вниманием. Похоже, даже не придётся платить! Уж Белами то точно напечатают в хронике, и меня вместе с ним.

Премьер — министр на приёме отсутствовал, хозяином вечера стал маркиз Астер, заместитель министра и секретарь правительства. Уже закончились три тура вальса, отыграли фокстрот, но мой партнёр отказывал всем мужчинам в танце со мной, и это уже перестало быть смешным. Еще немного, и ему придётся объяснять своё поведение. Думаю, если бы здесь присутствовал его отец, он бы не допустил подобного. От Элиаса удалось ускользнуть, когда к нему обратился один из чиновников. Речь шла об открытии новой больницы, мой спутник заинтересовался, и пока отвечал, я отошла к Бертрану.

— Прекрасно выглядишь, я бы даже сказал, впечатляюще, — граф Моро передал мне бокал, — как тебе удалось сбежать? — он показал на Белами глазами.

Весь наш курс с интересом наблюдал за развитием отношений в треугольнике Элиас-Меланика-Агата, а вот и она. Девушка, смотрела на предмет своих грёз, в руках у неё был бокал, который был практически пуст. Судя по тому, насколько ловко она поставила его и взяла другой, полный, было это уже не первый раз за вечер.

— Я подойду к Агате, будь готов увести её, — тихонько, чтобы не услышали другие, сказала Бертрану, он серьезно кивнул.

— Агата, милая, пойдем на балкон,— я подхватила её под локоть.

— Меланика, — она была немного пьяна, слегка шаталась, и язык заплетался, но глаза оставались ясными, — жалеешь меня? Я ведь не слепая, вижу, на кого он смотрит целыми днями, кем любуется на физической подготовке и кого ищет глазами в толпе и на карнавале.

Святой Франциск, только бы никого не было на балконе!

— Я ведь тогда была с ним, на карнавале. Купила светлый парик, специально заказала из Норд-Адер, парикмахер высветлил его до бела, всё равно было не очень похоже. Но праздник ночью, маска и одежда сделали своё дело, он принял меня за другую. Кого я обманула? Себя.... Украла предназначенный тебе поцелуй и сбежала, а утром он снова смотрел не на меня, — она всхлипнула, но сдержалась.

— Агата, прошу тебя, перестань. Не нужно,— нет смысла объяснять ей сейчас, что не может между нами быть что-то серьёзное, она и так это понимала.

— А знаешь, что самое смешное? Он не нужен тебе... — она была права, и я честно ответила:

— Да, я люблю другого мужчину, — она грустно улыбнулась, — так же как ты, безответно.

Подошел Бертран, в руках у него была шубка Агаты и я кивнула: — "Забирай".

С балкона проследила, как Реми проводил её в экипаж. Агата не была сторонницей прогресса и предпочитала ездить по старинке, в карете.

Почему всё так? Почему мы выбираем не тех?

У Грэга была сестра-близнец, они походили друг на друга, как две капли воды. Аннель считалась самой красивой девушкой нашего города, и брат не уступал ей. Жили мы в соседних домах, они были детьми мэра Лосса и, безусловно, более обеспечены, но Грэгори не смущала разница в положении, в отличие от Аннель. Она считала меня и Софи неподобающей компанией красавцу-брату. Когда Грэг впервые влюбился и начал ухаживать за моей одноклассницей Мари Дорэ, она откровенно радовалась, думала, теперь он прекратит общаться с нами убогими. А я рыдала ночами в подушку, но никому не говорила, даже Софи. Днём равнодушно смотрела, как он обнимает другую. Мне было тогда почти пятнадцать, Грэгу и Софи на два года больше.

После Мари у Грэга в девушках ходили: Селестин из параллельного класса, Жанин — дочка одного из профессоров, Магали — начинающая художница, Габриэлла — племянница лавочника, и множество других молодых представительниц прекрасного пола. Я смирилась со своим положением, ведь он всё равно был рядом, и проводил со мной времени даже больше, чем с ними всеми, вместе взятыми.

Вспомнила, как разглядывала себя в зеркало и впервые думала, что совершенно, абсолютно непривлекательна. Я стала стесняться себя и перестала наряжаться, а как-то раз, зачем-то согласилась пойти с одноклассником на свидание. Он поцеловал меня, а потом отпрянул, как от прокаженной и ничего не объясняя, ушел. После того случая я никуда не ходила без Софи и Грэга, они хотя бы принимали меня такой, какая я есть.

Всё в прошлом, кто бы сказал мне, что я буду, полуголая стоять перед камерами и делать вид, что так и нужно? Отпила шампанского из бокала Агаты, его я забрала, когда провожала.

Надо постараться уйти как можно незаметней.

Вышла с балкона и сразу же налетела на чей-то мундир. Лиса, или уже Ника, ты не можешь без приключений! Подняла глаза. Повезло, ничего не скажешь. Мне хищно улыбался Анатоль Франс, министр правопорядка:

— Кого я вижу? А я-то думаю, почему вас нет среди гостей? — он потянул меня в центр зала, туда, где танцевали медленный фокстрот.

Горячая рука коснулась кожи, после улицы это было почти как ожог. Хотя бы не вальс, можно задрать голову и не смотреть на партнёра. Я заметила Элиаса, он медленно пил игристый напиток. Увидев нас, он слишком сильно сжал бокал, тот разбился и лакеи, тотчас убрали осколки. Бертран стоял рядом и с тонкой усмешкой, глядя на меня, передал Белами платок, остановить выступившую кровь.

— Мсье Франс! — окликнули мужчину. Танец окончился и министр, в железном захвате держал мою руку.

— Ваша светлость, рад видеть вас в столице! — я еле удержалась на ногах, напротив, стоял Юлиан Лерой, герцог Сид-Адер. Анатоль принял моё движение за попытку бегства и больно сжал запястье. Я поморщилась — завтра будет синяк.

— Мадмуазель ваша невеста? Представьте же меня!

— Что вы, это юное создание студентка Саомарского университета,— поэтому мсье министр так откровенно раздевает меня глазами, у невесты то он давно всё разглядел.

— Замечательно, мой сын тоже учился там, и вскоре продолжит обучение, после небольшого перерыва.

— Что-то случилось в герцогстве? — учтиво поинтересовалась я.

— Небольшая семейная неурядица, ничего важного.

Моя подруга умерла в двадцать лет! Ничего важного? Вместо этого сказала:

— Очень жаль, что его нет сейчас на приёме.

— Отчего же, вот и он. Давид, подойди!

Почти каждую ночь я вижу это лицо в кошмарах, эти глаза смотрят безумно, эти руки перекрывают кислород, и я задыхаюсь, умираю снова и снова. Он почти не изменился, только через всю щеку теперь проходит рубец. Давид был не один, рядом стояла Аннель, добилась своего...

Призвала на помощь всё своё самообладание, чтобы не заорать от ненависти, которая жгла изнутри. Я что-то отвечала, врала, шутила — они даже смеялись.

Месть? Одному из самых богатых людей союза? Нет, и в мыслях не было. Это просто смешно, выжить, вот чего я хотела. Вырвать из памяти этих людей, никогда не видеть и не вспоминать.

— Дорогая, составьте мне компанию,— хлопая ресницами, Аннель взяла меня под руку. У Анатоля не было выхода, с явным сожалением он отпустил меня. Что ей нужно? Узнала? Не думаю.

— Скажите, где вы заказали это платье, великолепная работа! — вот оно что, в чём нельзя было упрекнуть сестру Грегори, так это в отсутствии вкуса.

— Это новый мастер, в плаще у меня есть визитка, вам будет удобно подождать? — я фальшиво улыбнулась ей.

— Конечно, я буду прямо здесь,— и она снова одарила меня гримасой, призванной изображать очарование.

Я пошла к выходу, видела, что Анатоль заметил мой манёвр, и свернула в один из коридоров. Скинула неудобные туфли и побежала на второй этаж, переждать там. Франс следовал за мной, под его весом скрипела лестница. Одна из дверей была закрыта неплотно, я прошмыгнула в щель, это был чей-то кабинет. В полумраке разглядела очертания большого письменного стола. Не нашла ничего лучше, чем спрятаться под него. Сидела на мягком ковре и думала: "Быть ходячей рекламой не так уж безопасно".

За дверью послышались стремительные шаги, полоска света упала на стол. Сжалась и представила: "Нет меня". Мужчина осмотрел комнату, под стол заглянуть не догадался, такой глупый поступок ему в голову не пришел. Звук закрывающейся двери был музыкой для моих ушей. Когда удостоверилась, что никого нет, выглянула из-за стола, осмотреться. Глаза уже привыкли к темноте, и на дубовой поверхности я разглядела золотые ручки в каменной подставке, рамку, то ли с фото, то ли рукописный портрет и фигурку какого-то неизвестного животного. Любопытство пересилило, ведь ничего страшного не случится, если я просто посмотрю на неё поближе. Протянула руку и уронила статуэтку на пол.

Ничего страшного, действительно не произошло, толстый ворс спас животное от смерти, но моё движение заметили:

— Меланика, ладно азартные игры, с этим я как-то примирился, но взлом министерских кабинетов и откровенный грабёж... — Элиас подошел к столу и, наклонив голову, изучал меня.

— Это я так исследую жизнь первых лиц, пытаюсь прикоснуться к чужому величию. И ничего я не ворую, просто смотрю.

— В таком случае, почему под столом? — он откровенно потешался надо мной.

— Тут уютнее, — огрызнулась я, — присоединяйся.

Конечно, я сказала это не для того, чтобы он последовал моему примеру, а просто так, для красного словца. Вот только, он воспользовался моим предложением.

— Попалась,— в полумраке сверкнули белые зубы, и он поцеловал меня.

Я ответила, почти сразу. Какого демона? Сколько можно страдать по Грегори? Он давно с другой, не вспоминает обо мне. Как наяву услышала: "Мне нет никакого дела до мадмуазель Дюран". Платье легко слетело с плеч, сорочки не было, ведь открытая спина этого не предполагала. Его ласки становились всё более настойчивыми, губы ласкали шею, плечи, грудь. Коленом он развёл мои ноги и навис сверху, я ощутила тяжесть сильного тела, видела, как напряжены мышцы рук под гладкой кожей, живот болезненно потянуло, и я застонала.

Белая рубашка была где-то рядом с отброшенным за ненадобностью платьем, мы поднялись с ковра и переместились на стол, рукой он задел портрет и я зачем-то подняла его, видимо, по привычке всё поднимать за Оливье.